Глава 1

Деревня.

Бабы с ведрами и коромыслами сгрудились у колодца, перемывают косточки односельчанам и греются в лучах заходящего солнца. Где-то на завалинке сидит петух, лениво пересчитывает численность кур. Дед Макар открыл в хате заначку и глушит самогон, страшась не успеть спрятать пятилитровую бутыль обратно в подпол до прихода жены. А трое ребятишек, сгрудившись у большой, но быстро подсыхающей лужи, старательно топят лягушку, которая то и дело пытается выпрыгнуть на берег, ловко уворачиваясь от лаптя.

– А Дуська-то, Дуська! Че учудила-то. Вчерась порося своего взяла и к Федоту загнала. Пинками! А потом пошла домой, напялила новый платок, намедни купленный у странствующего торговца, намалевалась да и пошла его звать, чтобы открыл да порося вернул.

– Только Федот порося не вернул, – басом гремит соседка. – Чтоб Федот, и вернул порося! Дура она, Дуська-то. Тепереча и без порося, и без Федота осталась.

Дружный хохот собеседниц заглушает кваканье удирающей лягушки. Все с восторгом вспоминают вчерашнюю сцену, во время которой злая Дульсинея (крупная баба давно уж не девичьих лет) ломала калитку, угрожая щуплому Федоту не только свадьбой, но и ее последствиями прямо здесь и сейчас. Федот при этом, испуганно вжимая голову в плечи и напряженно сопя, волок в дом порося.

– А что Матрона-то учудила! Видали аль нет? Эй, я с вами разго…

Но Матвеевну уже никто не слушает. Мертвая тишина падает на деревню. Даже петух отвлекается от своих кур и заинтересованно косится в сторону забора, раздумывая, не кукарекнуть ли для разрядки обстановки и привлечения внимания. Хотя… это все равно не поможет, ибо бабы, разинув рты, смотрят на въезжающее в деревню диво дивное. Темный эльф, с кожей цвета самой черной ночи и лиловыми, чуть раскосыми глазами, поражает розовым, стоящим дыбом чубом на голове, длинными ярко-алыми ногтями и белоснежным жабо. Глаза его обведены углем, губы блестят, словно жиром намазанные, а острые, чуткие ушки едва заметно шевелятся, улавливая даже самые тихие шорохи и предупреждая своего хозяина о малейшей опасности.

– Это шо? – пищит Матвеевна, главная сплетница села Кукуевка.

– Это… а мы не перегрелись случаем? Привидится же такое, – протирает глаза Фадеевна, ее ближайшая подруга и соратница.

Худое изящное видение легко перекидывает ногу через седло и прыгает вниз, на миг обнажая в улыбке длинные парные клыки. К сожалению, стремясь произвести как можно более благоприятное впечатление на кукуевцев, эльф не смотрит, куда именно прыгает. А жаль, ибо в это время лошадь обращает внимание на вкусный куст, выпирающий между штакетин ближайшего забора, и резко рвет в сторону. Что заставляет эльфа дернуться влево, поскользнуться на жидкой лепешке и… неизящно грохнуться вниз, вспахивая носом что-то теплое, нежное и страшно вонючее.

– Э-э… мм… смотри-ка, Матвеевна, видение в Муркину лепешку упало.

– Злое какое. Сидит, ругается почем зря.

– Ага. И белоснежным платочком утирается, чисто пава.

– И волосы набок упали. Это они у него отродясь такие? Бедняжка. Хоть бы смолой мазал. Помню, у Агриппины муж светлый-пресветлый был. Чисто мышь белая. Так она его накоротко остригла да смолой каждый день и мазала. На ночь только платочек одевала, дабы подушки не испачкал.

– Ага-ага. Помню, как же. Теперь он лысый ходит.

– Видать, надоело. Или все к платочку прилипло да и отпало.

– Ну… и такое возможно.

…Встаю, кашляю, отплевываюсь и шиплю ругательства. Это ж надо, так испортить первое впечатление! Злобно кошусь на лошадь, но Молния спокойно продолжает поедать зелень и ягоды с куста, не обращая на меня ни малейшего внимания. Так, ладно. Надо восстанавливать авторитет. Как-нибудь. Изучаю шушукающийся контингент, бросающий на меня жалостливые взгляды. Краем уха слышу: «Худющий какой!» Становится тошно. Еще и живот сводит.

– Дамы!

Дамы стихают, прекращают перешептываться и заинтересованно смотрят на меня.

– Я – бард! Буду у вас в деревне сегодня петь! У кого-то тут можно остановиться?

Мне не нравится алчный блеск в их глазах. Сюда так редко заезжают гости?

– А ко мне иди, касатик, – улыбается дородная баба в цветастом платье, – Фадеевна я. Да ты не боись: и накормлю, и отмою. Вона худющий-то какой.

– А чегой-то это сразу к тебе? У меня уже пироги поспели! Пущай ко мне и идет!

– У меня капуста! И картошка стынет! И банька растоплена через полчаса будет! Ереме-е-е-ей!!!!

– А?! – Из избы выглядывает высокий патлатый мужичонка с объемным круглым пузом и туповатыми глазками.

– Топи баньку!

– Не надо, Еремей! У меня банька не хуже твоей будет!

Прижав острые уши к голове, отступаю на шаг назад. Давненько мне так бурно не радовались. Полное ощущение того, что еще немного, и меня просто разорвут на сувениры, растащат по избам.

– Я… пожалуй, пойду с Фадеевной. Она все-таки первой предложила, – влезаю в разговор.

Бабы стихают. Фадеевна выходит вперед, гордо поправляет подол платья, легко поднимает коромысло с двумя наполненными доверху ведрами и подходит ко мне. Стараюсь не пятиться. Но женщина все же, право, на мой взгляд, крупновата.

– На. Пошли, касатик.

Покачиваюсь под тяжестью коромысла, едва не падаю. Но меня удерживают, хватают за шкирку и, гордо задрав нос, тащат в хату, обнесенную слегка покосившимся забором.

– Где петь-то вечером будешь, касатик? – уточняют стоящие у колодца бабы.

– В трактире!

– А нету у нас трактира-то.

– У старосты будет петь, – ответствует Фадеевна, не оглядываясь. И, тряхнув гривой тяжелых, заплетенных в косы волос, с грохотом закрывает за собой дверь.

В доме меня усаживают на лавку, быстро собирают на стол, дают в лоб пробегающему мимо ребятенку с куском сахара в грязных руках и садятся напротив, подпирая подбородок кулаком и изучая смущенную физиономию гостя.

– Ты б шоль умылся… Воняет… – ласково добивают тонкую ранимую натуру, рискнувшую взяться за ложку.

Я смущенно повожу ушами и выскакиваю наружу, ища умывальник.

Возвращаюсь через пять минут чистым и благоухающим благодаря мылу местного изготовления. Хозяйка одобрительно кивает, а я сажусь за стол, уже более спокойно беру ложку в руки и приступаю к трапезе, состоящей из отварного картофеля, компота, кислой капусты и пирожков с яблоками.

Фадеевна задумчиво изучает мокрые, струящиеся по плечам эльфа розовые пряди волос. Теперь они выглядят чуть темнее и не так пугают. Вокруг глаз больше нет темных кругов, и фиалковые радужки ярко блестят из-под длинных черных ресниц. Сердце Фадеевны сжимается. Была бы лет на двадцать моложе да без мужа… надела бы лучшее платье, накрасилась бы поярче да и совратила бы эту худющую прелесть.

Эльф шевелит ушами и нервно косится на хозяйку.

– Да ты ешь, ешь. Вон какой костлявый. Как еще поёшь да не задыхаешься на вдохе? Подбавить картошечки?

Гость отрицательно качает головой.

– Тогда ватрушек! С творогом. Своим, деревенским.

– Ну… – задумчиво откликается эльф, дожевывая пятый пирожок.

– Ага. Щас принесу.

Заезжий задумчиво смотрит ей вслед и чихает. Из-под стола вылезает чумазая мордашка ребятенка и, открыв рот, заинтересованно смотрит на незнакомца.

– Привет, – улыбается эльф, демонстрируя острые края белоснежных клыков.

Глаза ребенка расширяются, а сам он ныряет обратно под стол.

– Пока, – произносит гость слегка растерянно.

Ребенок не отвечает, вспоминает сказки о зубастых темнокожих чудищах, обожающих похищать детей и долгими зимними вечерами поедать их у костра. И хоть конкретно это чудовище сильно опасным не выглядит, осторожность никогда не повредит.

Вечером эльфа насильно затаскивают в баню, где отпаривают, хлещут вениками, доводят до предынфарктного состояния и выпускают, а точнее, выносят через час с красным лицом и обмякшим ирокезом. Потом, подумав немного, парня окатывают ведром колодезной воды. Вопли несчастного пугают ворон, рассевшихся на ближайших ветках растущего рядом с баней дерева. Бабы, сгрудившиеся у забора, хихикают и с интересом наблюдают за экзекуцией, проводимой над «нелюдем».

В дом он забегает сам, одевается в свое и, дрожа от холода, постоянно напоминает себе о том, что является пацифистом.

Потом Фтор настраивает струны и распевается в деревянной будочке недостроенного туалета (ибо это единственное место, где его беспокоить не решаются). А когда вечереет, надевает парадную ярко-голубую шелковую рубашку с кружевными длинными манжетами, особым лаком ставит игольчатый ирокез на голове и интенсивно очерчивает глаза черным угольком. Лицо, чуть тронутое белоснежной пудрой, выглядит несколько пугающе (а в ночной тьме и вовсе создает впечатление белого овального пятна, плывущего в неизвестном направлении). Композицию завершают кожаные штаны, на которых закреплены двадцать цепочек и пять метательных звездочек. Все гремит и переливается. Эльф смотрит в начищенный до зеркального блеска таз и остается собой крайне доволен.

У выхода из дома его уже ждут мужики с факелами и бабы в нарядных платьях. Кукуевка стоит в стороне от расхожих дорог и троп, а потому сюда заезжают очень и очень редко. Купцы в последний раз были и вовсе лет тридцать назад. Но о них до сих пор вспоминают и бережно хранят купленные безделушки.

– Э-э… мм… всем привет! – Эльф удивленно оглядывается и нервно сжимает в руках инструмент. – Ну что… пошли?

И они идут. По деревне. Вдалеке тихо завывают волки, где-то высоко кричит голодная птица, а к окнам домов прилипают мордашки детворы, которую вроде бы уложили спать.

Бабы начинают что-то тихо напевать. Эльф нервно прислушивается и не решается открыть рот…

Зато в небольшой тесной комнатке дома местного старосты после пятой кружки вина расходится так, что поет аж три песни из своего репертуара: про эльфа и цветочек (его любимая, но, к сожалению, никого не вдохновившая), про красавицу и чудовище (бабы поахали, мужики нахмурились) и про крестьян (ту, которую сочинил совсем недавно). Последняя песня проходит на ура. Припев заучивают мгновенно, остальное приходится исполнять на бис раз пятнадцать!

А вообще гуляют тут знатно. На столе стоят тазы с салатом, копченая свинья, колбаса, сало, картофель, репа… Да чего только нет! Одной рыбы пять сортов. Бабы то и дело пускаются в пляс, мужики вприсядку. Дети, пробравшиеся на праздник, расхватывают все самое вкусное и, устроившись под столом, довольно сопят, заучивая слова песен, которые орет осипший эльф. Даже свиньи, и те не смыкают до утра глаз, прислушиваясь к воплям, ругани и громким призывам завалить еще одного порося (к счастью, валить никто никого не стал!). А на рассвете икающего от переедания и осипшего от пения эльфа благодарят, еще раз наливают и просят напоследок исполнить что-нибудь для души.

…Изучаю радостные рожи вокруг. Табурет, на котором сижу, уютно покачивается (его установили на центральный стол, чтобы меня всем было видно). А внутри так тепло и уютно, словно в рот залетел ночной светлячок, а я случайно его проглотил. Для души… Ик. Чего бы им для души-то спеть-то? Эх! Скалюсь в хищной улыбке, бью по струнам и начинаю…

Шок в зале. Крестьяне прислушиваются, медленно трезвеют. Воображение рисует что-то волосатое и не совсем вменяемое.

Красные щеки у баб, открытые рты у мужиков. Ага. Пошла песня, пошла…

Кто-то кричит, что все бабы – кровопийцы. Ему тут же заезжают тазом в лоб, и мужик затихает под столом, более не имея возражений. Пью из поданного мне кубка и надменно киваю парнишке, предложившему подлить еще вина. После чего оглядываю собравшихся селян слегка косящими глазами и заканчиваю трагическую историю о старике и вампире:

Бурные аплодисменты. Мне наливают еще. Я выпиваю и куда-то падаю. Меня поднимают, пытаются усадить, но я снова падаю. Мы, темные эльфы, к выпивке… непривычны, что ли.

Утром, едва светлеет, меня с почестями выносят из дома, дают слегка запачканный инструмент, сажают на зевающую Молнию и отправляют в путь. Лежу на шее лошади, обнимаю ее руками и мечтаю не свалиться. В голове в неравном бою сражаются колокол и молот. Я сижу в колоколе и страдаю… Тяжела жизнь барда. И даже очень.

Мне, к примеру, сегодня так и не заплатили. Зато хоть картошки напихали. И курицу, кажется, дали. Нет, это я сам ее взял, пока меня тащили к лошади. Правда, в итоге визжащее пернатое было отобрано и водворено обратно в курятник… Ну и ладно… Я все равно овощеед, как меня называют родители. Только овощи и ем.

Н-да.

Ой, моя голова.

 

Глава 2

Купаюсь в озере, совращаю русалок. Гибкие тела, отличные рефлексы, прекрасные черты лиц, длинные волосы… Я в курсе того, что сногсшибателен, обаятелен и просто уникален. Мне это еще мама говорила. Лет до пяти. Потом я пристрастился к цветочкам и начал кричать по ночам, поднимая на ноги всех, кого только можно было.

– Красавчик, иди к нам.

Кошусь на смущенно краснеющую русалку. Знают, что утопить меня нельзя. Я же темный, а темные не тонут. И песни их на меня не действуют. Тонкий слух выявляет малейшую фальшь, и все очарование тут же пропадает. Вот мой голос – это да-а. Им можно приворожить не только русалку, но и горного тролля! Если бы я только захотел… Так что как бард я могу зарабатывать очень и очень неплохо. Главное в моей профессии – не нарваться на сородичей. А то при виде розового ирокеза и подведенных черным выразительных фиалковых глаз… Они хватаются сначала за сердце, потом за мечи и идут уничтожать позор своего народа, пока кто-нибудь еще не заметил.

Эх. Устал я бороться с невежеством. Но ничего. Когда-нибудь они поймут! Кого изгнали. Кого травили! И над кем насмехались. Сами приползут, будут умолять спеть… а я не стану. Я злопамятный.

– Ми-илый. Ну иди же. Тебе будет хорошо со мной.

Какая наглая русалка. Задумчиво изучаю большие серебристые рыбьи глаза и улыбку, обнажающую ряд острых, как иглы, зубов. Тихое шипение ее останавливает, рыбьи глаза испуганно расширяются. Смотрю на свое отражение: прижатые к голове уши и обнаженные клыки.

– Греби отсюда, – говорю ей, выдыхаю и недовольно ныряю.

Тоже мне, красавица. Эх, видела бы она наших девушек… грациозные, фигуристые, красивые. А тут рыба рыбой.

Мама…

Меня скручивают и радостно тащат вниз сразу трое. Понимаю, что так просто вырваться не получится. Придется драться. Но драка с девчонками противоречит всем моим принципам пацифизма.

Хмуро смотрю на улыбающиеся личики. Ругаюсь про себя и не дергаюсь. Ладно, рано или поздно я им все равно надоем.

Вылезаю из воды, меня трясет. Мне… больно и плохо. Внутри все переворачивается. Как… как они могли! Я еще почти ребенок! У-у, заразы! Мой первый поцелуй. И – с ними. Я бы даже сказал, поцелуи!

Сижу, упираясь руками в грязь, скриплю зубами, опустив уши в разные стороны. С волос стекает вода. Наверное, я сейчас выгляжу очень жалко. Но для темного эльфа поцелуй – это нечто особенное. И любой другой из моего народа вышиб бы все зубы за одну только попытку завладеть своими…

– Оп-па, так тут все-таки кто-то есть?

Поднимаю голову и смотрю на расплывчатый силуэт. Неизвестный в данный момент пытается увести мою лошадь. Молния сопротивляется, активно кусается и встает на дыбы.

Вытираю глаза тыльной стороной руки и поднимаюсь с земли.

– Ты кто? – спрашиваю хрипло.

– Надо же. Темный. Ты откуда здесь взялся? Совсем еще мелкий.

– Я не мелкий. Я изящный, – выпрямляю спину и пытаюсь забыть о том, что творилось в воде.

Хихикающие русалки располагаются на противоположном берегу и томно делятся впечатлениями. Заразы.

– Хм. Ну да. Ладно. Лошадь трогать не буду, извиняюсь. Есть хочешь?

Киваю. Надо же. Эльф, причем светлый. Прямо-таки типично светлый эльф: белая кожа, белые волосы, собранные в хвост на затылке, длинные пушистые ресницы, тоже белые. На полголовы выше меня. Хотя… это еще не повод называть меня мелким, тоже мне, дылда нашелся.

– Ну чего молчишь? Иди сюда, помогать будешь. Тебе сколько лет?

– Тебе какое дело?

– Значит, совсем сопля еще. Да не шипи. Эх ты, уши прижал, глаза сощурил и думаешь – страшный?

Если бы не мой пацифизм!

– А чего с волосами стало? Прокляли?

– Это красиво! Это выражение моего внутреннего «я»! – говорю сквозь рычание.

Нет, не буду я ему помогать. Пусть сам костер разводит и готовит.

– Ясно. Твое внутреннее «я» – розовое и вздыбленное. Видел, как ты выезжал из деревни. У тебя на голове часто все так… дыбом?

– Это стиль такой. Скоро все так ходить будут.

– Надеюсь, не доживу.

– Аналогично.

На меня подозрительно смотрят.

– Эзофториус.

– А?

– Меня так зовут. Для друзей – Фтор.

– Фтор…

– Для друзей! Ты к ним не относишься.

– Понял, – кивает светлый. – А я – Аид. И для своих, и для чужих – просто Аид. Мне сто сорок лет, и я путешествую.

– Я, кстати, бард.

– Угу. И сколько тебе лет?

Скриплю зубами. Для светлых это важный вопрос. У них, в отличие от темных, эльфа считают самостоятельным только после того, как бедолаге исполнится сто тридцать. А до тех пор опека, опека и еще раз опека. Если же не повезло и ты родился девчонкой – опека вообще пожизненная, а значит, и лес покидать нельзя. Никогда. Задумчиво кошусь на светлоголового. Узнает, что мне чуть больше ста, – сдаст родителям. Хотя… кто ему позволит?

– Вчера исполнилось тысяча сто двадцать, – заявляю гордо.

Раздается тяжелый вздох. Не поверил? Ну и не надо. Фыркаю и слежу за тем, как он уходит в ближайшую рощу за дровами. Нам, к счастью, вместе путь не держать. Я, по крайней мере, в компании со светлым путешествовать не намерен, это точно. Они зануды, всегда и во всем поступают правильно и требуют того же от других. Вечно зациклены на своих законах, правилах, чести. Да и вообще, он мне чем-то сразу не понравился.

Успокоившись, но все еще продолжая бурчать под нос, лезу в мешок, изучаю продукты, которые мне дали в дорогу селяне. Так, что тут у нас? Хм, салат, брюква, картофель, каша… Начну с каши, тем более что тут мой любимый сорт – гречка.

Светлый эльф останавливается у деревьев и слушает тихий голос паренька, сидящего у корней старого векового дуба и тихо напевающего незамысловатую песенку.

Ни одной фальшивой ноты. Ни разу не сбился. И голос… словно проникает внутрь, согревая, успокаивая и очерчивая перед глазами картины мира, сотканного словами.

Давно он не слышал подобного голоса. Последний раз такое случилось лет сто назад. И певец был одним из самых почитаемых сказителей Вечного леса.

Эльф опускает голову и усмехается. Надо же. А он решил, что просто еще один темный эльфенок вырвался из-под родительской опеки и отправился познавать мир, чтобы быть прирезанным в ближайшем городе своими же сородичами. Хотя бы за внешний вид. И как только парень умудрился дожить до своих лет? Темные ненавидят все, что не относится к таким понятиям, как сила, оружие, хитрость и честь. Их личная честь…

– Это становится любопытным! – шепчет светлый эльф и выходит из тени дерева.

Песня тут же обрывается, и на него смотрят чуть сощуренные фиалковые глаза. Острые ушки прижаты к голове, эльфеныш явно нервничает.

– Я добыл дрова. Ты бы хоть воды в котелок набрал, – говорит светлый, поднимая бровь.

Его посылают. Пожав плечами, эльф подхватывает котелок и отправляется к пруду сам. На лице его играет задумчивая полуулыбка.

 

Глава 3

Все думают, что быть творческой личностью легко. Знай себе сиди да бренчи весь день на гитаре или слова рифмуй по часу в день. И у тебя будет все: деньги, почести, слава, бабы… Ну это, конечно, взгляд непросвещенного селянина, который очень и очень далек от истины. Быть творцом – все равно что каждый день закатывать на огромную гору тяжеленный каменный шар. Шар уворачивается, стремится назад, выскальзывает из рук. Ты сотню раз на дню готов проклясть все и вся, бросить, наконец, этот камень, уйти в ближайшую таверну и залить горе вином. (Как правило, при этом рядом оказываются «правильные» друзья, которые помогают превратить неудачную попойку в продолжительный, порой пожизненный, запой.) Ну и, конечно, над тобой потешаются все кому не лень.

Да… именно так часто и происходит. Семья, друзья, просто знакомые – все удивляются, все просят прекратить заниматься ерундой. Все в один голос талдычат о том, что камень на гору катить не стоит, так как:

1. Гора слишком высокая – сил банально не хватит, а передохнуть негде.

2. Лучше бы делом занялся. Вон, все твои друзья уже белку в прыжке разделывают, а ты все с камнем носишься.

3. Даже если закатишь камень на вершину – он скатится с другой стороны горы.

4. Ты дурак? А зачем тебе камень? И зачем тащить его на гору?

5. А без камня забраться не пробовал? Я вот пробовал. Вчера два раза.

6. Если не прекратишь – перестанем кормить. И ешь тогда свой камень.

– Отстаньте от него, он просто больной чудак.

На этом последнем аргументе от тебя отворачиваются все. А ты все катишь и катишь этот камень. Каждый день.

Возвращаешься, находишь его, вновь поднимаешь на вершину. А камень снова срывается. День за днем, год за годом… иногда всю жизнь.

Но если вдруг… Если очень захотеть, если желание окажется таким сильным, что руки сводит… Если все же суметь однажды достичь вершины и прочно установить там камень… тогда ты становишься королем мира. Пусть ненадолго. А может быть, и навсегда. Но королем этого мира.

Потому как если к камню привязать динамит, поджечь запал и пустить в нужную сторону, а главное, донести эту мысль до окружающих… Мм. «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» И вот у тебя уже куча подношений, на горе строят первые дома твоего будущего города. Люди выясняют секрет закатывания камня на гору, отдавая за знания украшения и деньги. Появляется охрана, готовая защищать тебя и камень только ради того, чтобы диктовать окружающим свои условия. Появляются люди, заинтересованные в твоем продвижении. Вокруг много тех, кто не хочет, чтобы камень упал на их крыши.

Все это сложно, но в итоге ты получаешь все. И сам решаешь, как именно распорядиться в дальнейшем жизнью и богатством.

А пока… у тебя есть камень. И гора. И улыбки окружающих, уверенных в том, что ты чокнулся.

…Изучаю стоящий колом розовый ирокез в отражении воды. Русалки восхищенно причмокивают, плавая в глубине и пытаясь заглянуть мне в глаза. Так… где моя подводка? А, вот она. Рисуем контур вокруг глаз… Изящнее, еще изящнее. Вид у барда должен быть слегка болезненным, чтобы слушатели понимали душевные терзания исполнителя. Во! В самый раз. Подобные глаза не заметить сложно. Даже при очень большом желании. Выразительные такие. А что у нас с лаком? Так и знал. Опять потрескался.

Дую на ногти. Шепчу специальное заклинание, подслушанное у девчонок. И – вуаля! Ногти чистые, лака нет. Достаю из кармана пузырек с ярко-алой, страшно вонючей жидкостью. Откручиваю крышку зубами.

А теперь аккура-атненько.

– Ты что, ногти красишь?!

Инстинкты темного заставляют резко развернуться, врезать ногой в лоб с разворота, одновременно достать нож из сапога и приложить его лезвием к горлу нападающего.

Сижу на груди светлого эльфа, шипя и едва удерживаясь от того, чтобы не перерезать сонную артерию.

– Вот поэтому детей и не выпускают из дома, – хрипит он в ответ, косится на нож и старается не шевелиться.

Сижу, пытаюсь успокоиться и начать мыслить спокойно. Н-да. Инстинкты – вещь серьезная. Даже для пацифиста. Молча изучаю палец, накрашенный аж до локтя.

– Ножик убери.

Хмуро на него смотрю. Папа прирезал бы. Если бы его оторвали… к примеру, от охоты. Да так внезапно. Для профилактики и поддержания авторитета, так сказать. Но я не папа.

Встаю, сажусь у воды, снова колдую, счищая лак. Жалко. Кровь хищной игуаны достать сложно, а у меня остался всего один пузырек.

– Спасибо, – доносится из-за спины.

– За что?

– За то, что не убил. Видел бы ты свои глаза. Я думал, не остановишься.

– Ну ты уже старик, – отвечаю со вздохом. – А стариков убивать нельзя.

Наслаждаюсь слегка ошарашенным видом собеседника.

– Кто старик? А кому тут тысяча сто двадцать?

– Я пошутил.

– Я так и понял. Ну так сколько? – вопрошает светлый, выгнув дугой бровь.

– Пять.

– Не придуривайся. Если тебе пять, то мне десять.

– Поздравляю.

– Фтор.

– Что?

– Не груби старшим.

Кошусь на него. Лежит, закинув руки за голову, греется на солнышке и довольно продолжает перепалку. Странный он. Все светлые вроде как презирают темных. А этот разговаривает так спокойно, с издевкой, словно общение с темными для него вообще норма жизни.

– Кстати, я решил дальше путешествовать с тобой.

Кисточка с лаком заехала на палец. Хмуро изучил брак, попытался не паниковать.

– С чего бы это вдруг?

– Ты мне нравишься.

Паника медленно, но верно переросла в ужас. Слыхал я о таких светлых. После определенного возраста обычные удовольствия им приедаются, и они начинают извращаться. Так отец мне говорил: находят красивого мальчика, зверски развращают его и бросают бедолагу умирать от стыда и ужаса. Правда, потом папа прибавлял, что где-то я такого эльфа уже встретил. И мне понравилось. За что я всегда вызывал родителя на бой и неизменно был бит.

– Я понял. Ты – извращенец. – Прижимаю уши к голове и стараюсь незаметно отодвинуться как можно дальше.

На меня удивленно смотрят голубыми как небо глазами.

– А?

– Небось хочешь насладиться моим невинным телом.

– Невинным, – повторяет задумчиво. – И это в возрасте тысяча ста двадцати лет. Все настолько плохо? – Участие в его голосе оказывается таким неподдельным, что мне почему-то становится себя очень жалко. Появляется желание срочно что-нибудь добавить. Мгновение спустя приходит осознание того, что надо мной нагло издеваются.

– Не родилась еще та… зараза… которая насильно вырвет мой поцелуй!

– Я убит горем.

Подозрительно на него кошусь.

– Опять издеваешься?

– Да нет. Я так! – Задумчивый взгляд, хитрая улыбка. – Ты, главное, не переживай. Я тебя нашел и теперь всегда буду рядом. Позабочусь, обласкаю…

– Стоп. – Встаю, плюнув на лак. У меня уже все руки перемазаны. Позже докрашу. – Я. С тобой. Никуда. Не пойду! Понял?! Ищи другого идиота.

И, бросив на светлого взгляд, полный презрения, подхожу к Молнии, быстро седлаю и поспешно отъезжаю, показывая напоследок еще лежащему на траве эльфу мизинец.

 

Глава 4

Поля, вдали лес шумит листвою. У обочины то и дело мелькают в траве мелкие пичуги, перекрикиваются и выискивают червячков пожирнее. Мимо уха, гудя, пролетают три мухи, спешащие на свой мушиный банкет. Изучаю карту, покачиваясь в седле и чувствуя, как ветер пригибает ирокез.

Так, следующее село у нас стоит на болоте. И чтобы подобраться к нему, придется сделать крюк от основного тракта. Задумчиво изучаю недалекую кромку леса, прикидываю, насколько сильно мне хочется туда соваться. Тракт идет аккурат вдоль леса, солнце слепит глаза и заставляет насекомых стрекотать с неслыханной силой. Да и жара порядком допекает, подталкивает упасть в тень разлапистых крон и отдохнуть у корней деревьев.

Гм, с одной стороны, припасов хватает, и крюк делать не хочется, а с другой – денег как не было, так и нет. Да и светлый извращенец в болото вряд ли сунется. Кстати, вот и развилка.

Лошадь фыркает и останавливается у обочины дороги, у узкой, ответвляющейся в лес, поросшей травой тропки. Внимательно ее изучаем. Молнии, кстати, она чем-то не нравится, и меня ненавязчиво пытаются провезти дальше.

– Эй, а ну стой. Нам деньги нужны. И крыша над головой.

Рыжая красавица качает головой и косит на меня правый глаз. Я это перевожу просто: тебе надо, ты и иди, а мне и тут неплохо. Смотрю на небо. Ветер крепчает, облака медленно застилают небосклон. К вечеру может пойти дождь. Не хотелось бы при этом оказаться на тракте. Ирокез намокнет, да и инструмент, хоть и в чехле, все равно может испортиться.

– Молния, надо ехать. Ну надо – и все тут. И потом, ты только представь: светлый меня догонит и… поцелует взасос. С разбегу, – добавляю мрачно. – Извращенцы, они такие. Сначала тихие-тихие. А как откажешь – прорывается плотина чувств.

Молния что-то жует, склонив голову к траве и не реагируя на мои терзания.

– А я натура творческая, тонкая. Могу впасть в шоковое состояние, и тогда ни есть, ни пить не смогу. И тебе не дам. – Ко мне поворачивают правое ухо. – Яблоки пропадут, сахар исчезнет, морковки не дождешься. Про овес и вовсе молчу.

Ко мне поворачивают уже всю голову, напряженно сужают глаза. Довольно продолжаю, задрав подбородок для пущего эффекта:

– А могу и вовсе от шока с катушек съехать и… продать тебя на рынке в состоянии временного помешательства. Куплю взамен изящного вороного жеребца и буду ездить по деревням в бандане, шипастом ошейнике и с плетью…

Хм, а я не перегнул палку? Все-таки ошейник и плеть это как-то…

Тихое ржание и перестук копыт отвлекают меня от образа темного эльфа, готового мстить всему миру. С удивлением отмечаю, что мы медленно въезжаем в заросли кустов, приближаясь к лесу, а значит, и к самой деревне. Нет, ну все-таки я талантлив. Даже лошадь уболтал за какие-то три минуты.

– Милый!

Вздрагиваю и оборачиваюсь. За мной во весь опор мчится светлый. Орет, привстав в стременах, размахивает чем-то, просит подождать.

– Ой, мамочки, началось.

Молния удивленно оглядывается на меня.

– Что смотришь? Вперед! А то овса вообще больше никогда не дам!

Видимо, вид у меня совсем страшный, так как лошадь, не задумываясь, срывается в галоп. А то, как моя Молния умеет бегать, в свое время стало приятным сюрпризом даже для отца. Недаром у темных самые резвые лошади в мире.

В лес я влетаю на бешеной скорости, петляю по тропинке и практически сливаюсь с лошадью. Как говорится, лечу на всех парах, подгоняя животное криками. Но преследователь не отстает. За спиной то и дело слышатся треск сучьев и мое имя, которое выкрикивают во весь голос.

Еще минут через пять я понимаю, что идиот. Я же темный! Я по-любому сильнее этого светлого хлюпика. Да и тропинка всего одна. Зачем я вообще пытаюсь удрать?

Резко натягиваю поводья, останавливаю лошадь. На меня гневно косятся и фыркают.

– Спокойно. Я сейчас с ним разберусь, – стараюсь говорить убедительно. Голос – ледяной, в глазах – смерть.

Молния опять фыркает, сдает чуть назад и затихает, нервно оглядываясь по сторонам в поисках приличной травы или листьев. Спрыгиваю на землю и спокойно жду эльфа посреди тропы.

– Тпру-у-у… Стой.

Перед моим лицом сверкают чужие копыта и едва не перекашивают нос набок. Мужественно стою на месте, едва заметно отклонившись назад и сохраняя предельно спокойное выражение лица. Ирокез, правда, падает. Ну и ладно.

– Чего тебе? – Так, нужно помнить, что любую проблему можно решить в ходе спокойного разговора. А не как папа: топор в глотку и кожу на барабаны.

– Тебя. – За этим следует сногсшибательная улыбка блондина, откидывающего назад прекрасные волосы. Эта улыбка едва не стоила мне звания пацифиста. – Чего так внезапно убежал? Испугался?

– Нет, – отвечаю сквозь зубы.

– Хм, возникает такое ощущение, что меня немного опасаются. Чувствую себя сорвавшимся с цепи зверем… в твоих глазах.

– Поверь, цепь я могу и обратно повесить.

– Я понял. Ты в деревню? Я с тобой! – Следует еще одна ослепительная улыбка.

Вот интересно. Он и впрямь такой или просто все больше и больше входит во вкус, стараясь меня довести?

– Нет, я передумал ехать в деревню.

– Что так? Спешил, гнал во весь опор – и передумал? Что-то забыл на поляне? – уточняю с любопытством.

– Нет. Просто передумал и теперь буду с не меньшим энтузиазмом гнать в обратную сторону.

– Какая у тебя насыщенная жизнь. Вечная гонка, эмоции, огонь в глазах.

Молния недовольно косится на нас и переходит к следующему кусту. Бегать она не любит, и эту гонку припоминать станет мне еще долго.

– Мы, барды, все такие.

– Здорово. Я тоже так хочу.

– А? – застываю растерянно.

– Быть бардом, – уточняет он, пожимая плечами.

– Поверь, на деревню одного барда более чем достаточно. Вдвоем путешествовать не резонно.

– Ладно. Тогда я стану охраной.

– Я не смогу тебе платить.

– Твои глаза будут мне достаточной платой, – заявляет светлый на выдохе.

У меня дергается веко.

– Мм, прости, но это мои глаза. В долг не дам. И даже просто подержать.

– Верю. Я имел в виду, что стану смотреть в них хотя бы изредка, и этого мне будет более чем достаточно. А чего это ты такой нервный? Словно я предлагаю тебе немедленно уединиться за кустом и угрожаю фаерболом.

– Так, все. Или ты уезжаешь! Или я тебя убиваю прямо тут! Долго, мучительно и некрасиво.

Эльф хрюкает, но тут же принимает серьезный вид и задумчиво сводит брови.

– Что ж, ладно. Не судьба, значит, не судьба. Кстати, кажется, дождь начинается.

На голову действительно что-то накрапывает, медленно перерастая в частую дробь.

– Прошу прощения за нежелательное общество. Я – в деревню. А ты можешь ехать туда, куда собирался. Не смею более задерживать.

И эльф гордо проезжает мимо, огибая нас с Молнией по широкой дуге. Настороженно смотрю ему вслед, понимая, что здесь что-то не так. Но в итоге он действительно уезжает и скрывается за поворотом. Так что… так что я остаюсь стоять под проливным дождем, медленно перерастающим в потоп. Над головой сверкает молния, в отдалении грохочет так, что закладывает уши. Молния поворачивает голову и презрительно на меня смотрит.

– Ну что?!

Лошадь не отвечает. Просто разворачивается и идет по тропинке в сторону деревни. И никакие мои угрозы и увещевания не могут заставить ее свернуть обратно. Умное животное прекрасно чует, в какой стороне можно найти тепло и уют, а в какой – долгую холодную ночь в поле под проливным дождем, да к тому же в компании придурка.

 

Глава 5

Эльф меня радует: пропускает вперед; дает накидку от дождя, уверяя, что она ему не нужна; кричит что-то ободряющее сквозь грохот грома и смеется над прилипшим к голове ирокезом. Впрочем, смеется он недолго. Холод и тугие струи ледяной воды делают свое дело – заставляют его затихнуть в седле.

В деревню мы въезжаем только часа через два. Я, хоть личность и закаленная, замерз страшно, ибо дожди в этой части страны необычайно холодные (ветер гонит тучи с ледников). Хорошо хоть сейчас ветра нет.

Деревня состоит из десятка домов, каждый из которых приподнят над водой и укреплен на деревянных сваях. Дорожки между домиками представляют собой конструкции из двух натянутых канатов, между которыми крепятся толстые доски, способные выдержать даже тяжело нагруженного всадника. Чувствуется, что делается все основательно и на века, такое у людей большая редкость.

При въезде в деревню в нашу сторону пускают стрелу – и чуть меня не убивают. Еле уворачиваюсь, перехватываю стрелу и швыряю ее обратно. Вскрикнувший охранник падает на помост, куда-то отползает и вопит как резаный. Стоим у крайнего домика. Ждем.

– Вы кто?

О! Делегация встречающих, наконец-то. Сижу мокрый, взъерошенный. Изучаю народ, застывший с луками под козырьком дома, и соображаю, что такого сказать, чтобы нам стали рады.

– Я бард!

Ни тени улыбки в ответ.

– А я королева западного континента! – слышится из задних рядов.

Шутник. Ты у меня сейчас дошутишься. Апчхи!

– Я знаю много хороших песен.

– Так пой!

Они издеваются? Но тут неожиданно вперед выезжает светлый, видимо отчаявшись услышать что-то вразумительное с моей стороны.

– Эй. Я охотник. Нежить есть?

Под козырьком шушукаются, на нас смотрят уже чуть менее подозрительно, зато я обижаюсь. Значит, бард им не нужен, а охотник – очень даже? Убийцы.

– Есть! Заходи.

Едем вперед.

– Э! А ты куда собрался, черный?

Кто черный? Я черный?! Да я темный эльф! Неучи. У меня разве что пар из ушей не идет от возмущения.

– Он со мной. Парень в детстве в каменноугольную смолу упал, с тех пор такой. Пустите, он и впрямь петь может. Воображает себя великим бардом.

Со всех сторон доносятся смех, подколки. Такого унижения я еще ни разу не испытывал за всю свою жизнь. Даже когда свои высмеивали. Сижу в седле, глотаю слова и целые предложения и сжимаю поводья так, что ногти впиваются в ладони.

– А ты как думал? Путь барда – тернист и сложен. Не всегда можно идти напролом, – шепчут мне на ухо, после чего треплют по голове и едут вперед.

Смотрю вслед, мысленно решаю, что лично я в эту деревню ни ногой…

– Молния! Стой! Куда пошла?! Ну, зараза, я тебе это еще припомню.

Лошадь в ответ и ухом не ведет.

В избе пахнет сыростью, но тепло. В углу растоплен камин, по лавкам раскиданы шкуры… в целом неплохо. Дыма только многовато, но и это не страшно.

Садимся за большой стол, который в спешном порядке накрывают бабы. Светлому оказывают почести (вина подливают, мяса подкладывают), расспрашивают, что творится в мире, да кто кого, куда и как. Я сижу на лавке с краю, кашляю в кулак и стараюсь делать как можно более безразличный вид. Получается с трудом, но очень стараюсь.

– А рыцарь этот… самый сильный который… Как же его звали-то? Вспомнил! Торгерт! Он как? Герцогство получил али нет?

– Ну… король передумал и послал его на передовую. В битве с троллями отряд был разбит и уничтожен.

Цокают языками, качают головами.

– Вон оно как. А скока в отряде народу-то было?

– Кроме него? Еще два человека, один эльф и гном.

– Это после битвы?

– Это до.

Прислушиваюсь практически против воли.

– Эм-м… а троллей скока?

– Триста.

Вылупленные глаза слушателей. Торгерта жалеют все.

– И как же ж он-то?

– Ну как? Явился к королю, доложил о потере… всего отряда. Попросил отряд побольше.

– И выжил? Ведь выжил! Небось всех уделал.

– Говорят, тролли просто не смогли его догнать.

Шок в глазах присутствующих. Тихо ржу. Вот так рушатся легенды. А вот темные не убежали бы. Темные стояли бы до последнего. И хоть триста, хоть четыреста… н-да.

– И шо король?

– Повесил его.

Все вздыхают.

– Ну оно, конечно, правильно, н-да-а. Хотя какой мужик был, какой мужик. Говорят, полугном.

Фыркаю. На меня хмуро косятся. Недовольно опускаю взгляд в тарелку, мучаюсь от того, что пацифист. Даже прибить никого не могу для поднятия самооценки.

– А что твой чумазый-то… – О боги, неужели тут никто и никогда не слыхивал о темных эльфах? Или я просто первый сюда забрался? Н-да, нашего брата в такую нищету и на аркане не затащишь. Мои сородичи стремятся в крупные портовые города, где наживы поболее будет, а не по болотам шляются. – Он поет аль нет?

– Поет. Но по настроению.

– И хорошо поет? Али не тем местом?

Громкий хохот присутствующих подтверждает, что шутка – свежая, смачная, с искрой. Сижу, прижав уши к голове, стараюсь не сорваться. Им повезло… очень повезло… что я пацифист.

– Да сами и оцените. Что рассказывать? Мне нравится. Вам – не знаю.

– Хм. Эй ты! Чумазый!

Смотрю на самого бородатого, сидящего рядом с Аидом. Очень хочется ощериться и запустить в него когти. Убить – не убью, но запомнит он меня надолго. Тыкать темному эльфу – прямой путь к мучительной смерти, если только ты не один из нас и выше по званию.

«Путь барда тернист…» – слова всплывают в голове сами собой. Медленно расслабляюсь, понимаю, что надо держаться. Еще не так унижали.

– Ты баллады знаешь? Боевые чтоб, ну, там, про рыцарей, про масштабные сражения, али одни только цветочки-лютики в башке?

– Знаю, – отвечаю хмуро. Произношу слова через силу. По правилам он сейчас должен не сидеть и тыкать в меня грязным пальцем, а валяться в ногах и трепетать от ужаса.

Ладно. Закидываю мокрый ирокез назад и расправляю плечи. Рывком достаю из-за спины чехол с инструментом. Рывком расчехляю его.

Все с интересом смотрят.

– Будет вам баллада.

Кто-то чешется, кто-то сморкается, шебуршание и тихие переговоры мешают сосредоточиться. Но! Настоящий бард – выше всего этого. А потому, опустив голову, настраиваю инструмент, закрываю при этом глаза и вхожу в свой собственный ритм…

Что ж. Да грянет песня. И первый удар по струнам заставляет их замолчать.

Тишина в зале. Я захожусь в кашле, ибо всю песню орал так, что стекла звенели, а уши местами закладывало. Пара струн таки лопнули – нужны будут новые. Запасная струна есть только одна. Но! В глазах простых обывателей шок и медленно проступающее на его поверхности обожание.

Я достучался! До их черствых душ и занавешенного паутиной сознания. Я… я смог. Ибо я бард и никто больше. Бард с голосом, который может быть острым, как сталь, или мягким, как шелк. Оглядываюсь и сажусь на скамью. Тихие хлопки, медленно перерастающие в гром аплодисментов, бросают в жар. Меня бьют по плечу, по шее, обнимают, орут, что надо спеть еще раз и непременно так же! Смущенно улыбаюсь. Почему-то мне не противно, что меня бьет и обнимает чернь. Даже… приятно как-то. И если бы еще эти голубые глаза не смотрели так внимательно, я был бы и вовсе счастлив.

Потом исполняю им что-то про болотные цветы и утопленниц. Потом про дракона и принцессу, которая пела тридцать лет и три года, дабы дракон не проснулся (в итоге девушка сорвала голос и ее таки съели, но народ все равно проникся и за певунью выпили отдельно). Потом происходит что-то еще, но что – не помню. Зато помню, что меня посади во главу стола рядом с Аидом (хоть я и сопротивлялся), дали выпить и наконец-то накормили. Я в итоге всех простил, согрелся и пришел в довольно хорошее расположение духа.

Нам выделяют один из домов на окраине. Он пустует, но к нашему приходу в камине разжигают огонь, и комната оказывается относительно протопленной. На столе, кстати, кастрюлька с пирожками.

Открываю дверь, оглядываюсь, оборачиваюсь к шагающему следом светлому и с грохотом ее закрываю. Где тут засов? Ага.

В дверь вежливо стучат.

– Э-э, Фтор, ты ничего не забыл?

– Нет.

Довольно оглядываю пару лавок, которые можно поставить рядом и постелить сверху шкуру из моего седельного мешка. Будет тепло и уютно. Не хуже, чем дома, скажу я вам. Даже круче. Ибо там отец за шкуру прибил бы, напомнил бы о благородном аскетизме и расстелил бы ее на собственной лавке.

– А я где ночую? – слышится из-за двери.

– Можешь переночевать у старосты. Он явно будет тебе рад.

– Не смешно. Фтор, впусти. Тут льет как из ведра, а я, кх-кх, кажется, слегка простужен.

Кошусь на дверь. Отец рассказывал о светлых эльфах как о существах изнеженных и к жизни слабо приспособленных: на земле спать не могут, пол пещеры кажется им слишком холодным и жестким… А если и впрямь заболеет? Впрочем, мне-то какое дело. Тем более что староста и впрямь будет ему очень рад.

– Прости, но темный эльф еще никогда не делил свой кров со светлым, – нахожу отговорку, изучая пирожки.

– Это не твой кров.

– Но и не твой. И вообще, ты извращенец!

Тишина.

– Боишься моих объятий? – ехидно осведомляется светлый из-за закрытой двери.

Пирожки как-то резко начинают казаться несъедобными и дурно пахнущими.

– Убью! – Стараюсь оставаться хладнокровным.

О боги, что бы сказал папа, если бы узнал, что меня преследует светлый, да еще и парень? А ничего бы не сказал. Аида – кастрировал бы, меня бы – женил в срочном порядке. После чего мой народ еще три столетия воевал бы с Вечным лесом, который просто не смог бы простить такого надругательства. Хотя… магическая кастрация не так уж и страшна. Наверное. Но в любом случае – это позор для мужчины.

– Я не буду тебя обнимать. Целовать тоже. И вообще, я пошутил!

– Ага. Еще скажи, что я не милый.

– Ну ты довольно мил. Со своими подвижными ушками, вечно встрепанными волосами, фиалковыми глазками и постоянным упрямством на мордашке… – отвечает светлый задумчиво.

Отодвигаю кастрюльку с булочками. Аппетит пропадает напрочь.

– Сам ты милый!

– Правда?! – спрашивает он с надеждой.

Скриплю зубами. Аид должен был оскорбиться.

– Чего ты вообще ко мне привязался?

– Кх-кх. Да так, кх. Грустно стало, одиноко. Дай, думаю, с тобой попутешествую, развеюсь.

– А может, выберешь себе кого-нибудь другого? – предлагаю без особой надежды.

– У тебя есть, кх, на примете, кх-кх, знакомый темный эльф, который сможет со мной попутешествовать?

– …Нет. Они тебя как капусту нашинкуют.

– Кх-кх, кх-кх, кх. Кх. Кх…

Тишина. Смотрю на дверь, прислушиваюсь.

– Эй. Ты еще там?

Подхожу к двери, пытаюсь выглянуть в окно. Но все, что могу различить, – пару сапог и бледную кисть руки неподалеку.

Вздыхаю, подхожу к двери и резко ее открываю, отдергивая затвор. На пол падает мокрый эльф с посиневшими губами. Глаза закрыты, дышит часто. Надо же, и впрямь замерз.

– Вот, гхыр.

Остаток ночи и весь следующий день я лечу Аида. Укладываю его (на мой плащ, кстати), стягиваю мокрую одежду и накрываю тремя шкурами. Магия лечения мне всегда давалась довольно слабо, так что приходится готовить настой из лечебных трав. Ингредиенты я привез с собой, так что главной проблемой оказывается вливание варева в горло «умирающего». Больной всячески противится этому, сжимает зубы и мычит что-то вроде: «Боже, какая вонь!»

Но я делаю это: вливаю-таки настой, после которого Аида рвет полчаса подряд (это, кстати, хороший признак: значит, лекарство подействовало). А чтобы не допустить обезвоживания, заставляю его выпить еще полтора ведра чистой воды, которую щедро выделил староста (поначалу он был не слишком щедр, но выбитая дверь, мой окосевший с недосыпа взгляд и приставленный к горлу кинжал подняли уровень его гостеприимства до отметки «все для вас»).

Вечер следующего дня. Солнце медленно заходит где-то в отдалении, путаясь лучами в кронах деревьев. Я лежу на свободной лавке, мечтая хоть немного вздремнуть. Светлый хрипит неподалеку, поправляя мокрую тряпочку на лбу.

– Фтор. – Аид зовет так тихо и жалобно, что приходится открыть правый глаз.

– Да?

– Спасибо. Я… приболел еще дня три назад. Дождь меня доконал.

– Не за что.

– Вряд ли до этого хоть один темный эльф помогал выжить светлому.

Это факт. Но я нарушил уже столько устоев и традиций, что одной больше, одной меньше – не имеет особого значения.

– Не говори никому.

Так. На всякий случай. Есть ведь крохотный шанс, что когда-нибудь я героически вернусь в родные пенаты.

– Ладно. И прости.

Хм? Это уже любопытно. Светлый просит у темного прощения. Об этом даже в легендах ни разу не упоминалось.

– За что? – приподнимаю правое ухо и смотрю на лежащего на противоположном конце комнаты эльфа.

– За то, что дразнил. Я не извращенец.

Сжимаю зубы и стараюсь не выдать собственных эмоций.

– А зачем дразнил?

– Ты забавный. Подпустил меня на расстояние удара, не выказывал агрессии, что бы я ни говорил. Думаю… мне просто хотелось нащупать твой предел.

– Чего? – Чего это он там хотел нащупать?

– Я хотел понять, насколько ты искренний. Редкий случай, когда темный эльф, взрослея, в душе остается ребенком.

Фыркаю, но не лезу в спор. Что он обо мне знает? В сущности – ничего.

– Сколько тебе?

– Сто двадцать.

Это его пронимает. От удивления он даже голову приподнимает с подушки и ошарашенно разглядывает меня.

– Знаешь, а твои родители?..

– Они только рады, что я смылся, уж поверь. Тем более что меня должны были со дня на день женить.

Глаза эльфа становятся совсем круглыми.

– Женить? Тебя? Но ты… ребенок!

– Ты тоже не очень-то взрослый. Слишком явно демонстрируешь эмоции.

Эльф успокаивается, чуть пожимает плечами и снова отворачивается.

– Н-да. Жизнь иногда преподносит сюрпризы.

– Ты все еще собираешься выполнить обещание?

– Какое?

– То, которое дал селянам. Насчет истребления нежити.

– Ах да. Нежить… да-да. Дня через два пойду.

– И тебе ее не жаль?

Минутное молчание.

– Знаешь, я в третий раз за сегодняшний день пребываю в состоянии глубокого шока. Темный эльф спросил, не жаль ли мне убивать нежить? Причем даже не зная толком, какую. А ты точно темный? Может, и вправду в смолу упал и не отмылся?

– Убью, – произношу клятвенно.

– Это успокаивает. Если бы ты начал что-то доказывать и прыгать по комнате – взял бы за шкирку и макнул в болото.

Зло на него смотрю, демонстративно вынимаю из голенища нож.

– Ладно-ладно. Спокойно. Если так не хочешь терпеть мое общество – не надо. Можешь уезжать из деревни хоть сейчас. Я, к моему сожалению, последовать за тобой не смогу – болею, да и обещание надо выполнить.

Задумчиво изучаю отражение в ноже, недоверчиво прислушиваюсь к его словам.

– Но если ты не извращенец, почему тогда так хотел ехать вместе со мной? А как же гордость перворожденных?

– Ну… я тоже своего рода аутсайдер.

– Что так?

– Я уже третий раз сбегаю из дома.

Минуту я смотрю на него, не мигая, перевариваю вышесказанное. После чего сначала тихо, а потом все громче начинаю хохотать. Смешно настолько, что скручивает живот. Я всхлипываю, бью рукой по скамье и едва не сползаю с нее, пока светлый с интересом за мной наблюдает.

– Позволь узнать, что именно тебя так развеселило?

– Я… мне сто двадцать! И меня практически выпихнули во взрослую жизнь, дав тумака на прощанье. А ты! В сто сорок! Сбежал от родни! Ой, не могу.

Эльф хмурится и тяжело, мудро вздыхает. Я же продолжаю смеяться, поскольку просто не в силах забыть такое. Сто сорок! Моему отцу двести четыре! Это же надо, до чего светлые берегут потомство! Идиоты. Так они только порождают слабых. Это и дурак поймет.

 

Глава 6

Аид приходит в себя еще два дня. За это время я знакомлюсь с народом, исполняю половину репертуара, слушаю местные песни… Н-да. Конечно, местный фольклор – это что-то. Я до гробовой доски не забуду куплет одной из наиболее трагических саг о путешествии кикиморы к богам. Она хотела стать русалкой! Но не это страшно. Задумка саги в чем-то даже романтична, если не учитывать того факта, что кикиморы ненавидят русалок, а те с удовольствием их поедают в прямом и переносном смысле этого слова. Плевать! Поверьте, все это меркнет, как только вслушаешься в слова, сразу и навсегда западающие в душу. Как же там? А, вот:

На «не могит» я зависаю, понимаю, что смеяться нельзя, а сидеть с умным видом как-то не получается. Хочется ткнуть пальцем в печального исполнителя и громко хохотать, сотрясаясь и вытирая слезы счастья. Но… народ не поймет. Некоторые плачут. Кстати, я тоже плачу уже на следующем куплете:

Занавес. Так кончается трагическое путешествие кикиморы, которая мечтала стать русалкой. Если же говорить подробнее, то, получив желаемое, героиня психует и посылает такой подарочек в одно место, что Творец тоже психует и прибивает ее – не глядя, но зато от души. По моему личному мнению, после такого кикимора вряд ли стала шептать слова сердечной благодарности со слезами счастья на бородавчатом лице. Скорее, в муках померла. Я ложусь на стол, упираюсь лбом в скрещенные руки и плачу от счастья. Какая патетика! Сколько чувств! А когда меня гладят по спине и умиленно сообщают, что сей шедевр передается от поколения к поколению вот уже больше двух веков, – я тихо испускаю стон, скрывая титанические попытки подавить смех.

Ладно. Суть не в этом. Суть в том, что Аид слишком медленно выздоравливает, всячески капризничает и явно ставит себе вполне определенную цель: довести меня до белого каления. Причем любой мой псих заканчивается его счастливой улыбкой и удивленными расширенными глазами, в которых плещется нарастающее удовлетворение. Так что… сейчас я держу себя в руках уже часа два, при этом собираюсь в путь-дорогу, ибо надоело мне здесь. И вообще, что именно я в этой дыре забыл? Мне нужно зарабатывать славу и признание, а не сидеть на болоте и выслушивать, где болит у этого психа Аида. Я бы сам его убил, чтобы он не мучился. Жаль, не могу – пацифист.

– Ты уходишь? – Сверкающие голубые глаза глядят расстроенно.

– Да! – даю себе приказ не орать. Спокойнее, спо-койнее.

Еще немного, и я наконец-то уеду и, если мне повезет, никогда больше эту заразу не увижу. А если очень повезет – местная нежить по достоинству оценит красоту и происхождение светлого и схомячит его быстро, с чувством и вдохновением. Небось не каждый день такой десерт ныряет в болото. Еще к тому же и добровольно.

– А я? – спрашивает Аид с таким обиженным выражением лица. Если бы уши были длиннее, он бы их точно в стороны развел.

Нервно дергаю своими:

– А ты нет.

– Ты же хотел посмотреть, как я охочусь! – напоминает с надеждой.

Ему не сто сорок, а четырнадцать. Я в этом просто уверен. Чего это он так на меня смотрит? Взрослые должны вести себя иначе. А этот… все больше скатывается на уровень ребенка. И, что интересно, это происходит только при общении со мной. С любым другим – взгляд голубых глаз тут же становится ледяным, цепким, тембр голоса снижается; меняются поза, движения. Короче, я, разинув рот, наблюдаю превращение мокрой болонки в супер-пупер эльфа! Повелителя местных топей! Тьфу, смотреть тошно.

– Перебьюсь. Надеюсь, все закончится быстро, и ты будешь вспоминать свою охоту в больничке, на кресле-каталке, управляя ее колесами одной рукой и одной ногой.

– Добрый ты.

– А то!

Так. Это взял, это взял. О, носок нашел.

– Ну бывай.

– Не-э-эт!!!

Я застываю как вкопанный. Лицом к двери. На мне кто-то повисает, глухо рыдает и всхлипывает. Тонкие, но очень сильные руки обвивают талию, не дают сдвинуться с места.

– Это сейчас… что было? – спрашиваю ошарашенно.

– Не пущу! Пропадешь! Один-то-о-о.

Меня медленно, но упорно тащат обратно в комнату. По инерции иду, все еще удивляясь. Уши опускаются в стороны, глаза – по медяку, сердце вырывается из груди, напуганное выделенной организмом дозой адреналина.

– Вот. Садись сюда.

Вздрогнув, плюхаюсь на лавку. Он устраивается рядом и довольно на меня смотрит.

– Эм-м. Ты как себя чувствуешь? – щупаю его лоб.

Аид довольно жмурится, утыкается в мою ладошку.

Я понимаю – он псих. Стосорокалетний псих.

– Отлично. Только не уходи, – просит тихо.

– Почему? – тоже перехожу на шепот.

Мама говорила, что с психами лучше не спорить. Лучше сразу убить.

– Ну мне будет одиноко. – В ответ получаю крайне доверчивый взгляд.

– Тебя били?

– Кто?

– Селяне. Ну мало ли, староста зашел и врезал по башке поленом, пока я за водой ходил. Вот ты и дергаешься теперь.

– Нет. – Опять вздох. – Не били. Не уходи, а? Я сегодня быстренько нежить прибью, и мы дальше вместе поедем.

Задумчиво на него смотрю.

– Ты еще слаб.

– На нежить меня хватит.

Знаете… за меня еще никто и никогда не цеплялся. Обычно все ругали, пинали, бросали, предавали, хитрили. А если я начинал петь – ломали инструмент и с воплями волокли меня домой. Там выдавали порцию тумаков и меч, на худой конец – булаву. И снова выпихивали на тренировки. Помню, отчаявшись, я научился играть на пиле. Красиво получалось, но сыграть сумел всего пару раз. Потом пилу отобрали и выдали нечто тяжелое, острое, шипастое, способное издавать всего один звук: хрясь!

Ладно, я увлекся. Но, оказывается, это приятно, когда тебя держат за руку и убеждают, что не отпустят. Может, он хочет найти друга? Хотя о чем это я? Мы – темные – дружить не умеем. Но можно ведь попробовать? Ведь я не совсем нормальный темный, а он – явно ненормальный светлый…

На мысли о том, как мы с Аидом прыгаем по полянке, меня заклинивает. Так, стоп. Это надо прекращать.

– Ладно! – вырываюсь из цепких объятий, а то у меня уже ощущение, что я в его глазах являюсь чем-то вроде редкой плюшевой игрушки, которую принято таскать за собой, кормить кашей и тискать.

– Здорово! – Он тут же ложится обратно на кровать и устало закрывает глаза. – А может, мы тогда завтра пойдем на нежить? А сегодня ты поподробнее узнаешь о ней у селян. А то даже не ясно, кого мы там будем убивать.

– Мы?!

Правый глаз открывается и внимательно на меня смотрит.

– Я же болею.

– Да?!

– Да. Не вредничай. Тебе же не сложно пойти и расспросить старосту, а я полежу немного. И еды мне захвати, ладно?

Разворачиваюсь и вылетаю из дома. Я, блин, хоть и пацифист, но и темный эльф тоже! А он только что был на волосок от кровавой, долгой и мучительной смерти вследствие многочисленных ударов табуретом! Ибо другого оружия рядом просто не имелось.

Староста радостно пускается в объяснения, рассказывает взвинченному мне об ужасах местной трясины. Судя по всему, у конкретно данной нежити тысяча клыков, сплошные когти, жвала, челюсти, присоски, копыта, рога и просто огромные колючки, выпирающие со всех сторон.

К концу рассказа я уже буквально мечтаю увидеть эпическую битву Аида с монстром. Нет, я допускаю, что у старосты богатое воображение, но ведь даже если снизить его процентов на девяносто – все равно монстр должен производить неизгладимое впечатление.

– И где живет сие чудо природы? – спрашиваю, прочищая ухо мизинцем. Староста разошелся не на шутку: бегает по комнате, орет, брызгает слюной, прыгает, рисует угольком на печке и все описывает и описывает приметы монстра.

– Кто?! – не понимает он.

Отдышавшись, рискую сесть.

Жена старосты выскакивает из-за занавески и вручает ему кувшин домашней бормотухи, который тут же ополовинивается.

– Зверь лютый, нелюдь поганая, – поясняю я.

– А-а. Так в болоте и живет.

Класс.

– А точнее? Как Аид ее отыщет?

– Кто?

Он туповат?

– Эльф.

– А, дык, чего ж ее искать-то? Пущай эльф выйдет, по пояс разденется и нырнет. Она у нас уже дня два как некормленая – сама и приплывет.

Уверен, Аид будет от этого просто в восторге.

– Других способов познакомиться с нечистью нет?

Хоть бы не было, хоть бы не было.

– Нет, – отвечает важно мужик. – Можно, конечно, кого-то другого в болото кинуть. Но больно жалко.

– Это да, – киваю, шевелю ушами и задумчиво гляжу на потолок.

– А мне вот что интересно…

Кошусь на мнущегося старосту. Чего там еще?

– Вот такие волосы… они у тебя с рождения вверх растут?

– Да. Еще в утробе матери я колол своим ирокезом ее пузо.

– О-о. Это надо же, как она… жизнь-то уродует.

Хмуро на него смотрю, раздумывая, не обидеться ли всерьез.

– Да ты не переживай! Ежели налысо побриться, то и волосы нормальными покажутся, да и цвет ужо не такой срамной будет.

– Мне цвет нравится, – говорю тихо и мысленно протыкаю мужика копьем, как Творец кикимору.

– Да ладно. Видно же, что поганый. Даже кикиморы, уж на что дуры, и те такого не удумали бы.

Все. Я встаю и выхожу.

Ненавижу пацифизм.

В наш домик я вваливаюсь уже тяжело нагруженным снедью: в одной из изб кое-что спел, мне и отсыпали от щедрот. Жаль, денег не дали. Ну да ладно.

– Что это? – спрашивает умирающий голос с лавки.

– Еда! – с грохотом ставлю сумку на стол, из нее вываливаются фрукты и улетают под стол.

Светлый принюхивается и садится.

– Небось такая же, как вчера? Мясо пережарено, овощи незрелые, лук… ладно, давай.

Я тоже сажусь и начинаю есть, довольно похрустывая корочкой еще теплого домашнего хлеба и запивая его молоком.

– Фтор. – Аид говорит тихо и вкрадчиво, что меня напрягает. Я ожидал либо истерики, либо спокойного: «Спасибо». После чего светлый должен был подойти, сесть и приняться за еду.

– Что?

– Я не могу встать. Что-то с ногами.

Подозрительно его изучаю. Врет ведь. Хотя… лицо уж чересчур серьезное.

– Видимо, сил на выздоровление ушло слишком много. Кинь что-нибудь, пожалуйста.

Вздыхаю, встаю, набираю снеди и сгружаю все это ему на постель.

– Фпафибо. – Довольно мне улыбается.

– Пожалуйста.

– А молока?

С сожалением смотрю на кувшин. Ладно. Ему завтра предстоит героически погибнуть в болоте, можно и уважить, исполнить последнюю просьбу.

Кувшин принимают с благодарным кивком.

Вечер, ночь. Зажигаю свечку и ставлю ее на стол. Освещение не ахти, но я и без свечки все прекрасно вижу. Это для Аида, у светлых отсутствует способность видеть в темноте. Хотя в магии они нас несколько превосходят, так что пока мы со своим уставом в Вечный лес не лезем.

– Ты разузнал что-нибудь про эту нежить? – На лавке шевелятся, устраиваясь поудобнее, изучают мое выражение лица.

Сижу за столом, читаю одну из немногих книг по боевой технике, которую мне когда-то подарил отец.

– Да.

– И как она выглядит? Где конкретно на болоте она живет?

– Живет в трясине. Как выглядит – не знаю. Либо староста его никогда не видел, либо на этом болоте растут все виды оружия массового уничтожения разом. Не удивлюсь, если от газов, которые выпускает нечисть, взрываются деревья, ну, или болото вскипает.

– Серьезная животинка, – произносит Аид задумчиво.

– Н-да.

– А как ее найти?

Довольно улыбаюсь, таинственно молчу.

– Я так понял, что это несложно.

– Поверь, даже если ты завтра сможешь только ползать, найти его тебе не составит никакого труда.

– Хм.

– Надо всего-то выйти поутру, раздеться, размяться и…

– И отправиться в глубь болота?

– Не совсем. Нырнуть в болото.

– Голым? – уточняет, выгнув дугой бровь, Аид.

– Трусы можешь оставить. А то вдруг испугается и не приплывет. Мало ли, оно стеснительное.

– Я понял. Какие у меня альтернативы?

– Никаких, – едва сдерживаю довольную улыбку и продолжаю изучать брошюрку. – Либо становишься живой приманкой, либо чихать оно хотело на твой героический призыв.

– Хм.

– Кстати, оно два дня не жрамши. Так что прибежит быстро, с тарелкой, застрявшей в когтях огромного, счастливого до соплей монстра. Поверь, тебе еще никогда не были так рады, как будет рад этот товарищ.

– Так. А что, если…

– Я нырять не буду. И не мечтай.

– Почему? – И снова этот наив в глазах. Ловлю себя на том, что тихо его ненавижу.

– Ты пообещал селянам прибить нежить лично. Вот и прыгай. Мне героическая смерть без надобности. Я лучше балладу о тебе сочиню. Посмертно. Поверь, это будет хит, и я стану исполнять ее во всех тавернах и на каждом перекрестке, дабы поведать миру о твоей героической смерти.

– Шикарно.

– И не говори. Ну спокойной ночи.

– Ага.

Я заворачиваюсь в ту единственную шкуру, которую Аид оставил валяться на полу. После чего довольно растягиваюсь на досках. Завтра будет прекрасный день. Я прямо-таки чувствую это.

 

Глава 7

Пою медленно, с чувством, с выражением, сидя у стены выделенного нам домика. Вокруг столпилась куча жителей деревни. Бабы вытирают слезы, прочувствовав трагизм момента. Мужики внапряге, ибо плакать не солидно, а ржать над песней – бабы прибьют. Мой спутник застыл на пороге и внимательно смотрит на меня. Петь я начал, когда он изящно скинул с плеч одеяло и остался в одних панталонах. Теперь Аид стоит, гордо выпрямив спину, с красным носом и довольно злым выражением лица.

Мужики все же похихикивают. Их пихают бабы, пытаются пристыдить, объясняют, что мальчонке осталось жить-то от силы минут пять-десять, а над умирающими смеяться большой грех.

Светлый нервно косится на болтушек и в душе в корне с ними не соглашается.

– Ну иди, – улыбаюсь я и откладываю инструмент.

– Я так понял, именно эту балладу ты будешь потом исполнять во всех тавернах, деревнях и на всех перекрестках?

– Да. – Моя улыбка уже не умещается на лице. Он явно оскорблен. Светлые вообще довольно щепетильны во всем, что касается чести и достоинства. Не так посмотришь, не туда плюнешь, и все – ты труп. А светлый идет дальше, аккуратно стряхивая капли крови с изящной шпаги.

– Моя последняя воля, записывай.

– Что?

– Волю. По преданию не исполнить волю идущего на смерть – преступление, которое способно опозорить весь род нечестивца.

Вокруг шумят, соглашаясь. Недовольно киваю.

– Итак. Завещаю тебе никогда и ни при каких условиях больше это не петь!

– Зараза ты.

– Уж какой есть.

И эльф шлепает к краю помоста. Внизу плещется вода, на ее поверхности колеблется ряска, и… все. Кикиморы давно уплыли, а рыбу съели, если она, конечно, здесь когда-нибудь была.

Тоже подхожу, встаю за его плечом и изучаю болото.

– Тебе помочь? – спрашиваю участливо.

– Не надо. Я сам, – отвечает светлый, внимательно вглядываясь в серую муть.

– Мне нетрудно. Зато ты избавишься от сожалений, внутренней борьбы и мыслей о так и не состоявшемся будущем. Кстати, чем ты нежить бить будешь? Силой воли?

Эльф опоминается, хлопает себя по лбу и убегает обратно в дом. Все разочарованно вздыхают.

О! Возвращается. Э, а какого лешего с моими мечами?! Они фамильные! Не дам!

Полчаса сражаемся за мечи. Эльф уверяет, что они ему до зареза нужны, а я ору, что прирежу, если не отдаст. В итоге отбираю. Я крут.

Слегка побитому эльфу сердобольные крестьяне выдают огромный молот с шипами, который тащат аж пятеро человек. С интересом изучаем реликвию.

– Неплохо, – заявляет светлый, поглаживая рукоять. – Если монстр вынырнет и откроет пасть, а мы вот это в нее кинем… утонет как минимум.

Согласно киваю. Такое переварить нереально, равно как и выплюнуть – шипы помешают.

– Он не вынырнет, – открывает тайну стоящий неподалеку паренек с чумазой мордашкой, в длинной папкиной куртке. – Мы чем только не приманивали. Не идет. Только если ты в воде.

Смотрим на светлого. Тот о чем-то глубоко задумывается.

– Аид, народ ждет, – говорю шепотом. – Давай не будем разочаровывать массы? А то там уже стол поминальный накрыли. Остынет же все.

Голубые глаза обжигают меня презрительным взглядом. Но он все же кивает и вновь подходит к краю помоста. Селяне стоят, затаив дыхание.

Смотрим на эльфа, ждем.

Пробует воду пальцем ноги. Говорит, что холодная. Он издевается?

Начинает приседать, чтобы размяться. Сто пятьдесят приседаний длятся целую вечность.

Пристает к старосте, спрашивает, есть ли у монстра аллергия на серебро, есть ли в деревне серебро и как он должен работать в таких условиях.

Бегает вокруг дома, выискивая признаки монстра.

Еще раз трогает воду. Вода кажется ему еще холоднее.

Четыре раза разбегается, но так и не прыгает, передумывает в последний момент.

Щупает воду. Подкравшись сзади, отвешиваю ему мощного пинка, едва не ломаю собственную ногу о его костлявый зад. Шумная поддержка аудитории успокаивает. Пузыри на поверхности радуют. Чувствую себя героем.

Ждем.

– О, снова пузыри пошли.

– Он, кажется, когда летел, о вон ту доску головой приложился, – говорит кто-то. Смотрим на проплывающую мимо доску. – Как бы не погиб… монстр мертвечину не жреть. Опять жребий бросать будем.

– Тьфу на тебя! Да эльфы знаешь какие живучие?! Да он бы лбом эту деревяшку переломил и даже не почуйствовал!

– Она штальная.

– Деревяшка?

Присматриваемся. У меня, как у пацифиста, начинает просыпаться совесть. Она бегает по пустому черепу и орет: «Как же так?!» Я вспоминаю, что барды – существа мирные: поют песни, нюхают… коноплю…

Подхожу к краю помоста.

– О. Пузыри…

– Усе, помер. Пошли, ребята! Помянем, что ли.

– А как же монстр? – говорю обиженно и с ноткой недовольства.

– Монстра спит. Или за кикиморами увязался. Голодный же был. Пошли, говорю. Остынет все.

…Тихий всплеск, вода идет волнами. Все удивленно переглядываются.

– Шо это было?

– Кажись, второй прыгнул.

– За первым?

– Ага. – Паренек вытирает рукавом нос и широко улыбается, демонстрируя три кривых зуба. – Снял рубашку, сапоги – и прыгнул.

– А че сказал?

– Сказал… «скотина», кажется.

– Видать, о монстре.

– Дык, второй-то точно живой должон быть. Парнишка-то. Только прыгнул ведь. Может, подождем чуток?

Шум, гам, спор. В итоге все собираются у края помоста, наваливаются на перила и вглядываются в медленно затихающую рябь на воде.

Через минуту, когда некоторые уже начинают отходить, решив, что горячее лягушачье мясо всяко лучше наблюдения за ряской, вода вспенивается, идет волнами, и из нее с шумом выныривает темный эльф, держа на руках светлого. Аид кашляет, барахтается, но особо себя спасать не мешает. Оглядевшись, Фтор мощными гребками подплывает к помосту и рывком перекидывает эльфа через край, а потом вновь скрывается под водой. Вынырнув, он выплевывает воду и смотрит на народ:

– Ну. И где ваш монстр?

Кто-то показывает пальцем ему за спину, еще один кидает с помоста два парных клинка, которые эльф ловит, не глядя. Обернувшись, Фтор заглядывает в горящие глаза быстро приближающейся твари и резко ныряет, отталкиваясь ногами от помоста. Нежить довольно облизывается и шустро ныряет следом. Добыча ей явно по душе.

 

Глава 8

Выныриваю и оглядываюсь по сторонам. Где эта зараза? В воде ничего не разобрать – слишком мутная. Набираю воздуха и снова ныряю, закрываю глаза и ожидаю скорого нападения.

А вообще, если выживу – убью светлого. А потом снова стану пацифистом.

…Есть! Он слева. Вода у плеча колышется, температура снижается на полградуса. Движется нежить с поразительной скоростью, о которой приходится только мечтать. Сжимаю мечи крепче и поворачиваюсь к ней лицом. Ноги тонут в вязкой грязи придонного ила. К счастью, трясины здесь нет и можно почувствовать хотя бы относительную опору. Это плюс.

…А он шустрый. Но кровь у него красная, как и у меня. Я успел нанести пару порезов. Монстр при этом так орал, что вода на поверхности наверняка пошла розовыми бурунами. Первый раз зацепил слабо: просто меч слегка вспорол чешую на боку. Зато при втором ударе удалось достать глаз. Между прочим, единственный. Так что тварь теперь слепо мечется вокруг меня и сходит с ума от боли и ярости. Ее даже жаль… будет. Если выживу. Пытаюсь вправить плечо, выбитое при втором столкновении. Больно. Но терпимо.

А вот и он, наш красавец. Наконец-то понял, где я. Скалюсь в улыбке, чувствую, как нежить подплывает все ближе и ближе, стараясь двигаться незаметно. Боль притупила ее рефлексы, заставила ненавидеть существо, которое лишило зрения и надежд на бесплатный обед. Кровь густо окрасила воду и пригласила к трапезе небольших, но довольно наглых хищников помельче. И если я не добью монстра прямо сейчас, придется выбираться на берег. А иначе сам рискую оказаться обедом для вновь прибывших.

Что ж. Поехали.

Аид стоит у перил и напряженно всматривается в порозовевшую воду. Уши нервно прижаты к голове, ресницы опущены, а с длинных золотистых локонов медленно стекают капли болотной воды. Фтора на поверхности нет уже давно. Минут десять, не меньше. Вода то вспучивается, выпуская огромные, вскипающие алой пеной пузыри, то вновь успокаивается, подергивается сбившейся в небольшие островки ряской. Народ заинтересованно косится, обсуждая шансы парня на победу. Выходит, что шансов мало и с каждой минутой они тают прямо на глазах.

Когда монстр выныривает из болота, разорвав пласты воды, и едва не рушится на деревянный помост, все с визгом отбегают назад, не зная, за что хвататься и куда бежать. Но помост остается в стороне. Чудовище же снова падает в болото, окатывает селян фонтаном воды и горестно, надсадно воет от боли. В единственной глазнице торчит рукоять знакомого меча. Эльф, мокрый, как мышь после купания, хватается бледными пальцами за перила и старается не упасть от слабости. Его все еще лихорадит. Но важно не это. Куда больше его волнует тот факт, что Фтор сейчас умирает в трясине из-за него. Дурацкий, мальчишеский поступок больно режет по сердцу, не дает вернуться в дом и одеться. И больше всего ему сейчас хочется не столько сесть у камина и выпить горячего чая, сколько нырнуть в топь и вытащить этого идиота. Только вот… найти в этой мути даже собственную руку не представляется возможным, что уж говорить о темном эльфе.

Темные, кажется, умеют надолго задерживать дыхание, вспоминает светлый. Хотя не факт. И все же эта мысль его немного успокаивает. Если бы он только успел захватить при побеге из леса хоть какое-нибудь оружие… Но оружие спрятали, не оставив даже шанса к нему подобраться. А он самонадеянно решил, что справится и так…

Не вышло.

Когда вода успокаивается, а на поверхность медленно всплывает слабо подергивающееся чудовище, народ, столпившийся у перил, начинает тихо переговариваться, обсуждая перспективы будущей продажи органов. Бледный до синевы, каменно-спокойный Аид продолжает вглядываться в воду, не реагируя на гомон. Кто-то подходит и осторожно кладет руку ему на плечо.

– Хороший был парнишка. Жаль его.

Аид оборачивается. Мужик заглядывает ему в глаза, громко сглатывает и неуверенно хлопает еще разок по плечу, после чего быстро возвращается к своим односельчанам. Эльф сжимает зубы и что-то тихо сквозь них шипит. Народ переводит это как предложение свалить и не мешаться под ногами. Возражающих нет, и селяне довольно быстро перемещаются в дом старосты – помянуть павшего героя. Тем более что делать здесь все равно больше нечего. Тела монстра и парнишки они вытащат позже. А находиться рядом со злым перворожденным – удовольствие слишком дорогое и, как правило, травмоопасное.

Эльф провожает толпу взглядом и снова смотрит на воду. Лично он никуда уходить пока не собирается.

…Цепляюсь за одну из деревянных опор помоста, наблюдаю за происходящим через щели в досках. Гипнотизирую взглядом пятку светлого. Ну же, давай считай, что я утонул, одевайся, умывайся и вали домой, в свой ненаглядный лес. Пятка, как назло, гипнотизироваться отказывается. Гхыр, никогда не видел, чтобы кто-то из светлых так переживал за темного. Нет, я в курсе, конечно, что мой талант необычен и пением я сумел задеть даже его. Но все же. Тут холодновато. Я, конечно, могу просидеть в воде трое суток и не чихнуть. Но он-то вроде как недавно болел…

Час спустя отдираю пиявок с ноги, одной рукой цепляюсь за опору, второй выбрасываю эту склизкую гадость. Ненавижу пиявок. А тут они какие-то ненормально большие и голодные. Так, глядишь, и впрямь утону.

– Фтор!

Ему не надоело? Даже мне уже как-то грустно. Ну шел бы ты… блин. Ну пожалуйста. Вали домой, а?

– Фтор!!!

А может, у него крыша съехала? Говорят, при сильных потрясениях такое бывает даже у светлых. А тут его только что чуть не съели. Это ведь можно считать сильным потрясением? Гхыр, как нос-то чешется. Чихнуть охота.

– Не бойся, ты не будешь забыт. Я приду в твою деревню и спою им балладу о твоей смерти, – тихо говорит светлый.

Ну да. Папу удар хватит, когда светлый эльф со слезами на глазах заявит, что его сына утопила болотная жаба-переросток. Нет, ну он подозревал, конечно, что я не такой, как все. Но жаб у нас даже девчонки убивают без проблем и угрызений совести. Так что я, получается, и вовсе инвалид.

– Хочешь, я прямо сейчас ее и сочиню? Вот, например…

Его в детстве явно часто роняли. И били головой о стены. Вряд ли он сам по себе столь неординарная личность.

– Мне трудно сочинять, но я придумаю продолжение, не сомневайся.

Бьюсь головой о деревянную опору. Я так больше не могу. Если папаше такое обо мне споет светлый эльф – весь клан будет искать мои бренные останки, чтобы убедится, что я действительно и качественно сдох. А то мало ли – позор нации воскреснет и еще кого-нибудь спасет. А этот кто-то потом точно так же будет носиться по деревням и воспевать мои заслуги.

– Ладно, прощай. Я пошел в темные горы. И… ты был хорошим другом.

– У-у-у-у, ненавижу-у его!

Светлый, поправив прядь своих уже почти высохших волос, направляется к дому. За его спиной над краем помоста появляется рука и цепляется в доски длинными алыми когтями.

– А ну стой! – шипит нечто и, подтянувшись, легко запрыгивает на помост. – Это кто тут любвеобильный?!

Эльф улыбается и, положив руку на дверь, не спеша оборачиваетсяя к «утопленнику».

– А, вылез наконец-то. Тогда пошли в дом. Я, между прочим, еще болею, а ты заставил меня просидеть мокрым на холоде целый час.

У меня дергается глаз.

– Так ты что, знал, что я жив?

– Нет. Сидел и скорбел по идиоту, наивно полагающему, что если он все видит в щель между досками, то я его увидеть не в состоянии. – Аид оборачивается и насмешливо смотрит на Фтора. – Кстати, награду за монстра делим пополам. Все же идея поохотиться на него – моя.

С этими словами он разворачивается, входит в дом и захлопывает за собой дверь.

А на помосте остается невысокий худой паренек с острыми ушами и крайне злым выражением глаз.

 

Глава 9

Из деревни мы выезжаем на следующее же утро. Аид чувствует себя прекрасно, постоянно улыбается и шутит по поводу и без. Я молча еду впереди, не реагируя на его подколки и искренне надеясь на то, что мы в самом скором времени расстанемся навсегда.

Представляю, что будет, если меня сородичи увидят с ним… Один мой внешний вид чего стоит, а тут еще и светлый рядом… Меня убьют из одной только жалости!

– Чего молчишь? Дуешься?

– Да пошел ты!

– Ладно тебе. Барды не должны хмуриться. Они должны творить! Давай, спой что-нибудь, и на душе сразу полегчает. А то такое ощущение, что у тебя зверский понос и ты не знаешь, как мне об этом сказать.

– Отвали.

– Хм. Сегодня ты что-то не в духе. Но все равно выглядишь… мило. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что иметь настолько длинные ресницы – преступление? – Слышится отчетливый скрип зубов темного эльфа. – А то, что в платье тебя нельзя было бы отличить от эльфы? И эти печальные серебристые глаза…

– Они фиолетовые!

– Ты столько подводки нанес, что цвет радужек уже не особо важен.

– Гад. Ну вот какого гхыра ты ко мне привязался? Что я тебе плохого сделал?

– Ты не понимаешь. – Аид потягивается и вежливо скалит клыки в улыбке. – Ты без меня пропадешь.

– Да?

– Да. С такой милой внешностью, пацифизмом и тонкой внутренней организацией…

– Чем?

– Душой. Так вот, если меня вовремя не окажется рядом, страшно представить, как быстро тебя развратят. Поверь, вокруг полно извращенцев.

У меня дергается глаз. А он тогда кто?

– Так, спокойно. Напоминаю: я – темный эльф. И я могу вырубить тебя в любой момент. Да так, что, очнувшись, ты даже имени своего не вспомнишь.

– Ну и почему же ты этого до сих пор не сделал?

– Я пацифист.

– Скажи об этом монстру, убитому тобой.

– Это была акция самозащиты. Между прочим, я тебя спасал!

– Я бы справился! – Аид убирает со лба прядь волос и красиво откидывает ее назад.

– Все. У меня кончились аргументы. Нравится – езжай. Все равно, после того как я стал бардом и выкрасил волосы в розовый цвет, я умер для своих. Так что ты на моем фоне просто затеряешься.

– Вот и прекрасно. Ну а теперь, если ты закончил страдать по пустякам, предлагаю ускорить наше продвижение. А то до города мы и за неделю не доберемся.

– Да, пожалуйста.

Молния встает на дыбы и рвет вперед так, что меня едва не убивает первой попавшейся веткой. К счастью, рефлексы не подводят. Позади затихает стук копыт. Я довольно усмехаюсь. Да, конечно, переводить лошадь в галоп посреди леса – полный идиотизм. Но мне до боли хочется хоть ненадолго отделаться от его компании. Достал.

Привал.

Развожу огонь, набираю воды, готовлю ужин. Светлый лежит неподалеку и смотрит на небо. Для себя я уже решил, что похлебку он не получит.

Пока бегал в лес по нужде, эта зараза съела все, что я сварил! Пустой котелок со скрипом покачивается над углями. Стою над довольно улыбающимся Аидом, который усиленно притворяется, что спит. Беру в руки корягу, зама-ахиваюсь.

– Помни. Ты – пацифист! – не открываю глаз, не перестаю улыбаться.

Скрип моих зубов слышен в радиусе ста метров. Бросаю корягу и снова иду за водой. Как же я его ненавижу!!!

Возвращаюсь и окатываю эту заразу ледяной водой из котелка. Вид мокрого, кашляющего эльфа, вскочившего на ноги и злобно ругающегося на наречии Вечного леса, меня немного успокаивает. Снова иду за водой, пытаюсь выйти из стресса.

Ем свежесваренную похлебку. Над костром исходят паром рубашка и штаны Аида. Сам светлый ушел купаться, предварительно все постирав. Раздумываю на тему: стоит ли завершить этот вечер красиво и свалить одежду светлого в костер. Решаю, что стоит. Авось он озвереет и оставит меня на произвол судьбы.

Мрачно улыбаюсь, швыряю штаны и рубашку в огонь. Как говорится, знай наших! Так, а где тут у него смена одежды? Нашел.

Обнаженный (правда, труселя типа женских панталон все же на нем!), но прекрасный, он стоит у костра с отвисшей челюстью и сжатыми кулаками. Довольно наблюдаю за произведенным эффектом. В душе играет музыка.

– Это… что?

– Ветер. Лежу на охапке еловых веток, закутавшись в свой плащ. Мои вещи – рядом. Дабы в случае чего дать достойный отпор.

– А в чем же мне ходить?

– Не знаю. Надо было закреплять лучше. Видишь, как получилось.

– Мешок со сменой одежды тоже ветром в костер сдуло?

– Не знаю. Я за твоим мешком не слежу. Вполне возможно, мимо пробегала мартиака и позабавилась с твоими вещами.

– Я даже знаю, как эту мартиаку зовут.

Скриплю зубами, закрываю глаза. Давай уже, обижайся и вали отсюда. До леса недалеко. Там сделаешь себе наряд из листьев лопуха, красиво въедешь в Вечный лес и потрясешь всех и вся.

– А где твоя одежда?

– А?

Открываю глаза, удивленно слежу за тем, как он роется в моем мешке.

– Хм, штаны маловаты, но налезут. Закатаю их до колен. Рубашка тоже вроде бы ничего, треснуть не должна.

– Эй, эй. А ну положи на место!

Но Аид уже натягивает найденные вещи, не обращая на мои вопли ровным счетом никакого внимания.

Встаю, сжимаю кулаки и иду к нему с твердым намерением забрать хотя бы рубашку.

– Я так и знал, что ты извращенец… – улыбается мне. – Эй-эй, не надо меня там трога-а… ах! Сильнее-э!!!

Молча иду обратно и падаю на хворост. Как же я его ненавижу.

…Ночь накрывает лес пушистым одеялом, заставляя птиц затихнуть на ветвях, а хищников выбраться на охоту за поздним ужином. Ветер треплет кроны деревьев, пригибает тонкие ветви и скользит от одной вершины к другой. А луна, выкатившаяся на небосклон, освещает поля, реки и маленькую поляну с небольшим костерком и двумя такими разными эльфами, лежащими на одной охапке еловых веток.

Почему на одной? Потому что я пацифист. А его, Аида, проще убить, чем вытолкать. Он сказал, что замерзнет на голой земле до смерти, а я буду виноват. Ну и кто тут дитя леса? Точно не он…

– Не споешь что-нибудь перед сном? Тоже ведь не спишь.

– Нет.

– Жаль. Ладно, ты прости, что я немного назойлив.

– Немного?!

– Обещаю, что в городе я от тебя отстану. Но давай мы до него доедем спокойно?

– Еще неделю рядом с тобой я просто не выдержу.

– А мы быстро поедем.

– Не издевайся, ты меня понял.

– Ладно. Тогда объясню попроще. Я влюблен.

Медленно отодвигаюсь, гляжу на звезды и мысленно перерезаю ему горло. Даже у пацифизма есть границы.

– В твою музыку, если быть точным.

С трудом выдыхаю сквозь сжатые зубы.

– Ты когда поешь, то выглядишь так… это не передать словами. И при этом умудряешься погружать слушателя именно в тот мир и ту реальность, которую видишь сам. Редкий и уникальный дар, который я не хочу терять. Считай, что я твой первый настоящий поклонник.

Странно, еще минуту назад я мечтал его убить, а теперь поворачиваю к нему левое ухо и стараюсь не упустить ни единого слова. Может, это потому, что он – первый, кто меня похвалил? Нет, не так. Он, как ни странно, первый, кто по достоинству оценил мое творчество! Мнение простых селян тоже ценно, но эльфы издревле славились очень тонким слухом. И я, кажется, действительно рад тому, что ему нравятся мои голос и песни.

– Единственный твой минус – ты постоянно нарываешься на неприятности. Ты еще очень юн и суешь свой нос куда не следует.

– Считаешь, что помру в расцвете лет по причине собственной глупости? – Все еще купаюсь в лучах удовольствия от похвалы.

– Что-то вроде того. А я этого себе потом не прощу. Так что моя миссия – довести тебя до Гномьих гор и…

На голову словно ведро ледяной воды выливают.

– Ты вроде бы говорил, что проводишь меня только до города.

– Это если ты согласишься.

– Я против.

Тяжелый вздох служит мне ответом.

Закрываю глаза и пытаюсь заснуть, повернувшись к нему спиной. Приятно, конечно, что ему нравится, как я пою. Но я скорее вернусь домой и стану образцовым наемным убийцей, чем соглашусь дойти с этим ужасом до Гномьих гор. Да ни за что! С чем я и усыпаю.

До города мы добираемся три дня. Лошади исходят пеной, Аид притихает и старается не вывалиться из седла от истощения. Я накачивал Молнию жизненной силой в надежде на то, что семидесятичасовой забег она переживет без последствий. Что там наколдовал эльф, чтобы и его конь смог выдержать заданный ритм, – не знаю. Но он выдержал! Что меня сильно расстроило. (А зачем я тогда так надрывался?) И теперь впереди возвышаются ворота города, лошадей шатает из стороны в сторону от усталости, а мы сидим на их спинах грязные и уставшие до чертиков.

– Вы кто? – Стражник подозрительно смотрит на меня.

Не понимаю, почему крайний всегда я? Посмотрел бы лучше на белобрысого и задал бы ему парочку вопросов. Посадил бы в тюрьму. Так, что-то я замечтался.

– Я темный эльф, – пытаюсь гордо выпрямиться в седле.

Зад, который семьдесят часов отбивало седло, судя по ощущениям, окаменел и отвалился. Короче, сесть красиво не выходит.

– А чего это у тебя с волосами?

Ирокез упал набок и выглядит уже далеко не так гордо, как в начале заезда.

– Я бард. Мы все такие.

Страж явно под впечатлением. Небось представляет группу темных эльфов, разъезжающих по стране с разноцветными ирокезами.

– Раньше барды просто грамоты таскали. Теперь еще и головы брить надо? Эх, бедолаги. Этак ни одного приличного сказителя не останется. Ногти тоже заставили выкрасить?

– Нет. Это натуральный цвет. – Стражник меня бесит.

– Красный?

– Да.

– Хм, ладно. С вас серебряная монета, и можете ехать.

Сколько? Да со всех берут не больше медяка!

– Почему так много? С крестьянина, который ехал до меня, вы взяли всего три медяка. Два за въезд и один за ввоз телеги.

– А с тебя серебрушка. Если что не нравится – проваливай, – зевает страж, теряя ко мне всякий интерес.

– Я заплачу, – улыбается Аид и подъезжает ко мне, умудряясь держаться в седле так же прямо, как и в начале заезда.

Хмуро на него смотрю.

– Не надо.

Деньги есть, просто жалко так переплачивать. Да и стражник обнаглел, ему всего лишь надо преподать маленький урок. Вот сейчас я грациозно слезу…

Падаю с лошади, лежу на земле, понимаю, что встать и сделать что-нибудь еще будет крайне проблематично. Слишком много жизненных сил перекачал в Молнию… это мне урок на будущее.

В итоге Аид платит за двоих и не дает мне проявить себя. С трудом, но я это терплю, въезжаю в город мрачнее тучи и мечтаю хоть на ком-то сорвать злость. Подходящих кандидатур не наблюдается, да и Аид, вовремя сообразивший, в каком взрывоопасном состоянии я нахожусь, шустро находит неплохой трактир, где меня и оставляет.

Там я прошу комнату, получаю ключ, молча добираюсь до кровати и отключаюсь через секунду после того, как моя голова касается подушки.

 

Глава 10

Утром открываю глаза и в первую очередь вспоминаю о том, что наконец-то попал в человеческий город. За окном раздаются крики горожан и грохот повозок. Кто-то что-то чинит, раз за разом ударяя молотком по металлу, кто-то зазывает народ купить свой товар, а кто-то просто ругается с соседями по делу и без.

Сажусь, протираю глаза и довольно усмехаюсь. Наконец-то я в городе. Это отличный шанс заработать деньги и показать себя как барда. Смотрю на спящего на соседней кровати эльфа, накидываю на плечи куртку и, прихватив сапоги, выхожу из номера. Стараюсь производить минимум шума, что, к слову, всегда получается у меня блестяще. Эльф и ухом не ведет, продолжает обнимать подушку и довольно сопит во сне.

Поев и расспросив хозяина таверны о местах, где барду будут особенно рады, выхожу на улицу, щурюсь от яркого летнего солнца. В душе поют птицы, на губах играет улыбка. Я уверен, что у меня все получится, и сегодня же вечером один загадочный темный бард произведет фурор в этом жалком городишке.

Сначала я решаю посетить богатые кварталы. Там осматриваюсь и узнаю много интересного. К примеру, к эльфам, тем более темным, здесь относятся как к диковинке. А потому меня не прочь пригласить спеть на те или иные увеселительные мероприятия. За небольшую плату один из слуг сообщает мне, где именно уже сегодня ночью состоится бал, а также как найти хозяина дома, в котором бал состоится. Дело за малым: познакомиться с человеком, втереться в доверие, выступить среди богатых снобов и начать прокладывать путь к величию и славе.

Стою перед резными воротами одного из самых богатых домов на этой улице и жму на звонок. Итак. Вот оно. Начало новой жизни.

Новая жизнь, новая жизнь. И чем меня старая-то не устраивала? В шести домах меня послали, в трех осмеяли, еще в одном облаяли. Короче, никому не нужен чернокожий бард с розовым ирокезом. Проблема еще в том, что меня здесь никто не знает. А темным эльфам люди не доверяют в принципе.

Сижу на ступенях крыльца и задумчиво наблюдаю за последними лучами солнца, которые пробиваются между крышами домов. Одинокий кот идет мимо, косится в мою сторону и, зашипев, следует дальше. На шее его покачивается золотой колокольчик, пушистый, хорошо вычесанный хвост стоит трубой. Смотрю ему вслед, подставляя лицо легким дуновениям ветерка. Н-да. И что теперь? В таверну возвращаться не хочется. Там Аид, который наверняка скажет что-то вроде: «А если бы ты взял меня…» Спасибо, сами справимся, не маленькие. Оглядываюсь по сторонам, встаю, отправляюсь гулять по городу. Посмотрю на его жителей, архитектуру, подумаю. Авось, что умное в голову и взбредет.

Так или иначе, но голод не тетка. Да и серый угрюмый город с узкими улочками и вонючими канавами мне уже надоел. Надо найти работу. Срочно.

Отдаю нищему последнюю медную монету и узнаю, где находится местное бюро по найму – довольно забавная организация, в которой мне должны помочь найти работу. Ну-ну, посмотрим. Кажется, это здесь.

Неприметное серое здание, покосившаяся вывеска, длинная очередь из людей, гномов и троллей, выстроившаяся на пол-улицы. Пристраиваюсь в конец, чувствую себя крайне неуютно. Докатился. Темный эльф стоит в очереди за работой в человеческом городе. А, ладно. Все равно ниже, чем я уже упал в глазах сородичей, упасть просто невозможно.

Моя очередь подходит только через три часа. Темнеет. В небольшой квадратной комнате при свете единственной свечи сидит худощавого сложения человек в очках, на рабочем столе – кипа бумаг. Больше в комнате никого нет. Остальные ждут снаружи.

– Итак. Темный эльф ищет работу. Любопытно.

На всякий случай киваю.

– И что конкретно вы хотите найти?

– Работу барда.

Бровь мужчины слегка едет вверх. Да, понимаю. Проще попросить работу наемника и подписать контракт на охрану какого-нибудь подвала, сарая или каравана.

– Бард… А вы умеете петь?

– Да.

– Прекрасно. Но, к сожалению, именно таких вакансий на данный момент у нас нет.

Зачем тогда спрашивать?

– Вместо этого мы можем предложить… – копается в бумажках, которыми, по сути, завалена вся комната. Здесь также стоят шкафы, стеллажи, повсюду различные папки. И много пыли. Не знаю, когда и кто в последний раз здесь убирал. И убирали ли вообще. – А, вот оно. Вакансия охранника.

– На какой срок?

– Годичный стандартный контракт.

– Нет.

– Э-э… мм, могу я узнать, почему?

Устало сажусь на стул, предварительно скинув с него еще одну кучу бумаг.

– Я бард, а не убийца. И пацифист.

– Кто?

– Это новое слово. Оно означает, что я не могу убивать.

– Хм… как насчет работы на кухне? Мыть посуду, к примеру. Убивать не надо, да и учиться тоже.

– Темные эльфы не моют посуду, – отвечаю сквозь зубы.

– Гм, тогда работа в одном из трактиров – вышибалой. Будете контролировать порядок.

– Вышибалой? – переспрашиваю ошарашенно.

На меня с сомнением смотрят и тяжело вздыхают. Щуплый стройный пацифист с розовыми волосами на вышибалу явно не тянет.

– Ладно. Есть одна работа, но она разовая.

– Я не против, лишь бы заплатили.

– Оплата неплохая, но работа неординарная. В одной из зажиточных семей пропала собака. Согласно заявлению хозяйки, собака спустилась в подвал дома и не вернулась. Так же, по утверждению заказчицы, с этим подвалом не все ладно. Иногда из него доносятся странные голоса, веет холодом… но когда хозяйка открывает дверь и включает свет – все разом прекращается.

Задумчиво смотрю на человечка, не слишком вдохновляюсь идеей идти и спасать собаку.

– За возвращение болонки награда: одна серебряная монета. Если поймете, что с подвалом, – пять монет.

– Куда идти?

Человек усмехается, но все же дает мне лист с адресом и просит явиться завтра в семь часов вечера с отчетом. А так как в шесть бюро закрывается, в очереди стоять мне не придется.

Кивнув, беру адрес и выхожу, улыбаясь. Что ж, не так уж плохо. По крайней мере, мне не придется мыть посуду.

– Поправь меня, если я неправ. Мы идем спасать бедную собачку за вознаграждение в одну серебряную монету, все правильно?

– Да. Только я не понял, почему ты увязался за мной.

– Ну это же очевидно. Я уже нашел подработку, и в моем кармане позвякивает десять серебряных монет. Теперь хочу посмотреть на то, как ты спасешь болонку.

Он невыносим.

– Тогда просто стой в стороне и не вмешивайся. Понял?

– Без проблем. Буду стоять и наблюдать. И даже крики о помощи и твое исчезающее в темном зеве подвала лицо не заставят меня усомниться в том, что ты держишь ситуацию под контролем.

– Вот и отлично. Мы пришли.

– Хм, а тут неплохой квартал. Не богатый, но и не бедный. На этой улице живут люди среднего достатка: каждый дом огорожен забором, есть небольшой садик. Наверняка люди здесь не думают о куске хлеба и могут позволить себе нанять пару-тройку слуг.

Подошел к калитке и нажал на звонок. В доме зазвучала мелодичная трель, но двери остались закрытыми.

Осталось ждать…

– Мне кажется, что никого нет дома.

Стараюсь не обращать внимания на Аида, изучаю окружающую местность. Мало ли что может случиться. О территории, на которой буду работать, я должен знать все. Вплоть до расположения клумб и вида деревьев.

– Смотри, кто-то наблюдает за нами из окна. Кто-то бледный и сильно напуганный.

Снова нажимаю на звонок, продолжаю изучать двор: усыпанные гравием дорожки, пять деревьев, кусты вдоль забора и фонтан под окнами дома. Сам дом двухэтажный, старый, стены обвивает цепкое растение, оно вгрызается корнями в щели в кирпичной кладке. Больше ничего примечательного заметить не удается. А вообще – дом как дом. Вполне себе человеческий.

Дверь все-таки открывают, и к нам выходит бледная перепуганная девушка в одежде прислуги. Нас тихо приглашают войти. Кивнув, иду следом за Аидом… Странные они. У них что, кто-то умер? Или люди в городах все такие?

Немолодая, но все еще красивая по человеческим меркам хозяйка встречает нас в зале на первом этаже. Аиду предлагают сесть и внимательно читают листок с объявлением о работе, который передали мне в бюро по трудоустройству.

– Да, вы правы. Моя собачка исчезла в подвале этого ужасного здания. И мне необходимо ее вернуть. Иногда по ночам я все еще слышу, как она лает и просит меня прийти. Это невыносимо.

Дама подносит к губам длинную курительную трубку.

– Когда конкретно это случилось?

– Два дня назад. Я немедленно обратилась за помощью. Но, к сожалению, все, приходившие до вас, не отличались ни умом, ни сообразительностью.

– И что с ними стало?

– Они исчезли. – Женщина пожимает плечами. – Как и моя бедная Мими.

– Где? В подвале?

– А где еще они могли исчезнуть? – На меня смотрят с легким раздражением.

Чувствую, что и сам уже начинаю злиться. Я не привык к тому, чтобы на меня смотрели как на прислугу и говорили со мной свысока.

– Вы сообщали властям?

– Кому?

– Страже. Вы сообщали о том, что люди исчезли?

– Зачем? Они взрослые мужчины. Могут и сами о себе побеспокоиться. А вот моя Мими…

– Ясно. Сколько человек пропало?

– Двое. Они приходили вчера и тоже не верили, что Мими могла пропасть в небольшой комнате с продуктами. Они обыскали помещение без меня. Потом я поднялась наверх, чтобы отдать распоряжение сделать чай, а когда вернулась, никого уже не было.

– Что ж, хорошо. Могу я осмотреть подвал?

– Вы? Но я думала, что вы только помощник. Разве не этот симпатичный молодой светлый эльф будет вести дело?

Оба глядим на Аида. Стараюсь ничем не выдать обуявшие меня эмоции.

– Нет, он…

– Я сделаю все, чтобы помочь вам, госпожа. – Светлый подходит, склоняется к руке зардевшейся хозяйки и легко прикасается к ней губами.

Хмуро на него смотрю. Ну и что это было?

Но эти двое уже удаляются по коридору, переговариваются и спешат осмотреть подвал. Иду следом, внутренне киплю от негодования. Дай только выйти отсюда, и я убью тебя, светлый.

…Хм. Подвал как подвал. Даже странно, что здесь могла пропасть маленькая собачка. Аид с хозяйкой прогуливаются между связок колбасы, светски беседуют о погоде. Плюнув на них, изучаю стены, отодвигаю ящики со съестным и разглядываю полки. Чего тут только нет. Добивают два ряда бочек с вином, на каждой из которых красуется металлическая табличка с указанием даты и урожая. А ведь неплохое вино. Мне тут уже нравится. Я бы, пожалуй, остался дня на три – покараулить да поесть. Песни бы посочинял…

– Короче. – Хозяйка и эльф удивленно оборачиваются ко мне. Чувствую себя одиноким привидением, которое пытается напомнить о себе живым. – Я берусь за эту работу и прошу всех посторонних выйти.

– Ваш подчиненный так странно разговаривает. Он зол?

Какая проницательность.

– Ну что вы, просто иногда мнит себя главным и пытается принимать решения. Как правило, это плохо заканчивается.

Злобно смотрю на светлого. Еще одно слово, и тут прольется чья-то кровь. Аид задумчиво на меня глядит, что-то читает в моих сузившихся глазах и снова с улыбкой поворачивается к хозяйке.

– Но, если честно, это задание для меня слишком простое. Так что предлагаю подняться наверх и выпить по чашечке чая.

– О, это восхитительная мысль. А мальчика мы оставим здесь?

– Я не мальчик! Я бард!

– Он забавный, – говорит дама с улыбкой.

– Да, предлагаю оставить его здесь. И выключить свет. Пусть посидит, покараулит, – вторит Аид.

Складываю руки на груди. Внешне я все еще абсолютно спокоен. Но уже начинаю понимать, прочему мой народ так ненавидит светлых.

– Что ж, пойдемте. Мне вчера привезли прекрасные листья нового сорта жасминового чая. Я попрошу заварить его для нас.

– Вы бесподобны.

– Я знаю.

Так, кокетничая и флиртуя, они и прошли мимо меня и поднялись по ступеням. Очень хотелось что-то сказать и пнуть кое-кого. Но темные не опускаются до уровня мелких пакостей. Наша гордость и сила воли неколебимы. Так что я отомщу чуть позже, но сполна.

Итак, свет погашен, дверь закрыта, и только запах колбасы и близость бочек с вином отвлекают меня от поставленной задачи. Хорошо, что в темноте я вижу лучше любой кошки. Шевельнув ушами, прислушиваюсь к окружающим звукам. Вроде все тихо. Так что… если я возьму вот это яблочко и выпью вот из этого краника… Так, а где кружки? И стаканов нет. Хм, придется лечь на пол и открыть рот.

А это даже забавно. Лежать на полу, ловить губами струйку самого вкусного вина из всех, какие я когда-либо пробовал, и стараться глотать с той же скоростью, с которой оно попадает в горло. Вкусно. А теперь закрыва-аем краник. И кусаем яблочко.

Чавк, мням. Хорошо.

А теперь вот из этой бочки.

Так бы лежал и не вставал. Хоть бы эта собачка еще дня три не находилась. Я и без всякой оплаты готов здесь дневать и ночевать. Такие запасы… Обожаю этот подвал.

Нашел гитару. Самую что ни на есть настоящую. Стояла в углу между свернутых в рулоны ковров и потемневшей от времени серебряной посуды. Вытащил один ковер и расстелил его в центре кладовой, после чего налил в кувшин из серебра еще вина и сел на него со связкой сушеных грибов на шее.

Тянет на лирику. Хочется… чего-то светлого, что взяло бы за душу и не отпустило. Где там мой блокнот? И уголек. Настоящий бард никогда и никуда не ходит без бумажки и остро заточенного уголька. Надо будет наведаться в местный магазин к гномам. Говорят, они умеют помещать уголь в деревянный стержень, что сильно облегчает процесс написания письма.

Итак… бздынь… бздынь… кусаю сосиску (стараюсь не думать, что совсем недавно то, из чего ее сделали, хрюкало), пью вино, начинаю… творить.

Задумчиво сижу, смотрю на гитару и улыбаюсь. А неплохо получается. И вкусно. Народ в таверне меня явно поддержит. Надо продолжать, пока муза со мной. А то что-то в последнее время я много нервничаю и почти совсем не сочиняю. Это неправильно. Теперь баллада! Ибо петь нужно не только о еде, но и о прекрасном. Ну вот, к примеру. Принц, принцесса. Она умирает со скуки в башне, он едет ее спасать, забывает обо всем и целует каждую ночь ее портрет…

Нет, банально. И потом, ни один нормальный принц в наше время не то что к башне не станет добираться, из дворца-то выйти не захочет ради дамы. Ему и без того все привезут, развернут и покажут. Он только должен пальчиком ткнуть и выбрать то, что привлекло внимание и аппетит. А в балладе нужны чувства, романтика. Нужно что-то такое… есть! Придумал! Сказ о красавице и безнадежно влюбленном в нее чудовище. А что? У чудовища шансов мало, но ее сердце растопит его… напористость. А то все одна да одна. Так и состариться недолго.

Итак.

Нет, не то. Ощущение, что это уже где-то было. Да и… на лирику как-то тянет. Хочется чего-то серьезного, прекрасного. И не о колбасе или этих пищащих девках, по которым сохнут принцы, впитавшие с молоком кормилицы сказки о непорочных девах, готовых на все после спасения из высокой башни. Да и где это видано, чтобы девушка на первом же свидании влюблялась сразу и навеки в потного грязного мужика, только что зарубившего дракона, а потому залитого его кровью по самые уши. В лучшем случае – упадет в обморок. В худшем – завизжит и огреет табуреткой. Принцессы в наши дни бойкие пошли. Вот и моя невеста сказала, что сделает из меня мужика после свадьбы… Причем сказала это таким тоном и так при этом посмотрела, что я ей как-то сразу поверил. Сделает. И буду я бесчувственной машиной убийства, готовой выполнять все ее прихоти, лишь бы не пилила и не била. А невесте всего сто!

Ну уж нет. Не будет такого, чтобы я – и боялся бабы! Моя муза… моя муза будет нежная, ик. С тонкой, ранимой душо-ой, ик. Чистая, короче, и невинная. Так… что-то я перебрал малек. Но вино тут отличное.

А вообще я считаю, что любить должны оба. И сразу. Только тогда что-то и выйдет. Сколько есть баллад о прекрасной любви, где оба готовы отдать жизнь друг за друга? И ведь отдают! Моя любимая баллада – о гноме и эльфе. Невозможная любовь! Трагедия межрасовых отношений! Но девушка заслонила парня от стрелы отца, а гном перебил половину эльфийского отряда, прежде чем умер от многочисленных ран. Говорят, перед смертью он больше напоминал ежа, чем гнома, так густо его нашпиговали стрелами. А зачем? Ну вот чем бы им помешал гном в лесу? Ведь лю-юбит. Так нет, надо вернуть девушку домой, срочно выдать за самовлюбленного идиота вроде Аида и смотреть, как она столетиями загибается от скуки. Н-да.

Беру гитару, надеваю на голову капюшон и тихо наигрываю первые аккорды. Я, кстати, нашел подсвечник и свечки со спичками. Видать, не один я тут по ночам тусуюсь. Ну и отлично. Свет свечи – он… умиротворяет. Сейчас бы еще песню хорошую сочинить, и больше вообще ничего не надо от жизни. Ну вот, например…

А может, лучше так:

Опускаю пальцы на струны, откидываюсь на бочку и закрываю глаза. Хм… Вроде бы обе неплохо получились. Теперь хочется не двигаться и просто послушать тишину. Позже я запишу строки в обтрепанный блокнот, буду петь на разные голоса, подбирать мелодию. Все потом. А пока я счастлив. И так каждый раз, когда удается создать что-то, что меня устраивает.

Скрежет за спиной прерывает цепь рассуждений, нарушает идиллию. Поворачиваю голову и внимательно смотрю на стену. Крысы? Вряд ли. Очень уж громкий звук. Словно некто большой проводит когтями по камню, оставляя рваные белые борозды.

Хм. Похоже, провести тут три дня, наслаждаясь отдыхом, не получится. Но когда-нибудь я обязательно куплю себе небольшой домик с огромным подвалом, набью его продуктами и запрусь! На неделю, не меньше. Буду там писать песни, есть, пить. И ни одна зараза меня не достанет.

– Кто там?

Звук стихает. Вокруг сгущается тишина, нарушаемая лишь биением моего сердца. Подумав, тушу свечу, вытаскиваю нож из-за пояса и готовлюсь ждать… Мало ли. Здесь, конечно, нет ни единой живой души, если только эта душа не невидимка. Зато за стеной может скрываться все, что угодно.

Снова слышится скрежет.

А я уже почти решился снова зажечь свет. Полчаса как-никак прошло. Сижу между бочек и внимательно смотрю на противоположную стену. Там в углу открывается проход: узкая черная щель, которую даже при дневном свете заметить не так-то просто.

Мелькает что-то маленькое, юркое. Слышится топот коготков по полу. Сжимаю рукоять ножа, размышляю, не может ли это быть собакой. Нет. Вряд ли. Собака не так дышит, да и скорость у существа ненормально высокая.

Оп-па. Меня обнаружили. Стоит напротив и смотрит. С не меньшим интересом разглядываю неизвестное явление. Оно невысокое, примерно мне по колено. Длинные широкие уши расправлены, словно два лопуха. А еще оно принюхивается и явно плохо видит. Напряженно пытаюсь решить дилемму: что делать – убить или подождать и посмотреть, что будет дальше?

– Чудо… – Шепот, от которого меня пробирает дрожь. Это оно обо мне? – Мое чудо. Друг.

– Ты кто?

Зря я спросил. Существо отпрыгивает и мгновенно юркает в щель, которую оставило в стене. Такое ощущение… что оно бежало по стене, а не по полу. Не успел понять – все смазалось. Встаю и, плюнув на конспирацию, чиркаю спичкой о коробок. Так и есть. На стене остались черные влажные следы. По форме они напоминают следы ребенка, только с очень длинными и весьма корявыми пальцами. Смотрю на стену. Тайный ход все еще открыт и буквально манит к себе.

Может, дать знать Аиду? А если я уйду, а ход закроется? Но зачем мне здесь светлый эльф – только обузой станет.

Спичка обжигает пальцы и падает на пол. Облизнув ожог, иду к проему. Итак, игра началась.

В щель пришлось протискиваться. Расширить ее я так и не смог, что говорит о двух вещах: либо так и было задумано, либо существо, которое каждый раз открывает и закрывает проход в кладовую, обладает огромной силой. Это мне не нравится. Тот мелкий на силача совсем не был похож. С противоположной стороны стены располагается длинный высокий коридор, прорубленный в камне. А откуда тут камень? Город вроде бы стоит на земле, а не на скале. Или я неправ? Ничего не понимаю.

Прислушавшись, различаю, что где-то впереди капает вода. У щиколоток стелется покрывало тумана, а вдоль стен разбросаны кости мелких животных. Н-да, жутковато. И до боли напоминает мои родные пещеры. Даже уютно – вот так идти и окунаться в картинки из прошлого. Но расслабляться нельзя. На всякий случай достаю мечи из ножен, оборачиваю их лезвиями назад и готовлюсь к нападению.

Чуткие уши ловят звуки, стараюсь не упустить ничего. Даже слабое колебание воздуха может указать, где затаился враг.

За спиной слышится скрежет, и поток воздуха, дующий в мою сторону, исчезает. Так. Останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Кто-то закрыл дверь? Но я уверен, что мимо меня никто не проходил и не проползал. Потому что если не ошибаюсь – я труп. Не заметить врага так близко… Да что это вообще за существо!

Вдали слышатся тихое сопение и речь, напоминающая недавний говор пришельца. Горловые звуки смешиваются с повизгиванием. Иду туда, стараюсь двигаться бесшумно.

Коридор пару раз виляет из стороны в сторону. Я прохожу развилку, сворачиваю за поворот и вижу впереди неяркий зеленоватый свет. Звуки, издаваемые существом, не прекращаются. Неизвестный явно с кем-то спорит, причем говорит быстро, глотает слова и то и дело переходит на визг. Приблизившись, могу различить отдельные звуки.

– Друг! Ты друг. Я друг. Дружи-ить. Будем дружить! Чу-у-удо. Смотри, чу-у-удо. Друг, давай дружи-ить? Чу-у-до.

Его словно зациклило. Морщусь и ускоряю шаг. Движения изменяются, я чувствую каждый камушек, каждую выемку под ногами, инстинктивно стараюсь производить как можно меньше шума.

Поворот. Еще. Вот она, пещера. В нее ведут еще четыре туннеля. Запоминаю тот, из которого пришел, бросаюсь внутрь, фиксирую взглядом жертву и вынимаю из ножен клинки.

 

Глава 11

Моя голова… Такое ощущение, словно по ней ударили кувалдой. Где я? Пещера. Зеленый свет. Нечто уродливое сидит в центре и сжимает в лапках камень, который и испускает это ненормальное свечение. Существо по виду напоминает лысую старую больную летучую мышь, один взгляд на которую способен сделать из человека заику. Огромные уши двумя мягкими тряпочками свисают до пола. Между руками и телом тянутся кожистые перепонки, которые указывают на то, что существо умеет летать. Или умело. Большое круглое брюшко, короткие толстые задние лапки и гноящиеся, чуть навыкате, глаза свидетельствуют о том, что зверь уже очень давно никуда не выбирался. Хм. И это то, что напугало меня в подвале? Зубастый он, конечно, но на вид не особо опасен. О! Вспомнил! Это гоблин. Их осталось мало, но я о них много слышал от матери, она любила читать мне в детстве страшилки на ночь.

Дергаюсь, морщусь, осматриваюсь. Руки и ноги связаны цепью, один конец которой проходит через кольцо, закрепленное под самым потолком. Опять дергаюсь, понимаю, что вырваться будет сложно. Приковали на совесть.

– Ты очнулся! – Существо тоже дергается, подходит ближе и смешно переваливается при ходьбе. – Ты очнулся. Плохой эльф! Не хотел дружить. Теперь будешь дружить? Камень – нет. Давай дружить?

– Э-э… мм. – Я кошусь на троих мужчин, прикованных к точно таким же кольцам в стене. Один из них – явный труп. Два других сидят с какими-то нереально счастливыми улыбками на лицах и смотрят на гоблина. И все бы ничего, только глаза у них светятся зеленым, а с подбородков капает слюна.

– Дружба… – мечтательно тянет мужик справа от меня. – Хочу дружить!

Гоблин радостно улыбается, что-то булькает и семенит к нему.

– Мы друзья! – официально сообщает мужику, в данный момент пускающему пузыри из слюней и явно получающему немыслимое наслаждение от процесса.

– Я хочу! Я друг! – начинает дергаться тот, который сидит правее. Худой и нервный, он ревнует к сопернику. Глаза у него также светятся зеленым, что несколько пугает.

– У меня много друзей! – восхищается гоблин и бежит к худому.

Подумав, я вспоминаю, что последним предметом, который я видел перед потерей сознания, был тот зеленый камень в лапах гоблина. Наверняка я тоже попал под его чары и еще недавно сидел с точно таким же выражением лица, пускал слюни и мечтал дружить. Но почему тогда я очнулся? Действие заклятия временное? Гхыр, как голова болит. И кровь по шее течет.

Смотрю на обломок камня, лежащий неподалеку. Один край вымазан красным и все еще влажный. Поднимаю голову, морщась от боли, и вижу место, откуда этот камень откололся. Все ясно. Прыгнув в пещеру, я попал под действие чар кристалла и был прикован к стене. Потом меня случайно шарахнуло камнем, и я очнулся. Так. Надо выбираться, пока я вменяем. Дернувшись, пытаюсь вытащить хоть одну руку.

– Ты куда?

Гхыр. Смотрю в подозрительно сузившиеся глаза гоблина.

– Ты хочешь уйти? Сбежать?! Ты не хочешь дружить?

Ко мне медленно подходят. Стараюсь выглядеть максимально доброжелательно, хотя камень, который пульсирует в руке у существа, как-то смущает.

– Я тебя снова сделаю другом! – Он поднимает камень и заставляет его светить сильнее, от чего по спине пробегает табун мурашек.

– Это не дружба! Посмотри на них! Они же тебе не друзья! – резонно говорю ему.

Гхыр, он же ничего не понимает. Все знают, что гоблины туповаты. Хана мне. Как пить дать, хана.

– Почему? – Гоблин вопросительно склоняет голову набок.

– Если бы не камень, они бы никогда не сказали, что хотят с тобой дружить.

– Ну и что? Со мной никто не хочет дружить! А так дружат!

Так. Спокойно, спокойно… главное, его не злить.

– Со мной тоже никто не дружит, но я…

– Правда? Давай я буду с тобой дружить?

Что же я знаю о гоблинах? Эгоистичные, прожорливые. Люди считают, что они крадут детей из колыбелей и едят их. Вроде бы вранье, но именно из-за этой легенды в свое время их расу едва не истребили подчистую. Вспомнил… Нельзя им ничего обещать. Если что-то пообещаешь – с живого не слезут, пока не выполнишь обещание. Еще нельзя смотреть им в глаза. Они у них бывают чересчур жалобные. Так и хочется пожалеть. Гм… они любят воровать, постоянно все ломают, да и вообще на редкость неприятные соседи.

– Прости, но дружба – дело серьезное. Нельзя дружить со всеми подряд.

– Но со мной никто не дружит. Я совсем один. – Длинные уши совсем поникают, а на меня смотрят так… что внутри что-то сжимается, а в горле застревает ком.

– Я… я могу помочь тебе найти друга.

Рот уродца расходится в широкой зубастой улыбке, которая раздвигает его едва ли не от уха до уха.

– Правда? Когда?

– Что когда? – Мысленно я уже проклинаю все на свете. Не смотреть в глаза… не смотреть в глаза… не смотреть в глаза…

– Когда друга найдем?

– Можем начать поиски хоть сейчас.

– А пока ищем, я могу побыть с тобой?

Киваю. Тут уж никуда не денешься.

– Но только если ты вернешь собаку хозяйки дома. Она у тебя?

– Да, вон она.

Открываю глаза и смотрю туда, куда указывает когтистый палец. В углу, в клетке, сидит маленький грязный пес и дрожит от страха. Небось решил, что и его рано или поздно съедят. Изучаю раскиданные по полу клетки кости и куски крыс. Видимо, пса пытались кормить.

– Отлично. Тогда освободи меня, я возьму собачку, и мы вернемся в кладовку.

Позже сюда придут люди и освободят этих двоих. Я даже знаю, как снять с них чары – просто врезать чем-нибудь тяжелым по голове.

Гоблин задумывается и начинает ходить передо мной из стороны в сторону.

– А ты не обманешь? Федю много раз обманывали. Федю били, бросали, забывали, хотели съесть! Федя никому не верит.

Надо же, какая осмысленная речь. Да он явно гений среди своих сородичей.

– Э-э… мм… Федя, это ты?

Гоблин тыкает себе в грудь пальцем и коротко говорит: «Федя».

– Рад знакомству. Я – темный эльф. А мы, темные эльфы, всегда держим слово. Я найду тебе друга, обещаю.

В голове почему-то всплывает образ Аида, и губы сами собой разъезжаются в стороны.

– Хм. Хорошо, чувствую, ты не врешь. Федя освободит тебя! И поверит. А если темный эльф предаст – загрызет ночью.

Мне ободряюще улыбаются. Вяло улыбаюсь в ответ. Какая прелесть. Лучше бы я в этот подвал вообще никогда не совался. Надо было пойти в первый попавшийся трактир и напроситься петь по вечерам или мыть посуду, а не лазить фиг знает где, собирая неприятности на одно известное место.

Меня развязывают, позволяют взять клетку с собачкой и ведут обратно в дом. Когда мы подходим к стене, за которой находится подпол, – раздается взрыв. Меня сметает волной воздуха и камней, а в проеме, держа в руке подсвечник с зажженными свечами, стоит он: прекрасный светлый эльф, грозно сжимающий в руке обнаженную шпагу.

– Феде… больно… – шипит рядом гоблин и отрубается.

Кое-как встаю и, изрыгая проклятия, иду к Аиду.

– Озверел?!

– Ты жив! – Меня заключают в объятия до того, как я понимаю, что происходит. Крепко прижав к себе, эльф утыкается носом в мою макушку и сообщает, что очень переживал.

Выбираюсь из объятий, рычу и выпускаю когти на всю длинну. Он что, совсем с ума сошел?!

– Пусти!

– Нет. Я теперь тебя никуда не пущу!

И меня, подняв на руки, словно принцессу, торжественно вносят в дом. Сжимаю клетку в руке, злобно гляжу на светлый лик эльфа. Ведь знает, как это меня бесит, вот и делает все назло.

– Вы нашли его? Вы герой!

Смотрю на подбежавшую к нам мадам, щурюсь от яркого света. Меня роняют на пол, перешагивают, после чего заключает в объятия уже мадам. Шиплю, встаю и понимаю, что еще никого и никогда мне не хотелось убить настолько сильно.

– Аид!

– Да? – нежно улыбаюсь хозяйке.

– Ты самое невозможное существо из всех, кого я только встречал. Я тебя ненавижу.

– Я знаю, – отвечает с улыбкой.

– У меня такое ощущение, что ты бы сделал своим другом даже гоблина, если бы это смогло меня взбесить!

– Хм. Возможно.

Перед глазами проясняется, а в голове зажигается луч света.

– То есть ты мог бы назвать другом гоблина?

– Если тебя это успокоит, то да. Но я не понимаю, почему ты говоришь именно о них. Они вымерли сто лет тому наза…

– Федя нашел друга, – шепчут из темной кладовой с придыханием.

Эльф замолкает. Спина его как-то напрягается. Я обнажаю зубы в широкой улыбке и внимательно за ним наблюдаю.

– Да, Федя. Ты нашел друга… – шиплю злорадно.

А нечего было меня доводить. Вот теперь пусть сам разбирается с этой проблемой.

– Это… Я уже слышала этот голос раньше. – Графиня еще теснее прижимается к эльфу, ищет спасения в его руках. Эльфу же уже как-то не до нее. Обернувшись, он вглядывается в темноту подвала, старается понять, кто именно говорит.

– Ты нашел пропавших людей?

Ставлю клетку на пол и открываю, наблюдая за тем, как животное улепетывает в дом. Задумчиво пожимаю плечами:

– Как знать, Аид. Как знать.

А из полумрака на свет медленно выходит маленькое уродливое существо с нереально счастливыми глазами.

– Федя рад, – шепчет оно. – Федя наконец-то нашел друга.

Бледный как полотно эльф смотрит на гоблина, даже не замечая, как женщина выпутывается из его объятий и бежит вслед за собачкой, зовя ее и умоляя вернуться.

Я же не нахожу ничего лучшего, как хохотать, сидя на полу в заляпанной кровью одежде: грязный, ободранный, но при этом страшно довольный собой.

 

Глава 12

Темнеет. Мы вдвоем идем по улицам города, а следом, периодически попадая то в грязь, то в лужи, бежит Федя. Эльф молчит. Федя тоже, ибо не успевает. Странно, но на свету он словно теряет способность быстро перемещаться. Может, и другие способности ему становятся недоступны? Хотя какие именно – сказать сложно.

Хозяйка расплатилась четырьмя серебряными монетками: минус одна за разрушение стены. Ну ничего, я еще стрясу с Аида недостачу.

В кармане лежит тот самый зеленый камень, которым гоблин гипнотизировал людей. Если его продать – можно выручить неплохие деньги. Но для этого нужно согласие гоблина. Он же как-то не горит желанием отдавать мне что бы то ни было. Так что боюсь, моя попытка продать кристалл закончится плачевно.

– Идем быстрее.

Кошусь на эльфа, все еще раздумываю о кристалле, а также о том, что на четыре серебряные монетки можно спокойно прожить в этом городе месяц.

– Зачем?

– Он отстанет и потеряется.

– А тебе его не жаль? Он впервые нашел друга и так обрадовался.

– Я не говорил, что хочу быть его другом!

– Ты сказал, что готов стать другом гоблину. Вот и наслаждайся.

– Чем?!

– Им. Да ладно тебе. Уверен, вам обоим будет весело. Он тоже обладает незаурядным чувством юмора и обожает доводить окружающих до белого каления. Так что вы прямо-таки родственные души. И потом. Тебе теперь не будет так одиноко. Глядишь, и от меня отвяжешься. Так что все останутся в выигрыше. И хватит кукситься.

На меня смотрят так, словно пытаются убить взглядом. Безмятежно гляжу в ответ.

– Я тебя настолько раздражаю?

Мне не нравится его тон. Смотрит так, словно его только что предал лучший друг. Светлые все такие? Вот у темных все намного проще. Мы терпим друг друга лишь в силу необходимости. В одиночку нам легче выжить и отвоевать себе место под солнцем.

– Да.

– Понятно. Я скоро покину тебя. Как только отделаюсь от гоблина.

К чему это он? От гоблина невозможно отделаться. Или Аид еще этого не понял?

– А поконкретнее? Когда случится это радостное событие? Завтра? Через два дня? Через месяц?

– Я же сказал: как только отделаюсь от гоблина.

– Н-да? А светлые эльфы умеют врать?

– Нет, – произносит с гордостью.

Меня опять обманули. Гхыр, да что ж такое. Ощущение, что рядом со мной идут не один, а два гоблина. Причем первый отличается от второго только видом и более или менее приличными манерами.

– Эй!

Что еще? Смотрю на Аида. Тот глядит на свой плащ, в который мертвой хваткой вцепился Федя. Грязный и уставший гоблин пытается нам улыбнуться.

– Друг меня понесет, – сообщает гоблин эльфу.

Усмехаюсь, понемногу прихожу в себя. В конце концов, все не так уж и плохо. У меня будет отличная возможность увидеть, как Федя доводит Аида. Ради этого… можно немного и потерпеть их обоих. А потом я придумаю, как от них избавиться.

Стоим перед барной стойкой, объясняем трактирщику, что нам нужна еще одна комната – для Феди. Нам бы ее, скорее всего, дали, но гоблин, мечтая быть замеченным, забирается на стойку, отряхивается, заляпывает все грязью и… перебив часть бутылок, пытается достать приглянувшуюся.

Вонь и грязь плюс довольное похрюкивание уродца доводят трактирщика до белого каления. Уже через минуту нас выгоняют под хохот местных обывателей и обещают пристрелить, если еще хоть раз появимся на пороге.

– Чтобы больше ты никогда так не делал! – Аид в ярости сжимает кулаки, глядя на Федю.

Гоблин сидит перед ним в грязи и смотрит крайне доверчивыми глазами. Улыбка не сходит с его мордахи, он умудряется кивать на каждое слово Аида. С интересом за ними наблюдаю, счищая грязь с куртки. Ну-ну. Научить гоблина манерам не удавалось еще никому.

– Все. Пошли!

Это он мне?

– На ручки!

– Ась? – Аид в шоке.

Но мелкий уже поднимает лапы с длинными кожаными перепонками и ждет, когда друг понесет его на руках.

– Только через мой труп, – сообщает эльф и быстро идет вниз по улице, ругаясь себе под нос.

Гоблин бежит следом, едва успевая уцепиться за край изгвазданного плаща.

Улыбаюсь, сую руки в карманы и наслаждаюсь моментом.

Вещи из таверны приходится забирать через окно, дабы не попасться на глаза хозяину. После чего мы идем искать другое место для ночлега. Что оказывается не таким уж простым делом.

В трех тавернах нам отказывают, в двух не пускают на порог, еще в одной выскакивают с арбалетом и пытаются застрелить гоблина. Федя прячется за нашими спинами, так что стрелами едва не достают именно нас. Спасают скорость реакции и тот факт, что рядом оказываются мусорные баки.

Хорошо хоть, что в последней таверне, которую мы находим уже после того, как темнеет, хозяину глубоко наплевать, кто именно будет спать в его комнатах. Нам выдают ключ в обмен на серебряную монету и говорят, что мы можем жить и есть тут целую неделю. Вот это я понимаю: сервис. В сторону гоблина никто и бровью не ведет. Да он и сам уже не рвется в центр внимания.

– Это ваша комната. Располагайтесь.

Аид входит молча, с крайне мрачным выражением лица.

– Судя по запаху, здесь кто-то умер и разложился.

– Не привередничай. С таким другом, как у тебя, надо радоваться, что вообще хоть где-то приютили.

– Заткнись.

Пожимаю плечами, стягиваю с плеч куртку.

– Кроватка! Самая настоящая кроватка! – радостно вопит Федя и, отцепившись от плаща, залезает на единственную кровать в комнате. Двуспальную, кстати.

Завернувшись в одеяло и пару раз чихнув, он вытирает сопли о подушку, натягивает край одеяла до подбородка и радостно смотрит на нас.

– Федя хочет кушать.

В руке Аида что-то трещит. Это деревянная фляга с водой, которую он повсюду таскает за собой. Вода сочится сквозь пальцы и капает на пол.

Бедняга. Светлые и без того не выносят грязь и вонь. А тут еще и единственную кровать отобрали.

– Пойду принесу что-нибудь поесть. А вы тут пока обживайтесь, знакомьтесь. Вы ведь так еще и не поговорили по душам. – Я подмигиваю Аиду. Выхожу, аккуратно прикрываю за собой дверь.

Из-за нее тут же доносятся шипение, визг, вой и звуки ударов.

Буквально через пять минут все успокаивается, и я рискую заглянуть обратно.

Светлый с расцарапанным лицом лежит на полу, придавленный креслом, Федя сидит на кровати и огорченно на него смотрит.

– Ты бы с ним поаккуратнее! – улыбаюсь гоблину как родному.

– Федя хороший. Федя не обидит. Друг будет цел, – с серьезным видом кивают мне.

Улыбаюсь еще шире, закрываю за собой дверь и, насвистывая, спускаюсь вниз. Я уже люблю это существо. Чистой и незамутненной любовью собрата по несчастью. Даже аппетит просыпается. Так, что у них есть?

Я возвращаюсь с подносом, который ломится от еды. Все-таки серебряная монета за питание на неделю – это много. Ей так обрадовались на кухне, что я почувствовал: переплатил, причем серьезно. Но делать нечего, распахиваю дверь ногой и широко улыбаюсь эльфу, все еще лежащему без сознания. Ноги парня прислонены к стене, руки раскинуты в стороны, голова повернута набок. Надеюсь, что он жив.

На кровати, окопавшись среди подушек и одеял, сидит наше чудо. И где он столько подушек нашел? Небось пока меня не было, прошвырнулся по другим комнатам и притащил их оттуда. Гоблины обожают все тырить, при этом ни один замок для них не проблема. Так что бесполезно их запирать, связывать, накладывать чары или делать еще что-то в том же духе. Магия не действует, веревки развяжут, замки взломают.

– Еда… – Из-под одеяла высовывается грязная голова с приподнятыми ушами.

Киваю и подхожу к кровати.

– Держи.

Курицу хватают в первую очередь, впиваются в мясо кривыми зубами, фыркают и при этом причмокивают. Кровать явно будет уделана до невозможности. Ставлю рядом с Федей кружку молока, отхожу с подносом к столу, мечтая поесть в одиночестве.

Хм, а тут неплохо готовят.

У стены вяло шевелятся, приходя в себя. Откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Надо камин растопить. Но не обязательно. Могу и на полу поспать – не впервой. Тем более что кровать нам точно не отдадут ни при каком раскладе.

– Где я?

– В таверне «Хромой кентавр». Есть хочешь?

Эльф встает, хватается за голову и снова садится.

– А где он?

– Я тут! – раздается с кровати.

– Он там.

Эльф смотрит на кровать и мрачнеет. После чего поднимается и идет к столу.

– Салата не было?

– Настоящие мужчины травой не питаются.

– Я тебе это напомню, когда у тебя будет запор.

Фыркнув, откусываю еще один кусок гигантского бутерброда.

– Ладно. Я – на кухню. Если там ничего нет – пойду искать еду в городе.

– Рад, что ты поделился своими планами. Сейчас, правда, уже совсем темно и все наверняка закрыто.

– Это город. Здесь ночью начинается другая жизнь, порой не менее бурная, чем днем.

Изучаю спину выходящего из комнаты парня. Дверь за ним звучно захлопывается. Рядом с кроватью слышится тихий стук, и к двери бежит одеяло.

– Я за другом. Ему нужна будет помощь! – поясняют мне, прежде чем скользнуть за дверь и не менее громко хрястнуть ею.

Ну что ж. Беру крынку молока, отпиваю, с удовольствием ощущаю, как оно стекает в желудок, и широко, довольно улыбаюсь. Все! Свобода! Я гений.

Пять минут я наслаждаюсь свободой. Еще пять убираю постель: выкидываю все, на чем валялся гоблин, в коридор, выламываю дверь в один из номеров и приношу оттуда новые, неоскверненные матрас, подушку и одеяло.

Потом я сплю. Часа четыре. Потом ем, выпиваю и сплю еще часов шесть.

В итоге просыпаюсь в девять утра, делаю зарядку, исполняю пару песен, чищу зубы, иду вниз, еще раз ем и… понимаю, что мне скучно. Деньги у меня есть. Кров, еда – тоже. Но… чего-то не хватает. Нет, я не про светлого кошмарика и уж тем более не про его нового забавного друга. Я про себя. Душе чего-то не хватает. Чего-то необычного, воздушного, прекрасного.

А посему, вернув матрас и все остальное на место, я восстанавливаю прежнее убранство кровати, на случай, если они все-таки вернутся, и иду гулять по городу. Искать музу.

Иду по городу, глазею по сторонам.

Когда первая волна эмоций уходит и я перестаю видеть лишь серые стены и грязные улицы… мир начинает меняться прямо на глазах.

Я впервые могу осмысленно осмотреться. Вокруг, насколько хватает глаз, возвышаются каменные дома. Улицы, вымощенные желтым камнем, блестят от недавнего дождя. И вокруг, словно муравьи, снуют люди, люди, люди. Они всюду. В их глазах отражается столько эмоций… Они суетятся, ругаются, кричат, смеются, торгуют… Люди чувствуют себя спокойно и вольготно, они ничего не боятся, поскольку уверены: высокие каменные стены сохранят их от злобного внешнего мира.

Люди. Самые суетливые и нервные, самые странные и слабые дети этой земли. Существа, которые, несмотря на всю свою слабость и склочность, возвели такие стены и укрепления, что даже гномы порой недоверчиво скребут затылки, поражаясь силе их страха и желанию отгородиться от мира. Люди придумали арбалеты, пушки, освоили магию. (Солнечное оружие до сих пор наводит ужас на обитателей гор, напоминая о том, что последнюю войну выиграла слабейшая раса на материке.)

Телеги, повозки, одежда, вывески, даже говор – здесь все другое, все чужое и незнакомое. Это пугает и в то же время завораживает. Хочется узнать как можно больше, попробовать все лакомства, которые делают люди.

Здесь интересно. Нет, не так. Здесь сказочно.

Задумчиво повожу ушами, изучая каменный фонтан на одной из площадей. В центре стоит свинья, из пятачка которой льется вода. Ну и ну… оригинально, тут уж не поспоришь. Представляю реакцию братьев, увидь они такое. До конца жизни анекдоты травили бы.

Муза на плече оживает и начинает нашептывать рифмы, спешит запечатлеть образ в сознании. Выходит что-то дикое и не совсем пристойное. Пара строк мне все же нравится, особенно:

Довольно улыбаюсь, с удивлением обнаружив себя на бортике фонтана декламирующим стихи общественности. Общественность заинтересованно косится. Кое-кто останавливается и внимает, посмеиваясь и переглядываясь. Мне скупо хлопают, бросают пару яиц. Попасть не попадают, но настроение портится. Мечи выскальзывают из ножен со скоростью ветра. Народ сдувает, а я остаюсь стоять на бортике фонтана в гордом одиночестве.

Н-да. А ведь поиски музы – не такое простое дело.

После этого небольшого происшествия я прохожу еще пять кварталов, посещаю рынок, покупаю серьгу в виде черепа с рубиновыми глазками и захожу к брадобрею, решая слегка изменить имидж (авось яйцами кидаться перестанут). Меня бреют, накладывают сверху теплое мокрое полотенце, и я как-то незаметно для себя усыпаю. А проснувшись, понимаю, что на голове чего-то не хватает. Этим чем-то оказывается мой прекрасный ирокез, который срезали почти начисто! Теперь у меня не ирокез, а розовый ежик в два сантиметра длиной. Изучаю свое отражение, испытываю острую потребность убить брадобрея.

Брадобрея я стригу, его помощника избиваю и, разгромив парикмахерскую, гордо выхожу на улицу. К сожалению, именно в этот момент мимо проходит стража, от которой я улепетываю три квартала кряду, жалея о своей чересчур приметной внешности.

Потом я грущу. Сижу на главной площади и грущу. Часа два, не меньше. После чего возвращаюсь к тому же самому брадобрею, выкладываю на сломанный прилавок серебряную монету и прошу перекрасить остатки ирокеза в красный цвет.

Ворвавшейся в процессе окраски страже мы сообщаем о том, что конфликт исчерпан. Руины парикмахерской убеждают слабо, но вовремя врученные медные монеты и широкая улыбка брадобрея настраивают народ на дружеский лад. Меня прощают, волосы перекрашивают, и я ухожу совсем другим эльфом. На голове топорщится ежик ярко-алых волос, постриженных в форме ирокеза, а в ухе поблескивает рубиновыми глазками череп.

Возвращаюсь на главную площадь и три часа кряду даю бесплатный концерт по заявкам. Что-то нравится, что-то не очень, но в куртку, расстеленную на мостовой, летят монеты, в общей сложности серебрушка, что меня бесконечно трогает. Так что вернувшись в трактир поздно вечером, я чувствую себя уставшим, но умиротворенным и в целом вполне довольным жизнью.

В комнате сидит побитый эльф, вокруг которого бегает суетящийся гоблин, умоляющий на него не дуться.

– Привет! Судя по твоему виду, ужин удался. Салат нашли?

– Еще одно слово, и ты – труп.

– О как!

– Другу плохо. Это Федя виноват, – грустно говорит гоблин.

Гоблин извиняется?! Вот это я понимаю: воспитательная работа.

– И что же ты сделал?

– Молчи! – шипит светлый.

– Федя знает город! Федя повел друга туда, где много травы для салата!

– Здорово. И что дальше было?

– Друг попросил салат. Ему дали много-много салата. И он все скурил.

– Ты хотел сказать, съел?

– Нет, это особый салат. Его курить надо. Так они сказали. И он все скурил.

Изучаю непроницаемое лицо Аида.

– Ты никогда не пробовал курительные листья?

– Я думал, это бесплатно.

– И решил скурить сразу все?

– Всегда мечтал попробовать.

– Гм. Что дальше было?

– Было весело, – улыбается Федя. – Друг побил весь квартал! Потому что они требовали заплатить, а он кричал, что он легендарный эльф-воин и никому и ничего платить не обязан. А я был другом суперэльфа, и меня запускали в космос.

– Жаль, меня там не было.

– Их оказалось больше, – Федя смотрит большими печальными глазами. – Нас побили и закрыли в подвале. Но друг суперэльфа освободился сам и освободил друга! И мы сбежали. Я нес его на руках!

Смотрю на высокого худого эльфа. Представляю, как гоблин торжественно нес его на руках.

– Он меня за шкирку волоком тащил. За собой. Поверь, это было больно, – поясняет Аид.

– А чего сам не шел?

– Не отпускало. Я все еще воевал с синими человечками размером со спичечную головку.

– Так мы и покинули это место. Жаль, что игра быстро закончилась. Но Федя взял вот это! Так что можем еще поиграть!

Изучаем пакетик с мелкими синими кристаллами. Даже я в курсе того, что это такое. Каждый кристалл стоит одну золотую монету. И либо мы теперь страшно богаты, либо, что более вероятно, мы мертвы.

– Твою же ж… – шепчет Аид.

– Ну рад был познакомиться. Вы прекрасные ребята. Но мне как-то пора, – судорожно накидываю куртку, всем широко улыбаюсь и иду к двери. По спине течет пот. За такой пакетик меня расчленят на составляющие и сделают чучело. И ни один темный не станет мстить или вмешиваться, ибо среди своих я буду вне закона.

– Ты что, нас бросаешь? – Федя каким-то образом оказывается между мной и дверью, хотя еще секунду назад стоял позади меня.

– Да, я вас бросаю. Дай пройти.

– Ты не будешь играть?

– Нет.

– Но ведь ты его друг. Федя тоже хочет стать твоим другом.

– Кто сказал, что я его друг?!

– Федор, пусть идет. Он бард, а им положено быть трусами.

Так, а вот это он зря сказал. Разворачиваюсь и пристально смотрю на светлого. Тот сидит на подоконнике и изучает двор позади таверны.

– То есть по-твоему, все барды трусы?

– Да. Все сказания поете со слов очевидцев. Сами ни в один бой не ввязывались и не ввяжетесь, ибо трусы.

– Я темный эльф. Ты хоть понимаешь, с кем ты сейчас разговариваешь? А кто тебе жизнь на болоте спас?

– Не знаю. Скорее всего, не ты. Тот эльф был храбрее и сильнее. И он не думал о том, что будет, если он окажется один на один с голодным чудовищем. Он прыгнул, чтобы спасти друга, – произносит Аид патетически.

– Знаешь что…

– Что?

Смотрю в голубые глаза и понимаю, что меня сделали. Ну и что теперь: уйти и остаться трусом? Ну нет. Все. Я ему еще покажу, кто из нас трус. Никогда еще ни один темный эльф не уступал светлому ни в чем! И теперь не уступит.

– Федор, доставай.

– На. – Мне протягивают лапку, на которой лежат пять кристаллов. Беру все и киваю. Федя вперевалку идет к подоконнику, на котором сидит слегка удивленный Аид. – На.

Светлый берет один кристалл и неуверенно его разглядывает.

– Слабак, – фыркаю я, закидывая в рот все пять.

– Кто слабак? Я?! – кричит Аид с вызовом.

И берет у Феди еще семь! После чего тоже кидает их в рот. Нахмурившись, требовательно протягиваю руку.

– А мне еще четыре!

– А мне пять!

– А мне десять!

Федя прячется под кровать с остатком наркоты, сообщает, что ему тоже хочется.

Стоим, пристально смотрим друг на друга и ждем.

– Что хоть это за наркотик? – уточняет светлый.

– Синяя смерть.

– Звучит многообещающе. И… как он работает?

– Сначала тебе станет хорошо, потом резко плохо. Тебя будут окружать галлюцинации, вылезет все то, что пугало тебя в далеком детстве. Соображать при этом будешь нормально. И… если закрыть глаза и заткнуть уши, на все это можно по большому счету не обращать внимания.

– Так. Это после одного кристалла. А что будет после двух?

– Эффект усилится. Кстати, попробовав гадость раз – больше с нее не слезешь. Привыкание – страшная вещь. У тебя, между прочим, рога растут.

Аид ощупал новое приобретение, кивнул и поинтересовался, как быстро к наркотику привыкают эльфы.

– Не знаю. Еще ни один эльф эту гадость не пробовал.

– Почему?

– А зачем?

– Резонно. У тебя, кстати, крылья рвут рубаху.

– Черные?

– Белые. Пушистые такие, с мехом. И над головой что-то вращается и светится.

– Нимб, наверное, – улыбаюсь криво.

Смотрю на Аида. Блондин со сверкающими глазами цвета полуденного неба щупает черные рога, помахивая длинным тонким хвостом и переступая с копыта на копыто. Зрачки его становятся вертикальными, клыки удлиняются и чуть выступают над нижней губой. Почесывая нимб, изучаю это чудо. За спиной подергиваются белоснежные крылья, из которых то и дело сыплются перья, с тихим звоном исчезая где-то на полу. Хвоста у меня нет, арфы тоже, что обидно. Зато очень хочется взлететь и что-нибудь спеть миру.

– Федор, вылезай.

– Не вылезу, – хмуро сообщает гоблин из-под кровати.

– Вылезай-вылезай. Поглядим, кем ты у нас стал, – улыбается Аид.

Киваю. Мне тоже любопытно.

Под кроватью шебуршатся, после чего на белый свет показывается… купидон. С луком, стрелами и белоснежными крылышками за спиной. Он оказывается в подгузнике и с рожками. В остальном же гоблин остается собой.

– Какая прелесть! – Я улыбаюсь и отдираю нимб от головы. – Кстати, Аид, а ты нимб тоже видишь?

– Да.

– А подержать можешь?

– Нет.

– Почему?

– Жжется. Даже отсюда.

Понятливо киваю, удивленно присматриваюсь к продолжающей меняться внешности Аида.

– У тебя, кстати, крылья растут. Только нетопыриные, черные такие, кожистые.

– Вижу. И, похоже, мы теперь все трое умеем летать.

– И что самое интересное, это ничуть меня не пугает. Напротив, все кажется таким правильным и разумным.

– Ну да, чернокожий ангел с ирокезом и белоснежный дэймос – чему тут удивляться?

Да ну тебя. Полетели.

И я, разбежавшись, выпрыгиваю в окно, распахиваю крылья и закрываю глаза от удовольствия. Ветер бьет в лицо, грудь наполняется свежим воздухом, и я улетаю высоко-высоко, пронзая облака.

– Ты как?

Где-то далеко наверху видно окошко и лица Аида и Федора в нем. Машу им рукой, предлагаю присоединиться. Они кивают и… удар, крик. Гоблин зависает сверху, так и не пронзив облака.

– Ладно, пошли. В смысле, полетели.

– Погоди, смотри. К нам летят другие ангелы.

– Вижу. – Аид нервно машет хвостом и клыкасто усмехается.

Ангелы толпятся вокруг и начинают что-то кричать, размахивая руками. Но их голоса, похожие на звон серебряных колокольчиков, практически невозможно разобрать.

– Слушай, что они говорят?

– Откуда я знаю?

– Но ты же ангел.

– И что? Я в звании ангела первый день. Еще не адаптировался.

– Хм. Тогда я попытаюсь им что-нибудь сказать.

– Давай.

Купидон парит над нами, развлекается стрельбой из лука в ангелов стрелами с розовыми наконечниками. Ангелы дергаются, падают и бросаются чем-то в ответ. Кажется, цветами. Охапками.

– Ангелы! Я не дэймос! Я Аид! Эльф!

Все замирают и смотрят на друга.

– И я… хочу быть… как вы!

Звон райских голосов усиливается:

– Я хочу белые крылья, темную кожу, вертикальные зрачки! Все, как у вас. И ради этого… я начну вершить добрые дела. А вот он, – в меня тыкают пальцем, – мне в этом поможет.

– Кто? Я?!

– Ты же ангел. Тебе положено.

– А-а… ну да. Беру под опеку.

И мы беремся за руки и неуверенно улыбаемся друг другу.

Один из близстоящих ангелов, чем-то напоминающий хозяина трактира, крутит пальцем у виска. Ну и пусть.

– Пошли! – сжимаю его руку и показываю направление – вперед. – Нас послали небеса! Так спустимся же на грешную землю и поможем людям!

Вокруг радостно галдят, нас пропускают, правда, приходится пробиваться, ибо каждый желает похлопать по плечу или другому месту. Некоторым я даже заезжаю кулаком по носу, дабы немного снизить ажиотаж и успокоить несчастных. Но так или иначе, а мы пробиваемся и вприпрыжку бежим вершить добрые дела. А купидон маленьким ангелом парит над нашими головами, стреляя уже из скорострельного арбалета ГС-400 («Гномья смерть – 400» – это последняя разработка гномов: четыреста стрел в минуту с лентой подачи дополнительных патронов). И где только взял? У него вроде был лук.

Народ, не желая приобщаться к таинству любви, с криками разбегается в разные стороны, прячется за облаками и умоляет прекратить стрелять. Что ж, любовь – это не так просто, как кажется. Но я верю, что теперь они найдут ее и смогут стать счастливыми. А вот и край облаков. Внизу – земля.

– Ну что. Ты готов, Аид?

– Всегда готов.

– Тогда полетели.

– Полетели!

И мы прыгаем вниз, распахиваем крылья и улыбаемся широко и радостно.

Рассказ трактирщика, вышедшего на задний двор таверны покурить

– На втором этаже послышался грохот, потом вопли. Я удивленно поднял голову и увидел, как с подоконника с улыбкой идиота выпрыгнул сначала один эльф, а потом второй. Оба рухнули в корыто с отбросами для свиней, животные с визгом разбежались по углам.

Затем эльфы вылезли. Черненький что-то проорал и, оглядевшись, попросил светлого поприветствовать ангелов. Эльф, встав на ноги, с горящими глазами приветствовал собравшихся вокруг свиней. Он говорил долго и содержательно, после чего поцеловал (это эльф-то!) каждую, представляете, каждую свинью поцеловал в пятачок.

Пока он, трактирщик, приходил в себя от увиденного, из таверны выбежал гоблин со стрелометом ГС-400, который я купил накануне на последние деньги. Изучив обстановку, гоблин скорчил зверскую рожу и расстрелял свиней в упор. У хрюшек не было ни единого шанса. Я и сам едва успел скрыться за дверью сарая. После чего эльфы обнялись и попросили гоблина и дальше нести любовь в массы, потом, забравшись на забор, спрыгнули вниз с такими счастливыми рожами, что мне на секунду стало завидно.

Когда эльфы скрылись, я рванул за стражей, понимая, что, если эльфов не остановить – они перестреляют весь город. А тогда точно никто и никогда ни за каких свиней не заплатит.

…Я никогда не чувствовал себя так легко и прекрасно. Я парю над землей, невидимый и неосязаемый. Люди начинают улыбаться, едва чувствуют мое присутствие, их сердца наполняет любовь. И даже парящий рядом дэймос не может стереть улыбку с их лиц. На плече сидит притомившийся купидон и перезаряжает стреломет любви. Солнце светит ярко и нежно… и жизнь прекрасна, кто бы и что бы по этому проводу ни говорил.

– И куда мы теперь? – Прекрасные глаза дэймоса сверкают огнем веры.

– Туда, – указываю направо и первым влетаю в темную арку, ведущую в самые бедные и жуткие кварталы этого города – улицы, на которых даже при свете дня царят беспредел и убийства.

– А что там?

– Там… твое спасение.

Отчет стражи о беспорядках в городе

Двое эльфов, темный и светлый, появились неизвестно откуда и учинили беспорядки на улицах города. С ними был замечен гоблин со стрелометом.

Ниже приведен приблизительный список учиненных беспорядков:

1. С криком: «Во имя света!» – эльфы напали на захвативших грабителей стражей порядка. Стражу избили, связали и отдали на растерзание удивленным ворам. Светлый эльф при этом орал, что защищает сирых и убогих, а темный постоянно улыбался в ответ. Стражников они называли «нежитью» и «нелюдями».

2. Взорвали больницу – правое крыло, в котором лечилась знать. Динамит был предварительно изъят у грабителей, спасенных чуть ранее. Пострадавших море, но все живы, ибо всех предупредили о взрыве заранее. (В открытое окно палаты, находящейся на первом этаже больницы, запрыгнул гоблин и, проорав, что только пламя взрыва очистит души неверных, бросил связку динамита с подожженным фитилем, после чего выпрыгнул из окна. Вслед за ним выпрыгнули пациенты.)

3. Остатками динамита подорвали мост, соединяющий правую и левую части города.

4. Выловили оглушенную взрывом рыбу и раздали беднякам.

5. Прыгали в фонтан с самой высокой башни города с криками: «Я лечу!» и «Как же круто!».

6. Во время сожжения ведьмы на главной площади пробрались на помост, освободили преступницу и «улетели» на метле. (Метлу принес светлый эльф. Ведьма сумела ее активировать и поднять в воздух.)

7. Темный эльф устроил на главной площади концерт: пел жуткие песни, которые собрали целые толпы молодежи. По ходу действия его вознесли на помост, разожгли костры вокруг. Один из молодых магов колдовством усилил звук до максимума (в окрестных домах вылетели стекла).

8. Светлый эльф взял отряд из молодых парней и повел их грабить ближайшие таверны. Вернулись с огромным запасом выпивки, которую в дальнейшем на концерте раздавали бесплатно. Всех, кто вставал на пути светлого, называли «нежитью» и натравливали на них «купидона», умоляя привнести в сердца любовь и всепрощение. Под прицелом ГС-400 редкий трактирщик отказывался выдать эль и вино. Вскоре гуляние стало массовым, а работа стражи была приостановлена, так как каждого, кто лез с оружием на барда, били нещадно и насмерть. Решили дождаться окончания незапланированного концерта. Тем более что большая часть стражников под видом гражданских также присоединилась к гулянию.

9. Напоследок эльфы устроили митинг, повели взбудораженные массы людей ко дворцу, вытребовали у испуганного короля фейерверки и до утра запускали их в воздух.

К утру эльфы исчезли, и больше их никто не видел.

 

Глава 13

Сижу в кустах, грязный, мокрый, вонючий и страшный. Рядом валяется эльф с задранными вверх ногами и гоблином, сладко спящим на его животе.

– Эй, про… проснись… – Ой, меня сейчас вырвет.

Пытаюсь отползти, но ноги и руки не слушаются. Короче, все делаю прямо там, сотрясаясь от спазмов и чувствуя нарастающую боль в теле, отдающуюся погребальным молотом в голове.

– Аид… – Бульк… – А-и-ид.

– А?

– Я… умираю.

– Ага. А я все еще парю.

– Везет.

Через полчаса к рвоте добавляются понос и недержание. Вонь из кустов доносится такая, что проходящий мимо волк, случайно ее вдохнувший, там же и сдыхает.

Спустя сутки.

– Помнишь что-нибудь о вчерашнем? – Лежу у реки мокрый, в одних труселях. Выстиранные вещи покачиваются на ветвях деревьев.

– Ну… смутно. Я, кажется, летал в виде дэймоса и сеял добро и справедливость.

– Круто. А я был ангелом.

– Который учил меня хорошему. Это помню.

– Я, кажется… впервые выступил с концертом.

– Да? И как?

– Мне аплодировали стоя.

– Чего пел-то хоть?

– Э-э… мм… а я записал! Ща… где-то был блокнот. Мне фанат подарил. А, да. Это он записал. Сказал, что эта песня будет хитом.

– Обалдеть. Споешь?

– Я блокнот посеял.

– Идиот! – припечатывает светлый.

– Что? А сам-то!

– А что я?

– Ничего. О! Нашел! Он, правда, слегка подмок. Но строчки все еще видны. И карандаш тут. Отлично. Красивый блокнот, кстати… был. Я его сохраню и буду дальше писать.

– Ты мне песню зачитай. Мне прямо-таки до жути интересно, что именно можно было сочинить под такой дозой наркоты.

– Ну… ладно. Приготовься трепетать от величия моего гения.

– Я готов.

– Тогда слушай.

– Давай.

Эльф хмурится, глядит на далекую луну и почесывает подбородок. Я и сам в шоке. Нехило меня тогда несло.

– Это все?

– Нет… тут еще есть.

– Давай.

– Гм… Ну ты сам напросился.

Выдыхаю и, взяв нужный темп, начинаю петь, периодически срываясь и нервно дергая ногой в такт. Эх, гномий метал, детка!

– Да. Это хит.

– А я о чем.

– Сальное общение, сосущая надежда, когти в потрохах. Тебе явно было круто.

– Да! – Ложусь так, что наши затылки соприкасаются, и подкидываю веток в костер. – Как считаешь… стоит вернуться и заявить о себе еще раз?

– Знаешь, даже того, что помню я, хватит как минимум на три пожизненных заключения. Так что предлагаю смыться по-тихому в соседний город и не светиться ни перед столичной стражей, ни перед уголовниками, ни перед королем. Мы ему вроде бы тоже угрожали.

– Обалдеть. А с тобой и впрямь весело.

– Спасибо, но благодарить стоит скорее его.

Поворачиваю голову и смотрю на спящего неподалеку Федю. Тот и не думал просыпаться ни когда мы перетаскивали его к реке, ни когда разводили костер, ни в ответ на мои вопли, срифмованные в строчки будущего хита. Ну и ладно. Успеем еще набегаться, когда он проснется и снова что-нибудь учудит.

 

Глава 14

Итак, мы в лесу, невдалеке от города. Без денег, вещей и еды. Все, что у нас есть: куртки, рубашки и пара штанов. Светлый, кстати, захватил всего один сапог и теперь мучается, вспоминая, где посеял второй.

– Я волка нашел! Дохлого.

– От чего он умер?

– Откуда я знаю? Тебя небось увидел и помер.

– При чем тут я? Светлые эльфы издревле были хранителями мира и процветания на земле. Ой, гоблин проснулся.

Гоблин обводит нас мутными красными глазами и изрекает:

– Федя хочет пить!

– Вот и хоти себе дальше, – отвечаю зло.

– Друг напоит Федю. И вымоет. Правда же? Федя хочет буль-бульк!

– Слышишь? Твой друг просит его искупать. Вперед! А я пока волчару освежую.

– Не смей! Мы его похороним и воздадим ему почести.

– Ты похоронишь мясо, если захочешь. Шкуру я себе оставлю.

– Я тебе не позволю.

– Федя хочет буль-бу-ульк!

– Отстань. А-а-а!

– Что там?

– Эта зараза укусила меня за ногу!

– Сочувствую. Думаю, лучше тебе его выкупать.

– Ага, щас!

– Ну как знаешь.

Полчаса спустя довольный мокрый гоблин сидит у костра. Голодный, мокрый и очень злой Аид, с которым решили поиграть в воде, навернул туда Федю вместе с одеждой – теперь он сидит неподалеку и ненавидит весь мир. Я уплетаю ягоды, которые насобирал. Ягоды съедобные, но очень горькие и вяжущие. А это значит, что их еще и фиг проглотишь.

– Феде плохо. Расскажи что-нибудь смешное.

На колени к Аиду залезает существо с огромными, полными надежды глазами.

– А я-то тут при чем? – говорит светлый и пристально смотрит в мою сторону.

Я же, безмятежно улыбаясь, поглаживаю свой распухший живот и допиваю настой из трав, наблюдая сию дивную сцену.

– Друг должен помочь Феде!

– А ведь он прав, Аид. Друзья именно так и поступают. А еще чешут спинку перед сном, целуют в лобик, делятся своим плащом и спят под одним одеялом.

На меня посмотрели две пары глаз. Одни – счастливые, вторые – злобные.

– Ничего подобного друзья не делают!

Глаза Феди наполняются слезами. В следующий момент Аид начинает странно подергиваться и усиленно чесаться.

– Что это с тобой?

– Меня… словно током бьет.

– Феде плохо. Федя хочет ска-азку-у-у…

– О-о-ой. Черт, это он бьется током!

Пытаемся отодрать Федора от себя, но проще выдрать пень из земли без подручных средств. По телу Аида и впрямь пляшут голубые молнии. А в следующий момент раздается треск, и чуть дымящийся эльф остается сидеть посреди выжженного куска земли. Волосы встают дыбом, глаз дергается, а пальцы скребут землю.

– Ну и ну. Я слышал, что гоблины, способные генерировать такой заряд, встречаются крайне редко. А те, которые могут создать шаровую молнию, и вовсе ценятся на вес золота. Небось его свои же за это и выперли.

– У… убери… его… от меня! – хрипит Аид.

Фыркаю и беру Федю за шкирку, пытаясь отодрать гоблина от эльфа. Но тот держит друга мертвой хваткой, злобно шипит и пытается укусить. Такое ощущение, что его проще убить, чем отцепить от Аида.

– Федя, да отпусти же ты его. Я расскажу тебе сказку.

– Друг расскажет! Не хочу твои сказки!

На глазах гоблина снова начинают закипать слезы. Переглядываемся с эльфом. В глазах Аида – ужас.

– Ладно, – говорит он хрипло. – Расскажу.

Слезы у гоблина высыхают как по волшебству. Я отпускаю его и отхожу подальше, сажусь с другой стороны костра.

– Итак… Жил-был однажды… гоблин.

Федя довольно сопит, прижимаясь к груди несчастного.

– И звали его Федор.

– Как меня?

– Как тебя.

– И однажды он сдох!

Я перестаю подбрасывать ветки в огонь и укоризненно смотрю на эльфа. На лице того читается неописуемое счастье.

– И все? – уточняет удивленный Федя.

– А? Что? Нет, не все. Он воскрес!

– Давай угадаю, что будет дальше: он снова сдохнет? – нервно усмехаюсь, поглядывая на гоблина.

– Э-э… мм… нет. И пошел странствовать.

– Какая занимательная сказка.

– Не нравится – сейчас сам будешь рассказывать.

– Понял, понял. Молчу.

Федор сопит и бросает в мою сторону недовольный взгляд.

– И вот он странствовал, странствовал… странствовал… – Я тяжело вздыхаю. – И нашел замок! В нем жила принцесса. Она жила там уже лет сто и сильно скучала.

– Я бы даже сказал, померла от скуки.

– Не перебивай… Нашел он принцессу и восхитился ее красотой.

– Труп красиво свешивался из окна башни? – Просто не могу молчать. У Аида такое выражение лица, словно к горлу прижат раскаленный меч, а сам он подписывает свидетельство о браке с беззубой старухой, которая к тому же тянет к нему свои губы, свернутые в трубочку, и шамкает: «Ну иди же шюда, мой шладенький. Шаш я тебя к-а-ак поцелую…» Так, что-то я увлекся.

– Да нет же. Она расчесывала длинные волосы у окна, и они развевались по воздуху.

– И тут же выпадали.

– Скорее, вырастали. С каждым взмахом расчески делались все длиннее и длиннее. Гоблин пригляделся и понял, что она была…

– Как Федя? – уточняет голос, доносящийся с живота Аида.

– Угу. Тоже гоблин! – подсказываю я, внутренне умирая от хохота. Да-а … столетний гоблин с длинными волосами (интересно, волосы-то у дамочки откуда? Наш-то лыс как коленка, значит, у девушки парик, не иначе), заточенный в башне, сразит любого наповал.

– Ну… ладно. Как Федя.

Счастливый вздох и еще более довольное сопение.

– Так вот. Она тоже увидела его и бросилась к нему в объятия.

– И разбилась.

– Почему?

– Если она выпрыгнула из башни, которая к тому же была довольно высокой, то с большой долей вероятности – разбилась о мостовую насмерть.

– А вот и нет. Она зацепилась волосами о горгулью! Точно, о каменную горгулью!

– И так, покачиваясь, часами молила о спасении.

– И Федя бросился вверх! Стремясь выручить прекрасную деву из беды!

– Но не успел. Волосы оборвались, и она таки рухнула вниз.

– Но до земли было недалеко, – прожег меня злобным взглядом Аид. – И она ничего себе не сломала.

– Просто стояла и ждала его – вся такая лысая и окровавленная.

– Часть волос осталась.

– Жуть.

– Но гоблин все равно ее полюбил.

– Так как больше любить там было просто некого.

Федор только и успевает переводить взгляд с меня на Аида и обратно. На моем лице играет злая усмешка, я наслаждаюсь процессом.

– Все! Конец! Ты доволен?

Федор, подумав, кивает и, широко зевнув, устраивается поудобнее на животе Аида.

– Эй, ты чего это удумал? Ты что, будешь спать на мне? Фтор, сделай что-нибудь!

Пожимаю плечами и встаю, разминая плечи.

– Пойду прогуляюсь. Вы пока спите.

– Куда намылился?

– Разведаю обстановку. Нас могут искать. Вряд ли стража и бандиты сдались так просто.

Аид тяжело вздыхает:

– Ладно, иди.

Киваю и исчезаю среди деревьев, словно тень. С появлением гоблина соседство светлого начинает нравиться мне все больше и больше, видимо, в душе я тоже садист.

 

Глава 15

До следующего города неблизко: три дня конного пути. Вот только лошадей у нас нет, к тому же эльф путешествует в одном сапоге, а гоблин постоянно ноет, так что путь в результате занимает две недели. И только к концу второй семидневки мы наконец-то видим вдалеке каменные ворота Агреля.

Это… необычный город. Сплошную каменную гряду, словно ножом, прорезает длинное узкое ущелье, соединяющее море (расположенное на «острие» ножа) и земли материка, по которым мы путешествовали всю последнюю неделю. Огромная мрачная гора, широкая, что твоя шляпа, когда-то давно была «распилена» надвое гномами всего за три телеги драгоценных камней. Так был создан Агрель, король которого теперь единственный на материке человек, контролирующий торговлю королевства с заморскими странами… Он и еще темные эльфы, которые никогда и никого не пропустят через свою часть хребта, каменной громадой окружающего остров и замыкающегося, словно древний змей, в огромное кольцо.

Да… Агрель. Город, с двух сторон зажатый между отвесными каменными стенами, в которых люди, словно крысы, создали целую сеть извилистых ходов и нор, называемых ими «квартирами». Окна ровными рядами идут в трех-пяти и просто в метре над землей. За ними – комнаты, коридоры, магазины, подвалы… Но поражает не это. Поражает даже не то, как разумные могут жить в этой щели, не видя света солнца, путешествуя по одной-единственной улице, продуваемой всеми ветрами… По-настоящему удивляет то, что они забрались еще глубже, создав две огромные, не уступающие по площади иному городу, пещеры по правую и левую сторону от главной улицы. Огромные каменные своды подпирают зачарованные колонны, созданные руками гномьих мастеров и зачарованные магией столь же древней, как и сами горы. Вечный полумрак лишь изредка рассеивает голубой свет магофонарей, да на потолке то и дело вспыхивают мелкие кристаллы камней… Красиво, но странно. Особенно для существ, всю жизнь тянущихся к свету…

Кстати, в переводе с древнего гномьего наречия Агрель означает «Огрею дубиной и убью». Не очень романтично, зато намекает на то, что в город со злыми намерениями лучше не соваться. Врата, вырезанные из цельного куска скалы, сильные ветра, частые дожди, обвалы – все подтверждает, что в этом месте могут жить только сильные духом и дураки от рождения. А еще в городе практически нет солнца, поэтому у жителей мраморно-белая кожа и светлые волосы, так что обитателей этих мест узнают в любом другом городе королевства.

Н-да, моя внешность на таком фоне вряд ли останется незамеченной. Ну да что поделать, видимо, таков мой удел – вечно быть на виду.

– Эй, ну где вы там? – оборачиваюсь и смотрю на роющегося в сумке Аида.

– Гоблин проголодался. Надо сделать привал.

– А как же запасы мяса, которые мы сделали вчера? И вообще, мы через пару часов будем в городе. Там и поедим.

– Он уже все съел и ждать точно не будет.

– Ясно. На вас продуктов не напасешься.

– Помолчи, а. Меня за последние трое суток шесть раз била шаровая молния, это просто непередаваемые ощущения. Могу попросить Федю одарить ими и тебя.

– Ладно, расслабься. Пойду тогда, раздобуду что-нибудь на обед. Благо дело, мы недалеко от леса.

– Тогда поторопись.

Эльф присаживается на корточки и устало опускает голову. Выглядит он и впрямь не очень. Следом за ним из кустов выходит гоблин, короткие ножки которого не предназначены для хождения по лесу, поэтому он большую часть времени семенит, смешно подпрыгивая и переваливаясь на ходу.

– Друг, ты меня забыл! Друг!

– Я тут, – говорит Аид тихо.

Задумчиво изучаю бледную кожу с красными пятнами ожогов. Как ни странно, мне его уже почти жаль. Надо что-то с этим делать, а то он так долго не протянет.

В лесу нахожу расставленные кем-то силки и забираю из них добычу – трех птиц, похожих на куропаток, – вкусно и питательно, для мясоедов, конечно. Себе же я собираю травы и коренья плюс нахожу пару-тройку грибов. Есть соблазн сорвать несколько поганок, дабы устроить Аиду бурную ночь, натерев ими при приготовлении пищи будущее жаркое, но вспоминаю его изнуренное бледное лицо и отказываюсь от замысла.

Гоблин, кстати, оказался довольно беспокойным существом, и даже меня порядком достал. Он просыпается раз пять за ночь и просит то попить, то поесть, то сказку, то согреться; постоянно требует внимания Аида и не позволяет тому отвлечься ни на секунду. Федя ревнует светлого даже ко мне: едва приятель со мной заговаривает – гоблин начинает рычать, кричать и требовать есть, пить или взять его на ручки. И это еще не все. Если Аид отлучается в кусты – Федя бежит следом. Если он плавает, то с гоблином на спине. Если спит, то с ним в обнимку. Если идет, то с ним же на руках. И при этом я постоянно слышу слово «друг».

Думаю, предыдущие друзья Федора либо застрелились, либо повесились, не выдержав тягот общения с ним. И мне уже жаль не столько их, сколько самого себя. Рассказать, что ли, Аиду, как избавиться от Феди?

Ладно. Дойдем до города, тогда и поделюсь с ним столь важными знаниями. А пока… пускай терпит, ибо это моя мстя, и она страшна.

– Где ты шляешься? Принес что-нибудь поесть?

Аид уже развел костер и теперь сидит, опираясь спиной на ствол дерева и подбрасывая в огонь небольшие ветки. Федя суетится вокруг, изучая пламя огня и бурно ему радуясь.

Показываю Аиду свою добычу и широко улыбаюсь.

– Да вот, ходил, думал: может, просто сбежать от вас обоих. Больно вы шумные.

– Еда! Федя сам приготовит! Федя умеет! Дай!!!

Я уже на своем горьком опыте убедился – лучше отдать. Пару раз и меня молнией шарахнуло, а еще эта зараза кусается… больно, кстати.

– Держи.

Задумчиво изучаю Аида. Надо же, каким он тихим стал. А ведь в начале нашего знакомства доставал меня почище Федора.

– Готово!

Нам показывают нечто с клоками перьев, окровавленное и зверски разодранное на части.

– У него явный талант.

Федор в ответ гордо задирает мордочку и бросает в огонь все разом. Пламя вспыхивает, остатки перьев тут же обугливаются, а мясо противно воняет.

– Вот сам это и будешь есть.

Гоблин пожимает плечами и убегает куда-то в лес.

– Вот бы он не вернулся! – Страдальческий голос Аида просто льется бальзамом на мою душу.

– Спокойно, я знаю один секрет! – подмигиваю мученику дружбы.

– Какой?

– Как избавиться от мучений.

– Я не готов к самоубийству.

– Да ты что! Я же пацифист!

– А его – фиг убьешь. Я пытался придушить как-то ночью, но он проснулся, обозлился и врезал по мне таким разрядом…

– Я не про это.

– Тогда какие есть идеи? – Аид внимательно смотрит на меня.

Выдерживаю драматическую паузу, после чего торжественно произношу:

– Поселение гоблинов.

Тишина. Сидим и смотрим друг на друга.

– И? Мне что, нужно бурно радоваться этому?

– Да ну тебя. Я о другом. Существует последнее поселение гоблинов. Правда, я думал, что это миф, но, если этот выжил, почему бы еще нескольким не сохраниться?

– И ты знаешь, где оно?

– Да, теоретически.

– Хм. И что ты предлагаешь: отвести его к его родичам, а самим смыться?

– А что? Эта идея не лишена смысла. Ты доставишь Федю к его сородичам, там он найдет себе кучу новых друзей, заведет подружку и забудет про тебя.

– Класс. Вряд ли меня из этого поселения отпустят так просто. А я, знаешь ли, не собираюсь заводить еще кучу подобных друзей, одного-то еле переношу.

– Вот тут и начинается самое интересное. Я знаю, как снять чары дружбы и заставить его забыть о том, что вы друзья!

В пространстве повисают пять секунд потрясенной тишины.

– Я проклят… – говорит Аид тихо.

Странно, я думал, меня будут долго и мучительно пытать на тему: а какого лешего не сказал раньше? А он сидит, молчит. Не верит, что ли?

– Так вот, я скажу тебе, как снять чары, а ты отведешь гоблина в поселение и там оставишь его.

– Погоди. Но если ты снимешь чары – зачем мне куда-то тащиться?

– Чары так просто не снимешь. Тебе нужен как минимум еще один гоблин, чтобы перекинуть чары на него. Нет, нет, не надейся, на людей, эльфов и прочих живых существ они не перекидываются.

– Точно?

– Уверен.

– Хм… И где, говоришь, это поселение находится?

Довольно улыбаюсь, вырываю из тушки птицы последний клок перьев. Отлично, он попался на байку о проклятии. Теперь осталось избавиться от них обоих и жить себе дальше спокойно и счастливо.

– Я тебе расскажу, но чуть позже. Сначала надо дойти до города.

Эльф внимательно на меня смотрит. Потом тихо говорит: «Хорошо, я подожду».

 

Глава 16

Эту главу можно было бы начать с описания города, местных жителей и прочих достопримечательностей. Но, поверьте, описывать особо нечего. Узкая полоска синего неба над головой, бледные лица населения, каменные дома, вмурованные в скалы, и широкая прямая улица между ними вряд ли заслуживают восторженных эпитетов и отдельной страницы моих мемуаров. К слову, обычных домов здесь нет. Оно и понятно: кто захочет жить, зная, что в любую минуту крышу пробьет огромный булыжник и размажет хозяев по полу. Правильно, никто. А потому обе скалы похожи на муравейник: окна проходят рядами, которые расположены один над другим, и по ночам изнутри освещаются огоньками магических ламп. Выше всех живут бедняки. Почему? Просто все магазины и лавки расположены на первом уровне, вровень с землей, и их более богатые хозяева предпочитают жить непосредственно над своим детищем.

Кое-где жители Агреля все же пытались привнести в серую бытность романтику и уют. В итоге мостовую выложили разноцветными камнями, а в центре города в обеих скальных породах продолбили две огромные ниши, в недрах которых и таились новые дома и улицы старого города.

Последний штрих, запомнившийся мне в Агреле, – фонари, расположенные вдоль каменных стен, горят неярким, зато вечным голубоватым магическим огнем. Что ж, задумка неплохая – вот только исполнение хромает. По вечерам голубой свет придает и без того бледной коже горожан трупный оттенок; мостовая перестает быть разноцветной и одевается в сотни оттенков синего; да и витрины лавок и магазинов ночью выглядят как-то пугающе.

– Знаешь, – поправляю рюкзак и смотрю на шагающего рядом Аида с гоблином за спиной (тот научился цепляться за плечи и теперь большую часть времени просто висит на «друге»), – мне кажется, что им просто необходим хороший бард.

– С чего бы это вдруг? – скептически смотрит на меня Аид. – У них все есть. Ты хоть в курсе, что Агрель – один из богатейших городов на материке? Через него купцы переправляют товары от портов к внутренним городам королевства.

– Поверь, не в деньгах счастье. Недаром говорят: богатые тоже плачут.

Аид только вздыхает. За вход в Агрель он отдал последние медяки, которые еще у него оставались. И теперь не на что было даже банально поесть и снять комнату.

– Федя хочет туда. – Гоблин уверенно показывает на один из фонтанов, вделанных в нишу в стене.

– Зачем тебе фонтан?

– Федя грязный. Федя хочет пить!

Аид идет к фонтану, спешит, пока гоблин не разревелся и снова не шарахнул его молнией. Иду следом, сунув руки в карманы и жалея о том, что потерял свою гитару в столице. Хорошо, что хоть родовые мечи я могу призвать в любой момент. Обидно было бы их потерять.

– И что теперь? – Аид сидит на бортике и держит гоблина за шкирку, пока тот радостно бултыхается в воде. – Скоро стемнеет, а тут очень сильный ветер – замерзнем, как пить дать.

– Ну хоть от жажды не умрем.

Мою улыбку, равно как и тонкое чувство юмора, не оценили. Чешу ухо и, подумав, забираюсь на бортик фонтана.

– Ты куда?

– Спою. Больше-то я ничего не умею: только петь. Можешь попробовать мне на чем-нибудь аккомпанировать?

– На чем?

– Знал бы – не спрашивал.

– Нет.

– Федя будет собирать деньги! – выныривает из фонтана воодушевленный гоблин.

– Дадим ему мой сапог! – говорит Аид.

Хоть у кого-то проклюнулась умная мысль.

Гоблин хватает сильно измочаленный и давно не пригодный к употреблению сапог, после чего прыгает вниз и настороженно оглядывается по сторонам, намечая первую жертву.

– Итак. Баллада о русалке. Петь буду громко, ты, кстати, можешь хотя бы хлопать в такт.

Меня посылают. Пожимаю плечами и начинаю:

Аид закатывает глаза. Я – бодро продолжаю:

Народ хихикает, но все же неохотно кидает медные монетки гоблину в сапог. Федя не смущается и поступает просто – подходит, протягивает сапог и делает до ужаса жалостливый взгляд. Если сердце слушателя выдерживает – гоблин ощеривает зубы, прижимает уши к спине и тихо, утробно, угрожающе рычит. В итоге дают все. Но большая часть зрителей после такого зрелища старается незаметно смыться куда подальше. Тем более что гоблин моментально забывает, у кого он уже брал мзду, а у кого еще нет.

– Следующая песня! – откидываю прядь, отделившуюся от ирокеза и упавшую на лоб, и жалею, что не успел поставить его как надо.

– Давай! Жги, красава!

Как же меня бодрят эти крики толпы!

– О драконе!

Толпа затихает, вокруг сгущается тишина. Гм, я что-то не то сказал? Хотя… ну откуда здесь дракон? Он в эту щель под названием «город» ни в жисть не протиснется. Надо бы что-то злободневное. Но у меня не так много песен в запасе (не успел толком насочинять). А про цветочки-лютики вряд ли прокатит.

– Лучше про гномов спой!

– Да, давай про гномов!

Так, а их тут любят или ненавидят? Надо соображать быстро – если ошибусь, прибьют, и денег не получим.

– Чтоб им, этим лопатобородым, пусто было!

Понял, не любят. Ну логично: горы рядом, гномы тоже. Дань небось гребут лопатой и за проживание, и за провоз товаров со стороны моря на материк.

– Давай, бард! Пой!

Угу. А как? Прямо здесь что-то сочинить вряд ли смогу. Сощурившись, оглядываю толпу горожан, собравшуюся у старого облупившегося фонтана. Кто-то улыбается, кто-то что-то кричит. Одни смеются, другие разыскивают украденные кошельки, щурятся от пронизывающего ущелье ветра. И среди всей этой толпы то и дело мелькают растрепанные шевелюры уличной ребятни.

– Хорошо!

Все тут же стихают. Покачиваюсь на пятках, наблюдая, как Федя терроризирует толстую даму, требуя денег. Та пытается отбиться, но острые зубы и тихое рычание гоблина способны напугать и бывалых вояк. О, медяк. Но Федя недоволен. Спрашивает: неужели не понравилось? Дают еще два медяка. Федя отстает.

– Я спою вам. Но не о гномах, а о том, что ценю больше всего в этом мире. О красоте.

На меня смотрят как-то странно. Но вроде сильно не шумят. Вот он, мой шанс! Я им докажу, что природа – наше богатство. Они ведь не темные эльфы, так что должны оценить красоту полей и рек, рассвета и заката, гор и холмов… Так, я немного волнуюсь, но в принципе готов. Приступаем.

Дальше мне продолжить не дают. Зато дают в глаз тухлым помидором. Я прямо поражаюсь: вокруг ни одной лавки с овощами. Или все горожане носят в авоськах тухлые овощи специально для таких вот случаев? Сжимаю зубы и упрямо пою дальше:

Меткий бросок огурца сбивает меня в фонтан. Пока вылезаю – слушатели разбегаются от озверевшего гоблина, который понимает, что больше денежек ему не дадут.

– Давай руку.

Сижу, обтекаю. Вокруг плавает всякий мусор. Смотрю на Аида:

– Все было настолько плохо?

Меня рывком вытаскивают из воды и отходят назад, наблюдая, как я выжимаю рубашку.

– Ну не то чтобы очень. Но лютиками ты их убил.

– Вот ведь… это первая песня, которую я сочинил и исполнил перед темными эльфами.

– И как же ты выжил?! – Бровь Аида поднимается вверх.

– Мне хотели вырезать язык и сломать пальцы. Я ведь еще себе на гитаре аккомпанировал. Но отец вступился.

– Считай, тебе крупно повезло.

– Да как сказать. Он мне тогда заявил, что в следующий раз, если услышит непонятные звуки из моей спальни, придет и сам все пальцы переломает, а заодно и уши оторвет.

– Ясно.

– Н-да. А потом меня решили женить. Ну и я сбежал.

– Сочувствую.

– А вот вы, светлые, женитесь только по любви? Или тебе тоже невесту выбирают?

Неспешно идем по городу, приглядываем таверну. Гоблин прыгает рядом, прижимая к груди сапог с деньгами, – он сейчас абсолютно счастливый.

– У нас эльфа сама выбирает себе мужа. А каждый эльф счастлив жениться на светлой деве, – отвечает Аид.

– То есть права голоса вы не имеете. Смотри-ка, прямо как мы.

Аид качает головой:

– Ты не понимаешь. Эльфийки, они… они…

– Избалованные самовлюбленные эгоистки, запертые в светлом лесу ради воспроизводства потомства. Я в курсе.

– Знаешь, когда-нибудь я тебя убью.

– Попробуй.

– Прирежу во сне. Апчхи! А еще лучше натравлю Федю.

Меня пробирает дрожь.

– Ясно, понял. Ваши эльфочки – ангелы, спустившиеся в наш грешный мир. Кто я такой, чтобы о них судить. Наверняка один взгляд перворожденной заставляет сердце и другие части тела мужчин трепетать от наслаждения.

Мне дают в ухо и оставляют в гордом одиночестве.

Сижу на мостовой, хмуро смотрю Аиду вслед и грожу кулаком. Тоже мне, простых шуток не понимает! Не понял, вы куда это собрались? А я?!

Мы находим, где переночевать! Так как денег у нас немного, мы останавливаемся в ночлежке. Это такое помещение, расположенное ниже уровня земли, без окон и с очень спертым воздухом. Там навалены старые матрацы и все спят чуть ли не друг на друге. Передвигаться по такому помещению можно только очень осторожно, постоянно рискуя отдавить кому-нибудь что-нибудь ценное.

– Так, ладно. Сколько с нас за ночь?

– Три медяка с рыла. – Грязный вонючий тролль усиленно ковыряет в носу и спокойно ожидает нашего ответа.

– А не жирно будет?

– Не хочешь – вали, ищи, где дешевле.

Рычу, сжимаю в руке рукоять ножа. Эльф в это время пытается вытащить из сапога деньги. У него трудности. Федя наотрез отказывается расставаться даже с одной монеткой, гоблин искренне уверен, что это он сам все заработал.

– Федя, нам надо оплатить ночлег.

– Феде здесь не нравится!

– На улице спать еще хуже. Там дождь и холодный ветер!

– Федя богатый, Федя будет спать на кровати во дворце!

– Тут нет дворца.

– Тогда в самой красивой комнате! – Гоблин хмурится.

– Но так у нас быстро кончатся деньги.

– Федя еще заработает. Фтор будет орать, а Федя собирать. – И в меня тыкают пальцем.

Чего я буду делать? Отворачиваюсь от тролля, пронзаю гоблина убийственным взглядом. Мне клыкасто улыбаются.

– Аид, отойди-ка, я сейчас сам с ним поговорю.

Светлый пожимает плечами и отходит. Сажусь на корточки, кладу руку на плечо гоблину и чуть его сжимаю.

– Итак, Фе…

Меня шарахает разрядом, по силе сравнимым, наверное, с ударом молнии в упор. Выгибаюсь дугой, ору и вибрирую на максимуме. Через две секунды отпускает. Но к тому времени дымлюсь уже не только я, дымится и тролль, так и не успевший вынуть палец из ноздри (я случайно схватил его за ногу).

Надо ли говорить, что из ночлежки нас выкидывают в прямом смысле этого слова? Федя шмякается на мою спину. Что характерно, сапог он из лап так и не выпускает и ни одной монетки не теряет.

– Что ж, теперь у нас есть два пути. – Аид кое-как встает и глядит по сторонам. Смеркается. – Либо ты еще раз выступаешь, но деньги собираю я.

На моей спине тихо, утробно рычат.

– Либо… Федя сам выбирает, где мы остановимся.

– Ну уж нет. Это мои деньги! И ни один гоблин…

Новый удар током мгновенно меня вырубает.

Последнее, что я думаю, прежде чем вырубиться окончательно: «Как же я ненавижу гоблинов!»

 

Глава 17

– Где это я?

Лежу на кровати, в воздухе витает запах спирта. Такое ощущение, что у меня сломано все: даже то, что сломать нельзя в принципе.

– В больнице. Я тебя сюда принес.

Поворачиваю голову и фокусирую взгляд. Надо же, меня едва не прикончили. И кто! Какой-то гоблин, который сидит теперь на коленях у Аида и шумно вытирает слезы и сопли огромным носовым платком… или, точнее, простыней, которую он где-то стащил.

Верчу головой, изучаю место, в котором я оказался. Комната довольно большая, коек на сорок. Половина из них занята, на койках лежат люди, гномы, эльфы и представители прочих рас, замотанные в бинты. Над их головами висят магические лечебные шары. Мне шара не досталось. А жаль. Он перекачивает в тело дополнительные силы, постепенно при этом уменьшаясь в объеме. Кстати, стоит кучу денег.

– Спа… спасибо.

– Да не за что. Уже утро, кстати. Мы с Федей переночевали в коридоре. Зато бесплатно.

– Угу. На кровати сегодня, получается, спал только я. – Укоризненно смотрю на гоблина. Тот начинает всхлипывать громче, из глаз льются буквально крокодильи слезы. – Ты вообще в курсе, что с друзьями надо делиться? – пытаюсь хоть на миг прервать соленый водопад.

– А мы… друзья? – Гоблин ошарашенно поднимает огромные уши и широко раскрывает глаза.

– Я про него, – тыкаю пальцем в кривящегося Аида. – Ты вот с ним не поделился. Какой же ты друг?

– Но он бы все неправильно потратил, – приводят мне веский аргумент.

Закрываю глаза и вздыхаю.

Позже ко мне подходит симпатичная медсестра и велит выметаться и больше не симулировать. Приходится надевать все еще пахнущую гарью одежду и выходить из больницы на главную улицу города. Который, к слову, я уже начинаю недолюбливать.

– Итак. Ночь перекантовались. Куда теперь? – бодро смотрю на светлого.

– Ты хотел мне рассказать, как найти гоблинов.

– Ах да. Тогда предлагаю зайти в таверну и перекусить.

– Федя хочет кушать, и Федя… всех накормит.

Недоверчиво смотрю на «друга».

– Да-а?

Ушастый кивает и протягивает мне вымазанную чем-то лапу.

– Давай дружить?

Меня передергивает.

– Э-э… боюсь, Аиду это не понравится.

Федя растерянно смотрит на светлого.

– Да. Умру от расстройства! – бурчит тот и направляется к виднеющейся невдалеке вывеске с изображением танцующих сосиски и кувшина.

– Федя будет любить обоих. Не надо ссориться!

Иду следом, соображая, что именно сейчас стоит спеть, чтобы нас накормили. В неожиданную щедрость гоблина я не верю ни на йоту.

И правильно делаю, что не верю. Себе Федор набирает всего и сразу. А нам с Аидом достаются хлеб, черствый сыр и самое дешевое пиво. Но, кажется, этот ушастый и впрямь верит, что мы должны быть счастливы. Еще и сапог ни на секунду не отпускает, жлоб! Что б я еще хоть раз послал его собирать деньги!

В животе тоскливо урчит, а запах запеченных овощей буквально бьет в голову, заставляя сглатывать обильную слюну.

– Дамы и господа! – залезаю на стол. – Я – бард! Известный под именем Эзофториус. Мое имя гремит как на этом, так и на соседних материках. Мои баллады переходят из уст в уста, мое лицо вскоре будет вычеканено на золотых монетах!

Народ веселится. В мою сторону кидают остроты и шутки, которые всем кажутся страшно смешными. Терплю, пережидая шквал эмоций.

– Господа! Нет ли у кого-нибудь здесь гитары?

– У меня есть! – Из кухни выходит повар, протирающий тесак краем забрызганного кровью фартука. Радостно ему улыбаюсь и, спрыгнув со стола, иду навстречу. – Но ежели ты просто решил не платить за еду – можешь начинать мыть посуду прямо сейчас. Для таких, как ты, я всегда найду работу на кухне.

– О, я в этом не сомневаюсь. Но может, ты дашь мне шанс? А посетители сами оценят мой талант. И если большинство скажет, что мне самое место на кухне… что ж, именно туда я и пойду.

Народу это нравится, и меня шумно поддерживают. Аид молча откидывается на стену и продолжает грызть крыло птицы, которое сумел стащить у Феди. Ему явно все равно – гоблин слишком вымотал его за последние дни.

– Ну что ж, держи. А ежели твоя песня проймет и меня – подарю гитару! Да еще и накормлю от пуза! Но если нет…

– Понял, понял. Мою посуду.

Повар широко и довольно улыбается. А так как он больше меня раза в три – эта улыбка ничего хорошего мне не предвещает.

…Фтор не устает меня поражать. Еще вчера я тащил его на себе едва живого, а уже сегодня он снова готов петь. Ожоги пока не сошли, его лихорадит, и тем не менее он прыгает по столу и заводит это быдло в таверне. Мм. Мясо тут, кстати, неплохо готовят. Еще бы деньги у гоблина отобрать…

Гм. Опять темный ставит стул на стол. Интересно, это у него фишка такая? Если Фтор опять будет петь о цветочках, нас ждут большие неприятности. Как пить дать.

Его последнее творение, которое я слышал в больнице, просто потрясало воображение… Как же там было? Ах да.

Или вот еще:

Дальше я не слушал – не смог. О, Фтор настраивает гитару и готовится петь.

Отпиваю из кубка и намечаю пути для отступления. Если что – бежать придется быстро.

Тихий звон струн, опущенная голова, прикрытые длинными, темными ресницами глаза и полуулыбка на тонких губах…

Странно, но разговоры прекращаются сами собой, как только он берет первый аккорд. Кажется, все и впрямь ждут чего-то особенного. Тем более что темный эльф, решивший стать бардом, – это само по себе чудо.

Струны медленно замирают, оставляют легкое послевкусие последних нот и дрожь в груди.

Вокруг – тишина. Полная и абсолютная. Поворачиваю голову. Повар сидит на лавке рядом с троллем и смотрит на моего приятеля.

На этот раз голос Фтора не просто завораживает, он проникает внутрь, достает до самого сердца и заставляет души резонировать вместе с теми образами, которые рождает песня.

Он словно… превращается в другое, непонятное существо, которое изменяет реальность и показывает картины пустого заброшенного города, по улицам которого гуляют только ветер и перекати-поле. И у него это получается. Хотя как – не может понять никто.

– Хорошо. Я слово сдержу. Еда за мой счет. Ешьте сколько влезет, да и… а исполни-ка еще что-нибудь, парень. Уж больно хорошо поешь.

Фтор улыбается, обнажает белые клыки и прижимает уши к голове. После чего снова бьет по струнам.

Я пою все песни, которые исполнял ранее. Народ веселится, я чуть не срываю голос, а Аид до позднего вечера так и не говорит ни слова. Зато ест немало. Ну и пусть. Тем более что ночлег нам тоже предоставляют бесплатно. А еще трактирщик говорит, что готов меня нанять недели на две в качестве барда. Как раз скоро в порт войдут корабли, и город откроет северные ворота. Купцы привезут новые товары, оживет торговля, улицы наводнятся шелками, оружием, украшениями и деньгами. Так что таверна, в которой есть поющий темный эльф, наверняка будет пользоваться бешеным спросом. Соглашаюсь работать за серебрушку в сутки плюс ночлег и еда. Едва не довожу хозяина до инфаркта, а повара до суицида. Но в итоге все успокаиваются, я убираю клинки в ножны, и мы решаем, что серебрушка – не такие уж большие деньги.

Так что заваливаюсь в свою комнату, развожу огонь в камине, радостно падаю в кровать и даже не морщусь, когда под боком устраивается гоблин, которому стоит помыться.

Аид садится на край кровати и выжидательно смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю сонно. – Все остальное завтра. Сейчас я хочу только спать, чего и тебе советую, поспи часок-другой. Тут есть вторая кровать, так что отвали.

– Ты обещал.

– Потерпи. Никуда твои гоблины не убегут.

– Гоблины? – Федя удивленно поднимает голову.

– Угу.

– Семья? – спрашивает недоверчиво.

– Семья. Но все завтра, а сейчас я спа-а…

Мне залезают на грудь, и даже с закрытыми глазами я чувствую его проникновенный взгляд. И тут я понимаю: спать – это небезопасно для моей жизни. Вот ведь подстава!

До трех утра рисую карту, подписываю реки, деревни, огороды, кусты. Каждый раз мне заявляют, что ничего не поняли и просят объяснить снова… Аид в итоге наглеет вконец и называет мое творчество каракулями недоросля. Я не выдерживаю и лезу в драку. Побитый, но все такой же гордый, Аид садится за стол и кладет передо мною новый чистый лист.

– Рисуй заново.

Фыркаю и отворачиваюсь.

– И слезай со стола. Ваши пятые точки не оставляют никакого простора для воображения.

– Не понял?

– Лист помнешь!

Скрипнув зубами, спрыгиваю, пододвигаю ногой табуретку и снова склоняюсь над листом бумаги.

– Вот! Это – река. Ясно?

– Почему квадратная?

– Она не квадратная, просто так загибается. Примерно.

– Ладно. Река.

– Это – лес.

– Скорее, щетина.

– Убью.

– Уже. Своим творчеством. Ладно, что дальше?

– Гр-р-р-р…

– Не рычи, поверь, быстрее от этого я от тебя не отстану.

– А мы сразу пойдем искать семью Феди? – сонно интересуется гоблин и зевает.

– Да, только убери ногу с листа, – зло отвечает Аид.

– Только без меня! – на всякий случай говорю громко и четко. – У меня тут контракт, работа, слушатели, гастроли.

– Тебя что-то заносит, – сообщает Аид скептически. – И вообще, темно уже. Где свеча?

– Ты ее на пол уронил.

– Ну извини!

– Не извиню! Где эти троллевы спички?

– У Феди.

– Дай сюда! – говорим хором.

Так, спокойно. Надо успокоиться. Вдох, вы-ыдох. Вдох.

– Ну и какого хрена ты смотришь на меня, как на клопа с претензиями? – скриплю клыками и стараюсь сдерживаться из последних сил.

– Ты очень точно сейчас себя описал. Ладно. Считай, что я пережил щетину леса и квадрат реки. Что дальше?

– Горы.

– И почему, интересно, я не удивлен?

– Теперь-то что не так?!

– Они у тебя как грудь у девушки. Нежные, овальные и с пипочками.

Все. Я его точно убью!

– Это так и есть! Они такой формы! А это – холмы!

– Представляю, как я буду демонстрировать рисунок крестьянам, прося показать, где именно находится волосатая грудь.

– Это лес! В горах он тоже есть.

– Меня повесят на ближайшем дереве как извращенца.

– Вот тут, у основания гор – пещера! В бору!

– О нет, мои глаза!

– Я смотрю, к тебе вернулось хорошее настроение. – Я уже на грани нервного срыва.

– Ну да. Я понял: не все в моей жизни было так уж плохо. У тебя детство еще покруче моего.

– Ты мое детство не трогай!

– Ой, а Федя знает, где это.

Тяжело дышим, хватаем друг друга за грудки и застываем у стола. У меня на руках и лице – чернила, в кулаке зажато сломанное перо. Аид довольно скалится и щурит заплывающие от синяков глаза. Переводим взгляды на гоблина, с восторгом изучающего измятый кусок бумаги.

– Я помню, помню! Это недалеко. Три дня пути! Я помню!

– Вот, – отпускаю эльфа. И на всякий случай отхожу к постели. – А ты говорил – непонятно. Даже гоблин понял!

– Он там был, вот и догадался с двадцатой попытки.

– Вот бери его и вали туда, раз такой умный.

– И уйду! Но чтобы ты через неделю был тут, понял?

– Зачем это? – выгибаю дугой бровь.

– Ты от меня так просто не отделаешься, – с ангельским видом сообщает эта сволота.

– Так мы еще вернемся? – наивно уточняет гоблин со стола.

– Нет! – Это рявкаем мы оба.

А потом я снова рисую, поясняя маршрут. Аид тащит снизу еду и вино, которое повар отдает с видом мученика. А гоблин засыпает прямо на столе, перетащив перед этим на него подушку. Ну еще бы. Ведь на столе стоят еда и вино.

Просыпаемся только к полудню, и я тут же вызываюсь проводить обоих до ворот. Аид, впечатленный моей услужливостью, долго щупает мне лоб. Я героически сдерживаюсь и не добавляю ему синяков. А в три часа дня уже машу рукой двум маленьким фигуркам, вышедшим за ворота города и пустившимся в долгое и, надеюсь, опасное путешествие за дружбой.

Все. Свобода! Наконец-то, наконец-то я – одинокий бард, бросающий вызов миру.

Ура-а-а!

Насвистывая себе под нос ненавязчивый мотивчик, я разворачиваюсь и, сунув руки в карманы куртки, отправляюсь гулять по городу, разглядывая при этом витрины магазинов и прикидывая, как именно проведу ближайшие пять дней.

 

Глава 18

Жизнь прекрасна!

Я молод, красив, одинок и талантлив. И у меня нет никаких обязательств ни перед родными, ни перед работодателем, ни перед кем! Что хочу, то и творю. Куда хочу, туда и иду. Проходящие мимо существа с их серыми лицами, серой одеждой и тоской в глазах вызывают лишь смех и желание подразнить.

Что у тебя? Обхамил продавец? А ты ему его же товаром в лицо запустить не пробовал?

Избей рыбака его же рыбой и запусти тортом в нос пекарю, а не бреди уныло домой, то и дело огрызаясь на окружающих.

А у тебя что? Ограбили?! Так пойди, купи арбалет, найди этих гадов да расстреляй их в упор в мягкое место. Пусть они сесть не смогут до конца жизни!

Изменила жена? Прекрасно! Вот пусть он теперь с ней и мучается. А чтобы им было весело – обоих вынимай из постели и гони на улицу пинком под зад в чем мать родила! Пущай валят на все четыре. Поверь, «он» просто еще не в курсе, какое «сокровище» заполучил.

Гхыр, меня аж распирает. Надо срочно что-то сделать, куда-то пойти, залезть, спеть!

Короче, я иду жить.

За последние три часа я:

1. Нахожу в городе район, где живут гномы, и полчаса ору частушки в их адрес. Те сначала злятся молча, потом начинают кидаться острыми предметами. Все заканчивается красивой погоней со мной во главе. Эх, как я зажег! Горожане улыбаются вслед, наслаждаясь зрелищем.

2. Удираю я долго и красиво. Успеваю посетить трактир, женскую баню и публичный дом. Что интересно, погоня разносит все три заведения в щепки. Визги женщин и звон металла оглушают. Я каждый раз красиво выпрыгиваю из окон за секунду до того, как руки стража или гнома смыкаются на моей шее.

3. Забегаю в «обитель скорби», умоляю жрецов укрыть раскаявшееся чадо. Ворвавшуюся следом толпу останавливают мрачные физиономии жрецов и еще более мрачные мины темных эльфов, как раз зашедших помолиться. Сородичи уточняют – кто меня так отделал? Щупаю ирокез и, радуясь тому, что лак и косметика давно исчезли, тыкаю пальцем в сторону «нечестивцев». Эльфы идут мстить. Я – линяю.

4. Напиваюсь в таверне, пою срамные песни, а после засыпаю под столом.

5. Просыпаюсь на улице, в корыте. Свиньи, которые всю жизнь из этого корыта ели, мрачно рассматривают мою персону. Молча удаляюсь.

6. Отхожу в туалете.

7. Обнаруживаю, что меня ограбили. Возвращаюсь в таверну и продолжаю петь. Меня пытаются прервать (вежливо и не очень), указывают на дверь, хотят убить. Но я непоколебим. Я ору частушки про гномов до последнего.

8. Ночью направляюсь туда, где меня ждут постель и еда, и вижу группу побитых стражников, возвращающихся в отделение. На них страшно смотреть. Эльфы особо их не калечили – просто срезали все волосы и одежду. Плюс наставили немало синяков. Увидев меня, ребята останавливаются и пронзают виновника своего несчастья взглядами. Я сплевываю, засовываю руки в карманы куртки и прохожу мимо. И меня не трогают! Но! Тихо обещают засадить в карцер пожизненно. Ну-ну. Вы меня сначала поймайте.

Ну и в итоге, сидя на чистой кровати в другом номере, с огромным количеством еды и в полном одиночестве… я… счастлив. Ибо всего за один день заставил этот город разглядеть и запомнить меня на века. Что может быть лучше? Слава – она такая. Пьянит.

И все бы ничего, но в трактир заявляются темные эльфы (те самые, которые отстояли мою честь) и, завалившись в комнату, спрашивают: кто я и какого гхыра тут делаю.

Врать бесполезно, и я все выкладываю как есть.

Теперь болею. У меня много переломов, я лысый, выбиты три передних зуба. Лежу в больнице. Справа и слева от меня укладывают гномов. Мне улыбаются и показывают кулаки.

Н-да, как же это все-таки нелегко: быть не таким, как все.

Четыре дня провожу в больнице. Еще два – отрабатываю свое лечение: мою полы, помогаю лекарям – бегаю с поручениями. Можно сказать, что люди впервые видят темного эльфа с половой тряпкой в руках, на карачках в коридоре. А что делать – жизнь такая. Стою вот сейчас со шваброй наперевес и смотрю из окна на закат. Вода в ведре – грязнее не придумаешь. Руки ноют, так как вымыл два этажа. Еще и в животе урчит от голода. Человек на моем месте точно умер бы от недоедания.

– Привет, Фтор!

Смотрю на симпатичную медсестру, которая машет мне рукой. Всегда немного воздушная, накрахмаленная и бойкая, она так и не становится моей музой (ну не тянет меня посвящать стихи человеческой девушке!). А вот в палате номер десять лежит особа, которой я рискнул спеть уже три сонета. Но все три раза был отвергнут: то ею самой, то ее мужем.

– Привет! Ты получил мою записку? Я ее оставила на столике у охранника. Он обещал передать.

– Ага, – уныло возюкаю тряпкой по полу, понимая, что снова придется отбиваться от ухаживаний. И что она во мне нашла? Лысый, беззубый… Нет, я, конечно, красавчик, куда деваться. Но не человек ведь. Странная она.

– Вот! Это моя зарплата. Только что выдали. Пойдешь со мной в таверну?

Желудок громко рычит в полную силу, сдает меня с потрохами.

– Кхм… – Смущенно смотрю в окно. – Ладно. Только тебе придется подождать. Мне еще ведро надо вынести и отметиться у завхоза.

– Ага! Тебе помочь?

Сую ей в руки ведро и иду искать лекаря, исполняющего по совместительству обязанности завхоза. Этот гад небось опять в палате у рыжей пациентки ошивается. И что он в ней нашел? У темных эльфов большая грудь и длинные волосы, к примеру, считаются почти уродством. Да и в бою мешает страшно: грудь прыгает, смещая центр тяжести, а волосы цепляются за все подряд. Плюс высокий рост. Да это почти катастрофа для бойца. Как уворачиваться, если длина ног зашкаливает за все мыслимые пределы? Нет уж. Мой идеал: невысокая, стройная, с короткой стрижкой и юркая… Жаль, рыжая муза не подходит под эти стандарты. Распахиваю дверь палаты и слышу двойной вопль. Вы бы хоть запереться догадались, ребята, и прикрылись бы чем-нибудь.

Завхоз размазывает меня по стене и унижает во всех смыслах этого слова. Стою, сжимая кулаки и жалея о том, что не могу ответить физическим насилием и банальным мордобоем. А все потому, что гномы и стража пожаловались в Совет старейшин города, и теперь меня «вздернут на виселице, если я еще раз…», и т. д. и т. п. А самое обидное: темные эльфы пообещали присмотреть, чтобы я не сбежал из города, пока старейшины рассматривают дело и решают: наказывать меня или не стоит. Эльфам это не сложно. Все равно им здесь гостить до начала торгов: когда караваны, груженные заморскими товарами, пройдут через город и пойдут дальше на материк.

Вывод: я снова вляпался. А потому стою, молчу и слушаю вопли человека.

– Значит, так. Я хотел уже сегодня отправить тебя на все четыре стороны, но ты меня вынудил! Ты… ты ведешь себя вызывающе! Так что еще неделя исправительных работ на благо общества только пойдет тебе на пользу!

Убил бы.

– Хорошо. – Поднимаю голову и смотрю в глаза толстяку. – В таком случае, я успею насладиться завтрашним представлением.

– Каким представлением? – интересуется он, все еще задыхаясь от злости.

– Ну как же. К рыжей пациентке придет муж. А я расскажу пикантную историю из ее жизни вне стен родного дома. Особенно интересна будет глава о личном участии завхоза в проводимом лечении. Уверен, он это оценит по достоинству.

Мужик сглатывает, вены на его шее вздуваются. Я понимаю, что меня сейчас придушат.

Острые уши нервно шевелятся, а ноги сами собой встают в боевую стойку. Но… завхоз недаром занимает свой пост вот уже тридцать лет, потому в себя приходит довольно быстро и драться не лезет. Это пра-авильно. Даже и не знаю, как бы я завтра объяснял, за что сломал ему руки.

– Тебе никто не поверит.

– Ой ли? Все знают, что темные эльфы не врут по пустякам. Просто иногда недоговаривают, – улыбаюсь как можно шире. И плевать, что нет передних зубов.

Все! Я свободен! Эх, еще бы денег раздобыть, и вообще, не жизнь пойдет, а сказка.

А на ступенях клиники меня ждет та самая медсестричка. Розововолосая, с огромными карими глазами и смущенной улыбкой – сегодня она кажется мне почти симпатичной. Грудь бы ей только поменьше да ноги покороче. А то на голову выше меня, гхыр.

– Привет. Ты уже освободился?

– Да, – говорю гордо.

– Отлично! Пойдем в таверну?

– Пошли. Тем более что есть повод выпить.

– Правда? – Перед моим носом возникает ее сосредоточенная мордашка. Пытаюсь отцепить ее руки от своей куртки и не сломать ей пальцы. Этой девушке кто-нибудь когда-нибудь объяснял, что нельзя вот так резко входить в зону комфорта темного эльфа? Можно ведь и без головы остаться. – Какой? Рассказывай!

– Ну… завхоз оказался настолько добр, что решил освободить меня от работ пораньше. Так что это мой последний день в больнице.

Мне кажется, или в ее глазах появляется грусть? Да нет. С чего бы? Из-за меня в больнице частенько бывает шумно и все встает с ног на голову.

– А из города… из города ты не уедешь?

Так, опять она меня хватает. Ну что за девчонка? Отстраняюсь, нервно улыбаюсь и киваю на всякий случай.

– Отлично! Тогда мы еще успеем погулять вдвоем.

– Погулять? Но…

– Да! Именно! Вечером, ты согласен? Ведь вечером этот город выглядит по-особенному.

– Э-э… мм… не знаю.

– Тогда договорились! Ну же, пошли.

Она хватает меня за руку и тащит вперед с таким энтузиазмом, что становится страшно. Я… меня еще никто за руку не хватал. К тому же прикосновения других существ я всю жизнь расценивал только с точки зрения угрозы: либо на тебя нападают, либо ты нападаешь – другого не дано. А тут вот так просто – берет за руку и тащит. И ведь иду, сам не понимая куда, и главное – зачем.

– …Э-э… мм… Таичи.

– А?

– А ты уверена… что именно в эту таверну хотела зайти?

Вывеска над входом гласит: «Гномий приют». У меня внутри словно кто-то поджигает запал динамита. Очень хочется смыться.

– Да, а что? Да ты не волнуйся, это самое мирное место во всем городе. К тому же меня здесь все любят и никто и пальцем не тронет. Гномы вообще равнодушны к человеческим девушкам. Да и я многих помогала лечить, вот они и привязались ко мне. Точнее… не выгоняют и даже улыбаются иногда.

Она едва заметно краснеет и рывком открывает дверь таверны, затаскивая меня за собой. Все. Мне хана.

Стою, оглядываюсь, натянуто улыбаюсь. В мою сторону оборачивается вся таверна. Не разом, конечно, постепенно. Но оборачивается. Сначала гномы приветливо улыбаются или хмурятся при виде Таичи, а потом замечают меня. И улыбки на их лицах гаснут одна за другой.

Кто-то хватается за рукоять топора.

– Знаешь… я не голоден.

Но уйти мне не дают.

– Не говори чепухи. Дядя Обух, дядя Обух! Нам, пожалуйста, две порции свиной вырезки, картошку и вина побольше! Мы отмечаем его выздоровление!

Дядя Обух с костылем в правой руке и топором в левой широко мне улыбается. Кажется, его я бил с особой жестокостью, а в итоге еще и пел частушки про гномов над телом павшего… при большом стечении народа.

– Как скажешь… милая.

Делаю шаг назад и утыкаюсь поясницей в чье-то брюхо.

– Дядя Обух, ребята, а чего это вы все такие напряженные? Вы знаете Фтора? – интересуется Таичи и улыбается.

На плечо мне ложится большая волосатая рука.

– А как же. И даже очень хорошо.

Опускаю голову и прижимаю уши к голове. Что ж, кажется, здесь и закончится мой путь к вершинам славы.

 

Глава 19

Прикладываю пальцы к струнам, обрываю мелодию. Я только что исполнил балладу о гноме, который ушел на войну, сверг великана, победил дракона и спас весь мир! После чего умер. Его похоронил небольшой отряд эльфов. А через сорок лет все забыли павшего героя и оставили потомкам лишь холмик, надгробие и цветочки. Вряд ли я смогу повторить такое еще раз, но это нечто! Я впервые сочинил настолько сильный экспромт, да еще и в стрессовой ситуации.

Сижу около барной стойки. В руках нечто, лишь отдаленно напоминающее гитару, а вокруг – застывшие лица гномов. У троих из них на щеках – скупые мужские слезы.

Таичи хлюпает вовсю, вытирает слезы платочком и пытается улыбаться. А мне… так приятно. И потому, что понравилось слушателям, и потому, что выжил. Я ведь, когда гномы меня окружили и начали засучивать рукава, сразу представил себе всю свою дальнейшую жизнь… все пять минут. А потом ни с того ни с сего начал петь. Во весь голос и с такой внутренней силой, что целых пять минут стояла гробовая тишина. Потом – народу стало любопытно, дальше – интересно. Ну а потом я сел на стул, стоящий около барной стойки, и пел, пел, пел…

Так, все. Пора смываться.

Смыться не удалось. Сижу за столом, поглощаю шикарный ужин, состоящий из запеченного картофеля и салата из овощей, запиваю все это вином и еще успеваю коситься на булочки, которые исходят паром. Растроганный повар говорит, что все это за счет заведения. Гномы шушукаются в стороне – записывают балладу по памяти. Ну удачи им. Я на такой подвиг сейчас не способен.

– Великий бард, а того гнома случаем не Тор звали?

– А? – пытаюсь проглотить все, что успел напихать в рот. Подавившись, запиваю вином, киваю в ответ.

Лица гномов светлеют, и они шушукаются с удвоенной силой. Ну и хорошо. Я даже рад, что им есть чем заняться.

– Ты просто великолепен, Фтор. Я сразу поняла, что ты очень талантлив.

Широко улыбаюсь, не спорю с Таичи. Да и приятно, когда кто-то вот так открыто тобой восхищается, чувствуешь себя чуть ли не всемогущим и очень крутым.

– А можешь спеть что-нибудь про любовь?

Давлюсь салатом. Я так и знал.

– Э-э… мм… Таичи.

– Да?

Ее глаза становятся еще ярче? У меня такое ощущение, что в них зажгли какой-то огонек. Нехороший такой.

– Понимаешь…

– Да?

– Я… я не готов!

Тишина. На меня смотрит полтаверны.

– Фтор? – прерывает девушка тишину.

– А?

– К чему не готов?

– Ну… к романтическим отношениям… с тобой.

Глядим друг на друга. У Таичи между бровями образуются две глубокие складочки. Ерзаю на лавке, опасаясь, как бы девушка не расплакалась. Мало ли, гномы решат, что я ее обидел, а на еще одну героическую балладу меня не хватит.

Смех, раздавшийся в таверне, удивляет. А увидев, что смеется Таичи, да еще и так весело, я и вовсе выпал в осадок.

– Я что-то не то сказал?

– О нет, Фтор. Прости, пожалуйста, но… романтические отношения. – Она хохочет так, что мне остается только удивленно хлопать глазами. Наверное, глупо выгляжу. Но я решительно ничего не понимаю, а чего она тогда за мной бегала и кормила за свой счет? Еще и эти прогулки по ночам… – Прости, прости. – Таичи сидит раскрасневшаяся, со слезами от смеха на щеках. Я и сам зачем-то улыбаюсь в ответ. Ну что тут скажешь, все равно это лучше, чем обида. – Просто, понимаешь, мама мне рассказывала, что темные эльфы женятся только на своих эльфийках, а людей считают страшными и непривлекательными.

– А-а… – Все еще ничего не понимаю.

– Ага. Так что я не рассматривала тебя как ухажера. Хоть ты и милый, да и ушками шевелишь забавно… просто прелесть.

Это как-то даже обидно.

– Да и потом. Ты так смешно моешь полы… Ой, не могу! – И она снова смеется, видимо вспомнив мои мучения с тряпкой, шваброй и ведром.

– Это да… – вздыхаю я. – Получается, ты со мной общаешься только потому, что я смешной?

– Да нет же! Просто с тобой комфортно. Не надо напрягаться и строить из себя невесть что. Ты мне нравишься, Фтор, но как друг, а не как возлюбленный.

Краснею. Хорошо, что из-за цвета кожи этого не видно.

– А-а… ясно. Ну ладно. Я только рад.

Ага. И ничего я не рад. Почему-то. Ну и ладно.

– Точно не обижаешься?

– Точно, – буркаю я и продолжаю уплетать салат. О, а ведь настала очередь булочек! Отлично.

Я сейчас лопну. Сижу, привалившись спиной к стене, и поглаживаю себя по животу. Жизнь – прекрасна. Я так считаю.

В руки что-то суют. Какие-то листы бумаги с каракулями. Просят проверить.

Изучаю корявые гномьи иероглифы, ничего не понимая.

– Это что?

– Баллада, – широко улыбается рыжий гном. – Мы тут с ребятами записали, как запомнили, да только боимся, не забыли ли чего. Все же великая вещь. Небось годами сочинял. Помнится, наш сказитель балладу о великой битве десять лет сочинял, а потом помер.

Стараюсь сесть прямо, напускаю на себя торжественный и умный вид. Желудок сыто переваривает подношение, плавает в океане блаженства.

– Восемь лет! – Вижу благоговение в глазах народа. – Восемь долгих лет я сочинял ее. Но спел только сейчас. И только вам.

– Спасибо. – Гномы кланяются мне едва ли не до земли.

Я сейчас лопну от гордости.

– Итак. Читайте. Ибо я не понимаю, что здесь написано.

– Э-э… мм, а можно сесть рядом?

Киваю, мягко улыбаюсь и сохраняю вид старца, познавшего все, что только хотел познать. Итак…

Идиоты!!!

Они вообще в курсе того, что такое рифма?!

Я три часа сижу с этими охламонами, переписывая балладу начисто. И если пел я ее полчаса, то пишем мы гораздо дольше. Прогулку с Таичи по городу снова приходится отложить. Но девушка не возражает, активно участвует в процессе и помогает рифмовать.

Да, кстати, ненавижу гномьи руны: гхыр поймешь, какая загогулина что означает.

 

Глава 20

Утро, солнце. Птичка орет над головой в клетке, раскачивая ее из стороны в сторону. Где это я?

Медленно сажусь и оглядываюсь. Провожу рукой по голове и с отвращением нащупываю ежик колючих волос.

– Ты проснулся?

Голос доносится из-за двери. Таичи?!

– Да.

– Отлично! Тогда выходи: будем завтракать.

Так, а где моя одежда? Ох и ни гхыра себе. Мало того что я не помню, как и где оказался, так еще и не знаю, как разделся и куда дел штаны. Мрак! Отец бы меня убил.

А, вот они. Теперь рубашка… рубашка. Рубашка!!!

Стою на кухне: полуголый и крайне злой. Таичи как раз разливает чай. Заметив меня, она поднимает голову и округляет глаза.

– Вау. Я предполагала, что без одежды ты будешь хорош, но чтобы настолько… Знаешь, пожалуй, я заберу назад свои слова насчет любовных отношений.

Мне не нравятся ни ее тон, ни эта улыбочка.

– Куда ты дела мою рубашку?!

– Фтор, не злись. Хотя нет, злись. Твои ушки так забавно при этом шевелятся. Можно потрогать?

– Таичи!

– Да ладно тебе. Я медсестра. Можно подумать, я никогда не видела мужское тело. И уж тем более тело мальчишки, пусть даже и такого хорошенького. Садись уже. Я постирала твою рубашку, она сушится за окном.

– Что? Постирала? Гр-р-р…

– Тебе чай с сахаром или без?

Сажусь за стол и угрюмо на нее смотрю. Вот ведь… раскомандовалась. И кто ее вообще просил? Моя рубашка. Хочу – стираю, хочу – не стираю.

– Это ты вчера меня раздела?

– Ага. Ты так напился в таверне, что я тебя сюда чуть ли не на себе притащила. Вы с гномами до позднего вечера отмечали рождение великой баллады о Торе.

– Спасибо.

– Не за что.

Хм, а готовит она неплохо. Я бы даже сказал – вкусно.

– Ну как?

– Ум, мням.

– Добавки? – спрашивает, умиленно следя за тем, как я поглощаю суп.

– Да.