Глава 1

Одиночество… хорошая вещь. И порой его так не хватает. В мирской суете постепенно словно теряешь что-то ценное и единственно важное внутри себя. Что-то, что нужно изучать, развивать, беречь и защищать. Светлые сказали бы – душу, а я думаю – зверя. Того, который затаился в глубине души и нервно дергает хвостом, когда кто-то вновь лезет в личное пространство, нарушая душевный покой и границы территории. Этот зверь у каждого свой. У кого-то это шакал, у кого-то это птица – и так далее. Светлые эльфы и вовсе похожи на единорогов, вышедших из леса и ошалевших от несовершенства окружающего мира. А мы… Давно известно, что в душе каждого темного эльфа живет хищник – вечно голодный, жадный до свободы и не доверяющий никому и никогда. Его нельзя приручить, подчинить, сломать. Единственно возможный способ – быть с ним на равных, подпустить на расстояние удара, открыться… и только тогда он будет выбирать: довериться или нет. Н-да.

Тишина бьет по ушам, обтекает с обеих сторон и «замыкается» на крыше здания. Сижу на самом краю, опираюсь спиной о камень и изучаю город, раскинувшийся под ногами, точнее, ту его часть, которую гномы когда-то выдолбили в горе в форме огромной перевернутой чаши. Чашу не сразу заметишь: она наполнена небольшими улочками, многоэтажными каменными зданиями и витыми колоннами, настолько хрупкими и тонкими, что становится непонятно – как именно они поддерживают каменный свод нависающей горы.

Здесь спокойно, тихо. Сонную тьму разрезает лишь редкий свет магофонарей, отражающийся в осколках кристаллов, усыпавших каменный свод. Ночью они играют роль маленьких звезд, освещающих улицы мертвенно синим светом. А днем солнечные лучи, пойманные в ловушку целой сети пронизывающих гору ходов, отражаются от них и, помноженные тысячекратно, изливаются теплым желтым потоком на спешащих по своим делам горожан. Красиво и странно, словно небо в огне. Но мне нравится. Я даже планирую задержаться здесь подольше…

Ну а сейчас вокруг царит прохладная ночь. А еще здесь довольно темно. И холодно.

Застегиваю куртку и натягиваю капюшон, пряча чувствительные уши. Аид, должно быть, уже вернулся из своего похода и ищет меня. Этот упрямец упорно не хочет понимать, что я не слишком-то рад его компании, и верит в то, что я изменю свое решение… Хм, ну и пусть ищет. Я не собираюсь и дальше путешествовать вместе с ним. Как бы то ни было, но мы, темные эльфы, по сути своей одиночки. Холодные, отстраненные, вечно себе на уме. Мои сородичи не доверяют никому и ничему – только своим, да и то не всегда. Слишком свежи еще воспоминания о том времени, когда наш род был загнан в пещеры и похоронен там на сотни лет без права покидать каменные стены. Мы только недавно начали выходить на поверхность… А потому надо быть крайне осторожными.

На голову падает что-то маленькое и острое. Нащупав кристалл, зажимаю его между большим и указательным пальцами. Местные говорят, что найти кристалл – к удаче, а еще это знак грядущих перемен. Вот только перемен в моей жизни и не хватает. Ну да ладно. И, кстати, даже за такой небольшой осколок можно выручить немалые деньги.

Встаю и, потягиваясь, бросаю последний взгляд на город. Тихий, спокойный. Так что можно просто стоять и любоваться, изучая каменные арки, изящные колонны и высокую витую башню, расположенную в центре пещеры, стены которой полностью созданы из огромных блоков отполированного черного мрамора. Башня, которая просто не может не заинтересовать. Шевелю ушами, усмехаюсь и оцениваю расстояние, разделяющее нас. Сегодня я хочу подойти и исследовать башню вблизи. Вряд ли удастся незаметно пробраться внутрь. Но я неплохо взбираюсь по стенам, так что, возможно, сумею подняться на самый пик. Уверен, что зрелище, которое откроется мне с такой высоты, будет поистине незабываемым.

Гм. А вблизи башня еще загадочнее, чем издали. На каждом ее камне вырезаны вручную сцены из храмовых книг. А так как сама башня черная, то и сцены соответственно изображают монстров, чудищ, пожираемых существ и молнии, которые сверкают цепочками крошечных кристаллов. Красиво… Даже я понимаю, что это – искусство. Думаю, нашим бы такое понравилось. Надо будет потом разыскать скульптора и «вежливо» попросить съездить со мной в наши горы. Пущай оформляет все в таком стиле. Будет родне подарок, а у меня появится повод погостить.

…Странно, я думал, что это мрамор, но это что-то другое. Камень прямо на глазах «затягивается» в тех местах, где я его царапаю каблуками сапог. Рисунки при этом остаются такими же, как и раньше. Мысль о том, что здесь навешана целая туча охранных заклинаний, пугает, но отступать не хочется. Напротив, мое любопытство разгорается до такой степени, что гхыр меня теперь отсюда кто снимет.

Смотрю вверх. Окно уже близко. Темное, небольшое, расположено примерно метрах в десяти над землей. Глядя на него, понимаю, что меня в данный момент волнуют всего два вопроса: что в этой башне спрятано и пролезет ли оно в окно.

…Есть!

Я сумел, хотя мышцы напряжены и болят, а пальцы не гнутся. Заглядываю внутрь, повиснув на руках. Узковато, но не для меня. Кстати, там темно.

Повисаю на одной руке, достаю из кармана куртки кристалл и бросаю внутрь. Освещает неплохо, так что теперь в его голубоватом свете можно разглядеть небольшую пустую комнату, в противоположную стену которой вмурована дверь. Справа – кандалы, цепи от которых впаяны в камень в метре над полом. И все. Больше ничего подозрительного не вижу.

Эх, была не была. Вытянув руки и извернувшись, влезаю внутрь, обдирая бока.

Что ж, я на месте. Стою и с интересом оглядываюсь по сторонам: заброшенная камера и удивленные насекомые – все, что здесь есть примечательного. А где же горы золота и драгоценностей?

Дверь, ведущая из комнаты, оказалась незаперта. Я выхожу в коридор, который серпантином спускается вниз, огибая при этом центральную колонну башни. В итоге – по правую сторону от меня оказывается цепь комнат (все пустые), по левую же – глухая стена.

– Н-да. Попадалово. Ну и чего это я так рьяно сюда лез-то?

Темнота скромно молчит в ответ.

Подумав, я разворачиваюсь и иду наверх. Делаю буквально пару шагов, и тут под моей ногой один из камней с тихим гулом едет вниз и вбок. Останавливаюсь, замираю. Не дышу.

А вот сейчас будет весело.

Из стен вылетают копья, сверху падает огромная плита, плиты пола едут вниз, и в довершение гремит взрыв… Вишу на трех пальцах левой руки, держусь за балку, поджимаю ноги и кашляю от дыма. Едва уворачиваюсь от плиты, но все же она задевает меня краем, и правая рука повисает плетью. Сломал… кажется. Смотрю в бездну под ногами и тихо матерюсь. Дыра подо мной – глубиной примерно в десять метров. Даже я не выжил бы. А ведь еще чуть-чуть…

Кое-как залезаю на остатки лестницы, изучаю уцелевшую часть. Теперь мне только одна дорога: наверх, так как, если идти вниз, придется слишком часто перепрыгивать через дыры в полу (они на каждом витке) и цепляться за выступы, что с моей сломанной рукой будет сделать очень и очень непросто.

Так… дверь. Это уже что-то. Я бы даже сказал, нечто. Перед глазами летают какие-то мушки, и гудит страшно. Если я сейчас потеряю сознание, то это будет самая бесславная смерть из всех, о которых я когда-либо слышал. Горожане небось уже переполошились. Грохнуло знатно.

Надо уходить отсюда, и поскорее, но со сломанной рукой это несколько проблематично.

Толкаю дверь. Заперто. Не понял? До этого все двери были открыты.

Так, кинжал, где мой кинжал? Нашел, в сапоге был. Ну-ка…

Хм, а замок-то неплохой, жаль, но кинжал – сломан. А ведь его сломать совсем непросто – гномья сталь, это вам не хухры-мухры.

Можно, конечно, попробовать выбить дверь. Гхыр, я и так едва стою на ногах.

Ну дверь я вскрыл, правда, только с третьей попытки, сломав пару стилетов.

Что бы на это сказала моя мама? Лучший взломщик нашего рода. Гхыр, как же мне плохо. Я заглядываю внутрь, мечтая о том, чтобы там оказались груды золота и бриллиантов…

Ну… золота в камере нет, драгоценные камни нигде не валяются, и вообще, кристалл осветил лишь четыре стены, вонючую кучку гнилого сена и какой-то труп в углу.

– Мое любопытство меня когда-нибудь погубит.

Сижу на полу, прислонившись спиной к косяку и закрыв глаза. Надо отдышаться и зафиксировать руку. Боль пульсирует в районе предплечья, что само по себе отвратительно. Примотать бы руку к телу какой-нибудь тряпкой. Может, с трупа снять? На нем остался какой-то балахон. Грязный, правда, и довольно вонючий, но это же ненадолго. Мне бы только до постоялого двора добраться, а там сменю.

И тишина… Странно, что я все еще не слышу криков и топота ног. Или стражу тоже задержали дыры в полу?

И тут вижу – труп шевелится.

Я замираю.

Крыса? Что здесь делать крысам? Есть-то здесь нечего.

Труп снова шевелится и кое-как садится. Выдыхаю, сообразив, что это не труп. Это существо все еще живо, я надеюсь. Вот только умертвия мне сейчас и не хватало.

– Ты кто? – Хриплый голос, словно ножом, бьет по натянутым нервам.

Раздумываю, стоит ответить или просто уйти? Хотя хуже не будет. Оно еле живое и почти вмуровано в эту стену.

– Фтор.

– Зачем пришел?

– За золотом.

Смотрит на меня. От этого взгляда мне сильно не по себе. Так же смотрел мой брат: холодно, безразлично, расчетливо. И убивал – без эмоций и по любому поводу.

– Здесь нет золота.

– Я уже догадался.

– Освободи меня.

Логично. Только вот стоит ли?

– За что тебя приковали?

– Не знаю.

– А как давно?

– Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь…

Вот это да. Тяжело. А ведь на вид существу уже явно намного больше. Как только разговаривать не разучилось?

– Ну и зачем мне тебя освобождать?

– Я дам тебе золото. Много золота.

– Если бы оно у тебя было, ты вряд ли бы здесь оказался.

– Оно у меня будет.

– Как это?

– Увидишь.

Отличные перспективы. Звучит заманчиво, вот только хлопот потом не оберешься. Башня зачарована, а он может оказаться очень сильным колдуном, обозлившимся на весь мир и сошедшим с ума за годы заточения. Еще разрушит город, устроит пару катаклизмов… а оно мне надо? Я вообще пацифист.

– Прости, нет.

– Почему?

– Не хочу.

Он молчит. Я же встаю, морщась от боли в руке, и уже почти выхожу обратно в коридор, когда меня останавливает его вопрос:

– Хочешь, вылечу твою руку?

Я заинтересованно оборачиваюсь.

В темной вонючей комнате прикованный стене изможденный узник кажется таким жалким…

– Твоя рука. Она сломана. Ты не выйдешь отсюда. Тебя поймают. – Рубленые, отрывочные предложения. Хриплый голос. Словно он заново учится говорить.

– Кто? За все время, которое я нахожусь здесь, мне не встретилось ни одного стражника. Может, и не встретится.

– Они боятся заходить в башню. Но будут ждать снаружи.

– И чего они боятся?

– Меня.

Усмехаюсь, придерживаю руку и чувствую себя героем человеческой трагедии. Я – спасатель, который не хочет спасать. Он – узник, которому надоело ждать. А вместе мы странная парочка, чьи пути случайно пересеклись.

И тем не менее мне почему-то вспоминаются слова Аида о том, что мы, барды, горазды только со стороны наблюдать, а вот лезть в гущу событий – увольте. В душе тут же отзываются обида и недовольство, а мысль как-то неожиданно идет в новом направлении.

Что ж. Может, пора показать, какие темные эльфы на самом деле…

Я все-таки ухожу. Недалеко, в соседнюю комнату – там окно. Мне нужно подумать и оценить обстановку. Снаружи… творится нечто. Куча народа: люди, гномы – все столпились вокруг башни и ждут, собственно, меня. Слышу звон оружия, гул собравшихся людей, вижу многочисленные фонари с кристаллами внутри, которые стража принесла с собой.

Так… спуститься со сломанной рукой вниз по внешней стене – не смогу. Перепрыгивать через проломы в полу на каждом витке извивающегося серпантином пола – тоже. А даже если и смогу, снаружи меня ждет горячий прием. И если я не ошибся, то в толпе мелькнула пара острых ушей… Я не пройду.

Кусаю губу, чувствую вкус крови и напряженно думаю о том, как найти выход. Может, они сами разойдутся? Или спрятаться в одну из камер? Или сдаться, на худой конец? А что? Скажу, что турист. Гулял, забрел не туда, случайно сломал дверь в камеру опасного преступника… Нет, это издевательство какое-то, а не отговорка. Вот влип-то!

Рука… если бы была цела рука, я бы сполз по стене и смешался с толпой. Уходить от погони у меня всегда получалось.

Делать нечего – вернулся.

– Ты сказал, что можешь вылечить мне руку.

Груда лохмотьев вздрагивает и поворачивается ко мне. Следует медленный кивок.

– Отлично, тогда лечи.

Подхожу ближе и встаю перед ним на колено, стараюсь предугадать малейший признак агрессии. Мышцы на спине напрягаются, уши плотно прижимаются к голове… Надеюсь, не умрет до того, как я исцелюсь.

– Я… мне требуется снять ошейник.

– Для этого мне нужны две рабочие руки.

– Если вылечу – освободишь?

– От цепей? Что ж, пусть это будет плата за услугу. Но дальше я тебе не помощник.

– Ясно. Дай мне руку.

Сжимаю зубы и сажусь на пол. Чувствую, что я об этом еще не раз пожалею.

Холодные у него руки. А ногти все обломаны и в крови. Ладони – тоже, на них заметны мелкие ранки в форме полумесяцев. Видимо, когда я ушел, он так сжал кулаки, что проткнул кожу ногтями.

Чужие пальцы ложатся на место перелома и легонько его сжимают. Терплю, наблюдаю, готов вырваться в любой момент.

Минуту ничего не происходит, слышится только надсадное дыхание узника. Потом через его пальцы идет тепло, а перелом начинает ныть сильнее.

Отворачиваюсь и закрываю глаза. Мать говорила, что наблюдать за колдовством нельзя – можно ослепнуть.

Через полчаса рука перестает болеть.

– Долго еще?

– Если бы не ошейник, все прошло бы быстрее. Я… трачу много сил, чтобы накормить и его и тебя.

– Накормить?

– Магия.

Судя по голосу, он и впрямь сильно устал.

– Надо же. – Сгибаю и разгибаю руку. – Как новенькая. Спасибо. Ну а теперь время выполнить обещанное.

Узник как-то уменьшается и гремит цепями. Пожимаю плечами, наклоняюсь и вставляю лезвие последнего оставшегося стилета в небольшую щель замка. Рывок, и вот уже металл, звякнув, падает на пол, поблескивая окрашенными каплями крови краями. Так, а теперь кандалы…

Проще не бывает. Все – он свободен.

– Ну бывай.

В штанину цепляется трясущаяся рука, покрытая нарывами и старыми шрамами. Нехило эти кандалы ему натирали.

– Возьми… меня с собой.

– Уговор был только о том, чтобы я освободил тебя от оков. Да мне и самому-то уйти теперь не так-то просто.

– Я… прошу.

Смотрю на грязное существо, сидящее у моих ног. Узника трясет то ли от холода, то ли еще от чего. К тому же он отдал много сил на мое лечение плюс просидел здесь энное количество лет и вряд ли может просто ходить.

– Что у тебя за маска?

– А?

Грязные пальцы дотрагиваются до железной пластины с прорезями для глаз и рта.

– Я… Можешь снять? Сними.

Пожав плечами, наклоняюсь и лезвием вскрываю еще один замок. Он дрожащими руками осторожно снимает маску и с ненавистью отшвыривает ее в угол. Сижу напротив, с интересом изучаю лицо с прилипшими к нему волосами.

– Подними голову.

Меня, кажется, не слышат. Он дрожит. Сидит и дрожит, уткнувшись носом в ладони. Протягиваю руки и с силой развожу его ладони в стороны. Потом – отлепляю волосы от лица, отбрасываю их назад.

В неярком свете кристалла под слоем грязи и коркой крови я с трудом могу различить светлую кожу и странной формы искристо-голубые глаза. Черты лица довольно тонкие, я бы даже сказал, вылепленные рукой мастера. И похоже, что передо мной лицо девушки… Или это все же парень?

– Ты парень?

Глаза округляются. Существо отрицательно качает головой. Так-с. Похоже, я конкретно так влип.

– Какая раса?

– Что?

– Я не могу определить твою расу. Ты не человек, не эльф и не гном. Также ты непохож ни на огра, ни на представителя какой-либо еще из рас, которые я знаю. Так кто же ты?

– Я… я не знаю. Я умею… колдовать. Меня заточили. После того как снег превратился в огни и огни улетели, меня привели сюда. С тех пор приходил только тюремщик, который раз в два дня приносил еду. И маги. – Слова явно даются ему… ей… с большим трудом, и она то и дело останавливается, подыскивая нужные. Но с каждым следующим предложением вроде бы говорит все увереннее и увереннее.

– Маги?

– Они меня изучали. Требовали сделать… странные вещи. У меня или не получалось, или наоборот – получалось слишком хорошо. Они боялись меня. Сказали, что контролировать… не могут. Силу. И оставили здесь… Я ненавижу их.

Странно. Ее лицо абсолютно спокойно, даже бесстрастно. Но при этом ее постоянно трясет, глаза горят, а голос то и дело срывается.

– И ты хочешь отомстить?

– Месть?

– Да. За то, что они с тобой сделали.

– Я… хочу быть с тобой. Навсегда.

Гм. Сижу, смотрю и ничего не понимаю. Зато ее глаза светят что два фонаря, отражающие свет кристалла. Меня трогают за лоб и щеку, ощупывают лицо, изучают, словно не доверяя зрению. Потом руки убирают.

– Я поставила печать. На тебя.

– Что?

– Отойдешь от меня больше чем… на сто метров… погибнешь. Сердце… остановится.

– Что?!!

Встаю и выхожу из камеры. Она остается сидеть там и молча глядит мне вслед.

Примерно через пятьдесят шагов в ногах появляется слабость (легкая, почти незаметная). Через семьдесят начинает болеть голова, и с каждым шагом боль только усиливается. В итоге появляется стойкое ощущение того, что внутри поселился садист, который изо всех сил бьет огромным молотком по черепу, разнося мозг. Сердце колотится, как испуганная птица в клетке – того и гляди выскочит из груди. Девяносто пять метров… Останавливаюсь и, скрипнув зубами, медленно иду назад.

Боль начинает уменьшаться.

Она сидит все в той же позе, в какой я оставил ее – прислонившись спиной к стене. Молча смотрим друг на друга. Я уже спокоен и готов к конструктивному диалогу.

– Как долго ты собираешься держать меня при себе?

– Пока… не надоешь.

Улыбаюсь, обнажаю клыки и подхожу ближе.

– Что ж, тогда я очень постараюсь надоесть тебе как можно раньше.

Мне улыбаются и протягивают руки. Сама девушка идти не может. Я оказался прав.

Посадить девчонку на спину и добежать до первого этажа, перепрыгивая через провалы в полу, оказывается не таким уж и сложным делом. Сила словно льется через край, видно, пока пленница меня лечила, слишком много влила.

– Теперь в подвал! – командует моя спутница.

Через пару минут мы спускаемся в подвал.

– Мы в подвале. Куда теперь?

– Направо.

– Э-э-э… здесь стена.

– Ломай.

– Она же каменная!

– Ломай.

Прелесть какая. Сгружаю девчонку на стол, стоящий в углу, подхожу к стене, изучаю камень, из которого она сделана. Потрогал, постучал. Как ни смотри – стена каменная, причем довольно толстая. И я скорее себе руки-ноги пообломаю, пытаясь пробить в ней дыру, чем пробью ее.

– Знаешь, либо ты мне прямо сейчас объясняешь, чего хочешь, причем так, чтобы я понял, либо мы здесь задерживаемся надолго.

Оборачиваюсь к девчонке, снимаю капюшон и вопросительно гляжу на нее.

– Так как?

– Ломай. Сейчас же. Или нас поймают. И повесят.

Она мысли мои читает, что ли? Вздохнув, разворачиваюсь и что есть силы врезаю ногой по стене. Пусть сама убедится, что это невозможно. Стена тут же рушится на каменный пол.

Стою и ошарашенно изучаю деяние ног своих.

– Возьми… меня… на руки. Торопись. Скоро войдут.

– Кто?

– Маги. Они уже тут. Открывают дверь.

– Хм, маги, говоришь.

– Да. Старейшины… города… кажется…

Подхожу к холодному металлическому столу с канавками для кровостока и упираюсь руками в края по обе стороны от тонкой невысокой фигурки девчонки. Ее взгляд – все такой же прямой и невозмутимый, хотя сейчас я в миллиметре от ее лица.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь не выходила отсюда много лет.

– Я слышу их.

Прелестно. И что мне делать? Снова поверить? Вот ведь… нашел приключения на свою голову. Уж лучше бы с гоблином подружился.

Поворачиваюсь и подхватываю девчонку под колени. Мою шею тут же обвивают тонкие руки.

– Не бойся… защищу… тебя.

Все. Аут. Сжимаю зубы и иду вперед. Нет, ну неужели я настолько жалко выгляжу, что эта чуть живая козявка, которой на вид не дашь больше пятнадцати, говорит, что будет меня защищать?!

 

Глава 2

Я полностью выдохся. Ох уж эти подземные туннели… можно было сделать их и покороче! И чуть менее путаными. А то такое ощущение, словно я бегу уже не менее ста километров.

В итоге в трактир вхожу уставшим и очень злым. А за спиной все еще сидит «она» – в моей куртке и с капюшоном, натянутым на голову.

По пути к барной стойке один из гномов щиплет меня за задницу и уточняет, что такая милая девочка, как я, делает в столь поздний час здесь? Я останавливаюсь и молча поворачиваюсь к нему. А еще через секунду гном летит из таверны через стену и падает в корыто к свиньям. Это слегка поднимает планку моего настроения и прочно убеждает остальных посетителей не приставать.

После я подхожу к стойке, делаю заказ, получаю ключ и ухожу наверх – ждать заказанную горячую ванну и ужин на двоих.

– Ну как? Нравится?

Она сидит в ванне, нисколько не смущаясь своей наготы. В данный момент этот ребенок изучает кусок мыла, предварительно выслушав короткую лекцию о том, что именно с ним надо делать.

– Эй. Я к тебе обращаюсь.

– Что… как?

И снова это диковатое выражение странных глаз. Теперь они серебряные. Но переливаются, словно те кристаллы, один из которых я принес с собой… Кстати, о кристаллах. Вынимаю тот, который нашел на крыше, и кладу на стол. Пускай подзарядится. Свеча, конечно, не самый лучший источник света. Но это все же лучше, чем ничего.

– Как вода? Не горячо?

– Нет.

А она не болтлива. Это хорошо. Плохо, что я болтлив. Но барду это свойственно. И мне к тому же нужно еще много о девчонке узнать. Но едва я открываю рот, чтобы обрушить шквал вопросов, как в дверь стучат.

– Я занят!

В дверь снова колотят, даже и не думают уходить. Встаю, сжимаю кулаки и иду открывать. Ох, сейчас кому-то не поздоровится…

А на пороге стоит Таичи и мило мне улыбается. Ага, как голодный крокодил будущему ужину. Ласково так, доверчиво.

– Привет! Куда ты пропал? Мы тебя повсюду ищем.

– Кто это мы?

– А… ты не знаешь! Вернулся Аид, и он тоже тебя разыскивает. Сказал, что убьет, когда отыщет.

– Аид?

– Ага, Аид. И хватит притворяться глухим. Я вот решила еще разок забежать сюда, а он тебя в городе по тавернам ищет.

Отлично. У меня есть два часа! Надо успеть вымыть девчонку и смыться из города, пока ушастая зараза нас не отыскала.

– Э-э… мм, Таичи, иди сюда.

Взял ее за руку, рывком затащил испуганно пищащую девушку внутрь и захлопнул дверь.

– Что… ты делаешь? И не мог бы ты чуть отодвинуться? Твое лицо… оно слишком близко.

– Что? А, да, конечно. Я просто хотел сказать, что не один…

– Что-о?!!

Меня отодвигают так резко, что я чуть не падаю, а придя в себя, с удивлением понимаю, что обе девушки буквально прожигают друг друга убийственными взглядами. Только если та, которая в ванне, смотрит холодно и отстраненно, Таичи буквально пронизывает ее насквозь, явно мечтает поджарить на медленном огне.

– Кто она?!

– Да не ори ты. Я просто подобрал ее на улице. Она потеряла память и… явно ничего не помнит. Вот, даже вымыться сама не может толком. До того как ты вошла, я как раз пытался объяснить, как пользоваться мылом.

– Все ясно! Ну-ка иди-ка погуляй, ею займусь я!

– Что? Но… погоди, Таичи!

При этом я уже стою снаружи, перед носом громко захлопывается дверь, а у моих ног плюхается пыльная куртка.

Гхыр.

В таверне я сижу без малого час. В основном пью. Меня, правда, пару раз просят исполнить что-нибудь этакое. Но я всех посылаю, говорю, что у меня депрессия и я сегодня не в голосе. Мне почему-то сразу верят и отстают. Зато на сцену вылезает нечто щуплое с трагическим томным взором и заявляет, что оно может заменить меня.

– Кх-кхм. Прошу тишины!

Писклявый голос этого создания просто убивает. Да и что это такое на нем надето? Розовая курточка? Мрак. Сколько лака он на нее извел? Еще и волосы завил. Срамотень. Натуральный одуванчик.

– Я – бард Менестрелиус. И сегодня я буду петь для вас!

Чего это они все так радуются? Ясно же, что песни окажутся столь же писклявы и трагичны, как и этот голосок.

Сижу в углу, надвинув капюшон на лицо, пью эль. А вот если бы они попросили меня получше… я бы, может, и спел. Ну ничего-ничего. Пущай поет! Зато потом, когда они начнут стонать от боли в ушах, выйду и спасу их всех! Почти бескорыстно. Из любви к искусству, так сказать.

– Это баллада. О прекрасной принцессе! Ее пожирает дракон!

Кашляю. Давлюсь пивом.

– Но она поет до последнего! – объявляет бард. – И верит, что принц слышит ее и любит так же сильно, как и она его!

То есть я так понял, что принц сидит где-то в кустах и наблюдает, как пожираемая заживо возлюбленная хрипит ему песню любви? Лучше бы орала «на помощь!». Дура! Авось тогда и спас бы.

– Итак! Прошу… ти-ши-ны!!!

У меня, кажется, только что был инфаркт. Ого, как голосом громыхнул! А я-то думал, этот бард только пищать может. Ошибся. Н-да, с такими легкими просто нельзя пропадать в бардах. Надо идти… в армию. Чтобы, значит, каждый слышал и внимал. Вон, даже гномы присмирели, сидят в глубоком шоке.

– Спасибо! – пищит это чудо в гробовой тишине, а потом оно начинает петь…

Пью эль, пытаюсь свернуть уши в трубочку.

Трагическая пауза. У меня дико болит живот. От смеха. Хотя кажется, весело тут только одному мне. Но это неважно.

И что самое страшное – они ему аплодируют! Все. Этот мир мне уже не спасти.

Таичи спускается из комнаты только через час. Волосы собраны в короткий хвост, на лбу мыльная пена, а на плечах куртка. Машет мне рукой, после чего я иду обратно в номер. Гм… кстати, а во что я одену девчонку? У меня у самого-то вещей – кот наплакал. Н-да.

На кровати сидит ребенок лет двенадцати – пятнадцати. Длинные черные волосы все еще влажные, с них стекает вода. Большие искрящиеся глаза, узкое лицо и две родинки в уголках глаз придают ребенку некий шарм и очарование. Да и вообще, худенькая и бледная, девчонка до боли напоминает обычного человеческого ребенка. Но она точно не человек. Слишком черты лица схожи с эльфийскими. А еще ступни: маленькие, изящные, но каждый палец, как на ногах, так и на руках, оканчивается небольшим золотистым коготком. У человеческих детей ведь нет когтей, так?

Сейчас она сидит на кровати и что-то жует, держит это что-то обеими руками. На девочку надета моя чистая рубашка, которая как раз доходит ей до колен.

– Она сказала, как ее зовут?

Таичи удивленно на меня смотрит.

– Нет. Но я и не спрашивала. А почему ты задаешь этот вопрос мне?

– А, ну… ладно. Спасибо за все. Пока, тебе пора. Темно на дворе, знаешь ли.

– Скоро рассвет. Мы тебя всю ночь искали.

– Нашли о ком волноваться!

– Да кто ж тебя знает. Явно хорохоришься, а взгляд как у потерявшегося ребенка.

Это она обо мне, что ли? Я… как-то больше привык видеть в глазах людей страх и отчужденность. Дело спасал ирокез – никто не мог воспринимать всерьез темного эльфа с розовым ирокезом на голове.

– Ты вообще в курсе, кто такие темные эльфы?

– Убийцы. – Таичи смотрит прямо на меня.

– Гм. Правильно. Убийцы. Монстры, если говорить проще. Так что тебе лучше держаться от меня подальше.

– Знаешь… мне кажется, что кровожадный убийца не станет мыть полы в больнице, ходить со мной в таверну и помогать гномам, сочиняя балладу об их герое.

– Там были непредвиденные обстоятельства. Я пытался выжить!

Мне улыбаются, меня хлопают по плечу.

– До завтра, монстр. И только попробуй снова сбежать – из-под земли достану и лично зарежу.

– Э-э-э…

Но она уже уходит и грохает дверью. Н-да-а… надо с этим что-то делать.

Чешу затылок и поворачиваюсь к спасенной девочке. Она сидит в той же позе и смотрит на меня так, словно я пустое место, – холодно и безразлично.

– Ну-с, начнем с самого простого. Как тебя зовут?

– Рей.

– Я – Фтор, точнее, Эзофториус, темный эльф.

Все. Тишина. Так… что бы еще такого сказать?

– Что тебе от меня нужно?

– Ты забавный.

– Класс.

– Ты убийца?

– Ну… вообще-то… я – нет. Я – бард.

– Бард?

– Угу. Песни сочиняю и пою. У меня, кстати, большой талант. Собираюсь покорить весь мир.

– Я же говорила, что ты забавный.

– Гм. Могла бы и улыбнуться для разнообразия.

Лучше бы я молчал. Она улыбается… Такая улыбка любого довела бы до икоты и нервного срыва. Я же всего лишь пугаюсь и тут же прошу ее больше так никогда не делать.

– Почему?

– Ты себя в зеркало видела?

В ее глазах впервые со времени нашего знакомства вспыхивает интерес.

– Зеркало? Где?

Тыкаю пальцем в стену рядом с дверью. Там приколочено небольшое треснувшее зеркальце, перед которым вполне можно побриться или выдавить прыщ. Слышится топот маленьких ног.

Девочка встает перед зеркалом на цыпочки и пытается в него заглянуть.

Подхожу, поднимаю ее повыше, чтобы она могла увидеть свое лицо целиком.

– А ты ничего, симпатичная.

– Правда?!

Все девчонки на это покупаются. Этот же ребенок и вовсе дрожит от счастья. Усмехаюсь и киваю с видом прожженного повесы:

– А как же! Маленький нос, большие глаза, уши… а ну-ка погоди.

Ставлю ее на пол и убираю волосы за уши. Она покорно стоит и смотрит на меня.

– Слушай… а что у тебя с ушами?

– Их отрезали.

Моя рука замирает. Я стою, смотрю в эти серебристые глаза и чувствую, как внутри разрастается пустота. Так ведь не бывает, правда? Так не должно быть.

Сажусь на пол и гляжу на Рей снизу вверх. И что мне теперь делать? Пойти и убить их всех? Или наведаться в Великий лес и вернуть искалеченного ребенка?

Я не знаю. И, если честно, не желаю этого знать.

– Что случилось?

– А? Да нет, ничего… просто…

– Не говори никому об ушах. И о том, где ты меня встретил. Или у тебя сердце остановится.

– Ты в своем уме? Ты хоть знаешь, кто ты?!

– А кто ты?

– Я? При чем здесь это?

– Кто ты?

– Темный эльф! Бард. Я уже говорил.

– Темные эльфы не бывают бардами. Ты врешь.

И говорит это так спокойно, отстраненно, словно рассказывает о погоде.

– Знаешь, за такое можно и по попе схлопотать.

– Ты мне ничего не сделаешь.

Сжимаю кулаки.

– Это еще почему?

– Иначе ты умрешь.

– Других причин нет?

– Нет.

– Тогда прибью, поверь. И не доводи меня больше.

Отворачиваюсь, подхожу к окну и рывком его раскрываю. Мысли скачут, сердце едва не разносит грудную клетку. Эльфийка. Люди поймали эльфийку! Теперь я вспомнил, где еще слышал об искристых глазах, которые меняют цвет как им вздумается. Такие глаза – отличительная черта королевской семьи светлых эльфов… Не то чтобы у них был король… Их правители называются как-то иначе. Но факт остается фактом. Мало того что люди выкрали ребенка, мало того что им оказалась девочка, но она еще и единственная наследница трона. Принцесса. И я должен молчать?!

– Тебе необходимо вернуться в Светлый лес.

– Нет.

– Ты не понимаешь. Тебя там ждут. О тебе позаботятся…

– Мне сто восемь лет. Я не вернусь.

В который раз за день я понял, что мне нечего сказать. Сколько-сколько ей лет? Но это невозможно! Хотя конечно, светлые эльфы долго не стареют, но чтобы в сто восемь выглядеть на двенадцать… Так не бывает.

– И сколько ты просидела… в башне?

– Сто лет. Я же говорила. Меня поместили туда, когда мне исполнилось восемь.

Выпрямляюсь и успокаиваюсь. Хватит сходить с ума. Надо думать, что делать дальше, иначе можно натворить немало дел.

– Если светлые узнают, что я тебя нашел и ничего им не сказал, разразится война.

– А ты скажешь, что в этом случае я бы тебя убила. Если бы ты сказал.

– Я не смогу тебя защитить.

– Я тебя сама защищу. Не бойся.

Вздыхаю и оборачиваюсь. Сидит на полу, обхватив руками коленки, и смотрит мне в глаза.

– Ты ненормальная.

Лучше бы я подружился с гоблином. Однозначно.

– Может, скажешь, чем я заслужил такую милость? И почему должен везде таскать тебя с собой?

– Ты красивый. И смешной. С тобой не скучно.

– Не скучно. Сомневаюсь.

– Не сомневайся. Я все знаю о скуке.

– Ладно. Видимо, ничего с тобой не поделаешь. Пока побудешь со мной. Надо тебя откормить и вывести из этого города…

– Нет.

– Не понял.

– Я не хочу уходить из города. Я всегда мечтала его увидеть. Я научилась слышать то, что происходит снаружи. Очень плохо, но часто в темноте представляла себе, как живут снаружи люди, гномы и остальные расы. И всегда мечтала точно так же гулять, смеяться, веселиться. Я не хочу уходить.

– Но тебя найдут. Твои глаза выдают тебя с головой.

– Они не заметят. Они будут думать, что у меня черные глаза и что я мальчик.

– Кто «они»?

– Все.

– И даже эльфы?

– Все.

Так. Все. У меня больше нет аргументов. Хочет оставаться – пожалуйста. Я вымотался, мне плохо, у меня были насыщенный день и не менее насыщенная событиями ночь. Так что я – спать. А это чудовище пусть что хочет, то и творит, мне плевать.

С этой мыслью я подхожу к кровати и падаю на нее, закрываю глаза и почти мгновенно отрубаюсь. Во сне меня кто-то обнимает и ложится рядом. Тепло и непривычно. Но почему-то, даже когда ее пальцы осторожно касаются чувствительного уха, я только дергаю им и не просыпаюсь полностью.

 

Глава 3

– Конфеты.

– Что?

– Конфеты. Хочу.

Медленно открываю глаза и смотрю на девочку, сидящую на моей кровати.

Ой. Слишком резко сел. Голова раскалывается… Странно, вчера я не чувствовал боли от порезов, ссадин и, кажется, от пары трещин в ребрах.

Она отодвигается от меня и садится на пол.

Так. Придется встать. Где моя одежда?

– Ты идешь?

Она кивает и встает. Э-э… рубашка – это, конечно, хорошо, но…

– Погоди. У меня где-то здесь были еще одни штаны. Нашел! Сапог нет, уж извините. Но штаны все же надень.

– Велики.

– Подумаешь, малость великоваты, зато голым задом не будешь сверкать. – Отрываю кусок от подола ее рубашки и подвязываю штаны, предварительно заправив в них рубашку. Вид получается довольно комичный, но на первое время сойдет.

– Закатай.

Она кивает и смотрит на штанины. С тяжелым вздохом опускаюсь перед «своей госпожой» на одно колено и сам подворачиваю штаны. И за что мне все это?

За спиной резко распахивается дверь. Я разворачиваюсь, сжимаю кинжал в правой руке и вижу… светлого, который с бешенством смотрит на меня.

– Попался!!

Меня хватают за рубашку, слегка приподнимают и трясут так, что ребра взвывают с новой силой.

– А ну отпусти! Ты что, с ума сошел?!

– Я его по всему городу ищу! А он тут прохлаждается!

– Так. Либо ты сейчас же уберешь от меня свои руки, либо… – Кинжал застывает у его горла, царапает лезвием кожу. – Либо оборву твою никчемную жизнь.

Меня опускают, после чего так врезают по уху, что я отлетаю к стене, сбиваю стул и падаю на пол. А ведь мог ударить в ответ! Устоять и ударить. Но я бы тогда его убил… И что? Только эта мысль меня и остановила.

Медленно поднимаюсь, вытираю кровь из лопнувшей губы и вижу незабываемое зрелище. Светлый стоит перед ребенком и пытается вдохнуть. Аида трясет, пальцы царапают горло, он хрипит. Рей же просто на него смотрит.

– Эй, прекрати. Маленький монстр.

– Он тебя ударил, – заявляет безапелляционно.

– И что? Значит, я ему это позволил. А вот если ты его убьешь, я и впрямь расстроюсь и не куплю тебе конфет.

Эльф шумно вдыхает и падает на пол, кашляя и все еще держась за горло. Ребенок же подходит ко мне и требовательно протягивает руку.

– Я сказал – куплю, а не достану из кармана. Терпение.

Девочка поджимает губы. Надо же. Все-таки у нее есть эмоции. И я впечатлен, что ее обозлило то, что меня ударили.

– Кто, кх-кх, кто этот ребенок? Ведьма?

Встаю и мрачно улыбаюсь:

– Знакомься – мой личный гоблин. Рей.

Идем по рынку, Рей ест конфеты, которые несет в кульке. Аид рассказывает о походе к гоблинам и судьбе безутешного Феди. Кстати, рынок расположен за чертой города, рядом с северными воротами, поэтому отсюда хорошо видно море.

– Гоблины не то чтобы были ему страшно рады. Мне даже показалось, что на их лицах читался ужас.

– С чего бы это?

– Ну… он сразу сказал, что они – его семья и его друзья. После чего бросился в пещеру.

– Хм. А они?

– Не знаю. Я в это время бежал совсем в другую сторону.

– Кх-кх. – С трудом подавляю смех.

– Это было ужасно! – Надо же, до этого я никогда не видел его настолько злым. – Он постоянно командовал, мешал, болтал, требовал… А каждый раз, когда я пытался протестовать, он начинал реветь, и в меня била молния! Кстати, когда я убегал, позади вроде бы что-то сверкнуло.

– Неужели не осталось ни одного светлого воспоминания, кроме момента трогательного расставания?

– Ну… он сказки забавные рассказывал.

– Гоблин? Сказки?! Ты меня пугаешь.

– Сначала он требовал, чтобы рассказывал я, но наши сказания ему сильно не понравились, и тогда он сам стал рассказывать истории.

– И о чем они были?

– Разные были. Про кровожадную девочку, носившую красную маску и вырезавшую всех волков в округе. Про принцессу, которая женилась на монстре и сделала из него принца. Еще что-то такое…

– Ничего себе!

– Н-да. Но все равно он невыносим!

– Представляю. Для светлых вообще заботиться о ком-то кроме себя – невыносимо.

– Заткнись.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Усмехаюсь и смотрю в его лицо.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты вернулся и искал меня? Ты ничем мне не обязан. Я – темный эльф. У тебя же была прекрасная возможность вернуться в Светлый лес и начать жить так, как тебе хочется.

– Ты мой друг.

– Ты сейчас о чем?

– Не прикидывайся. Знаешь… иногда тебе надо объяснять элементарные вещи. Наверное, ты и впрямь еще ребенок.

– А ты попробуй объяснить мне так, чтобы я понял.

– Что ж. Попробую…

– Хочу конфету! – Меня хватают за руку и показывают на прилавок со сластями. На сей раз это шоколад. В больших количествах, самой разной формы, размеров, с многочисленными начинками, он хранится в специальных ящиках, стенки которых покрыты замораживающим заклинанием.

– Это шоколад. Он очень холодный. Если купим – будешь есть его дома.

Эльф ласково улыбается Рей и пытается погладить девчонку по голове. Руку отбрасывают, Аида прожигают ненавидящим взглядом.

– Хочу шоколада.

– Понял уже. Хватит дергать меня за руку.

Мысленно прикидываю, сколько денег у меня осталось. Свежий ветер, солнце и чистое небо успокаивают. Гулять здесь – и впрямь не такая уж плохая идея. Этот город давит на меня своими стенами. Слишком напоминает наши пещеры, с которыми я так и не могу свыкнуться. И в то же время… в городе чувствую себя в большей безопасности, чем здесь. Слишком привык, что за спиной всегда есть стена, на которую можно опереться.

– Какой?

– Все!

– У меня мало денег.

– Тогда мы возьмем так.

Продавца – румяного толстого моряка с железкой вместо правой руки – перекашивает.

– Мне не нужны неприятности. Так что бери три любые конфеты, и пошли. Позже я заработаю.

– Обещаешь?

Ага. Всю жизнь только и мечтал зарабатывать деньги и тратить их на ребенка. У меня, между прочим, и у самого желания есть!

Звон монет заставляет обернуться. Эльф достает из кошеля, висящего на поясе, три серебряные монеты и задумчиво на них смотрит.

– Купить, что ли, и себе… чего-нибудь.

Я сглатываю. Ребенок подходит ближе, изучает серебро и пытается понять, почему все вдруг замолчали.

– Это большие деньги? – Рей снова дергает меня за рукав. Фыркаю и отворачиваюсь. – Это значит – да?

Девчонка отпускает меня и подходит к эльфу, который, кстати, довольно умело ее не замечает.

– Дай, – требовательно протягивает руку.

– Это мои деньги. Заработай сама, и тоже сможешь тратить.

– Если не отдашь – наложу на тебя чары, и ты умрешь от боли.

Ну-ну. Она еще не в курсе, что на светлых ни одна магия не действует?

– Мне, пожалуйста, вот эти и еще те, в синей коробочке. Спасибо.

Девочка ждет, пока Аид расплатится за свои покупки, и пытается их взять, но не тут-то было. Коробки вырывают из ее рук и спокойно идут в мою сторону, обогнув малявку.

– Ах. Так!

– Осторожно!

Эльф не обращает ни малейшего внимания на мое предупреждение и продолжает идти, пока девчонка чертит в воздухе странные символы и говорит что-то вслед.

Секунда, другая. Ничего. Ни криков боли, ни рассыпанного по земле шоколада. Эльф доходит до очередной палатки, поворачивает за нее и скрывается из вида. Рей ошарашенно смотрит на свои руки, она явно ничего не понимает.

– Пошли. Бери свои три конфеты, и пошли.

– Почему я… не смогла?

– Потом у него же и спросишь. И если будешь хорошей девочкой, возможно, он тебе расскажет.

Рей не отвечает, молча берет с прилавка конфеты и бежит вслед за Аидом. Ох, чую, огребу я еще с ней неприятностей. И вообще, почему именно я должен быть нянькой для ставосьмилетней эльфийки? Других дураков, что ли, больше нет?

Наверное, нет.

День проходит в целом неплохо. Мы гуляем вдоль берега, едим шоколад, которым Аид щедро делится после многочисленных просьб Рей. Пьем холодную воду и ни о чем не думаем. Потом я решаю искупаться и впервые окунаюсь в соленые воды. Странно ощущать, как тело становится легким и практически невесомым. Еще более странным кажется мне подводный мир. Я могу задерживать дыхание примерно минут на десять и поэтому глубже всех ныряю. Подводные поля поражают меня своей красотой и изобилием красок. Рыбы, медузы, крабы и многие другие подводные жители шарахаются от меня в разные стороны, зарываются в песок или прячутся среди кораллов. Там очень красиво и тихо. И если бы не Рей, от которой мне нельзя удаляться более чем на сто метров, я бы оттуда до вечера не вылез… В тот момент даже слегка позавидовал сиренам. Они могут это видеть каждый день. Но я еще вернусь. Завтра. Или послезавтра. Неважно когда, главное, что я обязательно вернусь сюда.

…Мы сушим вещи над огнем и готовим на костре пойманных мною крабов в найденной на дне моря кастрюле без ручек. Конечно, ничего из этого получиться не может, но Рей очищает воду от морской соли. Аид же говорит, что мясо будет не очень нежным. Не знаю, я не привередлив, и мне очень нравится. Рей тоже не имеет ничего против вареного краба и только причмокивает от удовольствия. Она выглядит слегка растерянной. И постоянно жмется ко мне, стараясь быть как можно ближе. Я – не возражаю. У меня на душе такое умиротворение, что даже сказки гоблина, которые решил поведать нам светлый, не раздражают.

В таверну мы возвращаемся далеко за полночь. Рей засыпает сразу. Аид разводит камин и пододвигает к нему пару кресел. Так что можно с комфортом сесть у огня и вытянуть к нему ноги.

– А теперь давай поговорим начистоту, – говорю я, усаживаясь в кресло.

– Вина хочешь?

– Хочу. – Беру протянутую кружку и принюхиваюсь к содержимому. Что ж, не самое плохое вино. Теперь можно будет согреться еще и изнутри. – Рассказывай. Зачем я тебе сдался?

– Ты когда-нибудь испытывал чувство одиночества?

Подозрительно на него кошусь. Он издевается?

– Темные эльфы – одиночки с рождения. Мы никому не доверяем и никогда не подставляем спину.

– Знаю-знаю. Вы чудовища, у которых нет слабостей и чьи души пожрал монстр еще до рождения.

Я кашляю, подавившись глотком.

– Чего?!

– Не ори. Рей разбудишь.

Вытираю рот рукавом и мрачно смотрю на эту заразу.

– Так вот, Фтор. Я вернулся, потому что знаю, что такое одиночество. Когда живешь, как мы с тобой, постепенно учишься видеть других насквозь. Кто бы к тебе ни подошел, кто бы ни заговорил – сразу понимаешь, насколько долго вы сможете общаться и что получится в итоге. Это я к тому, что редко встретишь разумное существо, искреннее как снаружи, так и внутри.

– Хочешь сказать, что я – простак, которого можно использовать как хочется?

– Нет. Я хочу сказать, что вижу в тебе друга. Если хочешь, назови это сумасбродством, но только зверь по имени «одиночество» боится тебя и исчезает, когда ты рядом.

– Ты точно не извращенец?

Он смеется. Хмуро изучаю этого ненормального, по сути – так ничего и не поняв из всего его монолога.

– Получается, ты просто боишься оставаться один. А чего к своим родным не возвращаешься? Они же светлые. С ними наверняка проще… подружиться, как ты это называешь.

– Ты опять ничего не понял. Наверное, я слишком упростил для тебя сказанное выше. Просто ты – моя вторая половинка. Еще одна часть души, которая когда-то распалась на несколько осколков. Встретить такой осколок сложно, но если найдешь – нельзя отпускать. Только тогда появляется шанс однажды стать единым целым. Потерянные осколки могут всю жизнь мучиться и искать тех, кого, возможно, даже нет в живых. Многие так и умирают в одиночестве, сходят с ума, не понимая, чего именно им не хватает в жизни. Но мне повезло.

На меня смотрят так ласково, что я понимаю: этот идиот и впрямь верит в то, что говорит.

– Осколки, говоришь. И когда и кто тебя так расколол?

– Не меня. А того, кто жил до меня.

– Хорошо. Кто его так наколол… расколол в смысле.

– Я не знаю. Да мне все равно.

– Обалдеть. Может, еще и жениться предложишь?

Эльф громко смеется, у него даже слезы из глаз текут. Сижу злой и ни капли не понимаю, чего это он ржет как сивый мерин.

– Какой же ты забавный.

– Представь себе, я это уже слышал. И не один раз. Рей, похоже, тоже считает меня каким-то осколком, вцепилась так, что мама не горюй.

– Возможно. Изначальный узор сложен. И моя душа не была рядом с ней. Поэтому я ее не узнаю.

– А меня, значит, узнал.

– Да.

И снова эта мягкая улыбка, которая меня так бесит.

– Короче. Я понял: правды ты мне не скажешь плюс еще и за идиота держишь. Я – спать.

– Я найду тебя.

– Что? – оборачиваюсь, уже подойдя к кровати.

Его голос как-то странно изменяется.

– Где бы ты ни был – я снова найду тебя. Так что лучше смирись с этим сразу.

– Скажи, вы, светлые, все такие?

– Какие? – спрашивает, покачивая в руке кружку с вином.

– Придурковатые.

Аид фыркает. А я ложусь спать, подвинув Рей, и стараюсь ни о чем не думать.

 

Глава 4

– Итак! Я – будущий величайший бард всех времени и народов! И хватит зевать!!! Я с тобой разговариваю.

Эльф закрывает глаза и снова широко зевает.

– Разбуди меня, когда будет что-нибудь интересное. Пока твои метания по комнате и разглагольствования на тему «я великий бла-бла» – не впечатляют.

– Есть хочу.

– О! Вот и Рей проснулась. Ты бы сходил за едой, что ли. Все лучше, чем орать спозаранку.

Сжимаю кулаки и прожигаю эту заразу взглядом. Не выходит. Он еще и сладко улыбается!

Позади меня распахивается дверь, и в комнату буквально влетает Таичи.

– Фтор, Аида не видел? А, вот же он! У меня, кстати, для тебя, Фтор, отличная новость. Вот это объявление повесили на стене в нашей клинике.

Мне в руки суют какую-то разноцветную бумажку.

– Читай вслух, – гворит Аид сонно.

– Обойдешься!

– Мне тоже интересно! – отзывается с кровати Рей.

– Открытие новой таверны. Требуются: повар, конюший, разносчицы и… бард!

– Говорят, там уже очередь из местных пьянчужек выстроилась. Все считают, что быть бардом несложно. Но я уверена, что тебя точно возьмут!

– Но… мне и здесь неплохо. Я, правда, давно не пел…

– Ты не понял! – Глаза девушки сияют, а юбка едва прикрывает изящные лодыжки. Как она из дома-то в таком наряде вышла? И впрямь сильно торопилась. – Это новая таверна, говорят, ее откроет один из богатейших купцов города, и как раз к началу Великих торгов! Ты прочти ниже, там платят одну серебряную монету в неделю плюс чаевые.

Сколько?!

Даже эльф встал и перегнулся через мое плечо, вчитываясь в завитушки.

– Сколько шоколада можно купить на серебряную монету? – Рей сидит с идеально прямой спиной и смотрит крайне требовательно.

– Аид вчера купил шоколада на одну серебряную. Это много или мало для тебя?

– Тогда ты там работаешь.

– Эй, эй. Погоди. Я сам выберу, где и когда мне работать! – вырываю лист у эльфа.

Девочка просто проводит пальцем по шее и склоняет голову набок. По спине проходит холодок. Лист Аиду я отдаю.

– Ладно. Уговорила.

Таичи со светлым удивленно на меня смотрят.

– Ну. Отлично! Тогда предлагаю идти туда.

– Сначала надо поесть, – отбираю объявление у Аида и выхожу за дверь. Судя по топоту ножек за спиной, Рей идет за мной. Оборачиваюсь и изучаю растрепанное существо в одной рубашке, надетой на голое тело.

– Ты ничего не забыла?

Девочка отрицательно качает головой.

– А одеться?

– Стой здесь, иначе…

Она снова скрывается за дверью, чтобы буквально через пару минут выскочить обратно полностью одетой.

– А умыться или причесаться?

Снова отрицательный жест.

– Как хочешь. Пошли.

Мне кивают и берут за руку. Скрипнув зубами, иду вперед. Ладно. Потерплю.

Очередь в трактир, открытие которого должно состояться уже через неделю, поражает даже мое воображение. Это ж надо. Оказывается, быть бардом – не так уж плохо. Вон сколько желающих набралось.

Резные двери из черного дерева распахиваются, и из них вылетает небольшой человечек. Пролетев метра два, он крайне неудачно падает в лужу. Следом за ним вылетает гитара и раскалывается надвое при ударе о мостовую.

Очередь замирает и немного редеет.

– Следующий! – рявкают изнутри, и дверь закрывается.

К ручке двери протягивается трясущаяся рука. Но коснуться не успевает – ее сжимают тонкие холодные пальцы, напоминающие скорее клещи, чем живую плоть. Парень поднимает лицо и встречается взглядом с холодными глазами темного эльфа. Изящные ушки чуть шевелятся, и их обладатель уточняет: хочет парень умереть сейчас или чуть позже? Эльфа без вопросов пропускают, несмотря на возмущение остальной очереди.

Внутри темно и накурено. Но моим глазам это не мешает. Изучаю интерьер, сжимая в руке гитару, которую одолжил у кого-то из стоящих в очереди соискателей.

– Ты темный эльф? – Голос из дальнего конца немаленького зала слышен очень отчетливо. Сам же говорящий – полноватый мужчина средних лет с небольшой бородкой и узкими маленькими глазками. Понятно, что увидеть его я бы не смог, если бы был человеком.

– Да.

– Мы не нанимаем охрану. Хотя… ради тебя я мог бы найти еще одно место.

– Я не охранником пришел наниматься, а бардом.

Человек молчит. Минуты две. После чего тихо смеется. Интересно… люди совсем потеряли страх перед темными или это мне так «везет» по жизни. Ничего не могу с собой поделать – очень хочется его убить. Или хотя бы сломать челюсть, чтобы не зарывался. Но я… пацифист, а потому нехай живет.

– Прости, прости. Я… не хотел смеяться. Просто… Это так необычно.

– Еще раз улыбнешься – порву рот.

Это его слегка отрезвляет.

Я вижу поднятые руки и заставляю себя чуть поостыть.

– Хорошо, так что ты хочешь исполнить?

– Песню, которую сочинил сам.

– Что ж, пой. Только помни, даже несмотря на то что ты темный эльф – за просто так работу тебе никто не даст. А если надо будет, я найду управу даже на тебя.

Киваю и иду к сцене. Это мне и нужно – никаких поблажек. Я хочу стать величайшим бардом не за счет силы кулаков или искусства владения мечом, а за счет…

– А кто этот ребенок?

Оборачиваюсь, смотрю на Рей, которая идет следом, держась за край моей куртки.

– Ну… это… моя… мой… друг.

Шок в глазах людей, удивление на лице Рей.

– А я думал, что у тебя нет друзей.

Аид? Так и есть. Стоит вместе с Таичи у одной из деревянных опор и нагло мне улыбается.

– Отвали.

– Кхм! – привлекая мое внимание, покашливает толстяк. – Ты бы спел, что ли, а то тут уже как-то людно стало.

Выругавшись, запрыгиваю на сцену. К счастью, Рей остается внизу и позволяет Таичи усадить себя за один из столов. Беру гитару, набираю в грудь воздуха и закрываю глаза. Готовьтесь услышать гения!

Прикладываю руку к струнам, заставляю их замереть и смахиваю капли пота со лба. Эльф громко хлопает в ладоши, Таичи радостно его поддерживает. Рей за ними наблюдает, пытаясь понять, что это они такое делают, и главное – зачем.

– Ты сам это сочинил?

Поворачиваюсь к хозяину трактира и его подручным – киваю.

– И музыку сам?

– Я – гений. Мне это несложно.

– Хм… с такими песнями народ сюда валом повалит. Я уж было подумал, ты будешь петь слишком возвышенно и непонятно.

– Я осознаю, для кого пою. Если для обычных людей, это сойдет. Для людей вашего круга могу исполнить кое-что другое.

– Хм… ну давай. Тогда и решу – оставлять тебя или гнать взашей.

– Прошу прощения, но если вы и дальше будете забывать, с кем говорите… здесь останутся три калеки, а я пойду искать работу в другом месте.

– Уверен, что видишь всех моих людей?

– Уверен.

Поворачиваюсь к ширме у двери и внимательно на нее смотрю. Спустя пару секунд из-за двери выходит тень. Так я и знал. То-то он слишком наглый. Тени – существа, способные путешествовать от одной тени к другой и сражающиеся так, что даже мне придется попотеть, чтобы уложить одного из них. Плюс к этому здесь полумрак – я просто не смогу отследить все перемещения тени.

– Так ты будешь петь?

Киваю и снова кладу пальцы на струны. Спокойно. Просто нужно держать себя в руках. Только тогда у меня все получится.

Замолкаю и с усмешкой смотрю на хозяина заведения. Он молчит. И я даже знаю, о чем сейчас думает этот жирдяй.

– Это просто выдумка? Или заклинание действительно работает?

– Кто знает. Попробуй. Начерти в полночь на камнях пентаграмму из собственной крови и повтори строки заклинания. Возможно, тебе улыбнется удача и твою душу променяют на богатство. Дэймосы любят шутить и неравнодушны к искусству.

– А ты, часом, не один из них?

Снова мне не нравится его тон, но я начинаю привыкать. Понемногу.

– Я – бард.

– Хорошо. Ты принят.

Стою на сцене, все еще не верю в свою удачу.

– У тебя очень хороший голос. Что бы ты ни пел – голос захватывает и заставляет слушать. Мелодии простые, но подобраны верно. Песни будешь сочинять как можно чаще, я не хочу, чтобы ты пел одно и то же, публика должна приходить развлекаться. Моя таверна будет лучшей и предложит лучшее для услаждения взора, слуха и глотки посетителей. Будешь получать серебряную монету в последний день месяца.

– В неделю. Так написано на плакате.

– Если что не нравится – скатертью дорожка. За дверью десятки таких, как ты.

Встаю, закидываю гитару за спину и оскаливаюсь в улыбке.

– В таком случае – желаю удачи. Можешь нанять их всех.

Спрыгиваю со сцены, потом останавливаюсь. Прямо передо мной стоит тень. Серая кожа, стального цвета глаза. Я и впрямь не заметил, из какой именно тени появилось это существо.

– Хозяин не отпускал тебя.

– Он сказал: «Скатертью дорожка».

Тень упорно стоит напротив меня. Я уже даже не просто злюсь – я в бешенстве!

– Пусть идет. – Тень поворачивает голову к толстяку. – Он еще вернется. Но будет уже поздно.

Усмехаюсь и, обогнув серокожего, спокойно иду к дверям. Значит, буду петь в соседних тавернах за еду и кров. И мы еще посмотрим, кто кого. Недаром он мне не понравился. Мы точно не уживемся, и уже через неделю я перегрызу ему глотку. А это не есть хорошо.

Ребята встают и спокойно тянутся следом. Хозяин трактира так ничего и не говорит.

Я теперь знаю, почему этот гхыров сын промолчал. Все просто. Я нигде больше не могу найти работу! Во всех тавернах мне отказали. И это всего за три дня! Более того, в таверне, где мы жили, нас попросили съехать и даже вернули остаток от уплаченной ранее суммы. А еще меня не собираются никуда вселять. Да что же он за человек такой?

– Предлагаю покинуть город. – Аид сидит у стены одного из домов, на правой скуле у него цветет синяк, губа разбита, в общем, выглядит не ахти.

– Какого лешего ты полез меня защищать? Я бы и сам их всех уделал!

– Ты успел поссориться со стражей, пока меня здесь не было, так что еще один случай с мордобоем – и тебя бы повесили.

Аид усмехается, впрочем, тут же снова кривится от боли. Рей стоит рядом со мной и молча держит меня за руку. Я уже начинаю привыкать к тому, что девчонка постоянно рядом со мной, молчит и наблюдает. А еще к тому, что меня держат за руку.

– Ну и что? Они меня оскорбили! Пытались выставить из трактира, когда я еще даже не начал говорить. Может, я поесть пришел. Какого гхыра меня не пустили на порог? Я что, прокаженный?!

– Неважно. Просто успокойся и сядь.

– А вот и не успокоюсь. Где мы теперь будем есть и спать? Рей нужны кровать и горячая еда. Ее и так чуть ли ветром не сносит.

– Я сниму комнату, а ты залезешь через окно. Еду принесу, не переживай.

– Все, я этого старикана из-под земли достану и придушу.

– Его охраняют три тени.

– Да хоть четыре!

– Ты погибнешь ни за что. – Аид хмурится. И снова этот взгляд «только через мой труп».

– Знаешь, я темный эльф и не привык убегать, поджав хвост, если на меня гавкает какая-то шавка, пусть она даже и предводитель стаи таких же дворняжек.

– Успокойся! Ты хотел стать бардом или уголовником? Что ты будешь делать, если стража везде расклеит плакаты с твоим портретом и надписью: «Поймать живым или мертвым за вознаграждение»?

– Ну…

– Нельзя петь в трактирах – пошли, будешь петь у фонтана. Я сниму временное жилье. Или вообще – давай уйдем из этого города.

– Рей против.

Оба смотрим на девочку. Та – смотрит куда-то вверх и, похоже, вообще не следит за разговором.

– Рей!

– Что?

Гр-р-р-р…

– Ты все еще хочешь остаться здесь?

– Да.

Все – приплыли.

Стража выгоняет нас с площади. Говорят: скопление народа может привести к массовым беспорядкам, при этом они так широко улыбаются, что я едва не начинаю устраивать эти самые беспорядки.

В общем, решено: иду бить морду владельцу звездного трактира. Рей прыгает рядом, держась за мою руку и безмятежно улыбаясь. Да, именно. Я научил ее улыбаться. Хотя причиной улыбки почему-то всегда являюсь сам. Аид разворачивает меня обратно, грозит устроить бой насмерть.

Ура! Я нашел работу.

Буду мыть посуду в трактире. Стою на кухне, оглядываюсь по сторонам и понимаю, насколько же я влип. Рей застыла рядом и изучает грязные тарелки. Сую ей в руки очень жирную и липкую тряпку, предлагаю научиться процессу. Ребенок счастлив – с ним возятся.

Рей моет посуду, что-то напевая себе под нос, я – страдаю, сидя в углу на табуретке и стараясь не путаться под ногами у поварят, разносчиц, повара и временами забегающего хозяина трактира. Мне тоскливо и грустно. Выклянчил гитару, начал играть.

Народу вроде бы нравится. Исполнил песню о колбасе.

Рей работает как заведенная. Она изобрела какое-то заклинание: теперь тарелки при соприкосновении с водой начинают вибрировать и сами собой очищаются до зеркального блеска. Рискую попробовать новый способ мытья посуды. Мне – нравится. Предлагаю сделать раковину закрытой, туда налить воду, поместить грязную посуду. Потом запускаем заклинание Рей и – вуаля! Вся посуда вымыта.

Свое изобретение я называю «посудомойка».

Бегу во двор, ищу доски, железки и прочий нужный материал. Свиньи, похрюкивая, с интересом за мной наблюдают. Кони ржут на перевязи. Ну и пусть.

Нахожу мастерскую, где мне делают держатель для тарелок. Он представляет собой много параллельных металлических прутьев, скрепленных воедино. Тарелки устанавливаются между прутьями. Прутья ставятся в ящик.

Опробуем новшество. Новшество дребезжит, дрожит и взрывается. Осколочные ранения – это не шутка. Кто увернулся, тот герой. Но вроде бы я один тут такой шустрый. В результате стоим вместе с Рей на улице, льет дождь. Холодно, грустно. И светлый куда-то запропастился.

Аид нашел нас сидящими на ступенях храма и мокнущими под дождем. Пускать нас в храм священнослужители отказались наотрез.

– Что случилось?

Безразлично пожимаю плечами.

– Ясно. Ну что, пошли?

– Куда?

– Я снял нам жилье.

Чувствую, как в груди загорается теплый огонек надежды, что все наладится.

– Что за жилье?

– Ну… выбирать особенно не приходится. У меня осталось не так уж много денег. Но там сухо, есть крыша, правда, она малость протекает, еще есть камин и небольшая ванна.

– Кровать есть? Желательно не одна.

– Есть пара матрацев, даже без клопов. Таичи пообещала принести еще один. Собственно, за этим ты к ней и пойдешь. Но сначала я покажу, где мы будем жить.

Хмурюсь, продолжаю сидеть на ступенях. Рей устраивается у меня на коленях, кутается в куртку.

– Ладно. Убедил. Так и быть, я пойду.

У эльфа отвисает челюсть от моей наглости. Я счастлив!

Встаю и ободряюще ему улыбаюсь:

– Ну? Чего стоим? Кого ждем?

Я гордо прохожу мимо него, держа за руку Рей, спускаюсь по мокрым ступенькам – чихаю. Однако холодно.

Жилье, которое снял Аид, представляет собой комнату с полуразваленным камином – и все.

– Это что же… мы тут жить будем?! С ума сошел?! С нами ребенок!

– Не нравится, вперед – дверь открыта. Тебя никто не держит, – очень зло бросает мне светлый. И ласково обращается к девочке: – Рей, тебя это не касается, можешь остаться, если хочешь, конечно.

– Но здесь невозможно жить!

– Ты знаешь, где выход.

Аид застегивает куртку и идет к двери, ведущей на улицу.

– Ты куда это собрался? Мы же только пришли.

– За матрацем! К Таичи! – И дверью хлопают так, что сыплется штукатурка.

Ошарашенно смотрю на закрытую дверь – и что это было?

Рей же проходит в глубь комнаты и садится на матрац.

Камин разгорается далеко не с первого и даже не со второго раза. Рей уже начинает чихать от холода, да и сухой одежды у нас нет. К счастью, светлый возвращается не только с матрацем, но и с тремя пледами, которые Таичи временно выделила нам из запасов больницы. А также с кухонной утварью и набором продуктов для супа. Как он это все дотащил один, ума не приложу.

Сидим на матрацах перед камином, ждем, когда будет готов суп. Аид, молодец, сбегал, купил продуктов, и денег теперь нет… это грустно. Суп скоро будет готов, что вселяет надежду.

– Спасибо тебе.

Аид от удивления аж давится сухариком, который как раз пытался сгрызть.

– За что?

– Я наконец-то смогу нормально выспаться, и никто меня не будет тыркать. И вообще, уже надоело вылезать из трактиров через окна, когда начинает светать.

– Да не за что.

– Хотя, конечно, тут небогато.

– Заработай, тогда переедем туда, где получше. Хотя в данной ситуации вряд ли у тебя получится.

– Здесь тепло и…

– Не переживай, завтра начинаются Великие торги. Ворота откроются, и в город войдут купцы. Так что наверняка ты сможешь подработать бардом. Или охранником – на худой конец.

Я кривлюсь:

– Ты не понимаешь. Я не сдамся. А пойти работать охранником – для меня значит сдаться. Ну… я… короче, ты знаешь, что я имею в виду.

– Ага. Ясно. Суп готов, давай тарелку.

Киваю, суечусь, разыскиваю неглубокую металлическую чашку. Ура! Сейчас я наконец-то поем.

– А что насчет нее?

– А что не так? – смотрю на Рей, которая уже приступила к трапезе. – Ты вообще о чем?

– Ты так и не объяснил, почему ее везде за собой таскаешь. И где ты ее нашел?

– На улице.

– Ну да, так я тебе и поверил.

Ой. Горячо. Вдыхаю аромат, довольно улыбаюсь и берусь за ложку. А он неплохо готовит, этого у него не отнимешь.

– Дело твое, но конкретно она наложила на меня оригинальное заклинаньице, если я отойду от девчонки дальше чем на сто метров, у меня остановится сердце. Мило, правда?

Слышится звон посуды. Удивленно смотрю на эльфа, из рук которого падает тарелка.

– Не понял? Это как?

– Да ты не расстраивайся, это мелочи жизни. – И я зачем-то рассказываю ему все, молчу лишь о том, что Рей, по всей видимости, является эльфийской принцессой. Незачем ему это знать. Да и договор у меня – никому не рассказывать.

– Н-да… тебя действительно нельзя оставлять одного.

После этого Аид замолкает до утра и пребывает в глубокой задумчивости. Наевшись и напившись, я ложусь на матрас, накрываюсь пледом и наконец-то засыпаю.

 

Глава 5

Три часа дня. Лежу, смотрю на грязный потолок и сонно потираю глаза. Нехило я так выспался. Рей чем-то гремит. Аид ушел куда-то. Кажется, он пытался разбудить меня ранее, но потерпел сокрушительное поражение в виде удара пяткой в челюсть. Я спросонья вообще нервный и буйный. Так что от меня отстали.

– Рей! – зову я.

– Что?

– Чем ты там гремишь?

– Полы мою.

Чувствую, как брови ползут на лоб.

– Зачем?

Знаю-знаю, вопрос – на грани идиотизма.

– Я ненавижу грязь, – говорит Рей, подходя ко мне ближе, в руках она держит тряпку.

– Да? – А что мне еще остается сказать?

– Это ведь наш дом?

– Ну… пока платим – да.

– Это наш дом! – хмурится и чуть повышает тон.

Я догадываюсь, что для нее этот вопрос крайне важен.

– Безусловно. Я никому не дам нас отсюда выставить. Если что – нас тут и похоронят.

Девчонка чуть расслабляется. Так что мою иронию явно недопоняли.

– Значит, я могу делать здесь все, что захочу?

– Ну… да. А что ты хочешь?

Она кидает тряпку на пол.

– Я хочу убраться.

– Да, пожалуйста! – закрываю глаза и ложусь обратно… Главное, чтобы меня не напрягали.

Меня напрягают. И не слабо. Я подметаю, драю пол, смахиваю паутину с углов, бегаю к соседям выпрашивать мыло, тряпки, ведра…

Знаете, когда к вам стучат в дверь, вы ее открываете, а на пороге стоит темный эльф с клыкастой улыбкой и просит одолжить соли… короче, мне орали: «Забирай все, что хочешь, только детей не трогай!» Н-да. Интересно, они когда-нибудь поймут, что мы не едим детей?

В средине дня я просто смываюсь и начинаю наматывать круги вокруг дома, ожидая конца уборки. При этом сочиняю новую песню и радую ею прохожих. Тех немного, но в итоге набирается человек двадцать плюс три гнома и тролль. Я пою о трудностях борьбы с полчищами тараканов и о мучениях домохозяек, пытающихся навести чистоту дома.

Мне аплодируют и даже кидают медяки в котелок, который я также стащил из дома.

А когда вечером возвращается Аид с продуктами, он и вовсе застает белоснежные стены, белый потолок, надраенные полы и сшибающий с ног запах краски.

– Мы задохнемся! – говорит уверенно.

Фыркаю, валяюсь на матрасе и с удовольствием оглядываюсь вокруг. А Рей неплохо убирает. Это теперь можно даже назвать жильем.

– Предлагаю завтра с утра сходить и посмотреть на торги. Сегодня они устанавливают палатки вдоль главной улицы, а завтра можно будет увидеть заморские диковинки. Ну и заодно поискать работу.

– А шоколад там будет? – Рей отвлекается от процесса помешивания будущего супа и с интересом смотрит на Аида.

– Будет. Все будет. Я, кстати, сумел сегодня немного заработать, так что ближайшие дня три продержимся.

– Я тоже. – С гордостью киваю на три медяка в кружке.

Эльф встает и добавляет туда же целую горсть. Хмурюсь, чувствую себя уязвленным.

– Кстати, ко мне на улице подошел тот самый владелец нового трактира. Сказал, что он нашел хорошего барда, но готов взять тебя, если ты передумал. Правда, платить будет половину серебряной монеты в месяц.

Молча показываю средний палец и согнутую в локте руку.

– Я тоже так подумал.

Киваю:

– И без подачек обойдемся. Я завтра пойду с Рей в центр города. Будем петь там. Не весь же город он контролирует. Может, найдем место, где можно будет выступить. Да, и еще мне нужна гитара.

– Они дорогие, а денег пока нет.

– Хоть какая-нибудь, – грустно смотрю на Аида.

Тот еще более грустно смотрит на горсть медяков в углу.

– Я могу заработать деньги, – заявляет ребенок.

Изучаем бесстрастное лицо Рей.

– Как? – По-моему, я задаю логичный вопрос.

– Я могу колдовать.

– Знаешь… нужна такая магия, которая не причиняла бы боли заказчику. А твоя магия ну очень специфическая…

– Это магия смерти, – кивает девочка.

– Тогда лучше идти туда, где эта магия нужнее всего, – выдает идею Аид.

– В морг?

– В обитель скорби! Наверняка жрецы найдут применение ее талантам.

– Ну уж нет. К жрецам я ее не поведу. Они сделают из нее чудовище, а мне потом придется расплачиваться.

– А куда тогда пойдем?

– Не знаю…

Смотрю на Рей и понимаю, что если ее узнают – проблем не оберешься. Нет уж. Пусть лучше остается для всех обычным ребенком. А я что-нибудь придумаю.

 

Глава 6

У меня депрессия. Сильная и тяжелая. Думаю, раньше она не наступала потому, что постоянно надо было куда-то бегать, что-то делать, зарабатывать на жизнь… а теперь депрессия дорвалась до моего сердца и вонзила в него свои острые клыки.

Целыми днями лежу на матрасе, смотрю в потолок и либо сплю, либо страдаю. Рей ничего не говорит и просто сидит рядом. Либо встает и идет вместе со мной гулять по городу. Обычно мы выходим ночами. На небе при этом видна тоненькая линия ночного неба, на котором серебрятся звезды. Очень редко можно заметить краешек луны.

Вот и сейчас я иду, подняв воротник куртки и чувствуя, как ливень льет мне за шиворот, по спине стекают холодные капли, мокрые штаны неприятно липнут к ногам, а в сапогах чавкает и хлюпает при каждом шаге.

– Не замерзла?

Рей смотрит на меня и отрицательно качает головой. Ее руки холодные, она упрямо цепляется за мою ладонь.

– А выглядишь ты не очень.

– Все хорошо.

Киваю и иду дальше. Аид вчера устроил мне взбучку и решил насильно вывести из депрессии своими методами. Я долго терпел, потом начал рычать, после и вовсе его чуть не придушил. И вот когда он лежал на полу, цепляясь за мои руки… я понял, что никогда его не убью. Не хочу. Странное чувство для того, кто не должен никогда и ни к кому привязываться.

Так что я его отпустил и снова лег на матрац. Аид ушел. И до сих пор не вернулся.

На что похожа депрессия? Останавливаюсь и смотрю на вывески ночных магазинчиков. Кое-какие трактиры еще открыты. Голубой свет кристаллов в фонарях разбавляет сумрак до полумрака, народа на улицах мало – ходить по ночному городу небезопасно. Всякое может случиться с заплутавшим. Воры, убийцы… здесь ходит много всякого сброда.

Рей дергает меня за рукав и указывает пальцем на одну из вывесок. В темноте над дверью лавки светится загадочное: «Смерть ждет вас».

– Хочешь зайти?

Девочка внимательно смотрит на меня и кивает. Мокрая, замерзшая, она выглядит несчастным брошенным ребенком.

Пожимаю плечами и иду в лавку. Название мне нравится. Надеюсь, и содержимое не разочарует. Да и жалко девчонку. Пусть погреется немного. Хотя я, конечно, надеялся, что в итоге от меня просто отстанут и снимут заклинание с моей шеи. Не вышло.

– Добро пожаловать! – Продавец поворачивается к двум вошедшим посетителям и с улыбкой обозревает мокрые замерзшие тушки, с которых так и льется вода. – Желаете умереть?

Киваю. Смерть – прекрасный выход из положения. Я понял, почему меня не отпускает депрессия. У меня забрали работу, меня не принял мир, даже Аид, и тот ушел. Рано или поздно моя душа должна была это осознать.

– Прекрасно! У нас широкий выбор самых разнообразных средств. Что желаете? Смерть от удовольствия? От боли? От удушья?

– А есть что-нибудь для разрыва сердца? – Печально смотрю на улыбчивое существо, которое явно только наполовину человек. Вторая половина была менее красива и наградила полукровку бородавками, стальными мышцами, круглым животом и невысоким ростом.

– Сердца?

– Оно не вынесет больше ни дня этой боли. Я хочу умереть. – Мои уши опускаются. Неужели он не видит, как мне плохо, как тяжело… влачить свое никчемное существование.

На минуту продавец задумывается, потом хлопает себя по лбу и произносит:

– Как же я забыл, могу предложить вам эксклюзивный товар! – Он достает что-то из-под прилавка.

Изучаю черный ошейник со стальными шипами.

– Что это?

– И вот это.

Следом за ошейником на прилавок ложатся черная кожаная жилетка, длинный хлыст, штаны из кожи левиафана, которая поглощает свет, как ночное небо огонь звезд. И высокие сапоги со стальными мысами и обитыми сталью каблуками. На таких не подкрадешься. Тем более что все, начиная с жилетки и заканчивая сапогами, покрывает бесчисленное число заклепок, шипов, молний и каких-то непонятных значков алого цвета. То ли черепа, то ли пламя.

– Мне кажется, размер как раз ваш. Я, конечно, понимаю, что это не совсем то, что вы просили. Но уж больно подходит… по размеру. А заказчик все равно так и не смог его забрать.

– Почему?

– Умер.

В моих глазах просыпается легкая толика интереса.

– От чего?

– От разрыва сердца, – не теряется продавец. – Более того, я слышал, что все, кто пытался это носить, умирали самым мучительным образом. Это проклятый костюм!

Интерес крепнет, я подхожу ближе и деловито шевелю ушами, дотрагиваюсь до черной кожи и чувствую, насколько она тонкая и мягкая. Явно сидеть будет как влитая.

– Точно проклятый?

– Точно-точно. Да и стоит-то всего десять золотых!

Мрачно смотрю на улыбающегося дельца. Он издевается?

– Для самоубийства как-то дороговато.

– А вам не все равно? На том свете деньги не нужны.

– Ты там был?

– Э-э-э… нет.

– Тогда не говори о том, о чем не знаешь ровным счетом ничего. – Отворачиваюсь и иду обратно к двери, оставляя на полу мокрые следы сапог. – Это мне не подходит.

Рей идет следом, чихает и хлюпает носом. Задумчиво на нее смотрю.

– А есть что-нибудь вот для нее? Теплое.

– Это лавка самоубийц, а не магазин одежды.

– Тогда мы возьмем это. – Рывком снимаю с витрины большой и толстый плед, которым это окно прикрывали днем.

– Но… он старый! И ужасно грязный.

Набрасываю плед на плечи Рей и старательно закутываю в него девочку. Она удивленно наблюдает за мной, но молчит. Веревкой, которой плед крепился к краям окна, обернув несколько раз, подвязываю его вокруг тонкой талии ребенка.

– Вот так намного лучше. И на голову набросить можно. Теперь не заболеешь.

– Спасибо.

Киваю и открываю дверь.

– Эй, а деньги?

Медленно оборачиваюсь.

Продавец осекается и нервно улыбается:

– А, все равно я его выбросить хотел. Заходите еще!

Разворачиваюсь и выхожу. Рей семенит следом. Может, и зайду как-нибудь. А может, и нет…

– Где ты был?

Камин разожжен, над ним в котелке булькает похлебка. Недовольный Аид сидит на матрасе и хмуро на меня смотрит.

Вытираю нос и подталкиваю Рей к огню. Ребенок садится на другой матрас и довольно вытягивает к камину озябшие ноги.

– Гулял.

– Оно и заметно. На тебе нет ни одной сухой нитки.

– Боишься, что помру от воспаления легких?

Улыбаюсь, но светлый и бровью не ведет в ответ. Сидит злой и явно хочет сказать мне все, что он обо мне думает. Странно… я полагал, что он не вернется.

– Почему ты вернулся?

– Не понял? Я здесь, кажется, живу. Более того, именно я снял эту халупу.

– Я думал, что ты не вернешься. Я же тебя едва не убил.

– Чуть-чуть не считается. Держи.

Ловлю, не глядя, брошенный в мою сторону мешочек. Внутри что-то звякает. Деньги? Так и есть. Пять золотых.

– Ты кого-то убил? Или просто ограбил?

А вот теперь он зол по-настоящему. Это читается в его глазах.

– Знаешь, я все больше понимаю, почему мой народ ненавидит твой.

– Интересно. Поделишься?

– Ну если судить по тебе – вы все моральные уроды.

Улыбаюсь, обнажаю клыки и сжимаю рукоять меча. Сейчас мы подеремся. Главное – не убить его случайно.

Но эльф, как ни странно, встает, подходит к котелку и начинает разливать свою бурду по тарелкам.

– Чего застыл? Сейчас будем есть. Небось опять весь день не ел и Рей не кормил.

Девочка принимает из его рук тарелку и осторожно принюхивается. Потом слышится тихое подвывание, – ребенок не ждет, когда остынет, и ест прямо так, обжигая небо.

Фыркнув, отворачиваюсь. Но желудок так громко при этом урчит… что и дальше стоять у стены с гордым видом просто глупо.

– Садись! – рявкает светлый.

Подхожу и сажусь рядом с Рей, гляжу на приятеля возмущенно.

– И чего ты ко мне привязался?

– На! – В руки суют горячую тарелку, а в зубы – ложку. Как раз между острых клыков.

– Уй.

– Ешь. Я нашел хорошую работу. Платят – ты видел как. Потому и не ночевал.

Глотаю густое варево, едва не облизываю ложку, кошусь на Аида. У него очень уставший вид. Под глазами залегли тени. Он когда спал-то в последний раз?

– И кем?

– Что – кем?

– Кем работаешь?

– А тебе и впрямь интересно или просто так спросил?

Фыркаю и сую в рот очередную порцию супа. Вкусно.

– Охрана. Одного местного богатея. Ему льстит, что в охране есть светлый эльф.

С трудом глотаю, гляжу на огонь и обдумываю услышанное. Светлые никогда не нанимаются в охрану. Гордость не позволяет. Не работают они ни в корчме, ни на рынке… да и нигде, пожалуй. Их лес, Вечный лес, дает столько, что, продав даже сотую часть, можно озолотиться. И он пошел? Забыв про гордость и свой род? Я… не могу понять зачем. Ведь не ради меня.

– Уходи оттуда.

– Это еще почему? – хмурится Аид. Он ложится, осторожно вытягивает ноги.

– Бросай своего богатея.

Золотистая бровь изящно выгибается дугой.

– А что мы будем есть?

– Я завтра пойду и заработаю.

– Как? Тебя нигде не берут бардом, а драться ты не хочешь.

– Напишем и развесим объявления. Я могу петь. И я – темный эльф. Если нужно спеть на свадьбе, пире, дне рожденья… да даже серенады под окном! Я все могу.

– Уверен? – Он закрывает глаза, поскольку не в силах держать их открытыми. В мое плечо что-то утыкается, повернувшись, смотрю на Рей, которая пересела к нам и прижалась ко мне.

– Уверен. Спи.

 

Глава 7

Самым сложным оказывается раздобыть бумагу. Типография закрыта на время проведения торгов, так что там дежурит всего одна девушка, которая не желает ни разговаривать, ни даже просто открывать дверь.

– Мадам! Я ненадолго! – прыгаю под дверью, как дурак, пытаясь заглянуть хотя бы в щелочку.

– Нет!

– Но мне бумага нужна!

– Закрыто!

– Да вы хоть посмотрите! Я – эльф!

– Мне все равно! Хоть эльф, хоть дриада, хоть русалка. Закрыто!

Во зараза. Беспомощно смотрю на смеющегося неподалеку Аида.

– Помочь не хочешь?

– А зачем? Ты и так неплохо справляешься, еще пара реплик – и она твоя навеки.

Вспоминаю, как утром легкомысленно пообещал очаровать всех, кто будет на нашем пути, и добыть все, что требуется лично. Рей стоит неподалеку и тоже с интересом за мной наблюдает.

– Я могу открыть.

– Э-э-э… не надо, Рей. Я все же попробую сам.

На фиг разрушать дверь, а то и все здание целиком?

Ребенок пожимает плечами и плотнее закутывается в плед. Эльф пытался утром переодеть ее в сухое, но девчонка вцепилась в этот плед, как утопающий в проплываюшего мимо пловца. Так что… отнять не вышло.

– Кхм. – Осторожно стучу снова.

– Что?!

Блин. И чего так орать? Словно я монстр какой-то.

– Мы заплатим!

– Закрыто!

– Один золотой.

И тишина… Напряженно сжимаю кулаки и смотрю. Ветер треплет чуть отросшие волосы, когти постукивают по деревянной двери. Еще через секунду она широко распахивается, и на пороге появляется девушка с противным голосом и довольно своеобразной внешностью. В принципе… она выглядит совсем как человек. Белые, словно седые, волосы опускаются на плечи, хрупкая невысокая фигурка, упрямый взгляд и поджатые губы. Единственное отличие – зрачки. Они у нее вертикальные. Не очень заметно, но именно такие мелочи иногда и спасают жизнь.

– Оборотень?

Она вздрагивает и удивленно на меня смотрит.

– Твои глаза. Не человеческие.

– А ты что-то имеешь против оборотней? – упирает руки в бока и вызывающе на меня смотрит.

Мягко улыбаюсь, сощурив глаза и опираясь рукой о косяк. Ага. Румянец. Я точно знаю, что неотразим вблизи.

– Ну что ты. Оборотни гораздо интереснее людей.

Ее глаза расширяются, румянец пропадает.

– Правда? – спрашивает недоверчиво.

– Конечно. Кто именно?

– Кошка.

– Интересно. Пустишь?

Девчонка косится на стоящих за моей спиной эльфа и девочку. Рей зло щурится, подходит ближе, обнимает меня за руку.

– Ну… ладно. Заходите. Раз уж решили платить золотом.

Оглядываюсь на эльфа и вопросительно поднимаю бровь. Ну? Как я? Раз обещал, так сделаю! Эльф только вздыхает и входит в типографию следом за мной.

Внутри пыльно и сумрачно. Печатный станок – в единственном экземпляре – стоит у противоположной стены, замерев, словно огромный камень, позабытый в доме. Говорят, их делают гномы, они же устанавливают и чинят. С интересом изучаю ряды клавиш, на каждой из которых изображены какая-нибудь буква, иероглиф или картинка. Клавиши, кажется, можно менять. По крайней мере, часть из них вынута и разложена рядом с машиной на небольшом куске светлой ткани.

– Чинишь?

Девушка подходит к клавишам и рывком накрывает их краем тряпицы.

– Не твое дело.

– Ясно. Бумага есть?

Она кивает и уходит в глубь помещения, теряется между столами и ящиками. Слышится грохот, и в воздух поднимается новая порция пыли.

– Помочь?

– Нет! Сама справлюсь.

Пожимаю плечами и сажусь на край одного из столов… Рей тут же садится рядом, так и не отцепившись от моей руки. На девушку-оборотня она смотрит с крайним неодобрением. Светлый с большим интересом изучает печатную машину, склоняется над агрегатом и едва касается вытертых до блеска каменных клавиш тонкими пальцами.

– Поразительно… Люди вообще поразительные существа. То, что можно рассказать им, обязательно нужно написать и раздать всем.

– И что в этом такого? Их новостные листки довольно интересны. Там и объявления о поиске работы можно писать. О, кстати! Эй ты. Оборотень.

Ряд ящиков в углу шевелится и рушится. Спрыгиваю со стола и подхожу к куче. Сунув руки в карманы, с интересом наблюдаю за копошащейся среди груды бумаг девчонкой.

– Я не оборотень!

Злобный взгляд и выпущенные когти говорят об обратном.

Протягиваю руку и улыбаюсь:

– Не злись. Я просто хотел спросить: может, ты напечатаешь пару объявлений о поиске работы? А мы их расклеим по всему городу.

Руку отталкивают, она предпочитает встать сама. Пожав плечами, отхожу на шаг назад. Я не навязываюсь.

– Я же сказала, что мы закрыты.

– Знаешь, если ты хочешь заработать золотой – лучше тебе согласиться. Я не собираюсь платить такие деньги всего лишь за стопку бумаги. Пусть даже и чистой. – Эльф все еще стоит у печатной машинки, но смотрит прямо на нее. И голос у него далеко не такой дружелюбный, как всего пару минут назад.

– Вот еще. Помогать темному. Тем более что он пообещал золотой за бумагу!

Чешу затылок и смущенно усмехаюсь.

– Да я… и не отказываюсь. Только деньги у него. – И нагло тыкаю пальцем в сторону светлого, вновь склонившегося над агрегатом и пытающегося нажать одну из клавиш.

– Что?!

На секунду кажется, что она меня убьет.

Но нет! Все обходится… Девчонка, которую, кстати, зовут Кэт, соглашается. Она раскапывает и зажигает пару толстых свечей, втаскивает с улицы заряжавшиеся кристаллы и вешает их в небольшие сетки под потолком. Помещение наполняет пусть и не слишком яркий, но свет. Теперь можно разглядеть рисунки на всех клавишах, чем я и занимаюсь, пока эльф пытается сочинить текст объявления. Девчонка записывает, сидя на одном из ящиков и сжимая в пальцах перо какой-то птицы.

– Петь? Эльф хочет петь?

– А что тебя не устраивает?

– Да ты посмотри на него. Он же темный. Ему, скорее, в убийцы надо податься или в охрану каравана. Хотя… он смазливый. Бабы точно поведутся.

Хмурюсь, но не вмешиваюсь. Мне вот только мнения дилетанта и не хватало. Рей копается в оставленных на полу клавишах, пытается понять, как их вставить обратно в станок.

– Не отвлекайся. Пиши: серенады.

Слышу смех девчонки. Напрягаюсь, понимая, что просто обязан вмешаться.

– Что не так? – злобно изучаю недовольную рожицу.

– Я просто представила, как у меня под окном поет серенаду ночной убийца, которого считают монстром поголовно все дети мира. Заикание – обеспечено. Уверена, что после такого девушке останется только взять веревку, мыло и совершить самоубийство, не дожидаясь, когда за ней придет поющая смерть. О! А что – это идея. Как тебе название вашей группы?

– Какое название? Какая группа?

– Группа «Поющая смерть»! Уверена, все оценят.

– Я один пою. С гитарой.

– А он тут при чем?

Аид недовольно косится на палец барышни, которым на него указывают.

– Ни при чем. Просто… друг.

Зря я это сказал. Эльф потрясенно на меня смотрит, расширив голубые, как летнее небо, глаза.

– Темный и светлый дружат? Все, теперь можно умирать спокойно. В этой жизни я видела все.

– Заткнись и пиши. Тебе за это заплатят, и неплохо, – смущенно отворачиваюсь, стараясь не смотреть на Аида. Можно подумать, я сказал что-то необычное. Сам ведь вечно в друзья набивался. Его улыбки я так и не замечаю.

– Ладно. Диктуйте дальше, музыканты. Еще немного, и я готова буду содействовать бесплатно.

– С чего бы это?

– Да так… поющий серенады темный эльф… я хочу это увидеть.

Фыркаю и спрыгиваю вниз. Тоже мне, фанат моего творчества. Надо выйти наружу, пройтись. Пока я кое-кого здесь не придушил. Рей бежит следом. Я уже привык к тому, что она вечно рядом и всегда молчит. Такое ощущение, что я действую на нее… успокаивающе, что ли. Ну и ладно, главное, чтобы голова оставалась на месте.

Через час объявление готово. Мне его зачитывают, спрашивают мнение будущего исполнителя. Звучит эта ахинея примерно так: «Темный певец выступит за небольшую плату на свадьбе, дне рождения, споет серенаду под окном любимой, сочинит стихи для любовного письма, покорит публику внешностью темного эльфа! Обращаться по адресу: Малый переулок у Больших ворот, дом тринадцать».

– Ну? Как?

Отодвигаюсь от Аида, стараюсь прочитать все это еще раз и увидеть текст со стороны.

– В целом… ужасно. Может, лучше стихами? Напечатаем одну из моих баллад.

– Я вам не нанималась трактаты писать. Либо печатаем это, либо выметайтесь.

Кошусь на недовольную кошку. Н-да. Однако выбор небольшой. Неохотно киваю и возвращаю ей лист.

– Пятьсот экземпляров, пожалуйста.

Рука оборотня дрожит, лист красиво падает на пол.

– Сколько?

– Пятьсот, а что? Чем больше, тем лучше.

Рычание, суженные глаза, выпущенные когти.

– А ну выметайтесь отсюда, живо!

Вздохнув, отхожу на шаг назад.

– Какая же ты все-таки нервная.

Кошка шипит и прыгает. Я отшатываюсь, но тут между мною и оборотнем непонятно как появляется Рей. Меня ослепляет вспышка яркого света, после чего раздаются сильный грохот и вопль отброшенной назад девушки.

Хватаю Рей за плечи и, кашляя от дыма, выволакиваю наружу. Аид остается внутри, кричит, что заберет кошку.

У выхода уже собирается народ. Еще бы. Столько грохота и вспышек. Мало ли… пожар начнется.

Из клубов дыма выходит эльф и несет на руках трущую глаза кошку.

– Что там произошло?

– Твоя девочка врезала по ней заклинанием разрушения.

Подхожу к кошке, пытаюсь найти жуткие раны или хотя бы порезы.

– Она увернулась. – Светлый оборачивается назад и задумчиво смотрит на разгорающееся внутри типографии пламя. – Заряд попал в стену рядом со станком. Не знаю, уцелел ли станок.

– Пусти!

Кошка шипит и выворачивается из рук Аида, после чего бросается обратно.

– Сгорит ведь. – Хмурюсь и оглядываюсь на Рей, которая как ни в чем не бывало сжимает мою руку и довольно улыбается.

– Потушить можешь?

– Зачем?

– А затем, что объявление мы так и не напечатали. А я хочу начать петь.

– Или у него опять начнется депрессия, – кивает светлый.

Рей перестает улыбаться и смотрит на меня.

– Можешь или нет?

– Могу.

– Тогда туши.

Ребенок явно обижается, но все же идет в здание и тащит меня следом. Не то чтобы я сильно против… но на нас крыша не рухнет? Уж больно сильно грохнуло.

Через минуту мы стоим внутри обледеневшей типографии. Везде сосульки, снег, злая кошка рычит на меня, требуя, чтобы мы убирались.

Эльф, сложив руки на груди, этакой изящной статуей застывает у дверей.

– Подумай, теперь тебе этот золотой попросту необходим. Он покроет расходы по восстановлению типографии. А станок практически не пострадал.

С уважением смотрю на Аида. Спокойный, уравновешенный, одним словом – светлый. Даже разъяренный оборотень стихает, глядя на него и анализируя сказанное.

В итоге нам все-таки распечатывают двадцать объявлений, чему я безмерно рад. Правда, бумагу она дает далеко не самую лучшую и местами обгорелую, но текст хорошо виден, а это главное.

После выполнения заказа мы без возражений выметаемся наружу, и дверь с грохотом закрывается за нашими спинами. Рей надувается и с явным неодобрением оглядывается. Приходится уводить ее силой. Хорошо, что вообще здание не снесла. Иначе кошка нас точно убила бы да еще и стражу бы натравила.

Остаток дня мы ходим по городу и расклеиваем объявления. Рей клеит, так как у нее одной есть заклинание, которое неплохо крепит бумагу к чему угодно. Одно объявление я даже повесил на спину проходившему мимо троллю. А что? Он большой, ему вслед куча народа оборачивается.

Возвращаемся в дом уже ночью, купив по дороге овощей и рыбы. Палатки все еще стоят вдоль улиц, и Рей не так-то просто от них оттащить. Приходится уступить и купить ребенку сережки с серебристыми камушками. Аид, правда, настаивает на черном цвете, не догадываясь о том, что ее радужки не черные, а, скорее, серебряные, с разноцветными искорками в глубине.

– Ну что ж, могу сварить похлебку из рыбы, а могу надеть ее на палочки и пожарить над углями.

– Голосую за второй вариант. А разве эльфы едят рыбу? Мясо-то ты не ешь.

– Знаешь, с тобой не то что мясо, мокриц есть начнешь.

– Э-э-э… да?

– Да. Короче, давай помогай разделывать.

Недовольно смотрю на мокрое нечто с выпученными глазами и открытым ртом.

– Нож дать или сам справишься?

– Дать. Не буду я марать кинжалы об эту пакость.

– Ты что, рыбу никогда раньше не ел?

– Ее кто-то другой готовил. Да и у нас в горах мы предпочитали мясо. Добыть дичь на охоте – это достойно воина. А залезть в лужу и там копошиться… это как-то…

Светлый смеется и кидает мне нож.

– Что ж, поздравляю, все когда-то приходится делать впервые.

– А я могу?

– Что можешь? – удивленно смотрю на Рей.

– Помочь.

Надо же. А я уже привык к тому, что она сидит в углу и молчит.

– На, – отдаю и рыбу, и нож. – Дядя Аид научит тебя ее чистить.

Светлый только кривится, но не возражает. Я же довольно укладываюсь на матрас и поворачиваю голову к огню. Комната медленно нагревается. В котелке над водой, в которой эльф заваривает травы, поднимается пар. И депрессия, помахав ручкой, куда-то исчезает. Видать, решила подождать и вернуться чуть позже.

 

Глава 8

Сижу, жду клиентов. Аид с утра приводит нашу конуру в порядок. Рей активно ему в этом помогает. Мне велено не шевелиться и сидеть смирно, чтобы не испачкать одежду. Я, кстати, весь в белом. Белые штаны, белая рубашка.

– Куда это? – Рей указывает пальцем на мусор в углу. Вот ведь… вроде бы недолго тут живем, а уже так насвинячили.

Аид чешет затылок и уверенно указывает пальцем на улицу.

– Сейчас веник дам. Вот, держи.

Рей кивает и приступает к нелегкому делу выметания мусора. Я, сидя аж на трех матрасах, созерцаю светлую картину и радуюсь тому, что на этот раз не меня приобщили к этому нудному делу. Но так как сидеть довольно скучно, я не могу не комментировать сей процесс.

– Эй! Вон там пятно пропустили. А вон там соринка, там былинка. – В общем, всячески наслаждаюсь. – Эй, крась лучше. Не отвлекайся!

Аид, стоя на табуретке и пытаясь дотянуться кистью с ярко-зеленой краской до потолка, мрачно на меня смотрит.

– Ты бы вышел. А то заляпаю, – говорит угрожающе.

– Отстираю. Я просто не могу пропустить такое зрелище, как светлый, который красит потолок. Тем более что идея его перекрасить принадлежит тебе…

– Еще одно слово, и я тебя тоже покрашу.

– Не посмеешь! Тебе страшный зверь жаба не позволит. Этот костюм стоит целую серебряную монету!

– Мне уже плевать! Я не пацифист, мне можно.

– Ну-ну. Ты вон там еще не докрасил. И вон там! И вообще, потолок получился какими-то пятнами.

– Гр-р-р…

– Я закончила. – Рей стоит в дверях с пустым мусорным ведром.

– Можешь вымыть ванную.

Кстати, у нас теперь есть нечто, отдаленно напоминающее ванную комнату. Аид купил таз, кувшин и ширму. Отгородил угол ширмой, туда притащил табуретку, на нее поставил таз, а в него кувшин, и заявил, что вот тут у нас ванная.

– Хорошо.

– А ты иди-ка купи недорогой ковер на пол и не мешайся.

– Ковер?

– Надо же чем-то пол прикрыть, да и комната будет выглядеть богаче. Но учти, если потратишь больше серебрушки – лично придушу.

– Ладно-ладно. Я тут подумал, может, еще и занавески купить?

Смотрим на небольшое оконце. На неком подобии подоконника лежит кристалл, который я нашел перед тем, как лезть в башню, чисто теоретически он должен был зарядиться от того подобия тусклого света, который здесь является дневным.

– Не надо. Неизвестно, когда ты начнешь зарабатывать. А на меня больше не рассчитывай. До поломойки я точно не опущусь. Э-э-э… Рей, прости, я не имел в виду ничего такого.

– Так что тряпку в зубы – и вперед, мыть ванную, – ехидно улыбаюсь я.

Глаза девчушки сужаются, и смотрит она при этом почему-то на меня.

– Эй-эй! Я пошутил, – мило улыбаюсь, поднимаю руки вверх.

Убивать меня не стали… Пока не стали. Но явно запомнили и припомнят при случае.

– Все-все. Я уже ухожу на рынок. Топ-топ.

– Может, все же не надо? – Аид опускает кисточку и задумчиво на меня смотрит.

– Да не волнуйся! Я – мастер торговаться.

И пока он не передумал, хватаю куртку, хватаю Рей за руку и рву на улицу, уже предвкушая поход между торговых рядов. Купцы еще в городе, и я буду не я, если не найду самый крутой ковер с изображением пламени и движущимися рисунками. Слышал о таких: рисунки на этих коврах сами собой передвигаются по полотну. Стоит это добро кучу денег, но я захватил целый золотой.

– Уверен?

Кошусь на Рей, которая бежит рядом, не поспевая за мной.

– В чем?

– В том, что Аид не убьет тебя за золотой? Я б убила…

Останавливаюсь и смотрю на девчонку, у нее на лице такое предвкушающее выражение… и такая улыбка, что мне просто становится дурно.

– А-а, так ты видела, как я его взял. – Чешу затылок, судорожно думаю, как выйти из положения. О, знаю как – все дети любят мороженое. Правда же? Поэтому широко улыбаюсь и произношу коронную фразу всех родителей мира: «Я сейчас тебе мороженое куплю».

Ребенок кивает и более вопросов не задает.

Хожу по рынку, изучаю товар. Это… прекрасно! У Рей уже три порции мороженого в животе и еще одна в руках… подтаивает. Ребенок изучает ее с некоторым удивлением и толикой отчаяния. Не лезет внутрь. Совсем не лезет. Хоть тресни.

– Кхм!

Вхожу в очередную палатку с вычурным интерьером и очень толстым продавцом.

– Чем я могу вам помочь, любезнейший господин? – Широкая улыбка и блеск золотых зубов просто ослепляют.

– Я… гм… ковер хочу присмотреть. Что вы можете предложить?

– Палатку напротив, – говорит продавец презрительно. – Там цены гораздо ниже и иногда можно выбрать приличный половичок.

Не понял? Вопросительно смотрю на Рей. Та пожимает плечами в ответ на мой недоумевающий взгляд.

– Вы сомневаетесь в моей платежеспособности? – сузив глаза, оскаливаюсь и провожу коготками по ткани палатки.

Хозяин бледнеет и что-то выкрикивает на незнакомом мне языке. Внутрь тут же заходят аж четыре накачанных типа, которые с трудом представляют, что им делать со всей этой грудой мышц. Хмуро изучаю вошедших. Я уже начинаю думать, что пацифизм – это не мое.

– Уходим.

Рей вздыхает и опускает недоеденное мороженое на самый красивый ковер, лежащий на самом видном месте. Ужас в глазах торгаша успокаивает мою нервную систему и возвращает хорошее настроение.

– Эх… так мы ничего путевого не купим. Ну идеи есть?

– Я пить хочу! – говорит девочка капризным тоном.

– Так не ной, сейчас организую. Эй, пацан!

Паренек, пробегающий мимо меня с криком: «Вода! Свежая вода!» – резко тормозит и воодушевленно ко мне поворачивается.

– Напои ее, – тыкаю пальцем в Рей.

Ей тут же вручают кружку с водой, зачерпнутой из бочки, стоящей неподалеку. Бочку охраняет другой, более крупный парнишка с подбитым левым глазом.

Отдаю медяк за воду, оглядываюсь и решительно подхожу к ближайшей палатке, держа девочку за руку. Не могут же нас отовсюду выгнать, да?

Аид красит потолок, покрывая его толстым слоем зеленой краски. Краска дешевая, старая и давно пережила все сроки годности. Это Таичи подсказала, как и когда можно пройти на склад больницы и взять все необходимое для ремонта всего за одну бутылку гномьего эля. Эль был отдан стражу, который бурно обрадовался тому, что теперь ему не придется «все это барахло» тащить на помойку.

– Гм… – Синие глаза задумчиво изучают очередную трещину. – Будем считать, что готово. Так, теперь… пол.

Спрыгнув с табурета и довольно выдохнув, Аид пожимает копыто синему свину, который последние полчаса кружит рядом с ним.

– А знаешь… из нас получилась неплохая команда.

Свин одобрительно хрюкает и гадит на пол.

Аид досадливо качает головой и съезжает по стене вниз. Кисточка чуть дрожит в его руке.

Свин плюхается рядом и утыкается мокрым пятачком в подставленную ладонь.

– Так… пол. Остался пол… Может, вылить краску и размазать?

Оба смотрят на оставшуюся банку с краской.

– Нет. Так не пойдет. Если уж взялся что-то делать, так делать нужно хорошо, на совесть, так сказать.

Но только эльф встает, как входная дверь распахивается, и перед ним предстает оно – видение, которое он не забудет до конца своих лет.

На пороге стоит красавица с фиалковыми глазами и тонкими чертами лица. Изящные пальцы сжимают косяк двери, черный, покрытый заклепками, молниями и стразами наряд буквально сияет и приковывает к себе взгляд, ноги обуты в высокие ботфорты, в ухе серьга в виде черепа с рубиновыми глазами. А шляпа с широкими полями лишь подчеркивает ее неземную красоту и хрупкость.

– Кто ты? – потрясенно спрашивает Аид, прижимая к себе свина и пытаясь встать.

– Да-а, – говорит сказочное видение, – надо тебе было хоть дверь открытой оставить. Пошли, проветришься. А то так и до глюков недолго.

Эльф растроганно улыбается и отрицательно качает головой.

– Не беспокойся, прекраснейшая. Я сам. – И он мужественно отворачивается, разыскивая взглядом злосчастное ведро с краской. Красить больше не хочется. Но… надо так надо.

Смотрю на зеленого от пяток до макушки Аида, прижимающего к себе банку с краской и радостно изучающего мою персону. Волосы вздыблены, руки трясутся, зрачки расширены. А воздух… тут все пропахло краской и растворителем – дышать просто невозможно. И как он здесь может находиться?

Меня он, кстати, назвал прекрасной принцессой и попытался поцеловать руку, когда я вытаскивал эту заразу на улицу. Удается мне вытащить его далеко не сразу, но все же удается. Светлый сопротивляется и требует не бросать бедненького маленького летающего синего свина. Все мои доводы в пользу того, что свиньи не летают, он просто не воспринимает. Выворачиваю ему руку за спину и вывожу так. Аид плачет… я же чувствую себя садистом.

Через полчаса на относительно чистом воздухе улицы светлый приходит в себя, осознает, что произошло, и его тошнит. Я помогаю ему отползти к канаве, где и оставляю, жалея его гордость.

Минут через десять он приходит обратно уже на своих двоих и, не дав мне раскрыть рта, интересуется, купил ли я ковер.

– А то! Его часа через три доставят. Как раз все просохнет.

– Сколько?

– Что – сколько?

– Сколько он стоит?

– О, сущие медяки. На!

Светлый ошарашенно взирает на всунутый ему в руки золотой.

– Теперь посиди вот тут. А мы с Рей пока сходим в ближайшую таверну и принесем что-нибудь поесть.

Аид не возражает.

Возвращаемся примерно через час, потом все вместе едим, а потом… потом приезжают рабочие. И тут начинается.

Светлый воспаряет духом и выдает приехавшим грузчикам ценные указания:

– Ковер сюда.

– А остальное?

Пауза.

– А есть еще что-то, кроме ковра?

Я загадочно улыбаюсь в стороне, делаю вид, что меня нет.

– Есть. Так куда грузить? – Ну… э-э-э… тоже в комнату.

– Ясно.

Аид чешет макушку, тролли же возвращаются к телеге, откидывают брезент и начинают вносить вещи в дом.

Мимо светлого эльфа проносят огромный, расшитый золотом ковер, три кресла, диван, кровать, еще одну кровать и широкую доску – два на половину метра.

– А это-то зачем?! – спрашивает Аид ошарашенно.

– Это мне. – Подхожу ближе и подмигиваю светлому. – Ее прибьют под потолком, я на ней буду спать.

– А… а деньги откуда? Или это тоже приобретено за медяк?

– А то!

– Распишитесь.

Киваю и ставлю размашистую подпись на подсунутой мне бумажке.

– Это что было? – нервничает Аид. – Дай сюда!

Бумажку вырывают. Тролль от неожиданности отшатывается. Светлый хватает ртом воздух при виде цифры в двадцать золотых монет.

– Не переживай. Это в кредит.

– Что?!

– Ну… гномы оформили мне кредит. Так что все это – сейчас бесплатно.

– Что?!

– Ты повторяешься. Ну все, ребята, спасибо.

Тролли хмуро бурчат что-то себе под нос и уезжают. Я вместе с Рей захожу в дом и довольно оглядываюсь. Шикарный мягкий ковер с вышитыми рисунками в виде водяных лилий радует взор. Резные кресла и диван полукругом стоят вокруг камина. На стене висят два гобелена с прекрасными лесными пейзажами.

У противоположной от камина стены виднеются две кровати. Над одной из них прибита моя подвесная полка с матрасом и подушкой. Ура! У меня есть подушка…

– А если все вернуть? Мы тогда ничего не будем должны? – переживает Аид.

– Не получится. Мы все равно будем должны.

Светлый стонет.

– Да ладно тебе, – хлопаю его по спине и подмигиваю ему с умным видом.

– Ты еще не видел ванну. Ее завтра принесут. И унитаз! По форме зада. Слушай, я его как увидел – сразу о тебе подумал.

– Что?!!!

Короче, за унитаз меня чуть не убивают. Этот ненормальный хватает полено из кучки в углу и носится за мной по комнате, обещая убить на месте. Я ору, что все окупится и все будет прекрасно! Аид почему-то в это не верит и нервничает все сильнее и сильнее.

Успокаивается он только к утру. Карточку, на которую мне оформили кредит, отдаю Аиду. Так что… я опять не при деньгах. А еще мне приходится пообещать отдавать ему все свои заработки, пока не расплатимся по кредиту.

На следующий день в дом стучит первый посетитель. Аид открывает дверь и, выяснив, что надо, зовет меня. Я же крепко сплю. Ибо поэты рано не встают, да и вообще мы легли под утро.

Аид зовет меня еще раз, и еще, после чего, разозлившись, подходит и сдергивает меня за ногу с полки. Посетитель испуганно взирает на матерящегося злого встрепанного темного эльфа, который сидит на полу и скалит зубы на светлого.

– Может… я… это… потом зайду…

– Стоять! – говорю я. – Кхм. Ну… чего надо? – встаю.

– А… кто петь будет? Здесь сказано, что темный эльф. Но я бы хотел вот его. – В Аида тыкают пальцем.

– Не ты один, – просвещаю я парня. – Его многие хотят.

Аид краснеет до кончиков ушей и незаметно пихает меня локтем в ребра. Я взвываю.

– Так, ладно. – Встаю, приглаживаю волосы, бросаю оценивающий взгляд на посетителя. Прыщавый, высокий, слегка сутулый парень переминается с ноги на ногу и постоянно хлюпает носом. – И что именно от меня потребуется?

– Се… се-е…

– Се?

– Серенада! – мычит он, отчаянно краснея.

– Хм. Для кого?

– Для… одного… человека.

– Рад, что не эльфа.

Парень улыбается и смущенно трет носком грязного сапога ковер. Светлый бледнеет как смерть и устремляется к посетителю. Ковер белобрысый бережет как зеницу ока.

Парень оказывается покладистым. По первому же требованию Аида он снимает куртку и сапоги, остается в пропахшем потом свитере и дырявых, плохо пахнущих носках. Я гордо прохожу к креслу и, уже садясь в него, говорю:

– Прошу вас.

– А? Спа-спасибо. – Мне нервно улыбаются и присаживаются на краешек дивана.

– Итак. Сколько лет объекту?

– Кому? А, девятнадцать!

– Угу. Цвет волос?

– Бе-белый.

– Угу. Цвет кожи?

– Персиковый, – сообщает смущенно.

– Прекрасно. Уродства есть?

– Нет!

– Не ори. Зубы все на месте?

– А… какое это имеет отношение к серенаде? В ней будет описано количество зубов?

– Ну мало ли. Любая деталь может быть важна.

– Да… ну, если честно… недавно моя любовь лишилась трех передних зубов.

Мощно. Она ночью на орка напоролась, что ли?

– Бедняжка.

– Да. И… это моя вина.

Аид нервно кашляет, сидя на корточках перед камином и поправляя угли кочергой.

– Н-да? Тогда серенадой не отделаешься.

– Я знаю! Знаю! Но она так любит меня! Моя любовь! – Парень вскакивает и начинает бегать по комнате. Молча наблюдаем за его перемещениями и ждем продолжения. Оно следует. – И если бы только не тот проклятый поцелуй.

Мне становится любопытно. Это как надо было чмокнуть… с разбега, что ли?

– А можно поподробнее? Возможно, это поможет сделать серенаду более… лиричной.

– Да? Ну… это вовсе не секрет. Об этом знает вся улица, если не весь город.

– То есть события происходили днем?

– Да. Она стояла у окна и слушала, как я признаюсь ей в любви.

– Днем?

– Да.

– Ты что, орал, стоя на улице: «Я люблю тебя»?

– А что такого? У нее очень строгая мама, и в дом меня не пускают.

Все с ним понятно.

– А может, ей серенаду с фейерверком? А? – Парень с нездоровым энтузиазмом глядит на меня.

– Не отвлекайся. Так что же произошло дальше?

Влюбленный разочарованно хмыкает и садится прямо на ковер.

– Ну а дальше я захотел ее поцеловать, понятное дело, не дотягивался. Ну и попросил спрыгнуть ко мне. Обещал поймать.

– И как? Поймал?

– Поймал. Вот только эта дуреха врезалась лицом мне в плечо. А я же в доспехах был – с дежурства шел.

– Так ты стражник, что ли?

– Ну да. Новобранец.

– Что ж, – произносит Аид до того, как я успеваю что-либо сказать, – так как вы наш первый клиент, вам наша серенада достанется совершенно бесплатно.

Глаза парня вспыхивают такой радостью, что я даже забываю, чего хотел сказать. Светлый же просит клиента ни о чем не беспокоиться, после чего с почестями выставляет его за дверь.

– А когда…

– Сегодня в десять часов вечера приходите сюда. Серенада будет готова.

– С чего ты взял?!

Но мой вопль, увы, остается неуслышанным.

Аид закрывает дверь и оборачивается ко мне. Сижу злой, чуть ли не дым пускаю из ушей.

– Это наш шанс наладить нормальные отношения со стражей. А главное – сам подумай, какая реклама!

– Нам есть надо!

– Я знаю. Но главное для нас в данный момент – реклама и хорошие отношения со слугами закона.

– Только они потом всем кагалом сюда явятся за халявными серенадами.

– Споешь – не развалишься.

– Я тебя убью.

Аид фыркает и сует мне в руки перо и чернила.

– Бумага на столе. Героиня – блондинка без трех передних зубов. Давай, изобрази страсть в трех рифмах.

Хмуро на него смотрю, пытаясь сообразить: и когда же он так обнаглел. Эх! Ладно. Так, где тут наш крутой стол, который мы отрыли на помойке? Он уже почти не воняет.

Нет, не так. Надо, чтобы серенада получилась незабываемой! Чтобы весь мир, услышав ее, понял, что автор – гений.

Покачиваюсь на стуле и чешу затылок. А как тогда?

– Аи-ид, – говорю заунывно-жалобным голосом.

– Что?

– Сделай мне чаю.

За моей спиной что-то грохает.

– Не понял?

– Что тут непонятного? У меня творческий кризис. Сделай чаю! И это… что-нибудь вкусненькое у нас есть?

– Издеваешься?! Умереть хочешь? – вкрадчиво спрашивает светлый. – Так я могу помочь безвозмездно, то есть даром.

Упс. Кажется, я его довел-таки до ручки. Нужно срочно отвлечь внимание.

– Смотри, – указываю на диван. – Ковер и вся эта мебель… куплены в кредит. И если я не расплачусь с гномами в срок, я – труп, и ты, кстати, тоже.

Аид тяжело вздыхает и идет делать мне чай.

– Итак… продолжим. Она: блондинка, без зубов, влюблена в прыщавого стражника и живет на третьем этаже… хм…

Откидываюсь назад и довольно перечитываю строки. Ну не идеально, конечно, и концовка слегка смазана, но в целом сойдет.

– Держи.

На стол ставят чашку горячего чая.

– Ты долго. Я уже все придумал.

Аид выгибает бровь и берет лист бумаги со стола.

– Хм.

– И это все, что ты можешь сказать? Я сочинил шедевр! Всего за пять минут. А ты говоришь только «Хм»!

– Сойдет. Для девушки стражника. А при чем тут стоны?

– Ну… намек, так сказать.

Светлый чуть краснеет.

– Короче, вот твой чай, вот плюшки. Отдыхай. Стражник придет вечером, вместе с ним пойдешь к дому его девушки.

– А я-то тут при чем?

– Ты будешь петь.

Я давлюсь куском плюшки. Еле откашливаюсь.

– С ума сошел?! А с чего это ты решил, что я буду петь бесплатно?

– А с того! Что он петь точно не умеет. А нам нужна слава, чтобы заработать много денег! – заявляет Аид.

– Я пошутил. Положи кочергу, зайчик, а то я нервничаю.

В ответ доносится только тяжелое дыхание, а сузившиеся глаза светлого выжигают на моем лбу дыру размером с кулак.

– Еще раз скажешь мне «зайчик», и я оторву тебе ноги и сломаю шею. Понял?!

– Понял. Все понял.

– Вот и хорошо.

Кочергу откладывают.

– Пиши дальше.

– Что? Но двух четверостиший вполне достаточно.

– Я! Сказал! Пиши!

– Все, пишу-пишу. Ты только не нервничай.

Ночь. Дождь. Ветер. Волки воют в заснеженном лесу, призывая ужин.

Ну… насчет заснеженного леса я, конечно, загнул, но то, что на улице холодно, это факт.

– Фтор. Стучат.

– Слышу. – Сижу у камина, закутавшись в плед и не испытывая ни малейшего желания вставать.

– Это наверняка посетитель.

– Не-а. Я уверен, что просто ошиблись дверью.

Дверь сотрясает новый град ударов.

– Простите! Я… я за серенадой, – пищат снаружи.

Аид выразительно на меня смотрит.

Ну вот. Приперся. И чего ему дома-то в такую погоду не сидится? Эх, придется вставать и тащиться с ним к его прынцессе.

Дверь с треском распахивается…

– А-а… э-э-э… Здрасте. – Молодой стражник, закованный в железную кольчугу, дрожит от холода и походит на пугало.

– Тебе бы пару килограмм набрать.

– Что?

Выхожу, прихватывая с собой ребенка, и закрываю дверь.

– Да так, ничего. Хорошо выглядишь, – льстивым голосом говорю я, вспоминая наставления Аида о том, что клиент всегда прав, пока платит, конечно, если он стражник.

Далеко вверху узкая полоска ночного неба перемигивается звездами, которые то и дело заслоняют черные облака. И только неяркий голубой свет фонарей немного рассеивает ночной мрак этого города.

– Ты уверен, что она еще не спит?

– Уверен! Я ей в окно камушек с запиской кинул, сообщил, что буду сегодня серенаду петь. И даже написал, во сколько. Кстати, уважаемый бард, а не могли бы вы… спеть ее вместо меня?

– А зачем я, по-вашему, с вами иду?

– Уф! Отлично! Тогда… не могли бы вы мои доспехи надеть?

Останавливаюсь. Рей сжимает мою руку, удивленно заглядывает мне в лицо.

– Зачем?

– Я имел в виду… точнее, я вовсе не имел в виду чего-то такого! Прошу вас… – О сникает и замолкает.

Мрачно на него смотрю. Парня трясет. Хм, а я уже и забыл о том, как именно люди воспринимают темных эльфов. Мы для них убийцы, твари, крадущие и пожирающие детей. Только тени могут сражаться с нами на равных. Ну или почти на равных. Тяжело вздохнув, чешу затылок.

– Ладно. Как скажешь.

– Наденете? П-правда наденете?

– Да.

Меня обнимают. Неожиданно, сильно и от всей души. На лице стражника при этом сияет широкая, безумная улыбка, а глаза словно испускают свет. Вырываюсь, стараясь не испортить все дело. Рей отходит чуть в сторону и с интересом за нами наблюдает.

– Отлично! Тогда пойдемте во-он в тот переулок и там попробуем переодеть вас в мои доспехи. У меня и шлем с собой! Так моя любовь точно ни о чем не догадается.

Ругаюсь сквозь зубы, пока меня затаскивают в тень переулка. Отлично! Теперь люди вертят мною как хотят. Эх, грехи мои тяжкие!

Так… я выгляжу как полный идиот.

Шлем велик, и я мало что вижу сквозь забрало, грудная пластина слишком отстает от груди, да и остальные части сидят как попало. Стоять в этом тяжело, двигаться – почти нереально.

– Вы как? Нормально?

Н-да. Видела бы меня сейчас моя мама – убила бы, чтоб не мучился и не позорил наш клан.

– Нормально! Далеко еще идти?

– Нет. Мы почти пришли. Вон то окно, видите? Там еще свеча на подоконнике стоит.

– Там везде свечи.

– Нет, та стоит на черепе, похожем на человеческий.

Ошарашенно на него кошусь:

– Уверен, что она нормальная?

– Да! Она… само совершенство. Моя любовь… она прекрасна. Белокурые волосы, хрупкие бедра…

– Все-все, я понял, так что можно обойтись и без подробностей.

– Ой, простите!

Вылезаю из проулка, морщась от грохота, который издаю при каждом шаге.

– Девочка, стой. Тебе… тебе не стоит с ним. А-а-а-а!

Оглядываюсь и изучаю валяющегося в отрубе стражника. Рей стоит рядом и пинает его носком сапога. На мой вопросительный взгляд девочка отвечает всего одной фразой:

– Он меня не пускал.

Все. Абзац. Возвращаюсь и жду, когда стражник очнется. Нельзя же начинать без него.

Стою под окнами, чувствую себя крайне неловко. Парень, которого, кстати, зовут Жан, показывает мне большой палец, стоит в тени арки и пристально за мной наблюдает. Оттуда можно легко увидеть окно с черепом в качестве подсвечника на подоконнике. Не знаю, что за дева там живет, но спеть ей я просто обязан. Рей, к счастью, осталась с парнем. Оно и правильно. Нечего ей здесь светиться.

Вытаскиваю из кармана лист, разворачиваю и набираю воздуха в грудь. Капли дождя быстро размывают строчки, но я уже запомнил их наизусть. Что ж. Начнем.

Мой голос одиноким вестником несется в темноте и затихает где-то в отдалении. Занавеска не шевелится. Может, надо петь чуть громче?

Есть! Там кто-то подходит к окну. Кошусь на Жана. Тот радостно смотрит, сжимает кулаки и улыбается как идиот. Так, все идет по плану, продолжаем.

Она там, точно там. Кто-то выглядывает, но я не могу разглядеть, приходится постоянно удерживать взглядом строки, которые от волнения попросту выпадают из моей памяти.

Тихий вздох и рухнувший к моим ногам платок с привязанным к нему камнем. Впечатлил! Продолжаю петь, на всякий случай отхожу на шаг назад.

Все. Закончив петь, поднимаю голову.

Челюсть медленно ползет вниз, а сердце ухает куда-то в пятки и судорожно там бьется. Свесившись из окна по пояс, на меня смотрит нечто… с усиками и всеми внешними признаками мужчины… Правда, это блондин. Однозначно.

– Жан! – басит это «чудо» и краснеет.

Отхожу еще на шаг назад, чувствую, как реальность со скоростью бешеной мантикоры улепетывает от меня. В спину что-то бросают. Камушек. А, да. Я же пообещал ретироваться в арку и поменяться с Жаном местами, когда допою. Разворачиваюсь и, слегка пошатываясь, иду к радостно машущему мне парню.

– Жани! Куда же ты?! – удивляется мужеподобное нечто в окне.

– Я ща. Мне… надо… – говорю на бегу.

Жан бросается ко мне, буквально срывает доспех и спешит нацепить его на себя. Я не сопротивляюсь, все еще пытаюсь понять, что это было.

– Э-э-э… Жан.

– Magde! Не снимается!

– Поосторожнее. Это мое колено.

– Прости. Но ведь еще немного, и она исчезнет!

– Это он.

Непонимающий взгляд, мокрая челка и рывки в области колена.

– Ты это о чем?

– Это не девушка.

– Я что, по-воему, дебил? О, снялся! Теперь кольчуга. Ну! Как я?

– Герой.

– Ага. Спасибо, я скоро.

И это чудо убегает ко все еще выглядывающему из окна мужеподобному нечто. Оно улыбается! Жуть-то какая. Жан же сильно заикается, пытаясь выговорить имя любимой…

Ко мне медленно подходит Аид, встает рядом и глядит туда же, куда и я.

– Ну и? Что скажешь? – кошусь на светлого.

– Любовь зла.

– Я бы даже сказал, злопамятна. Они же оба мужики!

– Да с чего ты взял?

Еще один. Хмурюсь и тыкаю пальцем в сторону «прынцессы».

– Груди нет. Мышцы выпирают, щетина, квадратный подбородок.

Наш разговор прерыает писклявый вопль:

– Ребята!

Медленно удаляюсь по переулку. Делаю вид, что это не ко мне.

– Идите сюда, ребята! Макс все знает!

– Идем или ты испугался? – Врадчивый голос, раздающийся около уха, заставляет резко остановиться и сжать зубы.

– Аид, лучше заткнись.

Возвращаюсь.

– Ребята, вы сказали, что бесплатно, но мы тут подумали, в общем, вот.

Рефлекторно ловлю летящий мешочек с глухо позвякивающими монетами. Настроение слегка повышается, я даже готов игнорировать Макса, который отчаянно мне машет и благодарит за серенаду.

Воцаряется неловкое молчание. Жан переминается с ноги на ногу, Рей сжимает мою руку и присутствует при всем молчаливой тенью. Дует ветер, завывает в печных трубах.

– Кстати, вам девочка не нужна? – неожиданно для себя спрашиваю я.

– Что? – Жан немного туповат, но я специально показываю пальцем на Рей, чтобы он точно понял меня.

– Она будет вашим ребенком. А то вы сами… того… не сможете.

– Почему это? – уточняют в окне.

– Ну… в силу ряда особенностей… физиологии.

– Намекаешь, что я слишком худой? – напрягается Жан. – И не смогу выносить?

Я мысленно считаю до ста, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Надо будет потом балладу сочинить. О том, как я доказывал мужику, что он – не баба.

– Нет. Ты не худой… скорее костлявый. Но… ты ж мужик.

Воцаряется тишина. Я начинаю догадываться, что здесь что-то не так.

– Кто мужик? – тихо спрашивают в окне.

Указываю на Жана. Глаза паренька сужаются, он сжимает зубы и… хохочет. Громко, захлебываясь и утирая слезы.

Все. Он окончательно сбрендил. Молча ухожу, утаскиваю Рей за собой.

– Фтор, погодите! Жан, то есть… я – девушка.

Действительно. И как это я раньше не догадался?

Неожиданно за спиной раздаются вопль, грохот, звуки выстрелов, вспыхивает яркий, ослепительный свет. Оборачиваюсь и наблюдаю, как из окна вместо Макса по пояс высовывается здоровый волосатый мужик с арбалетом в руках. Сощурив один глаз, он палит в Жана. Тот мастерски уворачивается, умудряется при этом довольно шустро бежать в мою сторону. Аид опережает его на сто метров и, схватив меня за ворот куртки, дергает за собой:

– Беги, идиот!

Я прихожу в себя и, едва не навернувшись, рву вслед за светлым.

Интересно… эта ночь когда-нибудь закончится?

Сидим у нас дома. Рей впервые – сама – отпустила мою руку и теперь возится с вытирающим слезы и сопли Жаном. Аид меланхолически заваривает чай в котелке, помешивая его по часовой стрелке со строго заданными интервалами.

– Так! Тихо! – Все смотрят на меня. – А теперь по порядку: что это конкретно было? И почему ты сидишь тут? Тебе что? Пойти больше некуда?

– Ну… я… я…

– Я понял. Ты девка, которая стала стражницей. Я, правда, несколько удивлен, что в стражу принимают женщин.

– Не принимают.

– Как это?

– Не… не принимают.

Аид передает гостье кружку с напитком, девчонка благодарно ему улыбается и наконец прекращает всхлипывать.

– Только прошу! Не рассказывайте никому. Если меня поймают до совершения подвига… мне конец. И мы с Максом… Его отец не допустит нашего брака!

Беру у светлого кружку, отпиваю, медленно прихожу в себя. Так. Спокойно! Надо просто во всем разобраться. В меня уже не палят из арбалета. Удивляться происходящему я устал. Сейчас я дома, мне тепло и сравнительно уютно, так что можно послушать ее историю, а после выгнать на улицу и со спокойной душой пойти спать. В конце концов, кто знает, возможно, из ее рассказа удастся состряпать неплохую балладу, которая прославит меня в веках. А что? Романтика в своем роде.

– Давай по порядку. Как тебя зовут?

– Генриетта. Но я уже привыкла к имени Жан.

– Зачем ты пошла в стражу?

– Отец Макса… запрещает нам пожениться.

– Почему?

– Макс из приличной семьи, они богаты, их род происходит от первых купцов этого города, его отец мечтает о титуле, он уже Максу невесту из знати присмотрел. Обедневшей, конечно.

– Угу. И Макс… не сопротивлялся, когда его заперли в комнате?

– Ты же видел его отца. Он психопат. Чуть что – берет арбалет и стреляет на поражение.

– Н-да. Видел. И моя трепетная душа до сих пор в шоке.

– А у темных эльфов есть душа?

Мрачно смотрю на Генриетту. Аид подливает мне чая.

– Так, еще раз – зачем ты пошла в стражу?

– Если я совершу подвиг, то меня произведут в капралы и оставят в страже! Даже если обнаружат, что я – девушка. А городская стража всегда горой за своих, и отец Макса просто не сможет больше стоять между нами. А то я ему такую ревизию буду каждый месяц устраивать, что он вмиг нищим сделается и на паперть пойдет.

Кошусь на Рей, которая уже положила голову на колени этой гарпии и довольно сопит. На лице Жана-Генриетты счастливая улыбка, взгляд – мечтательный. А девочка-то, смотрю, не промах.

– И что за подвиг ты решила совершить?

– Пока не знаю. Надеюсь, что-нибудь подвернется… К примеру, можно попытаться убить насильника… или маньяка, который будет терроризировать город по ночам.

Хмыкаю и отпиваю чай из кружки. Девушка внезапно грустнеет и опускает голову.

– Макс через три дня уедет. Отец отправляет его с караваном из города, чтобы навсегда нас разлучить. Макс успел сказать мне это перед тем, как нас грубо прервали.

– То есть у тебя осталось всего три дня.

– Как вы считаете… есть шанс, что город попытаются разрушить или маньяк объявится?

Задумчиво смотрю в ее полные надежды глаза. Как-то не хочется вот так сразу разбивать мечты юной барышни.

– Вряд ли.

Разбил.

– Я так и знала… Ладно. Простите, что побеспокоила.

Киваю и тоже встаю. (Если дама встала, а ты еще сидишь – у нее больше шансов тебя прирезать, заколоть или ударить тупым предметом.)

И тут в дверь стучат. Причем так, что ее сносит с петель. В проеме появляется окровавленный, шатающийся, мокрый Макс, держащий в руках арбалет отца.

– Генри! – выдыхает он и падает в комнату.

Крайне мрачно на него смотрим. Все, кроме Жана, тьфу, Генриетты, запутался я что-то в ее именах или имени – не знаю, как правильно. В ее глазах – ужас, надежда и желание отомстить всем и сразу. Надеюсь, они уйдут минут через пять.

 

Глава 9

Ага. Ушли. Как же!

Макса надо переодеть. Макса надо уложить. Макса необходимо перевязать, разодрав при этом на бинты мою единственную шелковую рубашку. И просто необходимо положить на кровать Рей.

Я зол. Я страшно зол. Все крутятся вокруг этого обалдуя, который только и знает, что сидеть в светлице и ждать принцессу на белом коне. Вот мы, темные эльфы, лучше сдохнем в одиночестве, чем придем умирать на порог чужого дома. Это наше кредо – одиночка с душой убийцы. Прекрасные и независимые… гордые и загадочные… Ладно. Я заканчиваю. Иду приводить «прынцессу» в чувство, пока уровень моего возмущения не достиг точки «зарежу и выкину».

Всего два удара помогают привести Макса в себя! Причем я даже бью его несерьезно. Так, пара пощечин – всего-то делов. Правда, от первой он влетает головой в стену, а от второй пытается закрыться рукой.

– Ну здравствуй. Я – бард.

Глаза Макса становятся большими и недоверчивыми. Генриетта, сидящая рядом и сжимающая руку любимого, кивает, пронизывает меня бешеным взглядом. Явно хочет отомстить за пощечины.

– Чего тебе здесь надо?

– Я… я шел за вами…

– Дай угадаю: но долго не решался войти.

– Ну… да. Я же… я в таком виде. Не хотел, чтобы принцесса меня увидела.

– Кто? – Впрочем, мог бы и не спрашивать. Он смотрит на Генриетту таким взглядом, что все понятно без слов. – Так. А почему ты в крови?

– Я понял, что отец хочет убить Генри, и легонько его пнул… а он почему-то вылетел из окна и упал на мостовую.

– Макс… как ты мог! – В глазах Генриетты слезы. – Он же твой папа.

– Ну… он был жив, когда я спустился, и даже пытался остановить меня. Но я все-таки вырвался и пришел за тобой.

– Ты – чудо! – улыбается девушка.

– Ты – в сто раз чудеснее! – краснеет Макс.

– А ты – в тысячу!

– А ты…

– А я настаиваю, чтобы вы ушли из этого дома или заткнулись, наконец!

Ура. Меня слышат. Народ изучает мою перекошенную физиономию. Пытаюсь взять себя в руки и вернуться к теме беседы.

– Так. Ладно. Во всем этом я вижу только одно рациональное зерно.

– Какое? – Аид – само внимание. Он снова подливает мне чая.

Сколько я его уже выпил-то? А, неважно. Главное – не отвлекаться.

– Значит, так, из всего вышесказанного я понял следующее: если девчонка совершит подвиг (ясно дело, что не без моей помощи!), то станет первой женщиной-стражницей. Так?

– Ну да, – кивают они.

– И у тебя есть на это ровно три дня. Так? – Опять кивок. – Отлично. Тогда предлагаю заключить со мной контракт. Я предоставляю тебе возможность совершить героический поступок и сочиняю балладу о великой любви и подвиге, а ты рекламируешь меня среди стражи как отличного певца и непревзойденного мастера рифмы. Идет?

– Договорились. Но как именно ты собираешься помочь мне совершить подвиг, после которого я буду награждена лично капитаном стражи? Да еще и при большом стечении народа?

Хм. Еще и народ нужен. Видно, чтобы потом этот подвиг не забыли и не сказали, что монстра убил кто-то другой. Это сильно усложняет дело.

– Это мои проблемы, – отвечаю ей. – Мне важно другое: контракт подпишешь?

Генриетта пожимает плечами и ложится рядом с Максом.

– Составь. Я посмотрю. Если меня все устроит, подпишу.

– Я уже все составил.

Ошарашенно смотрим на Аида. Тот эффектно достает чуть ли не из воздуха лист бумаги и протягивает мне:

– Прочти.

– Э-э… ага.

В контракте ровным убористым почерком с завитушками написано:

КОНТРАКТ

Подписи сторон.

Подписывающий сей документ Жан (она же Генриетта) обязуется:

1. Прославлять песни великого барда Эзофториуса среди стражи.

2. Оказывать помощь великому барду Эзофториусу во всех его начинаниях.

3. Не чинить препятствий карьере барда Эзофториуса.

4. Не разглашать содержание данного документа.

Подписывающий сей документ бард Эзофториус обязуется:

1. Помочь Генриетте стать первой женщиной-стражницей.

– Н-да. И когда ты только все это успел? – передаю бумажку Генри.

Та тут же протягивает ее Максу и просит прочитать вслух. Круто. Она еще и читать не умеет.

К сожалению, подписать контракт не удается. Генриетта оказывается весьма умной барышней и, несмотря на полную безграмотность, понимает, чем это может грозить ей в будущем. В связи с чем начинается бурное обсуждение всех пунктов договора. В результате Аид вносит в документ дополнительный пункт: «Выдать Генриетту замуж за Макса, если ее желание не изменится». Когда контракт подписан, мы получаем еще по одной чашке чая, которая лично в меня влезает уже с трудом.

– Хорошо. Итак, какой у нас план действий? – спрашивает Генри.

– Рей вызовет монстра, а ты его убьешь.

Генри косится на девочку, которая, к слову, продолжает к ней липнуть.

– Слушай, что тебе стоит – забери ее к себе.

– Она сирота?

– Круглая.

– Знаешь… доверять темному эльфу – последнее дело. Принимать подарки от него – рыть себе могилу собственными руками, – задумчиво отвечает Генри.

– Рад, что ты такого высокого мнения о талантах моего народа.

– И не только я. Ну и как именно эта кроха сможет вызвать монстра?

– Надеюсь, что просто. Ну как, Рей, ты сможешь?

Рей смотрит на меня обиженно.

– Да, – говорит тихо.

– А какого монстра можешь вызвать? Дракона?

Девочка отрицательно качает головой.

– Армию зомби?

То же самое. Чешу затылок, вспоминаю внушительный томик полного собрания Монстроведения, который однажды откопал у папани. Этак я до утра промаюсь.

– А кого можешь?

Молчание.

– Но это хоть монстр будет? – сдаюсь я.

– Да.

Круто. И, насколько я знаю Рей, больше она ничего не скажет.

– Ладно. Тогда план такой: завтра днем на ярмарке нужно быстро наколдовать монстра, эффектно его сразить, и – вуаля! Генриетта – героиня!

– Не забудь, что при этом должен присутствовать капитан городской стражи. Иначе ничего не выйдет, – замечает заказчица.

– Хм… – задумчиво изучаю контракт, прислушиваюсь к шороху дождя на улице. Мне кажется или у нас снова гости? Скорее всего, кажется. – А какие развлечения капитан любит больше всего?

– Петушиные бои и казнь.

– Какой милый парень. Ну казнить завтра никого не будут, а вот бои проведут – это запросто. Там все и организуем.

– Может, заставим монстра напасть на капитана? Это даст мне шанс занять выгодную позицию, и я смогу отразить нападение.

Вопросительно смотрю на Рей, но она спит, положив голову на колени девушки. Задумчиво смотрю на умиротворенное лицо ребенка. Похоже, женского тепла ей все же недостает… и будет недоставать. Перевожу взгляд на Генри. Та осторожно гладит Рей по голове, пропускает черные локоны между пальцев. Мне кажется или в ее глазах сожаление? Ей ведь сейчас заводить детей нельзя. Иначе трюк с переодеванием раскроется буквально в течение ближайших полгода, если я ничего не путаю в сроках беременности у людей. А еще я слышал, что человеческие женщины просто обожают детей.

– Рей, – требовательно зову девчонку и трясу за плечо.

– А ты уверен, что она точно сможет вызвать хоть кого-то? – интересуется Аид.

– Уверен.

Стаскиваю ребенка на пол и, хорошенько встряхнув, бужу… Зря я так. Боль в области сердца становится невыносимой. Она появляется внезапно, и уже через секунду мне кажется, что сердце не выдержит и разорвется на сотни кусочков.

От боли ничего не могу сказать, сижу, стиснув зубы…

Аид встает, подходит к девчонке и отвешивает ей сильную оплеуху.

Боль тут же пропадает. Я кашляю и хватаю ртом воздух. Надо же… как все просто… А я думал – это ее только разозлит.

Рей смотрит на светлого, нахмурив брови.

– Если что-то не нравится – уходи. На меня ни твоя, ни любая другая магия не действуют.

– А если я призову монстра? Или разорву его сердце на куски? Что ты тогда будешь делать, Аид?

– Я тебя убью, – отвечает он. И ни грамма юмора в голосе. – Ведь ты хочешь жить, не так ли?

Рей поджимает губы и зло щурит глаза.

– Как ты, Фтор? – участливо спрашивает Аид, обращаясь уже ко мне.

– Жить буду…

Но без помощи Рей нам не обойтись. Но что-то мне подсказывает… что помогать нам уже не будут.

– А если я потом возьму тебя к себе? И мы удочерим тебя как собственного ребенка?

Недоверчиво смотрю на Генриетту. Она нигде в последнее время головой не стукалась? Впрочем, она же не знает, что это за деточка.

– Правда?

Меня напрягает улыбка этого ребенка, настолько светлая и искренняя, что даже Макс согласно кивает с кровати.

И что теперь делать? Сознаваться в том, что эта маленькая девочка старше своих «родителей», или в том, что ее практически всю жизнь держали в затхлой камере, опасаясь ее силы?

Ребенок косится на меня, ее глаза предупреждающе суживаются.

Да ну на фиг, проблемы надо решать по мере их появления. С Рей я потом разберусь. Надеюсь…

– Ты же не против? Нет? Вот и отлично, – буркаю я и прыгаю на полку.

Все! Теперь – спать. И пусть они творят что хотят. Видимо, сегодня выгнать их не судьба…

Единственная хорошая новость за сегодняшний день: Рей снимает с меня свое проклятие и уходит с Максом в магазины. Он собирается продать арбалет отца и на вырученные деньги купить хорошую пику для Генриетты. Сама стражница спит на кровати Рей, довольно причмокивая во сне.

А что же в это время делаем мы с Аидом? Мы обдумываем запасной план на случай, если Рей слегка перестарается и вызовет такую страшилку, с которой придется справляться всем городом.

– Запомни: все должно выглядеть как героический поступок. Нужно сделать так, чтобы люди видели только Генриетту, а не тебя, – в миллионный раз повторяет Аид.

– Да понял я, понял. Не волнуйся, меня никто не заметит.

– Не забывай, твои сородичи все еще в городе.

– Гхыр. О них я как-то забыл. Так, ладно, что у нас с планом на случай, если Рей облажается?

Эльф тяжело вздыхает и начинает рассказывать. Я шевелю ушами и внимаю, стараясь ничего не забыть.

Оставшуюся часть дня мы исследуем площадь, на которой планируется провести завтрашнее представление. Эльф делает какие-то пометки в блокноте, расспрашивает лавочников, торгующих неподалеку, покупает непонятные вещи. Я – таскаюсь следом и активно ему в этом помогаю.

– О чем задумался?

– Что? – Только сейчас понимаю, что стою, прислонившись спиной к фонарному столбу, и смотрю на брусчатку, лежащую у моих ног.

– Ты уже полчаса стоишь и смотришь в одну точку.

– Да… Ни о чем особом не думаю. Не обращай внимания.

– Ладно. Тогда пошли. Я приобрел все, что хотел. Дело за малым: уговорить Рей завтра нам чуть-чуть подыграть или же вообще не вмешиваться?

Киваю и иду следом. И откуда только взялось это противное чувство в груди?

– Что ты задумал?

Аид останавливается и вопросительно на меня смотрит:

– Неожиданный приступ любопытства?

– Я вообще любопытен по природе.

Едва заметная усмешка обнажает кончики клыков светлого.

– Сварю зелье, начерчу заклинание вызова и активирую его завтра, если понадобится.

– Где?

– На главной площади. Рядом с тем местом, где будут проходить бои.

– С ума сошел? А если тебя заметят?

– Можешь предложить что-нибудь получше? Нет? Тогда молчи и не мешай сосредоточиться и вспомнить заклинание. Если ошибусь, всем будет крайне невесело.

Замолкаю и иду следом за светлым.

Первый день ярмарки. Полдень.

– А теперь я выпускаю из вольера Рыжего и Черныша! – плывет над головами зычный голос устроителя боев.

Ажиотаж, сверкающие глаза, буйный энтузиазм масс. Два потрепанных пернатых бойца пристально изучают друг друга, не торопясь приступить к битве. Оба ветераны, оба видели немало боев. Оба считают, что они – лучшие, а потому не спешат…

Стою и смотрю на птиц. Они совсем как люди. Не раз видел, как гном и кобольд сходятся. Собственно, это происходит точно так же, как сейчас: кружат друг против друга, оценивают, перекидывают топор из одной руки в другую.

– Бой!

Оборачиваюсь и примечаю в толпе белобрысую макушку. Вчера полночи держал над ним круг невидимости. В итоге случайные прохожие отводили взгляд от того места на главной площади, где он стоял, и обходили стороной. Не то чтобы это заклинание очень сложное, но по-настоящему оно удается только темным. И надо сильно постараться, чтобы заметить нас, когда мы применяем его. Но… даже это заклинание неидеально. Впрочем, речь не о том.

Аид кивает мне и переводит спокойный взгляд на широкую, мощную спину капитана стражи. Тот проталкивается вперед со своим петухом под мышкой. Птица нервничает, сидя в небольшой клетке, и не горит желанием выйти на ринг. Генриетта говорила, что птица капитана постоянно проигрывает, но он никогда не сдается, верит, что однажды ему сказочно повезет.

Сама Генриетта, кстати, тоже стоит среди болельщиков, натянув капюшон как можно глубже, и крепко держит за руку Рей.

Все готово – можно начинать. Смотрю на девочку. Та слушает, что ей говорит Генриетта.

Потом ребенок отходит и словно бы растворяется в толпе. Капитан стражи орет что-то и выпускает своего петуха на арену. Болельщики на взводе, деньги отданы, ставки сделаны. Где же ты, Рей?

Но ни через минуту, ни через десять никакого монстра не наблюдается. Аид трогает меня за плечо, появляясь прямо за моей спиной.

– Придется действовать по моему плану.

– Рей сбежала?

– Я не вижу ее. А ты?

– Нет.

– Хорошо. Предупреди Генриетту.

– Понял.

Сжимаю зубы и поднимаю вверх руку, сжатую в кулак. Вот поэтому я и ненавижу детей. На них нельзя положиться.

Магия Аида действует как по нотам. Светлый выуживает из памяти нужные слова, шепчет заклинание. И…

Перед глазами вспыхивает яркий свет. Люди кричат и бегут в разные стороны. А из мостовой медленно и неторопливо вылезает монстр, один вид которого завораживает, притягивает взгляды и заставляет сердца биться чаще. Единорог… с ногами льва, хвостом скорпиона и клыками, которым позавидует иная нежить…

Хм… Аид, как и всякий светлый, сотворил нечто прекрасное. Иногда мне кажется, что даже при очень большом желании он просто не сможет придумать ничего уродливого или страшного.

Монстр делает шаг вперед, встряхивается и находит взглядом глаза капитана городской стражи, сжимающего в руках свой долгожданный выигрыш, который только что доблестно заработал петух.

Тихое, напряженное рычание, удар лапы, пробивающий глубокую трещину в мостовой, прыжок вперед. Единорог находит свою цель и знает, что нужно сделать, чтобы магия светлого отошла от него.

Дальше все происходит стремительно. В одно и то же время:

1. Генриетта закрывает собой капитана, упирает пику в землю и готовится принять на острие тушу зверя.

2. Капитан отшвыривает Генриетту, забирает пику и с рыком: «Не лезь, мелюзга!» – рвет к зверю, готовясь принять на себя удар мощных лап.

3. Из толпы болельщиков вырывается еще один монстр – точная копия нашего, только не белый как снег, а черный как смола. Он бросается ко мне и не дает даже шанса приблизиться к капитану.

4. За спиной черного монстра я краем глаза на мгновение замечаю Рей, которая стоит среди замерших от ужаса болельщиков. Она улыбается…

Когда мир загоняет тебя в угол, внутри что-то просыпается. Что-то настоящее, дикое и часто озлобленное. Ему нет дела до норм морали. Плевать, как поступки отразятся на будущем. Все, что ему важно, – выжить здесь и сейчас. С минимальным уроном для себя.

От черного монстра разит магией такого уровня, что я сразу понимаю – к нему нельзя приближаться. Он снесет меня и полгорода в придачу. Да, магия на эльфов не действует, но только на светлых. А вот если ты темный – копай себе могилу или уноси ноги.

Я предпочитаю второй вариант и следующие пять минут своей жизни бегу так, что даже ветер не может меня догнать. Монстр чуть отстает, но не теряет меня из вида. Плохо то, что здесь только одна улица. Северная и южная пещеры расположены позади меня, а не впереди. Оглядываюсь, прикидываю свои шансы на победу и понимаю: шансов спастись нет.

– Как ты? – Голос эльфа возникает в моей голове так внезапно, что я едва не качусь кубарем по земле.

– ??!

– Вчера, пока ты спал, я наладил между нами ментальную связь.

– Ты что, подселил мне в ухо червя-паразита?!

– Да. Собрат – у меня.

– Утешил!

– Заткнись и слушай. Я попытаюсь прорваться к тебе как только смогу. Постарайся продержаться пятнадцать минут. Сможешь?

– Да.

– Отлично. Тогда попробуй проникнуть в здание. Разрушений не избежать, но это слегка притормозит монстра. Я появлюсь как только смогу.

– Понял.

Сжимаю зубы и смотрю на выросшую передо мной арку ворот. Жаль, что я давно миновал последнюю цепь окон, и теперь справа и слева от меня – горы.

 

Глава 10

Сижу на полу какой-то убогой комнатенки, из разодранного горла течет кровь, за спиной холодная стена, забрызганная черным. Смотрю на зверя, лежащего у моих ног. Он все еще жив.

Тусклый свет пробивается через грязное окно, чертит овалы и круги на полу. В его лучах видно, как переливается и закручивается в спирали воздух, вмещающий в себе тысячи пылинок. Окно расположено почти на уровне верхней арки ворот, у выхода из города. Наверное, из него видны море, небо и солнце, заходящее за горизонт.

Монстр открывает глаз и пытается встать. Но лапы подгибаются, и он падает обратно на пол. Улыбаюсь, зажимаю пальцами рану и обнажаю окровавленные клыки. Я повредил даже не кости, а центральные нервные узлы, которые Рей заменила центрами магии. Все его тело – один большой сгусток магии. Но есть узлы, которые сложно найти, хотя они также являются слабыми местами подобных созданий.

В чем-то монстра даже жалко. Незнакомый мир, сотни ощущений, приказ – убить или быть уничтоженным. Он ошалел от всего этого и просто отчаянно пытается выжить, а для этого нужно выполнить приказ – убить меня. Но монстр не может.

И хотя темные эльфы являются самыми живучими существами в этом гхыровом мире, но такое количество сломанных костей, рваные раны на спине и груди, порезы на горле… к тому же я теряю слишком много крови. Так что я – труп.

– Где ты?

Закрываю глаза. В ушах стоит звон, мир воспринимается сквозь какую-то мутную призму. А Аид все не уймется:

– Фтор, если ты мне сейчас же не ответишь, я активизирую червя.

Молчу.

– И он начнет продвигаться вглубь… ты понимаешь? Сейчас он просто сидит у тебя в ухе и его можно вынуть, в противном случае червь сожрет твой мозг.

– Заткнись.

Тишина, слышно только, как сильно меняются его эмоции. Шумно… словно в ухе застрял шершень.

– Скажи, где ты находишься?

– В комнате.

– Где монстр?

– Тоже здесь.

– …Он мертв?

Смотрю в черные глаза. Монстр повернул ко мне голову и теперь лежит тихо. Словно хочет перед смертью видеть хоть кого-то живого рядом. Пусть даже это буду я.

– Нет. Но умирает.

– А ты?

– А я – труп.

– Ясно. Как всегда, жалеешь себя любимого. Девчонка!

Слышу хруст собственных зубов. Да что он себе позволяет?!

– Можешь подойти к окну?

– Нет. – Пытаюсь достать червя из уха. Он должен ощущаться как небольшая выпуклость под кожей, наподобие прыща. Все, что нужно, – выдавить и выбросить.

– Я найду тебя и так. Не смей трогать червя!

От неожиданности отдергиваю руку. Он что, орет на меня?!

– Знаешь, светлый, если бы я мог – выбил бы тебе все зубы.

– Успеешь еще. Скажи, что видно из окна?

– Я далеко от него.

– Так подойди.

Гхыр. Сжимаю кулак, чувствую, как когти пропарывают кожу.

– Ладно!

– Умничка. Буду высматривать тебя снаружи. Скажи только одно: как далеко ты от ворот?

– Ближе некуда.

Нашел! Червяк выходит легко, вытаскиваю его, брезгливо отбрасываю эту гадость в сторону и пытаюсь встать.

Монстр тихо рычит, а пол резко несется мне навстречу. Приходит понимание того, что я ничего ниже пояса не чувствую. Кое-как переворачиваюсь на спину, в глазах от слабости прыгают мушки, в ушах уже даже не звенит, но возникает такое ощущение, что кто-то бьет в набат. А если попробовать ползти? Твою ж мать, как же больно! Но мне надо…

Черная голова с трудом приподнимается, зверюга оскаливает клыки, внимательно наблюдает за тем, как я пытаюсь ползти к окну.

– Заткнись, – шиплю я. – Не до тебя. Хочешь – жри, но я просто обязан увидеть этого белобрысого гада и сказать ему все, что о нем думаю.

Зверь перестает рычать и приподнимает единственное уцелевшее ухо. Смотрю на него, тяжело дыша, остановившись на полпути к окну. Если продвигаться вдоль стены, если он не поднимется, если…

И тут на меня снисходит озарение: даже если я доползу до окна, Аид меня не увидит, поскольку встать я не смогу, так что остается ждать леди в белом.

Черные глаза монстра неотрывно смотрят на меня.

– Боишься, да? – знаю, бесполезно спрашивать того, кто заведомо не может ответить, но это отвлекает от мрачных мыслей.

Глупо, наверное, я выгляжу: весь в крови, в разодранной одежде – сижу и с жалостью смотрю на того, кто все это со мной учинил.

Молчит. Только снова положил голову на передние лапы и смотрит, не отрывая глаз. Черная кровь редкими каплями падает с потолка, ею забрызганы стены и пол. Кровь монстра, которая исчезнет вместе с ним, как только он умрет.

Перед глазами двоится, приходится щуриться, чтобы различить окружающие предметы.

Снова ползу. Правая рука, левая рука, подтянуться. И снова то же самое.

Есть. Его глаза – прямо напротив моего носа. Дыхание обжигает лицо. Поворачиваюсь и ложусь на плечо единорога, чувствую, как мягкая шерсть пружинит под моим телом, а теплая сильная плоть равномерно дышит, вздымается и опадает вновь.

Зверь обнажает клыки и рычит.

– Можешь убить.

Ухо поворачивается ко мне. Зверюга прислушивается.

– Только мы все равно оба сейчас умрем. А так… все же не одиноко… Как считаешь?

Он все-таки опускает голову и даже позволяет мне коснуться пальцами меха на своем лбу.

Так тепло… Онемение распространяется выше. Я уже почти не чувствую боли. Меня сильно клонит в сон…

Еще через несколько минут тело зверя исчезает, а посреди комнаты остается лежать окровавленный темный эльф. Глаза его закрыты.

– Открой глаза.

…

– Открой глаза.

…

– Ты меня слышишь?

…

Я, кажется, умер. А после смерти все хорошие темные эльфы попадают к дэймосам, а все плохие – в райские кущи, к жрицам любви. Может, я уже сейчас лежу на коленях прекрасной жрицы с отличной фигуркой, нежными ручками, пухлыми губками и огромными крыльями за хрупкой спиной… Она закрывает меня ими от других дев. Дабы не позавидовали и не отняли до того, как очнусь.

– Фтор.

Ну, все может быть. Только вот голос у девушки несколько грубоват. Немного, но все же напоминает мужской. Мне бы кого-то с более мелодичным голоском.

– Фтор, открой глаза, пожалуйста, – произносит девушка умоляюще.

Ей так грустно от того, что я не просыпаюсь? Надо бы открыть глаза, а то неудобно как-то. Только что умер и уже сплю. Вот сейчас соберусь с силами и открою. Странно… у меня есть глаза? Я же дух! От этой мысли я в растерянности… открываю глаза.

Комната расплывается и колышется, словно в мареве. Поворачиваю голову и морщусь от ощущения подступающей к горлу тошноты. Кровать Аида, я на ней. А у моей руки – белобрысая голова спящего эльфа. Виден край острого уха, слышно спокойное дыхание. Меня зачем-то держат за руку.

Он что, так всю ночь и проспал? Стоя на коленях у моей кровати? Странный… Впрочем, это я понял уже давно.

Осторожно шевелю пальцами, пытаясь освободить ладонь. Он выдыхает и медленно открывает глаза. Синие-синие, они внимательно смотрят на меня. Неуверенно улыбаюсь.

– Ты очнулся! – Аид вскакивает и нависает надо мной, бьет кулаками в подушку по обе стороны от моей головы.

Если бы не был так слаб – точно дал бы ему в глаз! У меня ж рефлексы!

– Уф, как же ты меня напугал.

Он упирается лбом в мое плечо. Чувствую себя крайне неуютно. Я не привык к чужим прикосновениям. Тело инстинктивно ждет опасности и готовится ее предотвратить. А он… чересчур близко.

Хм? Он что, снова спит?! Ничего себе, как быстро отрубился!

Пытаюсь сесть, но это удается только с третьей попытки. Оглядываюсь по сторонам. В комнате, кроме нас с Аидом, никого нет. Ковров, дивана, кресел – тоже нет. Остались только две кровати и подвесная полка. Ну и матрасы с подушками и одеялами на них. В камине потрескивает неяркое пламя, старательно вылизывает головешки, а за окном снова льет дождь.

Проходит три часа.

Аид открывает глаза и шевелится. Это автоматически выдергивает меня из той дремы, в которую я погрузился.

– Как ты меня нашел?

– Сам же сказал, что ты рядом с воротами. Да и потом: там все было так разнесено, что не оставалось возможности пройти мимо.

– Ясно. – Задумчиво изучаю потолок, слегка повожу ушами. – Что с нашей затеей?

– Не без моей помощи Генриетта спасла несчастного капитана.

– А почему несчастного?

– Он сильно сопротивлялся и рвался спасти себя сам.

– Хм. И кто его остановил?

– Макс. Дал оглоблей по голове и мастерски сделал вид, что это произошло совершенно случайно. А пока капитан приходил в себя, Генриетта заколола монстра, которого я призвал, и тот издох со страшным ревом, фонтанируя кровью.

– Чувствую, вам было весело.

– Очень.

– Что происходило дальше?

– Не знаю, я решил, что пора спасать тебя.

Вздыхаю. Н-да. Если за темного эльфа беспокоится светлый, значит, мир сошел с ума. Впрочем, для меня он съехал с катушек давным-давно.

– Что с Рей?

– Ее, кажется, увела Генриетта, но я не уверен в этом. Последнее, что я видел: девочка подошла к стражнице и взяла ее за руку.

– Ясно.

– Я рад. Что тебе все ясно.

Хмыкаю и пытаюсь сесть.

– Поесть что-нибудь есть?

Аид утыкается носом в подушку и тыкает пальцем в котелок, висящий над огнем.

– Суп там.

Принюхиваюсь, улавливая дивный аромат готовой пищи, довольно бодро слезаю с постели, ползу к огню… пока на четвереньках, но не все ведь сразу.

– Кстати, приходили гномы. Сказали, что ты не внес оставшуюся часть предоплаты. Так что всю мебель забрали. Почти всю.

Оборачиваюсь и удивленно смотрю на ушастого. Тот – глядит в потолок и о чем-то напряженно думает.

– А почему тогда оставили кровати?

Он не отвечает, а я не допытываюсь, есть на чем спать, и ладно. Я подумаю об этом как-нибудь потом, на досуге.

К вечеру в дом врываются трое: Макс, Генри и Рей, которая толком и войти-то не удосуживается, так и застывает на пороге, не глядя ни на кого.

Сижу, изучаю счастливое лицо стражницы.

Меня обнимают, вручают корзину, полную еды, две бутылки вина и требуют немедленно отметить тот факт, что Генриетта стала стражницей официально. Я так понял, что капитан просто не мог не пообещать ей этого после своего спасения. А то, что после происшествия с девушки свалился шлем, – чистая случайность. Длинные волосы, отросшие буквально за пять минут, – вклад, который внесла в ситуацию Рей. И в душе я с ней согласен: если бы не волосы, признать в Генри девицу было бы весьма затруднительно. По крайней мере в доспехах.

– Я стала первой женщиной-стражницей! Эта весть уже разнеслась по городу, десятки моих подруг и незнакомых девушек начали приходить в штаб с просьбой взять их на работу.

– Тебе так много платят? – спрашиваю я, изучая яблоко в руке.

– А? Нет. Просто работать в страже можно только мужчинам, а женщины идут либо в прачки, либо в прислугу. Больше вариантов нет. И это ужасно.

– Ага. Ужасно то, – хохочет Макс, – что теперь творится. Капитан стражи заперся в своем кабинете и велел держать круговую оборону. Жану, точнее, Генри, велено не показываться ему на глаза три дня, и это как минимум. Так что…

– Так что успеем сыграть свадьбу. – Генри придвигается ко мне и смотрит такими сияющими глазами, что я едва не слепну от светящегося в них счастья.

Н-да. А я и забыл уже про этот пункт в контракте.

– Забудьте.

Вижу растерянность на лицах трудящихся. Только Аид хмыкает, лежа на кровати, и изучает какую-то книжицу. Интересно, где он ее взял?

– Почему?

– Да так. Я тут чуть не помер, убегая от монстра, которого создала вот она. – Рей смотрит на меня и хмурится. Гр-р-р… Прибил бы. – Так что до свиданьица, дамы и господа.

– Но тогда… контракт перестает действовать?

А девчонка-то явно не промах. Сразу нашла болевую точку.

– Знаю. Но мне уже все равно. С этим ребенком я не хочу иметь ничего общего. А-ай!

Меня шарахает молнией, причем неслабо.

Сижу, кашляю, сбиваю пламя со штанов и люто ненавижу одну мелкую и не в меру сильную сволочь. Поднимаю голову и оглядываюсь. Где она? Ур-рою!

На фоне дверного проема различаю два силуэта: девочку, застывшую с широко распахнутыми глазами, и Аида, который в одной руке держит книгу, а другой чертит какой-то знак на ее лбу. Пальцем чертит, но кожа там, где он касается ее, тут же вспыхивает золотым светом.

Колдует? Так вот что это за книжка… Небось вчера он ее и прикупил: прямо перед делом.

– Ты запечатана. – Тихий голос Аида рассыпается по комнате серебряными осколками. Холодный и спокойный, аж дрожь берет.

Из глаз девчонки текут слезы. Ее трясет.

– Эй! Ты что с ней сделал? – с трудом встаю и по стеночке иду к ним.

Аид оглядывается, и я замираю, словно натолкнувшись на невидимый барьер. Никогда раньше не видел у него такого взгляда. На секунду я даже думаю, что передо мной стоит некто, равный по силе отцу. Но это… невозможно.

Тряхнув головой, зло смотрю на Рей и иду дальше.

– Ты что с ней сделал? – повторяю свой вопрос.

– Она не может контролировать силу и натворит немало бед, потакая своим прихотям. Я запечатал ее до тех пор, пока сила не обретет сознание.

– Не понял.

– Пока то, что сидит внутри нее, не станет разумным и не сможет само контролировать выход магии.

– Хм… это что-то вроде раздвоения сознания? Или в Рей будет сидеть что-то? Плюс управлять телом девчонки?

– Не знаю. И, если честно, мне все равно.

Светлый разворачивается и снова идет к кровати. На лбу у него выступает легкая испарина. Наверное, это заклинание отняло кучу сил.

Рей же смотрит на свои трясущиеся руки и молчит. Хотя, судя по глазам, у нее очень сильный шок.

– Успокойся.

Рей вздрагивает и смотрит на Аида.

– Оно не обретет сознание раньше чем через тысячу лет, – объясняет светлый. – А человеческий век – недолог. Ты умрешь до этого. А пока живи обычной жизнью.

Фыркаю, беру девчонку за шкирку и волоку в комнату. Она меня кусает и визжит, начинает лягаться и вырываться как ненормальная. Швыряю ее на пол у камина, сую в руки корзину с остатками еды.

– Ешь!

Ребенок икает и замирает, глядя на меня.

Плохо то, что, если контракт расторгнут, спихнуть ее этим двум чудикам вряд ли удастся.

– Возьмешь ее? – сажусь рядом с Генри, которая молчаливо наблюдает за представлением в объятиях будущего супруга.

– Да. Если ты доведешь контракт до конца. Кстати, вот.

– Что это? Это же одно из моих объявлений!

– Переверни.

– Хм… «Творческий вечер с темным бардом. Он пришел ниоткуда, поет о любви и ненависти, войне и зле. Сегодня вечером, главный корпус стражи, не пропустите. Вход – три медяшки». Ну – и?

– Я могу распространить это среди стражников. Ну… и разрекламировать тебя. Неплохой способ начать свою карьеру барда в этом городе. Как считаешь?

– Издеваешься? Да меня вся стража ненавидит.

– Вот и восстановишь свою несколько подпорченную репутацию.

Смотрю на Рей, она уже сунула что-то себе в рот, но прожевать не смогла – так и сидит с куском за щекой и текущими из глаз слезами. Тяжело небось. Ее сила была той броней, которая помогала держаться и не обращать внимания на окружающий враждебный мир. Ведь она оказывалась сильнее всех. А светлый… он меня просто сразил. Хотя… с другой стороны: она же эльфеныш, так что должны светлые уметь запечатывать силу собственных чад – во избежание катастроф глобального масштаба.

– Ну чего ты молчишь? Я могу подождать до завтра. Время еще есть.

Задумчиво смотрю на Генриетту.

– Карьера, говоришь.

– Не начнешь – не узнаешь.

– Уговорили. Приходите сюда завтра незадолго до заката. Постараюсь все устроить.

Генри кивает и встает, тянет за собой Макса. Макс же подхватывает на руки все еще ревущую Рей и выходит вслед за любимой. Дверь за ними закрывается.

Ложусь на пол, чувствую, как огонь греет левый бок. Заложив руки за голову, смотрю в потолок:

– Как-то пусто стало, не находишь? Может, кота заведем?

Эльф фыркает и переворачивает страницу. Ну и ладно.

 

Глава 11

Гремит гром, сверкает молния, за маленьким окошком нашего скромного жилища булькает вода. Стекает неровными струйками по стене и вниз, в корыто, которое я поставил на пол. Огонь согревает слабо, так как закончились дрова, и мы перешли в режим строжайшей экономии, а на покупку новых банально не имеется денег. Нет, я понимаю, что я – темный эльф и все такое, но что-то я разнежился. Да и нельзя мне, зарабатывающему на жизнь голосом, рисковать им из-за банальной простуды.

Прошел уже месяц после проведения церемонии бракосочетания Генриетты и Макса. Аид сумел найти небольшую церковь на берегу моря, и там их тихо обвенчали, поставили печать на бумажку. Папа Макса был безутешен и в силу некоторого стресса лишил мальчика жилья, отца и наследства. Сказал, что отрекается от сына, и если еще раз увидит – убьет. Еще просил вернуть арбалет, грозил страшной карой. К счастью, никого не убил. Рей живет с новой семьей в казарме и наотрез отказывается возвращаться ко мне любимому. Чему я, если честно, очень рад. Ибо не злопамятный, но долго помнящий. А этого ребенка я явно запомню на всю жизнь.

Кстати, вечер песен и плясок в отделении стражи с треском провалился. Капитан узнал, кто выступает, и, доведенный до ручки многочисленными женщинами всех рас и габаритов, вышел лично, дабы вышвырнуть меня за дверь. А я только распеваться начал. Пришлось вернуть деньги и уйти несолоно хлебавши. Генри извинилась и пообещала повторить концерт как-нибудь потом, когда начальство чуть поутихнет. Но что-то с тех пор ее не видно и не слышно…

…В дверь снова стучат, отвлекая меня от ковыряния кочергой в камине. Аид замерз так, что уже третий день не снимает куртку…

– Есть дома кто-нибудь?

Какой интересный голос. Встаю и иду к двери.

– Да?

На пороге стоит маленький сухонький старичок со сморщенным личиком и довольно злобным взглядом. Меня отпихивают в сторону грязной палкой и нагло входят. Удивленно смотрю вслед. А где ужас и вопли при виде темного эльфа? Непорядок. Закрываю дверь и иду следом. Ежели ничего внятного он мне сказать не сможет – выкину пинком под зад. Пусть полежит в луже – ему полезно.

– Вы – темный бард? – На меня строго смотрят, сидя на единственной табуретке. Еще недавно там сидел я и помешивал угли.

– Да. А что, есть работа? – склоняю голову набок, сую руки в карманы штанов.

Он мне не нравится.

– Есть. Оплата – десять золотых. Два из них – задаток.

Я его уже люблю.

– А поподробней?

Мне мерзко улыбаются и усаживаются поудобнее.

– Можно и поподробнее. Итак, дело в том, что я недавно женился.

Торжественная пауза. Подхожу к кровати, на которой лежит Аид, сажусь.

– Она молода, красива и невинна во всех смыслах этого слова.

– Поздравляю! – Нет, ну я обязан хоть что-то сказать. От него самодовольством так и прет – явно нарывается на комплимент. – Вам нужна свадебная баллада о красоте невесты? Или стихи в подарок родственникам? Мне жаль, но такими вещами я не занимаюсь.

Меня пинают ногой. Недовольно кошусь на светлого. Синие глаза прожигают насквозь. При этом он снова что-то читает, откинувшись на стену и обложившись книгами, как студент какой-нибудь.

– …Но для вас – могу сделать исключение.

– Ну что вы. Мне не нужно баллад. Мне нужно нечто другое. А именно, чтобы вы соблазнили мою жену.

Аид отрывается от книги, которую читает, и удивленно смотрит на старика. Я с отвисшей челюстью осмысливаю сказанное.

– А с каких пор за это еще и доплачивать стали? В постели все так безнадежно?

Меня снова пинают, причем так, что я едва не слетаю на пол.

– Эй!

Но этот выхухоль даже бровью не ведет.

– Я ценю ваш юмор, который в данном случае неуместен. – Клиент пытается улыбнуться, и я вижу черные пеньки зубов. А дедок-то не любит врачей.

– Я так понимаю, что вы – барон Монтегью. – Аид откладывает книгу и смотрит на старика.

Удивленно поднимаю брови. Барон? То есть он реально богат?

– Я желал бы остаться инкогнито.

– Разумеется. На, почитай. – Мне в руки суют какую-то книжку, на обложке которой изображен дэймос, разрывающий жертву на куски. Заинтересовавшись, листаю фолиант, не мешая Аиду общаться. Он многое знает о жизни города, хоть и не вполне понятно откуда. Да и переговоры ведет куда лучше меня. – Так чем конкретно вам не угодила юная баронесса?

– Она сказала, что любит меня.

Вчитываюсь в текст, стараюсь сохранять умное выражение лица. Это, конечно, проблема. Сказала бы, что ненавидит, – мужа порадовала бы.

– И вы ей не поверили.

– Она бедна! Хоть и знатного рода. А я богат. Очень богат. – Старик хмурится, опирается на трость всем телом и опускает подбородок на скрещенные руки. – Она уверяет, что любит меня, что ей нравится, как я выгляжу, что говорю. Она не смотрит ни на кого другого. Но я слабею день ото дня. Еда стала для меня – пресной, золото – тусклым, даже дышать становится с каждым днем все тяжелей.

– Другими словами, вы подозреваете, что ваша жена… не человек.

– А ты умен. – Тихий скрипучий смех заставляет меня поморщиться. – Да, светлый. Я думаю, что она – суккуб. И решила уничтожить меня, чтобы потом жить припеваючи на мои деньги. Вы знаете, сколько мне лет?

– Э-э-э… много?

Эльф морщится и тихо вздыхает. Барон пытается испепелить меня взглядом. Все, молчу-молчу.

– Мне всего сорок два! И еще месяц назад я выглядел иначе, темный!

Н-да. Не повезло.

– Если мы согласимся и Фтор станет петь серенады под ее окном, какого именно эффекта вы ждете?

– Суккубы обожают молодых парней. А вы, эльфы, для нее лакомый кусочек. В вас жизненных сил больше, чем в людях. Она не сможет устоять и попробует убить двух зайцев сразу.

– А что, если она так и не проявит свою сущность суккуба?

– Я заплачу три золотые монеты поверх этих двух, и мы разойдемся.

– Что ж! – Кошусь на Аида, ожидаю его вердикта. Я бы взялся. Всегда хотел посмотреть на живого суккуба, да и потом – я уже давно ничего не пел, если не считать той свадьбы, на которой по ошибке в середине пьянки исполнил погребальный молебен. Меня выслушали, прослезились и чуть не прибили, когда осознали, что именно я исполнил. Еле ноги унес. – Мы принимаем ваше предложение. Я составлю контракт, который вы подпишете. Золото при вас?

– Люблю деловых парнишек.

– Не заблуждайтесь, он старше вас втрое, – ухмыляюсь я.

Аид и барон Монтегью подписывают договор, согласно которому я три ночи должен петь серенады под окнами прелестной Мариэтты. И если она клюнет – нас ждет незабываемое шоу.

Также барон обещает покинуть город на три дня, дабы развязать супруге руки. На самом же деле он останется здесь, а точнее – снимет комнату в одном из лучших борделей города. На мой вопрос: «А почему в борделе?» – мне уже никто не отвечает. И барон, и эльф в дальнейшем делают вид, что меня в комнате вообще нет.

Сижу, сочиняю прекрасную серенаду для прекрасной девушки. Передо мной на столе стоит ее портрет. Запасливый барон также принес ее локон, подвязку и корсет – это для вдохновения.

Повертев все это в руках и оценив пухленькую розовощекую прелестницу, сажусь писать. Аид, когда возвращается в дом (ходил провожать барона), первым делом спрашивает:

– Как сочиняется?

– Да так. Пытаюсь поймать волну вдохновения.

– Ну и как? – интересуется он очень мрачным тоном.

– Последняя только что схлынула. Даже не знаю почему.

Светлый вздыхает, закрывает дверь и бросает у камина новую охапку дров.

– Этого надолго не хватит.

– Надолго и не надо. До завтра хватит. А завтра – пойдешь петь.

– А если дождь?

– Ну и что?

– Ты совсем идиот или только притворяешься? – У Аида дергается бровь. А еще светлые ненавидят, когда к ним обращаются без должного почтения. Их это бесит, что меня неизменно радует. – Как я буду перекрикивать раскаты грома? Или предлагаешь залезть на подоконник и орать серенаду в открытое окно?

– Надо будет – залезешь. Десять золотых на дороге не валяются.

– Пять. Вдруг она не суккуб? Ты только посмотри на нее. Где стройность? Где изящность? Что это за колобок с губками? – сую портрет прелестницы ему под нос.

Аид как раз сидит на корточках и помешивает огонь в камине. На портрет он глядит лишь краем глаза.

– Суккубы перевоплощаются, подстраиваясь под вкус своей жертвы. Это-то ты должен знать.

– Прости. Проспал занятие о нежити.

– Оно и видно. Короче. Твори давай. У тебя вся ночь впереди и весь следующий день. И только попробуй лечь спать, не озвучив мне шедевр, – убью.

У меня аж уши опускаются в разные стороны. Ничего себе, как тут кое-кто обнаглел! А в глаз?

…Ладно-ладно. Чуть что, сразу в драку и мораль читать. Если коротко – он уделал меня одной фразой: «Только балакать и умеешь, бард фигов». Теперь задета честь профессионала! Пододвигаю к себе подсвечник с зажженными свечами и отковыриваю оплывшие куски воска. Итак! Приступим. Чувствую, это будет шедевр.

Прошло три часа. Время – десять вечера.

– Я есть хочу.

– Написал?

– Не могу я писать на голодный желудок.

Аид молча встает, накидывает куртку, сует в карман один из золотых и уходит. Мрачно смотрю ему вслед. Мне почему-то становится стыдно.

Прошло еще два часа. Полночь.

Икаю от переедания. А муза все не идет. Я бы даже сказал: она тщательно меня избегает, с визгом удирает по лабиринтам подсознания. Я ее пытаюсь поймать, обещаю много-много любви и счастья, а эта… короче, чего-то у меня не рифмуется ничего. Надо поспать. Завтра еще целый день будет.

Проходит еще час.

Прикладываю к фингалу золотой. Душу греет то, что лечение у меня ну очень дорогое. Спящий светлый нервирует и навевает желания одно другого ужаснее: расчленить, поджечь, треснуть табуреткой между ног… Ладно, последнее, пожалуй, слишком жестоко. Жуть! Я же пацифист.

Три часа утра.

Отодвигаюсь от стола и пытаюсь понять, какого хрена я вообще так напрягаюсь не пойми из-за кого и для чего. Накатаю, что попроще, и сойдет!

Трясущейся рукой беру сломанное в трех местах перо. Черный от клякс лист молчаливо вопиет. Я скоро кровью писать начну… хм… А это мысль.

Открывший глаза Аид с удивлением наблюдает за Фтором: темный расковыривает палец и выливает три капли крови в чернильницу. После чего, пошевелив ушами и клыкасто улыбнувшись, начинает быстро что-то корябать на листке бумаги. Куча испорченных бумажек валяется на полу, шепот, скрип табурета и шум дождя разрезают тишину на мелкие полоски.

Аид снова закрывает глаза и отворачивается к стенке.

В пять утра я с гордостью падаю в кровать. На столе остаются лежать исписанные листы бумаги. Надеюсь, время я потратил не зря, и белобрысый не заставит переписывать. Все. Всем спокойной ночи, до вечера – не будить.

Меня будят намного раньше: просто выливают на голову стакан холодной воды. Ненавижу, когда меня так будят. Долго пытаюсь донести сей факт до светлого, но все без толку. Если ему надо, чтобы я срочно встал, – он и фаерболом в меня запустит, а потом отволочет, куда ему надо.

– Пошли.

Стою, рычу, пытаюсь держать себя в руках.

– Куда? – вытираю капли воды со лба и иду натягивать куртку.

– Узнаешь.

На улице прохладно, солнце только-только озаряет первыми косыми лучами ту щель между скалами, в которой затаился город. Сунув руки в карманы, мечтаю о теплом плаще. Эта куртка вряд ли спасет меня от заморозков, так что скоро мне предстоит сильно померзнуть.

– Эй! А куда мы тащимся в такую рань?

– Для темного эльфа ты слишком большая неженка.

– Я бард! У меня душа поэта, а она требует уюта и блаженства. Запомни, рифма и холод – несовместимы!

Аид только пожимает плечами и молчит, так что дальше мы идем молча. Что ж, рано или поздно я все узнаю.

Иду, распеваю новые куплеты, радостно оглядываюсь по сторонам. Я проснулся! Утренняя хандра схлынула, и мне хочется петь, смеяться и улыбаться всему миру.

Аид натягивает капюшон так, что даже глаз не видно. И держится от меня на расстоянии. Ну и пусть. Я ни за что не заткнусь.

С любопытством оглядываюсь по сторонам, раздумываю, чем бы еще украсить сегодняшний день. О! Старушка выходит из лавки с тяжелой корзиной. Надо помочь! И тогда я напишу обалденную песню о любви к старшему поколению.

Подхожу, вежливо улыбаюсь. Старуха подслеповато щурится, пытается понять, кто перед ней. Аид идет дальше, даже не тормозит.

– Мадам, позвольте вам помочь, – элегантно склоняюсь к трясущейся ручке и клыкасто улыбаюсь женщине.

Визг и обморок меня слегка расстраивают. Беру корзину – в одну руку, старушку – в другую и заношу все это в магазинчик.

– Где она живет?

Продавец, как раз занимающийся сортировкой картофеля, испуганно на меня смотрит.

Сгружаю старушку на прилавок и требовательно тыкаю в нее пальцем.

– Я сегодня добрый и доставлю ее прямо домой. Где она живет?

Мужик переводит взгляд со старухи на меня и обратно. Та, кажется, не дышит. Или дышит? О, глаза открыла! Отлично.

– Ты где живешь?

Второй ее вопль и удар банкой с огурцами по голове я переношу уже не так стоически, и, когда Аид врывается в лавку, я как раз зависаю над несчастной со зверским выражением лица.

Он подходит, берет меня за ухо и тащит наружу. А уши у всех эльфов чувствительны до безобразия. Так что к моему величайшему сожалению, я ничего не могу сделать. Последнее, что говорит старуха:

– Вы тоже видели это чудовище? Он хотел украсть мои овощи!

– Хватит дурачиться, у нас мало времени.

– Да ну тебя. Я просто хотел ей помочь.

– С чего это вдруг?

– У меня настроение хорошее… было.

– А сейчас?

– Хуже некуда.

– Отлично.

– Ты не понимаешь! Мне не хватает пары строчек в тексте! Что-нибудь о спасении невинных и убогих. И чтобы их написать, я должен сам прочувствовать, что именно ощущает спаситель, когда его благодарят со слезами на глазах. Без этого рифма мертва! Смотри, там продается одежда!

– И что?

– Ну если нам заплатят – я куплю себе новые вещи.

– Ты сегодня какой-то странный.

– Пошли! Посмотрим, что там есть. Это послужит дополнительным стимулом для того, чтобы закончить все в сроки наилучшим образом.

– Н-да?

Аид пристально на меня смотрит. А я… стою перед ним в рваной и не слишком свежей рубашке, накинутой поверх нее залатанной куртке, которую продувает насквозь. Штаны помнят все, что с ними сделала жизнь, у правого сапога начинает отходить подошва, а в дыру вызывающе выглядывает большой палец правой ноги.

– Ну так как? – надеюсь, мои глаза достаточно убедительны. Я даже уши опускаю, чтобы казаться милым.

Светлый вздыхает:

– Ладно. Пошли. Но только на пять минут.

Меня уже нет на улице. Только дверь сиротливо покачивается на ветру, да из магазина доносится вопль продавца.

Вы когда-нибудь заходили в лавку без денег? А в дорогую лавку с красивыми вещами, дорогой одеждой и толстым продавцом? И чтобы еще на пороге вас облили презрением с ног до головы и посоветовали пойти и поискать себе вещи где-нибудь еще? Не было такого? А вот со мной такое происходит довольно часто. Не то чтобы меня это сильно задевало, но неприятно – это факт.

Вот и сейчас – сначала лицо торговца выражает бездну презрения и брезгливости. Потом он отвлекается от созерцания моих штанов и глядит мне в лицо. Потом презрение сменяется ужасом. Ну наконец-то! А то в этом городе все такие храбрые, что темный эльф уже практически не ощущает себя угрозой для общества.

Его крик заставляет меня вспомнить, что я – одно из самых кошмарных порождений ночи и буйной фантазии людей.

Аид появляется следом, тут же подходит к продавцу и попутно заезжает мне по уху. Я обижаюсь. Страшно. Я таю обиду в самой глубине сердца. О! Рубашечки. Надо посмотреть поближе.

– Прошу прощения за моего друга. – Вижу шок в глазах продавца. – Мы подберем ему одежду и уйдем, – продолжает Аид.

– А… э-э-э… о…

Мужик нервно улыбается и неуверенно кивает. Рукой он нащупывает стоящее неподалеку лекарство от сердца и начинает капать его в кружку с пивом. На темного эльфа он старательно не глядит.

– Смотри, смотри! Какая вещь!

Аид оборачивается и взирает на розовую шелковую кофту, на кофте пришито просто немыслимое количество оборок и кружев. На оборках сверкают полудрагоценные алые камни, а длинные рукава расширяются и полностью скрывают руки владельца.

– Ты действительно хочешь это носить? – Золотая бровь подозрительно взлетает вверх.

– Я бард!

Продавец давится пивом и судорожно кашляет.

– Мне не пристало одеваться скромно и невзрачно. Я должен поражать не только песнями, но и гардеробом. Короче, погоди. Я штаны подыщу.

Стою, изучаю свое отражение в зеркале. Позади меня вздыхает светлый, который уже мечтает вытащить меня из завалов шмотья.

– Ну? Что скажешь? Не слишком вызывающе?

– Еще пара дыр, и штаны превратятся в кучу веревочек.

– Зато видны мои ноги… черные, стройные. Это же вроде бы модно. Стиль: уличный хулиган.

– Скорее, оборванец. У тебя зад виден.

– Подумаешь… хотя на зиму, конечно, такое брать не стоит. Да и не сверкают они. Ладно. Убедил! Померю следующие.

Торговец вытаскивает из-под прилавка еще один табурет. Аид, подумав немного, садится на него.

– И… давно вы с ним знакомы? – уточняет продавец у светлого.

– Пару месяцев.

– Ага. Он всегда такой?

– С рождения.

– И как же вас… так угораздило? Ну в смысле – подружиться?

– Он спас мне жизнь.

– Понимаю… Если хотите – могу показать ему костюм, который с головы до пят покрыт стразами. На солнце ваш друг будет сверкать так, что не заметить его окажется очень сложно.

– Не стоит.

– Ага. Понял. Действительно, мальчику такое носить рановато.

– Смотри, смотри! А как тебе эти штаны?

Светлый щурится и усмехается самым краешком губ.

– Это бриджи.

– Зато к ним есть вот такие сапоги. Если нацепить их вместе, то…

– Они на каблуках.

– Ну и что? У меня отличное чувство равновесия.

– Это женские сапоги, – вмешивается в наш разговор продавец, неуверенно улыбаясь.

– А-а… – Я разочарованно гляжу на свое отражение. – Жаль. Они меня явно стройнят. Так, а что тут еще имеется?

Дальнейшее светлый запоминает урывками. Взъерошенный Фтор копается в кучах одежды и радостно демонстрирует то один, то другой наряд. Остановить его невозможно, уходить он наотрез отказывается. На все попытки воззвать к голосу разума – огрызается и требует подождать еще пять минут.

– Смотри! Какая оригинальная перевязь для меча и ножей. А зачем веревочка снизу?

– Это стринги.

– Что такое стринги?

– Трусы.

– … люди странные существа.

– …

– Аид! Ну как я?

– Сними.

– Почему? Цвет мне очень идет, да и фасон забавный.

– Это лосины.

– Что такое лосины?

– То, подо что надевают только стринги.

– Убедил.

Спустя три часа мой гардероб наконец-то выбран. Ярко-алая кружевная рубашка с жабо и рукавами-колокольчиками переливается тысячами искорок от россыпей полудрагоценных камней, наклеенных прямо на ткань. Высокие ботфорты, золотые штаны и синий плащ завершают композицию. Шляпу, подумав, я брать все-таки отказываюсь.

– Ну? Как? – Стою с сияющими глазами перед Аидом и довольно улыбаюсь, ожидая комплиментов и вздохов восхищения.

Светлый прикрывает глаза рукой и тяжело вздыхает.

– Чего теперь-то не так? – хмурюсь и снова заглядываю в огромное зеркало за спиной.

– Ты слишком заметен.

– Бард и должен быть заметен. Незаметный бард никогда не добьется популярности.

– Если выйдешь наружу так – всеобщее внимание тебе будет обеспечено.

Довольно улыбаюсь:

– Значит, главная цель достигнута. Ну что? Мне раздеваться?

– Нет. Иди так, – говорит убитым голосом.

– А с чего это ты такой покладистый вдруг стал?

– Ночью, в грозу, твое пение и впрямь могут не услышать. Но увидит она тебя точно. Уже плюс. – Аид сует удивленному продавцу деньги и встает.

Потом он еще раз на меня смотрит, после чего бурчит что-то себе под нос и напяливает сверху шляпу с кучей разноцветных перьев.

– Завершающий штрих, – поясняет светлый.

Кошусь в зеркало, раздуваюсь от счастья. Надо же… а говорил – не бери. Ну ведь и впрямь здорово. Я бы такой ирокез себе сам ни в жизнь не сделал.

Из магазина Аид уводит меня с трудом. Я все никак не могу оторваться от зеркала. Просто в нем отражается такое… Аж сердце замирает.

На улице, как он и обещал, на меня обращают внимание, причем все поголовно. Дети показывают пальцем, взрослые чешут затылки, кто-то что-то орет вслед. Светлый же, надев капюшон на голову, стремительно идет вперед, тащит меня прочь от восхищенной публики.

– Видишь! Меня заметили!

– В следующий раз выходи голым. А что, это вариант. И дешевле … – уже тихо, самому себе под нос, произносит Аид, но я все равно слышу.

– Нет. Это как-то слишком.

– Рад, что ты это понял. Мы, кстати, сильно опаздываем.

– Куда?

– На встречу с заказчиком. Собственно, из-за нее я тебя и поднял в такую рань.

– А-а… а он не обидится, если мы слегка опоздаем?

– Три часа – это уже не слегка. Но нет, надеюсь, не расстроится, иначе придется возвращать задаток, который ты только что потратил на вот это. – Светлый тыкает в мою новую рубашку.

– То есть вернуть уже ничего нельзя, – киваю я.

– Почему же? Разденешься и отдашь ему вещи.

Я икаю и с ужасом на него смотрю. На лице Аида нет и тени иронии. Дальше я бегу молча, обдумываю ситуацию и переживаю.

Барон встречает нас ласково. Мне улыбаются, хвалят «маскарадный костюм» и обещают надбавку за изобретательность.

При этих словах я пихаю Аида локтем в бок, таинственно улыбаюсь, в ответ мне наступают на ногу и шипят, чтобы я успокоился.

– Итак, вы готовы?

– Да.

– Серенада написана?

– Да.

– А… могу я ее прочесть?

– Нет.

– Она в стадии правки, – вклиниваюсь я.

Мне ласково улыбаются:

– Ну что ж. Хорошо. Тогда сегодня в десять вечера жду вас у стен башни.

Аид хмурится:

– Это лишнее. Согласно нашему плану, вы должны были остаться в таверне.

– Не пойдет. Я должен точно знать: изменит мне жена или нет. – Барон сердито бьет палкой об пол.

– Как скажете, – соглашается Аид. – Но тогда сумма гонорара удваивается.

У меня дергается глаз. А это не слишком?

– А вы, как я посмотрю, наглеете прямо на глазах.

– Если баронесса действительно является суккубом – мне придется вас защищать, – резонно замечает Аид. – А это не предусматривалось изначальным планом.

– Защищать?

– Раскрывшись перед вами, она может попытаться убить вас. Я же не заинтересован в смерти заказчика по причине того, что в данном случае лишаюсь гонорара. Что в этом непонятного?

– Гм… Хорошо, я прибавлю еще пять золотых сверху.

– Десять.

– Вы с ума сошли? Двадцать золотых – это грабеж!

– Вы выплатите их лишь в случае возникновения опасности для вашей жизни.

Барон жует губами и злобно смотрит в мою сторону. Не понял? А я-то тут при чем? Сижу на столе, ем печенье, не мешаю торговаться.

– Пусть этот попугай слезет со стола.

Хмурюсь.

– Фтор, слезь.

– Нет.

Аид мрачно на меня смотрит. Я изучаю барона, а точнее, его шею. Мы, темные эльфы, смываем оскорбления кровью обидчика. Барон, кажется, забыл, что он – всего лишь человек.

– Фтор!

Лицо Аида возникает прямо передо мной.

– Спокойно. Пошли. Мы договорились. – Мне на плечи ложатся его руки и с силой их сжимают. Морщусь и, тряхнув головой, спрыгиваю со стола.

– Еще раз вякнешь в мою сторону – умрешь, – говорю тихо.

Барон молчит. Я же прохожу мимо него и выхожу из комнаты.

На улице Аид надевает капюшон и идет в сторону дома барона. Направляюсь следом.

– Что это на тебя нашло?

Удивленно смотрю на него.

– В смысле?

– Ты раньше так резко не реагировал.

– В его словах было презрение. Это задело.

– Учись контролировать свои эмоции. Если ты кого-нибудь убьешь – у нас будут проблемы. И тогда о карьере барда можешь забыть.

– Мне все равно.

– Готов пустить все коту под хвост из-за обычной прихоти?

– Это не прихоть. Это в крови. И вообще, чего ты так завелся? Не убил бы я его. Так, слегка покалечил бы, но не убил.

– Ты бы глаза свои видел в тот момент…

– Хм.

Аид вздыхает и останавливается. Я едва не врезаюсь ему в спину. Дождь снова льет тугими потоками, вода стекает со шляпы, перья сиротливо обвисают по бокам. Жалко. Красивая была композиция.

– Знаешь, я многое отдал ради того, чтобы помочь тебе осуществить свою мечту. И если ты не собираешься относиться к этому серьезно… я, пожалуй, пойду своим путем.

Такое ощущение, что меня с головой окунают в прорубь. Стою, сжимаю кулаки и смотрю на спину светлого.

– Катись.

Он оборачивается, и я впервые за весь разговор вижу его лицо. Синие глаза мертвы. И холодны, как осколки стекла.

– Если чем-то не устраиваю – катись. Не держу.

Он сует руку в карман, вынимает остатки денег и бросает их на мостовую. Смотрю, как монетки подскакивают на камнях и катятся в разные стороны. Желания их подобрать нет.

– Если передумаешь – пару дней буду в «Лысом единороге». Прощай.

И он уходит. Разворачивается и уходит. А я стою, смотрю, как покачиваются мокрые полы его плаща.

Странно, что меня это так… задевает. Давно же понял, что нельзя никому доверять. Что такой, какой есть, я на самом деле никому не нужен. Ни семье, которая не приемлет «уродцев», ни людям, ни гномам, ни светлым… Как же так получилось, что вот ему я поверил. Взял и поверил. И теперь так больно, словно кто-то проткнул меня мечом, погрузив его в грудь по самую рукоять. Руки трясутся. Сжимаю кулаки, сую их в карманы.

После чего разворачиваюсь и иду вниз по улице.

Улыбаюсь, закрываю глаза и пытаюсь прийти в себя.

И все из-за чего? Из-за такой мелочи… Лучше бы сказал как есть: «Ты меня достал!» – я бы понял. Честно.

Не знаю, сколько я скитался по городу. Кажется, долго. Очнулся глубокой ночью в клинике: сижу на кушетке, а Таичи сует мне в руки чашку горячего чая. На ней лица нет. Она постоянно теребит меня, зовет, пытается заставить все рассказать.

А я сижу, пью чай, обжигая небо, вяло шевелю ушами и молчу. Говорить не хочется. Тепло, и ладно.

– Да что случилось-то?! Где Аид? С ним что-то случилось? Да не молчи ты как истукан! Фтор! Ну… чего произошло-то?

Так ничего от меня и не добившись, она стелет мне на кушетке в палате для душевнобольных и закрывает на ночь.

На соседних кроватях ворочаются, смеются, плачут, кого-то зовут. А я лежу, смотрю в потолок и молчу. Спать вообще не хочется. Ничего не хочется. В голове ни одной мысли. Хочется… просто не думать ни о чем.

 

Глава 12

Кровать скрипит и прогибается под чьим-то телом. Открываю глаза и сквозь серебристые сумерки, обесцвеченные ночью, смотрю на лицо невысокого старичка с белой бородкой и одним глазом. Второй забинтован… Бинт проходит через всю голову и делает его похожим на пирата.

– Спишь? – уточняет он.

Закрываю глаза. Только психов мне сейчас и не хватает.

– Спишь? Эй, ты! Спишь али нет?

Меня дергают за рукав. Выпускаю когти и резко, без замаха, вгоняю их в тумбочку. Потом пропарываю вниз. Когти режут дерево легко, словно масло.

Старичок причмокивает, а в следующую минуту я чувствую, как он берет мою вторую руку и начинает вертеть, изучая пальцы.

– А тут нет? Постриг?

Тихо смеюсь и выпускаю когти на левой руке. Каким-то чудом не задеваю его. А жаль.

– Красивые. А у меня крылья есть. Большие-большие. Хочешь, покажу?

– Нет.

– Ты не спишь!

– Нет.

– Это хорошо, тогда я тебе и хвост покажу. Вот, смотри.

Открываю глаза и изучаю веревку, край которой обмотан вокруг его пояса и завязан довольно небрежным узлом.

– Красивый? – Глаз старичка мерцает в предвкушении похвалы.

– Это веревка.

Он поджимает губы и обиженно пихает меня рукой.

Шиплю, показывая клыки. В ответ слышу вздох восхищения, старичок пытается потрогать мои зубы.

Минуту я с ним борюсь, стараясь не навредить. Иначе мне влетит от Таичи. Странно, что меня это вообще волнует. Ну и ладно.

Слышится грохот, старик падает на пол и тихо там скулит.

– Еще раз подойдешь – убью. Понял?

Закрываю глаза и поворачиваюсь на другой бок. Надо поспать… хоть немного.

Кровать за моей спиной снова прогибается.

Ладно. Буду просто его игнорировать. В этой палате вроде бы нет буйных. В крайнем случае – вырублю его.

– А давай с тобой дружить? – предлагает старик.

Сжимаю зубы.

– Давай?

– Нет, – отвечаю глухо.

Еще немного, и я его все-таки прирежу. Зря Таичи сюда меня положила. Может, уйти? Выбить дверь и уйти.

– У меня нет друзей. Ни одного. А когда я пытаюсь с кем-нибудь подружиться – меня отправляют сюда.

– Мне нет до этого дела. Отвали, если жить охота.

– А ты такой же, как и я. И тоже никому не нужен. Давай будем дружить против всех?

Сажусь и оборачиваюсь. В глазах старика – такая надежда… Он и впрямь чокнутый.

– Иди. На. Свою. Постель. – В моем голосе – ненависть. Уши прижаты к голове. И чего он ко мне пристал:

– Не пугай их. Успокойся.

– Кого?!

– Их.

Смотрю на палату. Больные… никто не спит. Все с ужасом смотрят на меня, прячутся под одеялами и прислушиваются к разговору.

– А вам чего?! – встаю, отшвыривая одеяло, и подхожу к двери.

Кто-то скулит, кто-то начинает рыдать.

Дверь не открывается. Дубовая. Выбить не выбью, но хоть злость сорву.

Первый удар заставляет больных завизжать и сбиться в кучу. С третьего дверь чуть не срывается с петель.

Да что ж это такое:

– Эй! – Меня дергают за полу рубахи. Разворачиваюсь, выпускаю когти и замахиваюсь. Достал. Все достали…

На ладони старика лежит ключ, а он мигает своим глазом и жалко мне улыбается.

– На. Таичи оставила. Сказала, если захочешь уйти, – выпустить.

Рычу и отбираю ключ. На ладони старика остаются три алых полосы от когтей. Он прижимает ладонь к груди и отходит, охая и морщась.

Трекшест! Из-за моих попыток выбить дверь замок погнулся, и ключ теперь не вставить. Да что же это такое!

Швыряю ненужную железку на пол и снова бью по двери кулаком. Но слабее… гораздо слабее.

– Тебя кто-то сильно обидел, да?

Нет, этот старик – уникален. Он точно псих. Лезть к темному эльфу, когда он в таком состоянии, может только сумасшедший.

– Да. Меня бросил друг. Сказал, что такой, какой я есть, ему не нужен.

– Это плохой друг. Меня вот тоже бросили. Сказали, что я с прибабахом.

Смеюсь, чувствуя, как что-то катится по моим щекам. Ну да. Вот и я… с прибабахом. А сделать ничего не могу.

– Я тебя не брошу. Расскажи о нем.

– Не хочу.

– Тогда я расскажу о своем друге. У меня был замечательный друг.

Меня берут за руку и ведут обратно к кровати. Почему-то я даю себя увести. И даже даю усадить себя на кровать, слушаю его монотонный тихий голос, словно отрешившись от всего.

– Он был небольшим и лопоухим. А еще у него была зеленая кожа и много бородавок. Я нашел его случайно. Он жил в доме за печкой и постоянно таскал мое печенье со стола. Все думали, что это я таскаю печенье и ем по ночам. Но это был не я, а он. Но никто мне не верил. И тогда я решился его подкараулить.

В руки мне суют клизму и хлопают по плечу. Хмуро ее изучаю и швыряю в угол. Старик не расстраивается, идет к своей тумбочке и приносит пару слипшихся конфет, от которых так и веет древностью, он вручает их мне, поглаживая по плечу и ласково улыбаясь. Забавно то, что остальные больные тихо поскуливают, прячась под своими одеялами.

– И вот однажды я его увидел. Он был небольшим, юрким и очень любил печенье. Я дал ему сразу три! Неделю экономил, не ел – ему оставил. Он сначала убежал, но после вернулся, взял печенье и тоже меня оцарапал, прямо как ты. Недоверчивый был страшно.

Усмехаюсь. Это я-то недоверчивый? Он точно чокнутый.

– Его звали Горлу. Он был этот… как его. О! Фея!

– Гоблин.

– Нет, фея.

– Зеленая и с бородавками? – Смотрю на него, чуть склонив голову набок и изучая дряблую шею. Перерезать ее – так просто, что даже скучно. Зато он замолчит… Но не могу сделать это, я пацифист. Хотя… все течет и все меняется.

– Он сам сказал, что он – фея. Он много чего еще говорил. Мы каждую ночь общались. Только он не приходил, если у меня не было еды. Тогда он злился… А потом меня привезли сюда. И месяц меня не было дома. Я слишком много говорил о Горлу, и все заявили, что у меня с головой не все в порядке. А когда я вернулся… его уже не было. Я звал, звал, а его не было. Вот так вот. Ушел, наверное, туда, где печенья больше.

Смеюсь. Тихо, опустив голову на колено и не издавая ни звука. Какой бред я слушаю. И как меня угораздило-то? Должен был сейчас петь дебильную песню под окнами баронессы, а вместо этого сижу среди психов и слушаю рассказ о гоблине, который любит печенье. Бред.

Старик вздыхает и гладит меня по ноге. Я замираю, рефлекторно выпускаю когти. Ненавижу, когда дотрагиваются.

– Это ничего, что больно. Мне тоже было больно, но это пройдет. Через неделю, две, а может, через год, время лечит. Найдешь себе хорошего друга…

– Спасибо, не надо мне этого счастья. – Мой голос режет тишину на лоскуты. Закрываю глаза.

– Зря ты так. Друзья нужны. Или будет очень одиноко. Вот у меня нет друзей… но если ты хочешь, буду тебе хорошим другом. Я отдам тебе свое печенье, правда, оно надкусанное. Но больше у меня ничего нет.

– Не хочу.

– Тогда могу просто посидеть с тобой. До утра. Утром лекари придумают, как открыть дверь, чтобы покормить нас. Может, сладкого дадут. Но тут редко дают сладкое.

– Старик… Как тебя зовут?

– Кого? Меня? Э-э-э… Замис зовут. Да, точно, Замис…

– А я – Фтор.

– Я запомню. Хочешь, расскажу тебе сказку, Фтор? Я всегда мечтал, чтобы мне по ночам рассказывали сказки. Но никогда не получалось. А тебе могу рассказать. Я знаю их сотни.

– Валяй.

– Ну так вот… сказка!

Старик залезает на мою кровать с ногами и радостно накидывает одеяло на щуплые плечи. Я не возражаю.

– Жил-был домовой. Он страсть как любил сладости. И вот каждую ночь он выходил на охоту и забирал все сладости, которые находил в доме. Печенье, конфеты, даже сахар ел. Долго терпели его хозяева. Очень долго, а потом взяли и переехали. И остался домовой один. В большом пустом доме. Потом из этого дома сделали трактир. И в дом начали заезжать то одни, то другие люди, гномы или тролли. У них не было сладостей. Да и поесть-то не всегда было что. Домовой отощал, целыми днями сидел в своей каморке под полом и обижался на весь белый свет. Он думал, что никому не нужен, что его бросили. А потом как-то в этот дом заехали двое. Девушка и ее жених. Они были веселые, много смеялись и на ночь оставили на столе целую гору плюшек. Домовой все их перетащил к себе в каморку и съел столько, что даже живот заболел. Наутро люди удивились и начали искать сладости, но так ничего и не нашли. Следующей ночью все повторилось. Они снова оставили на столе плюшки, варенье и пару кусков мяса, прожаренного с чесноком.

Домовой вылез в полночь, залез на стул, перебрался на стол и начал одну за другой перетаскивать сладости к себе в подпол. На третьей плюшке его и заметили. В комнате зажегся свет от спички и люди увидели маленькое бородатое существо размером с кулак, которое стояло на столе и прижимало к груди сладкую, обсыпанную сахарной пудрой плюшку. Он был грязным, испуганным и никак не мог выбрать: бросить плюшку и сбежать или же остаться и попытаться утащить ее с собой. Но тут девушка сказала: «Бери-бери. Нам не жалко. Это все было оставлено для тебя». Домовой не поверил и убежал в свое укрытие.

Молодые люди посмеялись и начали оставлять на столе сласти каждую ночь. Каждую ночь домовой возвращался, и его неизменно ждали. Они пытались с ним говорить, спрашивали его имя, предлагали сказать, чего именно он хочет завтра. Но домовой не доверял людям и поэтому молчал. А через неделю они уехали, и дом снова опустел.

Домовой в своей каморке слышал, как перетаскивают вещи, но не вылез даже тогда, когда девушка постучала в половицу и попрощалась с ним. А поздно ночью, высунувшись из своей каморки, он побрел обратно к столу и залез на него в надежде, что там остались хотя бы крошки. Те сладкие крошки, которые он так любил.

Каково же было его удивление, когда на столе он нашел целую гору сладостей. Там были и конфеты, и пироги, и плюшки, и печенье… – Старик причмокнул и продолжил:

– Он перетащил к себе все… но каморка была тесновата для такого изобилия. А под всей этой кучей домовой нашел листок бумаги, сложенный вчетверо. Открыв его, прочитал адрес и всего два слова, которые написала девушка: «Будем ждать». Он долго изучал страницу… переворачивал ее так и этак, но никак не мог понять, что все это означает. Подумав, домовой просто спрятал ее за камином. Через неделю сласти кончились, крошек не осталось, а тролли, поселившиеся в комнате, мало того что не любили сладкое, так еще и поломали половину половиц своими мощными ногами. Домовой снова начал таскать еду из соседних домов и мусорных куч… Однажды, убирая в комнате после очередных жильцов, он нашел ту самую страницу, которая случайно выпала из-за камина. Подумав и почесав спутанную шевелюру на макушке, он спустился в свою каморку, собрал пожитки в небольшой мешочек и, закинув его за спину, пошел искать дом, адрес которого был указан на листе.

Он долго добирался – увязал в грязи, пару раз едва не попал под копыта лошади, а украв плюшку с прилавка, чуть не был пойман злобным продавцом. Но вот, наконец, домовой остановился напротив небольшого синего домика, огороженного покосившимся забором. Он еще раз изучил адрес на грязном и уже не таком красивом листе бумаги. Потом посмотрел на табличку и решил зайти. В доме никого не было. Дверь оказалась закрыта, но ему удалось приоткрыть одно из окон, что позволило прошмыгнуть внутрь. В единственной комнате стояла немного потрепанная временем мебель. В камине лежали угли, оставленные с вечера. На полу был расстелен старый ковер.

Домовой огляделся, подошел к столу и забрался на него. В вазочке лежало три печенья и пара конфет. Он съел все. После чего, подумав, занялся уборкой. Вытряхнул всю пыль, выбросил угли, сложил в камин новые дрова, протер окна и перемыл всю посуду, едва не утонув при этом в раковине. Когда дверь открылась и на пороге появились молодые хозяева, он сидел под лавкой и испуганно оттуда выглядывал. Девушка удивленно огляделась, они заспорили с мужчиной, выясняя, кто же здесь все убрал. После молодые заметили пропажу конфет и печенья. Девушка рассмеялась, сбегала на кухню и принесла еще конфет, которые положила в вазу.

– Добро пожаловать, домовой! – весело крикнула она. – Все наше – твое. Живи здесь долго и счастливо.

И домовой растаял, смущенно улыбнулся, засопел и успокоился.

Домовой остался жить в этом доме. И хотя хозяева больше никогда его не видели, в доме регулярно пропадали конфеты и сладости. А их маленькая дочка рассказывала им о забавном старичке, который приходит по ночам и шепчет ей на ухо волшебные сказки.

Замис замолкает и с гордостью смотрит на меня.

– Вот. Как тебе? Понравилась? Я еще много чего знаю.

Усмехнувшись, я поворачиваюсь на бок и закрываю глаза.

– Спокойной ночи, ушастик! – гладит меня по руке Замис и хромает к своей кровати.

– Эй, вы. Спать пора, – сурово шипит он остальным и тоже ложится в постель.

Пружины кроватей скрипят, я слышу перешептывание, сопение и… через некоторое время все стихает. А потом усыпаю и я. И мне почему-то снится Замис, который стоит на столе, сжимая печенье, и имеет размеры как раз с мой кулак.

 

Глава 13

Дверь в палату приходится вырезать заклинаниями. Таичи только укоризненно смотрит на меня, а пришедший с ней лекарь бросается проверять, все ли живы, при этом не перестает орать на девушку, требуя, чтобы меня немедленно убрали из палаты.

Больные врачу радуются как родному. А я тут же ухожу. Замис просит заходить еще и называет меня своим ушастым другом. Я ничего ему не отвечаю. Да и Таичи торопится увести меня подальше с глаз начальства.

– Так. А теперь – рассказывай.

Меня усаживают в небольшой каморке, дают кружку с чаем и складывают руки на груди.

Я понимаю, что отмолчаться не удастся.

– Он меня бросил. – Голос звучит как-то глухо и безжизненно.

– Кто? Аид?

– Да. Сказал, что я должен измениться. И что такой, как я, ему не нужен.

– Не ври. Он вчера заявился ко мне посреди ночи, поднял из кровати и полчаса психовал по поводу того, что ты не вернулся домой.

Удивленно на нее смотрю:

– Он же решил переночевать в таверне…

– Ну не знаю, что он там тебе наговорил, а только мне он сказал, что пытался хоть немного тебя приструнить. Дабы ты в один прекрасный день кого-нибудь не прирезал.

– Что? Как это «прирезал»? Я же пацифист. – У меня, наверное, очень глупый вид. Уши – в разные стороны, в глазах – никакого понимания.

– Аид, кстати, извинялся. Велел, чтобы я передала: он понял, что перегнул палку. Так что хватит сходить с ума – марш домой! Вам еще вечером серенады петь. Кстати, я восстановила твою шляпу. Перья, конечно, удалось спасти, но не все. Правда, выглядит она ничем не хуже, чем раньше. Я туда еще и своих перьев напихала. У петуха соседского выдрала парочку.

Девушка встает, достает из шкафа мою шляпу и гордо мне ее вручает.

– Ну? Как?

Изучаю шляпу, абсолютно ее при этом не замечая.

– Так ты говоришь… он пошутил?

– Ну можно и так сказать. Просто ты его вывел из себя. Мало того что дурью все время маешься, так еще из-за пустяка чуть заказчика не убил, так что Аид слегка психанул… Бывает. Он, правда, думал, что ты первым придешь мириться. Сказал, что не учел особенностей характера и чуть перестарался. И если ты сейчас же не явишься домой – он придет сюда и вытащит тебя силой. За уши. Ты мне лучше скажи, как тебе шляпа? Я всю ночь с ней возилась.

– Она прекрасна.

– Я рада. – Девушка краснеет и нахлобучивает шляпу мне на голову. – Ну? Чего сидишь? Давай иди, пока ваш заказ окончательно не уплыл у вас из-под носа.

– Ага.

Встаю и в полной прострации выхожу из каморки.

– И больше нас не пугай, понял?

Удивленно кошусь на Таичи и киваю:

– Ладно.

– Вот и молодец. Ладно. Я побежала, меня больные ждут, а я уже на полчаса опаздываю. Ты в порядке теперь?

Киваю.

– Вот и молодец. Тогда пока.

– Пока.

– И заходи. Как можно чаще. А то мне тут скучно. А вас вечно дома нет. Или я заканчиваю поздно.

– Все равно заходи. К нам… Я тебе всегда рад.

– Правда? Отлично! Считай, что я поймала тебя на слове.

И это чудо убегает, помахав мне напоследок. А я иду домой – мириться с Аидом.

Дверь не заперта. Аид сидит на кровати, облокотившись на спинку, и читает какую-то книгу. Захожу, вытираю ноги на пороге, бросаю куртку на вешалку и иду к камину.

Немая сцена. Я – делаю вид, что грею руки. Он – делает вид, что читает.

– Кхм.

Светлый отрывается от книги и смотрит на меня поверх корешка. Хмуро взираю на его рожу, пытаясь понять, что именно надо говорить в таких случаях. «Привет?» Нет, не то. «Скучал?» Бред какой-то…

– Заходил барон. Очень ругался. Я обещал, что сегодня ночью ты споешь.

– Угу.

И он снова углубляется в книгу.

Нервно шевельнув ушами, иду к своей кровати и тоже на нее сажусь. Трекшест! Я так не могу. И это все, что ли? И мы так просто все забудем? А как же его слова о том, что я ему не нужен?! И вообще…

– Почему ты вернулся? – Это я спросил, не выдержав.

– Ты против?

– Нет. Но ты говорил, что не вернешься.

– Я был зол, – отвечает он, переворачивая страницу.

Аид тяжело вздыхает и закрывает пухлый томик, вкладывая между страницами изящную закладку.

– Хорошо. Я извиняюсь.

Хмурюсь, недоверчиво изучаю выражение его лица.

– За что?

– Вспылил.

Кусаю нижнюю губу, размышляю.

– И это все?

– Мне встать на колени? – Он саркастически заламывает правую бровь.

– Ну… можешь попробовать.

– Обойдешься! – Аид снова открывает книгу, более не обращая внимания на такой недостойный предмет интерьера, как темный эльф в алой рубашке.

– Ну и ладно.

Ложусь на кровать и складываю руки на груди.

Светлый только усмехается, но так ничего мне и не отвечает.

А вечером мы снова идем «на дело». Я собираюсь, беру сонату, которую разучивал весь день от нечего делать, и, накинув синий плащ, выхожу наружу. К счастью, дождь прекращается, он явно устал поливать и без того влажную мостовую. Отлично. Еще было бы не так холодно… Аид выходит следом и закрывает дверь. Весь в черном, он довольно сильно дисгармонирует со мной. Надо будет ему купить что-нибудь яркое. А то он – ходячая депрессия, а не светлый эльф.

– Идешь?

Киваю и отправляюсь следом за ним.

Башня, в которой живет баронесса, довольно высокая. Выше, чем я предполагал, и в ней всего одно окно. Сегодня, кстати, ветрено. И даже очень. Хорошо, что и сама башня, и замок барона расположены в самой глубокой части западной пещеры. А иначе добраться до девушки я бы в принципе не смог.

Стоим, ждем. Аид достает из кармана странного вида золотистый мешочек, извлекает из него небольшую трубочку и закуривает.

– Это что еще такое? – кутаюсь в плащ, заворачиваюсь в него до самого носа. Что-то я стал мерзнуть… Зима, что ли, пришла.

– Сигара, – сообщает светлый, изучая свет в окне башни и выпуская красивые клубы зеленого дыма.

– Дай попробовать.

– Тебе нельзя. Голос посадишь.

– Ну ты же не охрип.

– Пока нет. – Выпускает еще более впечатляющий клуб дыма, отдаленно напоминающий колечко.

– Дай, – протягиваю руку.

Аид оценивает степень упрямства на моем лице и сдается.

– На. Только осторожно. Первая затяжка тебя унесет.

– Куда?

– Не так далеко, как синяя смерть, но тоже не близко. Может, обождешь немного? Придет барон, споешь, а потом уже и попробуешь?

– Поверь, мозги у меня поустойчивее твоих. Давай сигару.

Аид пожимает плечами и протягивает мне мешочек.

Достаю трубочку, нюхаю, прикуриваю от огонька, который эффектно извлекает из пальца светлый, и мощно затягиваюсь. Чтобы всякие там не думали, что нас, темных… кхм… Кх-кх… кх-кх-кх… аргх.

– Ну как?

Изучаю растянутого Аида, который стал шире раз в сто. Всю улицу занял, зараза. А сама улица… как-то извивается. И везде эти бегемотики летают. Розовые такие, размером с новорожденного поросенка.

Счастливо улыбаюсь, что-то мычу. Сигару забирают. И только я собираюсь возмутиться…

– Ну что? Вы готовы? – Голос доносится из такого далекого далека, что становится страшно, каким же острым теперь стал мой слух.

– Наконец-то, барон. Мы вас заждались.

– Были проблемы. Подбирал плащ.

– Черный?

– Да. Ну что он будет петь? И чего он так широко мне улыбается?

– Он… рад вас видеть.

Изучаю огромного бегемота, на плечах которого покачивается черный плащ с золотистой подкладкой.

– Ты кусаешься? – уточняю я, поглаживая его по носу. Бегемотик смущенно шарахается.

– Он что, под кайфом? – визжит бегемот.

– Немного. Но ему это не повредит. Не будет так сильно волноваться.

– Он волновался?

Подхожу к нервному бегемотику и с силой прижимаю его к себе, утыкаясь носом в его ухо.

– Не волнуйся. Я и тебе другом буду. Я со всеми вами дружить буду, и с тобой, и с ним, и…

Толстый эльф отдирает меня от нового друга, всовывает в руки какие-то исписанные листы, гитару и приказывает петь.

– Зачем?

– Дама ждет. – Мне указывают на окно, которое сверкает ярко-алым светом метрах… нет, километрах в ста над землей. Ой, так это у меня и зрение улучшилось… Довольно улыбаюсь.

– Вы уверены, что он вообще в состоянии что-либо спеть?

– Одну минуту. Надо просто правильно его проинструктировать. Фтор!

– Чего тебе, смешной толстый эльф? Ой, не могу… толстый… ну надо же, толстый эльф… – Давлюсь от смеха.

– Ты должен спеть то, что сочинил вчера, понимаешь? Это очень важно. Все строчки записаны здесь. Барон принес гитару. Ну же. Ты ведь хотел быть бардом.

– Да… хотел… да…

– Отлично. Тогда пой.

– Что именно он курил?

– Зеленый смог.

– Вы что, с ума сошли?! Даже я знаю, что у темных от него башню к дэймосам сносит.

– Да? А меня лишь слегка повело.

– Вы не продукт генетического извращения.

– Не забывайтесь, барон. Я все же эльф и говорить в таком тоне…

– Простите. Просто он теперь вообще ни на что не способен! Все. Уходим. Надеюсь, до завтра он отойдет.

– Погодите! Я буду петь! – сжимаю гитару, гляжу в окно и чувствую, как меня распирает невиданная доселе жажда творчества. Она буквально рвется наружу, бурлит и клокочет, мечтает прорваться и вылиться рифмованными строчками, окутанными моим хрустальным голосом.

– Может, лучше не надо? – сомневается бегемотик.

– Хуже не будет, – вздыхает толстый эльф. – Ладно. Фтор, мы с бароном будем неподалеку. Вон в том переулке, понял? И прекрати улыбаться!

Киваю с еще более счастливой улыбкой. Он ругается. Потом берет бегемотика за лапку и тащит за собой. Бегемотик при этом очень ругается.

Итак… мой черед. Ночь. Тысячи голубых звезд сияют на небосклоне. Воздух чист и невинен, как принцесса в первую брачную ночь. И сейчас я разорву его своим голосом. Да!

Заглядываю краем глаза в листки. Ничего не вижу. Отбрасываю их. И перекидываю перевязь гитары через плечо. Начнем! Моя драконица.

Струны затихают. Три… Еще две… порвались. Зато сколько экспрессии, я срываю голос, бужу всех соседей и собираю небольшую толпу из стражников. Они стоят молча, лишь изредка кто-то утирает слезинку-другую. После окончания представления меня уводят… в тюрьму. Но все же! Всего на мгновение я замечаю, как занавеска в башне шевелится, из-за нее показывается прелестная белокурая головка, весело мне улыбается и бросает что-то сверкающее и изящное. Это оказывается ваза. Размером с меня. Она раскалывается на тысячи осколков, окатывает стражей водой. Кого-то ранит.

Стою, улыбаюсь и ору, что я тоже ее люблю! И что вернусь, и мы будем жить хоть и недолго, но счастливо.

Из тюрьмы меня освобождают только на следующее утро. Я успеваю прийти в себя и на волю выхожу с дикой головной болью и в крайне отвратительном расположении духа.

Аид встречает меня на ступенях, на нем черный теплый плащ с меховой подбивкой. В руках он держит еще один.

– Это мне? – уточняю, отчаянно щурясь. Даже тот тусклый свет, который достигает до дна ущелья, где какой-то идиот решил построить город, режет глаза.

– Тебе. Надевай.

Плащ швыряют мне в руки. Надеваю и натягиваю капюшон. У них в камерах температура – минус десять. А я только в рубашке, свой плащ где-то потерял. Настроение подумало и поднялось с нулевой отметки до уровня плинтуса.

– Как все прошло с женой беге… барона?

– А ты не помнишь? Она швырнула в тебя вазой.

– Хм. Я так плохо пел?

– Тебе подвывали собаки, собравшиеся со всей округи. Гитара едва ли не заглушала тебя, так ты налегал на струны. Посреди всей этой какофонии слова, к сожалению, терялись, и общий смысл поняли только те, кто стоял рядом. Это были я, барон и стража.

Смущенно чешу затылок.

– Эх. Слишком много экспрессии.

– Я бы сказал – перебор.

– А что, если повторить, но… уже без сигар?

– Ты повторишь. По крайней мере, ты ее заинтересовал, причем сильно, так что есть шанс, что сегодня ночью тебя не проигнорируют.

– Да? – довольно усмехаюсь. – Такого, как я, забыть сложно.

– Это уж точно.

– А что барон?

– Хм?

– Он заплатит?

– Да. Он счастлив. Говорит, что, наверное, жена и впрямь его любит.

– Ну! – гордо смотрю на него.

– Но у него очень плохо со слухом… в смысле… музыку он вообще не воспринимает и не любит. Так что даже если бы ты орал эту песню и при этом бил дубиной в барабан, барон и тогда не оценил бы уровня какофонии.

– Главное – заказчик доволен. Может, и на этот раз исполнить все, как вчера? И барон будет доволен, и к нам претензий никаких.

– Тогда нам заплатят лишь пять золотых. Десять – это в случае, если она окажется суккубом.

– А сейчас мы куда?

– В баню.

Удивленно на него смотрю:

– Не понял?

– Я сознаю, что тюрьма – это не Вечный лес. Но все же… Ты что, спал в канализации? От тебя испражнениями несет за версту! – морщится и прикладывает к носу ажурный платочек.

– Подумайте, какие мы нежные. Ну пахну, и чего? Тебя бы туда.

– Нет, спасибо. Тем более что мы почти пришли.

Изучаю поток женщин, идущий в двери сомнительного заведения с огромной и чересчур пестрой вывеской над дверями. На вывеске написано: «Парная».

– Уверен, что нам сюда? Может, это только для женщин?

– Я уже все узнал. Здесь есть и для женщин, и для мужчин. Идем скорее, иначе я задохнусь от вони, исходящей от тебя.

Фыркаю и иду следом. Тоже мне, неженка.

Ну… в бане в целом неплохо. Правда, она все же раздельная. Я имею в виду парные. И когда мы оба, в труселях, гордо входим в женскую парную… сколько визгу и писку, а тазикам, которыми в нас швыряют, вообще нет конца!.. М-дя. Так не орали даже фрейлины моей матушки, когда засекли меня подглядывающим в замочную скважину, как они купаются. Правда, потом бабоньки видят, что именно к ним пришло, и нас, забитых, вытаскивают из угла и чуть не доводят до смерти ласками. Мне лично сразу трут спинку, пятки, моют голову, рассказывают сплетни, выясняют прошлое, будущее, предпочтения в еде, изучают уши. На последнее я реагирую крайне остро. Ибо уши – мое самое чувствительное место. А потому они вечно дергаются. Я убираю от них чужие руки и едва не глохну от визгов и писков восхищенных дам. Аиду приходится не легче. Его оккупируют дамы постарше и сразу мочат в чане с кипятком. Ну… или не совсем с кипятком… Короче, судя по его воплям и поднимающемуся пару, вода далеко не ледяная.

Потом его бьют вениками, бьют до тех пор, пока он не падает и не затихает. Потом его окатывают ледяной водой и снова бьют. В итоге белоснежный цвет кожи сменяется сначала розовым, потом малиновым, глаза заплывают, опухают, и Аид только тихо поскуливает, умоляя меня никого здесь не убивать.

Да я в общем-то и не собираюсь. Девчонки, увидев мою темную кожу, не решаются огреть меня веником. А массаж и мытье головы и прочих частей тела я умудряюсь перенести стоически.

Из парной мы практически выползаем. Аид висит у меня на плече и бормочет что-то бредовое про веники и садизм. Я его не очень понимаю, но не лезу к нему с уточнениями и расспросами.

В раздевалке мужики встречают нас радостно, спрашивают, чего мы бегаем без полотенец – дамы же могут увидеть. И выдают от щедрот два чистых полотенчика. Замотав их вокруг бедер, я понимаю, что рассказывать этим добрым мужчинам о том, где именно парился, не буду. Сам-то я еще отобьюсь, а вот светлый точно умрет от первого же удара в челюсть, после бани-то.

– Ну как? Чувствуешь себя обновленным?

Сидим на краю небольшого фонтанчика, в арке, выбитой прямо в стене каменного города.

– Ага.

– Вот и я… Как-нибудь стоит повторить.

– Без меня. – Утыкается лбом мне в плечо.

– Как скажешь.

Усмехаюсь и вытаскиваю у него из кармана мешочек с сигарами.

Мешочек тут же отбирают.

– Убью, – говорит тихо. Проникновенно.

– Понял. – Пожимаю плечами и провожу пальцами по воде, в которой резвятся маленькие синие рыбки.

Домой мы приходим никакие. А там нас уже поджидает барон и нервно дергает за веревочку колокольчик. Кстати, а с каких это пор у нас есть звонок? Видать, светлый сообразил. Нет, что ни говори, а белобрысый – голова. Только ведь сопрут. Как есть сопрут.

– Ну наконец-то! Где вы были?

Аид выпрямляется, прекращает подволакивать ноги, как калека. Восхищенно на него смотрю. А я поверил, что он и впрямь помирает.

– Мы договорились на десять. Разве нет?

– Сейчас половина десятого! Я зашел пораньше! Какие-то проблемы?

– Что вы, нет. Заходите.

– Непременно.

Дверь открывается, мы заходим, дверь закрывается.

– Итак! Он сегодня вменяем? Или опять видит бегемотов?

Барон при этом смотрит почему-то именно в мою сторону. Я решаю, что надо ответить.

– Аид нормален. Он слегка увлекся в парной, но в целом вполне адекватен.

Белобрысый криво улыбается.

– Курить не давал, – поясняет он барону.

– Ага. Отлично, тогда вперед. Ты. Петь будешь то же самое. А то вчера она вряд ли что-то расслышала.

– Я уже понял.

– И без гитары.

– Хорошо.

– И не сильно надрывайся, – посоветовала мне эта белобрысая зараза. – Если она и впрямь суккуб, то слух у нее очень тонкий. Пой спокойно.

– Я вот тут подумал… А может, мне к ней по стене подняться и заглянуть в окно?

– Это как? Башня отвесная и гладкая. Там без веревки не поднимешься, – нервничает барон.

Молча показываю ему когти. Черные и гладкие, они мягко отражают свет камина.

– Хм… посмотрим. Но это на крайний случай. Пока споешь так.

Киваю.

До башни мы добираемся быстро. Хочется все сделать и свалить. А вообще неплохая у меня работа: три ночи по одному часу плюс два часа на сочинение стихов. Получается – по золотому за каждый час работы. Вот это я понимаю!

Ладно. Барон с Аидом уже скрылись. Стою, изучаю далекое темное окошко. Может, она спит? Чего я тогда петь буду? Или ее там вовсе нет. Все-таки муж уехал – самое время сбежать и чуток повеселиться.

Хотя… это все не мое дело.

Тихий голос темного эльфа прокрадывается в тишину, сплетая мелодию песни. Ночь колышется и впускает его, подстраиваясь под ритм. Кажется, даже кристаллы на потолке огромной пещеры начинают подмигивать в такт, а не просто бесцельно мерцают, украшая свод.

Голос эльфа – неземной. И светлый в который раз зачарованно замирает, вслушивается в слова, впускает в сердце мелодию и понимает, что уже никогда не сможет оставить этого странного барда, который владеет даром сирен, подчиняющих сердца и души живых существ. Не сможет оставить хотя бы потому, что хочет слышать его песни снова и снова…

Вокруг снова собираются люди, гномы, эльфы… Попрошайки стоят в переулке неподалеку и почти не дышат, удивленно изучая невысокую изящную фигурку, которая стоит у подножия башни и поет песню о любви. Слова, мелодия и магия его дара поражают воображение и заставляют испытывать удовольствие такое же чистое и редкое, как глоток самого редкого и дорогого вина, как первый поцелуй любимой, как первый выигранный бой. Сравнений много.

И ни одна живая душа не может проигнорировать такое. Наверху, под самой крышей башни, в окне зажигается свет. Неяркий и почти невидимый. Занавеска отклоняется вбок, и из-за нее выглядывает девушка. Она смотрит вниз, видит эльфа и, облокотившись на подоконник, начинает слушать мелодию, посвященную ей.

А после, когда последний звук тает в ночном воздухе, скрывается в комнате, задув свечу.

Темный эльф поворачивается и подмигивает таящимся в тени спутникам. После чего идет прямо к ним.

– Ну что? Я же говорил, что она не суккуб. – Уши его возбужденно шевелятся, глаза сияют, а широкая улыбка обнажает острые белоснежные клыки хищника.

– Еще раз, – хмурится барон. – Завтра.

– Зачем? – Аид буквально заставляет себя переключиться на то, что говорит барон, и перестать думать о песне.

– Если все будет нормально, заплачу семь золотых, а не пять.

– Хорошо. Еще раз так еще раз, – пожимает плечами бард. – Ладно, пошли, белобрысый. Ты чего такой растерянный?

Аид смотрит на темного, трясет головой и усмехается:

– Ничего. Поешь красиво.

Нос темного тут же задирается, а глаза мерцают озорным блеском.

– А то! Ты только сейчас это заметил?

Светлый тяжело вздыхает.

На следующую ночь все повторяется. Я пою, барон радуется, дева разок выглядывает со свечкой, но вазами на этот раз не бросается.

Нам выплачивают семь золотых, прочувствованно пожимают мне руку и отпускают на все четыре стороны. И я понимаю – барон вне себя от радости из-за того, что причина его быстрого старения заключается вовсе не в темной магии молодой супруги, так что в чем-то я даже принес мир и покой в его душу.

– Странно, от чего же тогда он так быстро стареет? – иду, заложив руки за голову, и пытаюсь вспомнить хоть что-то из курса темной магии, которую отец пытался вбить в мою непутевую голову.

– А ты не понял?

– Нет, – удивленно кошусь на белобрысого.

– Она ведьма. Причем сильная. Но не суккуб.

– Не понял.

– Она нас чувствовала и, пока ты пел, прощупывала мысленно пространство вокруг башни. И каждый раз замечала барона. Потому и не светилась сильно в окне.

– А почему ты барону этого не сказал?

– Я говорил, чтобы он не приходил. Но барон крайне упрям и считает себя умнее всех и каждого. Вот пускай теперь сам и разбирается со своими проблемами. Согласно контракту наша часть работы выполнена безупречно.

– Хм. А светлые и впрямь очень гордые существа.

– Ты сам не так давно готов был убить его всего за одну колкость, сказанную в твой адрес.

Н-да. И ведь не поспоришь.

Разворачиваюсь и иду в обратную сторону. Аид останавливается и оглядывается:

– Уверен?

– Да. – А что еще я мог сказать? Знаю, все знаю. Даже то, что уж кому-кому, а людям, тем более таким, помогать не стоит. Но как-то… странно себя чувствую. Наверное, все это плоды пацифизма. Редкая зараза, от которой уже не смогу отделаться никогда.

– Жду тебя дома.

Киваю. Я и один справлюсь. Тем более что если белобрысый что-то решил (в данном случае – не помогать барону), то не изменит своего мнения никогда.

Мне открывают только после того, как я начинаю бить в дверь не кулаком, а сапогом. На пороге стоит высокий надменный дворецкий, который пытается облить меня фирменным презрительным взглядом, но вовремя одумывается, заприметив цвет кожи. На его лице даже появляется некое подобие улыбки.

– Что угодно молодому господину?

О как! Даже приятно. Господин.

– Мне нужно срочно увидеть барона.

– Прошу прощения, но барон сегодня никого не принимает. Не могли бы вы зайти в другой удобный для вас день?

Улыбка на лице дворецкого становится шире, но эффект от этого не улучшается. И если бы я не видел, как подрагивают его колени, я мог бы решить, что надо мной просто издеваются.

– Нет, не мог бы.

– Кто там, Бернард?

– О, господин барон. Пришел мистер темный эльф.

– И что ему надо?

– Он сказал, что это срочно.

Все. Мне надоело. Не люблю, когда в моем присутствии обо мне же говорят в третьем лице. Я вообще-то еще здесь стою.

Дворецкий шарахается в сторону, едва видит длину выпущенных когтей. Вот и молодец. Правда, за его спиной меня уже поджидает охрана барона. Ребята явно мечтали закончить жизнь как-то иначе, а потому пока не лезут. Барон стоит в холле за их спинами с бокалом вина и оценивающе меня изучает.

– Чем обязан?

– Мне нужно срочно с вами поговорить наедине.

Из комнаты выходит невысокая девушка, одетая в длинный шелковый халат. На ее лице написано живое любопытство ко всему происходящему.

– Говорите здесь.

– Наедине.

Барон обнимает жену за талию и отпивает еще один глоток вина из бокала. На меня он смотрит оценивающе. А я – злюсь. И злюсь сильно. И если он сейчас же меня не выслушает – развернусь и уйду. Оно мне надо? Это, в конце концов, его жизнь. И его выбор.

Но барон непрост. Что-то в моем тоне или взгляде таки убеждает его согласиться, несмотря на возражения баронессы, которая умоляет более не оставлять ее одну даже на секунду, дабы она не умерла от разлуки с любимым.

– Хм… ведьма. – Маленькие глазки мерцают в полутьме. На меня он смотрит с большим сомнением. – А вот мне почему-то кажется, что вы просто хотите вынудить меня заплатить еще.

– Эта информация не требует оплаты. Считайте, что рассказать заставили моя честь и совесть.

Усмешка и тихий плеск вина, льющегося в бокал.

– Вот как. Честь темного барда. Значит, вы пришли, заявили, что моя жена ведьма, и теперь можете уйти со спокойной душой?

– Ну, – пожимаю плечами и сам понимаю, что выглядит это не очень красиво. – Если надо, могу попробовать доказать истинность этого утверждения.

– Да? И как же? Сожжете ее на костре? Но даже на костре далеко не каждая ведьма сознается в своих злодеяниях и примет свой истинный облик.

– Все проще. Не забывайте, что я – темный эльф. У нас есть своя магия, которая людям недоступна.

– И что она может?

Не люблю, когда на меня так смотрят. Словно я холоп, оправдывающийся перед господином. Но… надо закончить это дело. Раз и навсегда.

– Я могу снять все чары, наложенные на вас. И даже более того – обратить заклинание вспять – тогда вы станете выглядеть на свой истинный возраст, а она… как вы сейчас.

– Хм. Заманчиво. Но откуда я узнаю, что это именно снятие заклинания, а не новое заклинание, которое вы решили наложить на меня и мою добродетельную супругу?

– Все очень просто. При снятии чар тот, кто лишается настолько мощной энергетической подпитки, не может долго удерживать свой истинный облик. Она взбесится, и вы сами увидите ее сущность. Если же она и впрямь ни в чем не виновата, то будет просто медленно стареть и усыхать… Неприятно, но не смертельно.

– В этом случае я подам иск властям, и кое-кого вздернут на виселице, от которой тебя и без того отделяет всего один шаг.

Усмехаюсь и подхожу к барону. Бутылка с вином – пыльная, с остатками патины, тонкими нитями свисающей с ее краев и серебрящейся в затхлом воздухе этого кабинета. Переворачиваю ее, чувствуя, как напиток льется в горло, разбиваясь о тысячи чувствительных клеток, наполняя меня ароматом и вкусом неземного пития. Так и знал, что дрянь он употреблять не станет.

Ставлю бутылку на стол и смотрю на него. Ему не нравится, что я так близко. От него пахнет страхом. Едва-едва, но запах все же уловим, особенно для обостренного алкоголем восприятия.

– Но если я прав, вы выплатите еще десять золотых. И за освобождение, и за защиту. Так как, чтобы избежать старения, она непременно постарается вас убить.

– Значит, все-таки деньги.

– Да. И четыре дня. Молодость вернется за четыре дня.

– Хорошо. Я согласен. Когда вы проведете…

Мои когти касаются дряблой шеи, он замирает, не договорив, а запах страха буквально врезается мне в ноздри, заставляет обнажать клыки. Как сложно все-таки бороться с инстинктами.

– Сейчас. – Шепот разливается в воздухе.

Пламя камина дрожит, резко падает вниз, облизывает покрытые золой плиты. А вокруг начинает сгущаться такая тьма… которая давит, скручивает и не дает дышать.

Он хрипит, цепляется за мои пальцы. Его маленькие глазки округляются, в них плещется океан ужаса. Он хочет позвать на помощь, но не может вдохнуть.

Я же шепчу слова, которые услышал однажды от кого-то из моих очень и очень дальних родственников, и с тех пор они отпечатались в моей крови.

Вся магия. Все волшебство. Все знания… Нам, темным перворожденным, не нужно учиться всю жизнь, дабы запомнить лишь жалкие крохи того, что накоплено родом за последние несколько поколений. Все это в моей крови. Именно поэтому мы женимся только на темных. И именно поэтому мы должны оставлять потомство. Как можно больше потомства.

Я убираю руку. Воздух снова становится прозрачным, а обиженное пламя с гудением поднимается вверх, облизывает трубу дымохода и снова занимает утерянные позиции.

Барон сидит, хрипло дышит, держась за горло и зажимая три неглубоких пореза.

– На ваших щеках уже проступает румянец. Боль уходит с каждым вздохом. Каждые полтора часа к вам будет возвращаться год вашей жизни.

В дверь молотят кулаком. Слышатся крики прислуги. Зовут барона.

Оборачиваюсь и усмехаюсь:

– Баронесса… очнулась.

Барон выходит из комнаты первым. Я иду следом. Снаружи уже стоят трое слуг. Темноволосый молодой человек испуганно лепечет, что ее милости внезапно стало плохо и она громит верхний этаж.

Наверху и впрямь происходит нечто невероятное. Слышны грохот, шум отодвигаемой мебели, визги и звуки ударов. То и дело что-то разбивается или скатывается по ступеням.

– Она в ярости.

Барон даже не оглядывается. Он идет вверх по ступеням – медленно и спокойно.

– Господин! У нас еще один посетитель!

– Гони всех в шею.

– Но это… он уже внутри.

Оборачиваюсь и ошарашенно смотрю на Аида, стоящего у подножия лестницы и с интересом изучающего ошеломленное выражение моего лица.

Барон машет рукой и просит всех оставить его в покое. После чего продолжает подъем. Он бледен, руки сжаты в кулаки, его слегка трясет.

Светлый подходит ко мне. Я усмехаюсь и щурю глаза.

– Неужели стало настолько скучно?

– Без тебя всегда скучно, – кивает этот гад и треплет меня по голове, как ребенка. После чего проходит мимо и продолжает подниматься по правую руку от барона.

Задумчиво смотрю ему вслед. Я думал… он не придет.

Баронесса не просто в ярости. Она себя вообще не контролирует. И в данный момент летает между комнатами, изредка взмывает к потолку, цепляется за мебель, швыряется ею и визжит, как сирена, которой прищемили хвост. Милое пухлое личико обезобразила ненависть, глаза налились кровью, из скрюченных пальцев вылезли длинные кривые когти, а уши заострились и обвисли, словно весь хрящ из ушных раковин исчез, оставив две бесполезные тряпочки.

– Марго! – Барон останавливается посреди холла и протягивает к ней руки. – Марго! Иди сюда! Спускайся! Марго, я все исправлю, не плачь, солнышко.

Женщина его не слышит. Мимо барона пролетает двухметровая ваза и, врезавшись в ступени лестницы, осыпается вниз градом осколков.

– А он и впрямь ее любил. – Аид стоит рядом, сунув руки в карманы, и следит за женщиной. – Советую тебе быстрее заканчивать. Иначе минут через пять она придет в себя и сможет внятно говорить. После этого барон тебя слушать не станет, это точно.

– Потому что любит?

– Именно. На нем очень сильные приворотные чары. Их ты снять не смог.

– И уже не смогу. С меня пока хватит и одного заклятия.

– Тогда береги барона, а с ней разделаюсь я.

– Почему ты?

– Ты же наверняка пообещал защиту. А значит, не можешь оставить его одного.

Мне подмигивают. Вынимают из-за пояса два длинных кинжала и тонкую серебряную цепочку с браслетами на концах.

– Она не даст это на себя надеть.

– Посмотрим.

В барона швыряют креслом. Приходится отвлечься, чтобы откинуть его с траектории полета мебели, иначе заказчика мы лишимся точно.

Аид в это время куда-то исчезает. То ли он прошел в другую комнату, то ли спустился на первый этаж.

Три минуты в нас швыряют всем подряд. Она разобралась в том, кто главный виновник ее стресса, и не скупится на предметы мебели. У меня даже руки болят от того количества метательных снарядов, которые приходится отражать. Барон при этом помогать мне и не думает. Он все зовет ее по имени и умоляет успокоиться. И это притом, что ее лицо назвать человеческим или милым уже очень и очень сложно. Сморщенное, покрытое взбухшими линиями вен, с алыми от лопнувших сосудов глазами и слюной, брызжущей изо рта… Короче, зрелище не для слабонервных.

Но ничего. Как только сил у нее поубавится – заклятие приворота растает само собой. Без подпитки она лишится чар. Заклятие красоты, к примеру, уже осыпалось с ее плеч черной золой.

– Марго! Марго, не надо! Иди ко мне! Прости, Марго! Я… я не знал.

Ведьма замирает где-то под потолком, вцепившись в него когтями на руках и на ногах и немыслимо вывернув шею для того, чтобы видеть барона. Зрелище – ужасает.

– Марго… солнышко, ну что же ты испугалась?

Тихий, надсадный свист, видимо, является попыткой ответить.

– Я тоже испугался. Иди ко мне, милая. Иди.

Удар. Она падает на пол, но тут же поднимается на четвереньки и очень быстро ползет к нам. Я бы даже сказал, чересчур быстро. Движения рук и ног, у которых к тому же появляется по одному лишнему суставу, почти невозможно заметить.

За миг до того, как ведьма бросается на барона, я встаю между ними.

Она замирает, дрожит и с ненавистью смотрит на меня. Ее глаза закатываются, и между век видны только белки. Изо рта стекает вязкая вонючая слюна. Окровавленные пальцы с когтями на концах непрерывно скребут по полу.

– Если не хочешь сдохнуть – уходи.

За спиной слышатся звук удара и вскрик барона. Оборачиваюсь и удивленно смотрю на Аида, который стоит над бароном и выкручивает его руку, заведенную далеко за спину, – в руке человека небольшой кинжал.

– Какого лешего подставляешь спину?

Он меня чуть не ударил? Растерянно смотрю на искривленное ненавистью лицо человека.

– Не отвлекайся!

Трекшест, Марго. Я успел поставить блок, и ее когти сомкнулись не на шее, а на руке. И все равно приятного в этом мало. И это больно! Очень.

– Не калечь ее, иначе взбесятся оба.

– Они и так не слишком спокойные. – Пытаюсь отцепить от себя беснующуюся ведьму, одновременно защищая жизненно важные органы.

– На-ка, надень на нее это.

На плечо падают браслеты. Ускоряясь, хватаю их свободной рукой, и за миг до того, как ведьма успевает вонзить когти в мое лицо, надеваю браслеты на ее руки.

Щелк. Щелк.

Визг, шипение, запах паленого мяса и катающийся по полу комок боли.

– Отойди от нее. Цапнет.

Киваю и делаю шаг назад. Аид уже отпустил барона, и тот тяжело дышит, лежа на полу и глядя на то, что еще утром было его женой. Прелестной, изящной, ранимой и хрупкой, как он полагал.

– Эти браслеты останавливают все чары. Приворотное заклинание уже не должно работать, – сообщает Аид.

Изучающе смотрим на барона.

– Вы как? – уточняю я.

Мужчина садится, потирает плечо, которое едва не выдернули из сустава, и глухо всхлипывает.

– Тогда с вас – двадцать золотых. Еще десять – за браслеты, – улыбается светлый. В его глазах нет и тени иронии.

Прибывшая стража грузит ведьму в карету и отвозит в городскую тюрьму. Барон выплачивает двадцать золотых, но благодарности мы так и не дожидаемся. Более того, он смотрит так… словно это я виноват в том, что его жена – ведьма.

Мы покидаем дом, и двери с грохотом закрываются за нашими спинами.

– Смотри-ка, снег. – Поднимаю голову и, стоя на ступенях, с интересом изучаю белые невесомые снежинки, медленно опадающие на еще теплую землю.

Эльф достает из кармана сигару и закуривает, выпуская изо рта зеленые струйки дыма.

– Почему ты вернулся?

Он задумчиво смотрит на меня, прикасается к моему уху. Я нервно им дергаю и отшатываюсь.

– Ты забавный. Не хотел терять такую игрушку.

Чего? Это кто еще тут игрушка?

– А в ухо?

– И так-то мы благодарим своего спасителя? Пошли домой.

Возмущенно соплю, но сбегаю вниз по ступеням, изучая прямую спину, на которую наброшен белый, подбитый мехом плащ.

– Слушай, а где ты плащ достал?

– Купил.

– А я? В смысле, а мне?

– А тебе сейчас купим.

Довольно улыбаюсь, представляя все то, что мы сегодня купим лично мне помимо плаща. Аид косится на меня и тяжело вздыхает.

– Недаром говорят, что темные как дети. Все, что их заботит, – золотые побрякушки, добыча и еда.

– А что еще должно заботить? – непонимающе смотрю на четкий профиль перворожденного.

– Ну… к примеру, искусство.

– Я бард, – сообщаю с намеком.

– Молодец. Считай, что ты выбился из стройного ряда обезьянок.

– Ты вот сейчас зачем мой народ обижаешь? Я, конечно, добрый, но не обладаю ангельским терпением.

– Это точно. Кстати, скоро Новый год.

Настораживаюсь, поворачиваю к нему уши, пытаясь понять, что за нотки проскользнули в его голосе.

– И что?

– Праздник.

– Какой же это праздник? Просто один год сменит другой.

– Ты что, никогда не отмечал этот праздник? Ну там елка, подарки, дед Метель?

– Какой еще дед? К нам в горы редко кто суется. Ты знаешь, нас вообще-то побаиваются, особенно после событий последней войны.

– Хм. Это упущение.

– Погоди, погоди. А что ты там говорил насчет подарков? В смысле, их всем дарят?

– Да.

– А кто?

Аид сворачивает направо и выходит на торговую улицу, на которой витрины магазинчиков украшены яркими стеклянными игрушками и бантами, а в сумраке светятся фонари, расставленные через каждые пятьдесят метров. Снег идет интенсивнее. Наверное, где-то там, наверху, усилился ветер и теперь скидывает в ущелье целые пригоршни белых хлопьев, устилая ими мостовую.

– Дед Метель.

– А что именно он дарит?

– Все, что попросишь… – Но, заметив фанатичный блеск в моих глазах, белобрысый исправляется: – В пределах разумного, конечно.

– А почему он мне никогда ничего не дарил?

– Ну… наверное, и впрямь боится к вам соваться.

– Это правильно… Он человек? Маг, наверное. А зачем он дарит подарки?

– Просто так… чтобы все были счастливы.

– Он что, свихнувшийся богач?

– Нет. Просто добряк.

– А когда он успевает понаделать столько подарков?

– Ну… эм-м… у него для этого есть целый год.

Аид, не ожидавший целого шквала вопросов с моей стороны, явно нервничает. Но я уже представил себе невозможное и все никак не мог понять, в чем суть этой игры под названием «Новый год»?

– То есть ты хочешь сказать, что где-то живет мужик, который целый год делает подарки, а потом за одну ночь всем их разносит и ничего взамен не получает?

– Почему ничего? А счастливые улыбки детей и взрослых?

– Знаешь, когда я беру что-нибудь с прилавка и улыбаюсь, что-то это за плату еще никто не принимал.

– Он особенный.

– Я понял-понял. А на что он живет?

– Ну… у него есть помощники.

– И он их ест?

– Нет! Он… они… помогают делать подарки весь год.

– Куча рабов, я понял. Небось и еду они добывают.

– Почему рабов?

– Он им платит?

– Э-э-э… нет.

– Тогда чего спрашиваешь? Целый год работать за бесплатно будет только раб. А где живет сия одиозная личность?

– Ты где таких слов набрался?

– Я бард. Я много читал. Кстати, надо будет зайти в книжный магазин.

– Ты меня поражаешь.

– Знаешь, не все мы – неучи, которые чуть что – горазды лезть в драку.

– Ну-ну… – скептически продолжает Аид. – Дед Метель живет на Северном полюсе.

– Там море.

– И лед.

– Он живет на льдине?

– Да. Он же дед Метель.

– Бедняга. Год сидеть на льдине, делать подарки, да еще и отдавать их даром… Я бы утопился.

– Ему нравится! Понимаешь? Нра-вит-ся! Улыбки детей, праздник, украшения, елки.

– А при чем тут елки?

– Это тоже традиция. В канун Нового года каждый разумный житель приносит в дом елку, наряжает ее и ложится спать. А утром находит под ней подарки.

– От деда Метели?

– Именно.

– Он еще и домушник?

– В смысле?

– За ночь вскрыть столько домов и оставить символы того, что он там был… Это даже мы такое провернуть не смогли бы. Даже если бы сильно ускорились. И часто его ловят за таким занятием?

– Нет. Его еще никто и никогда не видел.

– Но должен же быть треск, когда выламывают двери, скрип половиц в конце-то концов… да еще и подарки… Уверен – он вваливается с огромным мешком.

– Дед Метель умеет останавливать время и спускается через дымоход.

– А если умеет останавливать время – чего лезет в грязную трубу? Адреналина в жизни не хватает? О да! Это поистине острые ощущения – предвкушение углей, которые вонзятся в зад…

– Фтор!

– Что? – растерянно смотрю на злого, возмущенного Аида, который никак не может до меня что-то донести.

– Он – дух!

– Привидение?

– Дух Нового года!

– Ага… Призрак, что ли?

– Неважно.

– Призраки бестелесны. Они не могут таскать подарки и останавливать время.

– Это особый дух. Он может. И у него есть маленькие помощники. Эльфы.

Мой хохот его прерывает. Смеюсь так, что слезы текут из глаз, и все никак не могу успокоиться. Приходится даже упереться руками в колени. Белобрысый возвышался надо мной с видом праведника, которого попросили показать дэймосу рай.

– Ты чего ржешь как сивый мерин?!

– Ой, прости, – вытираю слезы, кашляю в кулак и восхищенно смотрю на светлого.

– Так вот чем вы весь год в Вечном лесу занимаетесь. Подарки всем делаете! А я-то думал…

– Знаешь, иногда мне хочется тебя придушить.

Широко усмехаюсь и хлопаю его по плечу.

– Ну прости, прости. Но ведь это дурацкая история, согласись. Жить в холоде и думать о том, как осчастливить весь мир. Этот дух должен быть как минимум очень и очень могущественным. А таких не существует. Наверняка все подарки делают друзья и родственники, а потом суют под елку и рассказывают байки о великом деде Метели.

Аид только вздыхает и идет вперед. Больше о празднике он не заговаривает.

В тот день мне покупают шикарный белый плащ, которым не погнушался бы даже мой отец. Теплый, красивый и пушистый, он радует мою душу и согревает тело. В дополнение к нему мне покупают теплые варежки, меховые штаны и шапку-ушанку. Шапку я откопал чисто случайно, пока белобрысый торговался с продавцом. Когда он обернулся на мой радостный вопль и увидел это на моей голове… он застонал и попросил снять. Но я не поддался и решил так и ходить. А что? И голову греет, и выглядит убойно.

 

Глава 14

Неделю мы живем как в раю. Щуплый чумазый разносчик приносит нам еду и вино каждый день. Мы гасим долг, который все еще имеется у нас перед гномами. Да и Таичи с Генриеттой периодически заглядывают на огонек. Я пою им свои песни, баллады, выступаю на бис, и порой мы засиживаемся до утра, беседуя то об одном, то о другом.

Клиентов, правда, нет. Мы наклеиваем новые объявления (в типографии нам не радуются, но золото способно открыть любые двери и нарисовать улыбки даже на самых хмурых лицах). Я пою у фонтанов, пытаюсь предложить свои услуги то в одном, то в другом трактире, но все бесполезно. Меня отовсюду выгоняют, даже не выслушав толком.

Я, конечно, не унываю, но зима берет свое, на улице становится все холоднее, а деньги утекают, как вода сквозь пальцы. Особенно после уплаты невероятной процентной ставки гномам. Чтобы я еще хоть раз в жизни подписал что-либо, не читая! Да ни за какие коврижки!

В один из таких зимних заснеженных дней, когда ветер сдувает с вершин гор особенно много белых хлопьев, мы с Аидом гуляем по городу и рассматриваем украшенные разноцветными шарами витрины магазинов. Все вокруг сверкает и переливается, периодически мимо проходят люди или гномы с елками на плечах. Некоторые везут деревья на санках, дети радостно бегут рядом, распевая новогодние песни.

Кутаюсь в плащ, прислушиваюсь и думаю о своем.

– Аид.

– А?

– Слушай… мне кажется, на сегодня хватит возиться с объявлениями. Мы ими уже весь город обклеили.

– Осталось три.

– Угу. Кстати, не знаешь… куда надо посылать письмо? В смысле, на какой адрес?

Светлый удивленно на меня смотрит:

– Письмо? Кому?

– Хочу проверить, насколько верен твой рассказ о деде Метели.

– И ты что же, написал список подарков, которые хочешь получить?

Стараюсь не смотреть на него и выглядеть как можно более независимо.

– В этом мире полно магии и волшебства. Пока не проверишь – не узнаешь.

– Можешь показать?

– Что?

– Список подарков.

Пожимаю плечами и сую мятый конверт ему в руку.

– Пожалуйста, мне не жалко. Все равно ты этого купить не сможешь.

– Н-да?

– Ага. Кстати, а елку покупать будем? – останавливаюсь перед небольшим ограждением, внутри которого навалены елки и стоит заиндевевший гном, то и дело сморкающийся в большой клетчатый платок.

– Уважаемые, хотите купить елочку? У меня есть на любой вкус и кошелек.

Пожимаю плечами и захожу за оградку, белобрысый остается снаружи, он все с большим изумлением вчитывается в письмо. Под конец и вовсе решает зачитать его вслух:

– «Дорогой дед Метель, пишет тебе Эзофториус – темный эльф».

Оборачиваюсь и пожимаю плечами.

– Надо же было как-то начать.

– Прошу выслать мне под елку следующие подарки: золотой обруч на голову.

– Всегда о таком мечтал.

– «Цепь из драгоценных камней на шею. Метра два – не меньше, а то несолидно. Ты мне все-таки за… – Аид покосился на меня и продолжил: – Много лет подарки задолжал».

Гном смеется, противно хрюкает сопливым носом, после чего хлопает меня по плечу. Я от такого удара едва не ухожу по пояс в снег. Ну вот что за привычка у этих существ? Чуть чего – трогать, бить, лапать. А если прирежу ненароком? Сам же еще и виноват буду. На всякий случай показываю клыки и когти. Гном сморкается, сует мне в руки колючую трехметровую елку и предлагает оценить. Стою весь исцарапанный, оце-ениваю. Великовата.

– А зачем тебе гитара? Мы же тебе уже одну купили.

– И что? Гитар много не бывает. А с позолотой – тем более.

– Угу. А барабаны?

– Тебя за них посажу.

– Виолончель?

– Я думаю о будущем.

– И арфа. Арфа-то тебе на кой сдалась?

– Струны! Там их много – можно надергать, если на гитаре лопнут.

– Так, может, тебе тогда струны заказать?

– Тебе что, жалко? Не ты же дарить будешь. И вообще, у меня вся жизнь без подарков прошла. Он мне должен.

– Хм. Так. Ладно. С этим я разобрался. А что такое синхофазоосвенилятор?

– Не знаю. – Роюсь в завалах из елок, вытаскиваю приглянувшуюся. Она не такая здоровая и вроде бы вполне себе пушистая. Смолой пахнет… приятно.

– В смысле не знаешь?

– Ну должно же быть у него воображение? Вот пусть сам и придумает, что это такое.

– Любопытно.

– А ты что заказал?

– Я уже давно ничего не заказываю.

– Как это? То есть все грандиозный розыгрыш? И никто не приходит и не дарит подарков?

– Да нет. Просто…

– Просто ты в это не веришь. Держи.

Сую белобрысому елку. Ветки больно хлещут его по лицу и забираются под плащ. Он кашляет.

– Что? И в рот попало?

– Кх. Ты уверен, что тебе нужна именно эта?

– Сама лучшая, которая у меня есть, – влезает гном, довольно скалясь.

– У нее с одного бока все ветви обломаны.

– А вы ее энтим боком к стене поставьте. Кстати, не забывайте, дереву нужна вода.

– Я эльф! Я лучше знаю, что ему надо. Варвары.

– Это еще почему? – обижается бородач.

– Вырубаете лес. Нет чтобы пойти туда и нарядить елку там.

– Ага. Я так и вижу, сидят они на елке, а внизу водит хороводы стая ошалевших от счастья волков! – усмехаюсь я. – Не вредничай! Давай, берись за другой конец елки.

– Ее перевязать надо! Иначе не утянем.

– За это дополнительная оплата, – не теряется гном.

– Сколько с нас за елку?

– Ну… по высоте тянет метра на три.

– Два, – мрачнеет Аид.

– Три, – хмурится гном.

– А давайте измерим, – улыбаюсь я, в кои-то веки решая всех помирить.

Гном сопит, но идет за измерительной палкой. Оказывается – два с четвертью.

– Так… два да еще четверть. Энто значится… будет… пять серебряных!

У светлого дрожит рука, и елка медленно заваливается набок, обламывая себе еще пару веток.

– Сколько?!

– Четыре, – сдается гном.

– Да у тебя написано: десять медяков за метр!

– Эта особенная, – не сдается гном, заслоняя спиной надпись. – Да и мало ли, чего там написано. В северной пещере на стенах тоже много чего понаписано…

– Короче, даю двадцать медяков – и ни единым больше.

– А чего это только двадцать?! – возмущается гном.

– У нее один бок почти лысый – вон там, – показывает пальцем Аид.

– А ты на ней еще попрыгай! Не нравится – не бери.

– Да ладно вам спорить, смотрите, я еще одну елочку нашел. Она чуть выше, но тоже ничего.

Меня прожигают такими взглядами, что я делаю вид, будто я не я и елка мне вовсе не нужна.

– Три серебрушки! И ни единой меньше!

– Пошли, Фтор. Нам тут не рады.

– Да что же это деется! Пришли – товар поломали, над продавцом поглумились и сваливаете? А в пятак?!

На Аида страшно смотреть.

– Ты сейчас на кого рот раззявил, недомерок?!

– Что тут происходит?

В загон с елками входит стражник. Еще трое остаются снаружи. Появились стражники чуть ли не из-под земли.

Вздохнул и отошел от елочной кучи. Почувствовал: не будет у нас сегодня ни елки, ни денег, да и спать будем не дома.

Аид – великий дипломат! В результате у гнома конфискуют елки и тащат их в главное отделение стражи. Перед светлым извиняются, просят его не нервничать. Гному, у которого не оказывается лицензии на торговлю, грозят камерой и баландой на ближайших три года. Так что в его лице мы наживаем кровного врага. Елку, правда, нам дали не очень красивую и лысоватую. Все остальное разобрали довольно перешептывающиеся стражники.

Идем домой, я тащу за собой наш трофей, который планомерно теряет остатки ветвей при трении о мостовую. В итоге за нами тянется зеленый елочный след из отломанных веток и иголок. Гном шагает рядом, почесывая затылок и ругаясь под нос.

– Аид, она мне не нравится.

– Чем? – уточняет хмуро.

– У нее осталось три ветки, и те лысые.

Светлый останавливается и оборачивается. Гном идет дальше, продолжает ругаться на чем свет стоит.

– Н-да. Зато бесплатно.

– Эй ты, стой.

Гном даже не тормозит.

– Если хочешь, можем принести тебе новые елки.

А вот это действует. К нам оборачиваются и вопросительно хмурятся.

– Ты покажешь, где есть неплохие елки. А мы поможем привезти в город еще штук двадцать зеленых красавиц.

– Это без меня. Я не вынесу вида такого количества срубленных деревьев. – Аид все-таки бросает несчастное дерево и, сунув руки в карманы, подходит ко мне.

– Пойдешь лицензию выбивать.

– А чего ее выбивать, – пожимает плечами гном. – Заплати золотой – и живи спокойно.

– Не понял?

– Мне очень повезет, если за такое небольшое количество елок наторгую золотой. И страже золотой отдай. Ну и в чем тогда моя выгода?

– Вот теперь понял, – чешу затылок, думаю. – А что, если я им что-нибудь спою в качестве уплаты за лицензию?

– Ага. А они тебе ответят, тоже в рифму и – пинком под зад.

– Ты не понял, я пою великие вещи. И вообще, я бард с мировым именем!

– Каким?

– Фтор!

– Не знаю такого. Ладно, пошли, что ли, споешь. Все равно никаких идей больше нет. А там видно будет. У вас, ребята, как я погляжу, тоже стабильного заработка нет.

Надо же, какой проницательный.

– Уверен, как только я спою новый рождественский гимн собственного сочинения на пороге казармы, они мне не только выдадут лицензию, но и отдадут свои сердца.

– Блажен, кто верует, – скептически произносит бородач.

Несмотря на скептицизм гнома, мы дошли до главного отделения стражи.

– Давай ужо пой, малец. Пущай у них уши вянут. В конце концов, петь здесь не запрещено. – Меня хлопают лопатоподобной рукой по плечу и мрачно кивают.

Улыбаюсь, набираю в грудь побольше воздуха и начинаю, мысленно вспоминая слова песни, которую сочинил сегодня ночью.

Там есть еще пара-тройка куплетов. Но допеть не дают. Меня вежливо просят уйти и не маячить. На вопрос: «А разве запрещено петь на улице?» – отвечают просто:

– В тюрьме тоже не запрещено, но ежели туда не торопитесь, то лучше свалить.

Ничего-то они не понимают в настоящем искусстве. Зато народу нравится! Вон сколько людей вокруг собралось! Меня просят спеть еще и погромче. Я отвечаю, что ежели нам выдадут лицензию, то спою вечером сразу много песен, пока елки будем продавать.

Народ требует у стражи лицензию. Самые активные идут внутрь и просят встречи с капитаном стражи, который, как оказывается, все еще отходит от вчерашнего похмелья. Короче, лицензию нам в итоге выдают всего за одну серебряную монету. Гном страшно рад. Народ требует обязательного вечернего представления, а мы втроем сваливаем к западным воротам, дабы срубить елочку-другую и привезти в город.

Аид – единственный, кто не принимает участия во всем этом безобразии и просто стоит неподалеку с отсутствующим видом. Ну и ладно. Зато он сани нам организовал – уж не знаю, где взял, да еще и с лошадью. Но гном безмерно обрадовался.

Лес оказывается небольшим. Голые деревья цепляются ветками за плащи и скрипят на ветру. Белобрысый идет с отсутствующим видом и явно во всем этом участвовать не желает.

– Да ладно тебе. Их все равно срубят.

– Знаешь, Фтор… Лучше бы тебе научиться молчать хоть иногда. Ты хоть понимаешь, что такое для светлого эльфа срубленное дерево? – Он пробирается через сугробы и хмурится все больше и больше.

– Ну…

– Деревья для нас как дети. А от того, что ты говоришь, легче не становится, поверь.

– Хм. А ежели мертвое дерево взять? И морок навести.

– А вы могете? – вмешивается гном, едущий рядом на санях и весьма неплохо ими управляющий.

– Могем. Но этот морок продержится часа два – не больше. А потом прибегут разгневанные покупатели и будут мстить.

– Н-да. Аид прав. Так мы ничего не добьемся. Ну где там твое заветное место?

– А вы чего идете? Садитесь! Места на санях усем хватит.

Киваю и залезаю на доски. Он прав – так быстрее.

– Я не поеду. Не хочу на это смотреть.

Аид выглядит страшно расстроенным. Киваю гному, и тот послушно стегает лошадь хлыстом, ускоряя ее бег.

– Это и есть твое заветное место? – Изучаю ряды пеньков, окруженные дубами.

– Ну… н-да. Видать, кто-то раньше нас здесь побывал.

– Хм. Ну и чего делать будем?

– Ну… можно еще поискать. Но тут много было. Управились бы за день.

Чешу затылок, изучаю местность. Местность елками не блещет.

– А все вы! Взяли бы ту елочку за золотой.

– Ты продавал ее за три!

Гном только тяжело вздыхает и машет рукой.

– А у меня дома детки малые, жена… все подарков ждут. А я благодаря вам и без елок, и без денег, и без подарков остался!

– Спокойно. Новый год наступит только послезавтра. Так что есть еще целые сутки.

– Завтра подарок уже не купишь – все же закрыто будет.

– Мгм.

– Ну и где ваши елки? – Аид выходит из-за деревьев и задумчиво глядит на ряд пеньков.

– Да. Эх. – Гном забирается обратно на сани и, опершись локтями о колени, тяжело задумывается о своей тяжелой доле.

– Есть идеи? – смотрю на белобрысого как на последнюю надежду.

– Нет.

– Жаль.

– Кроме одной. Можно елки не рубить, а выкапывать. Тогда они не пропадут, и потом можно будет вернуть их в лес.

– Он совсем рехнулся, да? – уточняет гном.

– Нет, но иногда ему в голову приходят прямо-таки безумные идеи.

– Тогда выдай светлому лопату, пущай себе копает. Мне даже любопытно, кто из них первый сломается: лопата или этот хлюпик?

– Э-э… мм, белобрысый. Гном говорит, что земля мерзлая.

Аид, как раз изучающий высокое, метров в двадцать высотой дерево с иголками на ветвях, недовольно оборачивается:

– Вот! Чем не елка?

Мы с гномом задираем головы. Гном обиженно сопит, подозревая, что над ним издеваются.

– Отличная елка! Коли допрешь ее до города – подарю!

Аид кивает и ходит вокруг дерева с редким энтузиазмом.

– А ты его в последнее время ничем по голове не бил?

– Да нет.

– А в детстве его не роняли? Об стол, к примеру, разок-другой?

– Не уверен, – отвечаю я, глядя, как Аид описывает круги вокруг дерева.

– Он что, на полном серьезе хочет выкопать двадцатиметровую ель и утащить ее в город? Может, тогда я чего-то не понимаю?

– Отстань. Давай поглядим.

Гном послушно замолкает, достает из-за пояса флягу с вином, отхлебывает и протягивает мне:

– На. А то замерзнешь еще.

Благодарно принимаю напиток.

Аид заканчивает кружить вокруг дерева и подходит ко мне.

– Лопату.

Удивленно на него смотрю.

– Может, лучше ты вот тут на саночках посидишь? А мы с… – оглядываюсь на гнома в поисках поддержки. Тот, понимая, что от него требуется, шепотом подсказывает мне свое имя… – Тариком как-нибудь сами управимся? Ну как, согласен?

– Дай! Мне! Лопату!

Выдаю требуемый инвентарь, после чего мы с гномом молча наблюдаем за раскопками.

…Проходит три часа. Метель, вьюга, вывороченные пласты мерзлой земли. Аид стоит по пояс в земле и продолжает упорно копать.

– Вино кончилось, – хрипит гном, кутается в мой плащ и изо всех сил прижимает меня к себе. Пытаюсь вырваться и отобрать плащ.

– Да ладно тебе!

– Замерзнем ведь на гхыр.

– Не мы. А ты. Я не замерзну, у меня плащ меховой.

– Вот и не жадничай. Может, пора ему сказать, что эта ель даже в ворота не пролезет?

– Бесполезно. Если он упрется… О! Падает!

Дерево и впрямь начало заваливаться набок.

– Слушай, кажись, оно на нас падает.

Вяло улыбаюсь, вглядываясь в белую пелену. И тут в санки, на которых мы сидим, врезается ствол… Нас придавливает ветками, а нашему транспорту приходит конец. Светлый эльф расстроенно чешет затылок и идет нас вытаскивать.

…Проходит еще два часа…

– Мало того что этот блаженный эту хренотень выкопал! Мало того что меня чуть не убило! Так он еще и требует, чтобы я вот это в город тащил на своем горбу!

– Это дерево умирало, зиму оно не пережило бы. Его и продадите.

– Да скажи ты ему! Что он рехнулся! – никак не может успокоить Тарик.

Пожимаю плечами, поскольку не в состоянии ответить. Голова раскалывается, мне выбило пару зубов, и я не чувствую правую ногу. Так что сижу, прихожу в себя и пытаюсь понять, какого лешего я вообще так озаботился этим Новым годом. Всю жизнь жил без него и радовался! Так нет же! Понесла меня нелегкая в лес на ночь глядя! Шут знает зачем!

– Ладно тебе. Если втроем понесем – все будет нормально, – жизнерадостно говорит этот сумасшедший.

– Зачем?! Никто не купит этого монстра!

– Ты не понимаешь, – вздыхает Аид. – Нельзя навести морок на мертвое дерево, но я могу разделить эту ель на десять симпатичных елочек прямо в городе. Я уверен, они уйдут по высокой цене.

– Это как?

– Магия Вечного леса. Мы всегда так делаем, если дерево умирает – пытаемся превратить его в несколько небольших деревьев, и одно из них всегда оказывается жизнеспособным. Его-то я в лес и верну. Только перед этим поставлю в ведро с землей и отнесу в наш дом. Ты же хотел нам одну елку отдать.

– Он и впрямь может сделать то, что сказал?

Гном смотрит на меня. Широко улыбаюсь, сижу в снегу и слушаю непрерывный звон в ушах.

– Не знаю почему, но твой друг явно в тебя верит, – произносит Тарик.

– Ну и как понесем эту махину?

– Хм… Да мы ее даже втроем не поднимем. Она же такая здоровая.

– К счастью, лошадь не пострадала, так что один конец положим на уцелевшую часть саней…

– Очнись! Сани под елкой. Ты их не достанешь!

– Хватит ныть. Ты гном или кто? Только и делаешь, что сидишь и скулишь. Вон, смотри. Темный эльф с пробитым черепом, но держится бодрее.

Гном ругается, внимательно смотрит в мою сторону, и, кажется, ему становится стыдно.

– Хм. Ладно. Только… хорошо было бы, если бы он перестал так улыбаться. А то… аж мурашки по коже.

– Санки выкапывай из снега, а не на него смотри.

– Ладно.

Еще через час меня ставят у самой верхушки ели и водружают ствол на плечо. Я покачиваюсь. Аид нервничает и уточняет, как я?

Улыбаюсь. Говорить пока почему-то не получается.

Корни и огромный кусок ствола привязываем к саням, которые должна тянуть перепуганная, вздрагивающая от малейшего шума лошадь.

– Ты понесешь середину ствола, Фтору мы дадим верхушку. – Светлый кутается в плащ и проверяет крепления на санях.

Гном хмурится, чувствуя, что его снова дурят.

– А ты что понесешь?

– Я не понесу. Я поеду. На лошади.

У гнома отвисает челюсть.

– Сам подумай, кто-то же должен направлять лошадь, а то мы так далеко не уедем.

– А чего это ты должен управлять? Я тоже дорогу неплохо помню!

– Ты сильнее. Я просто не потяну такую тяжесть.

Гном хмурится.

– А Фтор сейчас не понимает, где находится – после удара-то веткой по голове.

– Все равно… дуришь ты меня, светлый. Чувствую, что дуришь.

– Пошли, помогу ствол на плечо закинуть. Фтор! Иди сюда.

Неохотно поднимаюсь и куда-то иду. На полпути меня берут за шкирку и волокут обратно. На плечо водружают что-то тяжелое и колючее, отчего ноги погружаются в снег по бедра.

– А он потянет? – пыхтит гном с сомнением.

– Он сильный, – улыбается Аид и идет на свое место.

– Знаешь, светлый, если ты мне в городе вот из этой махины елок не сотворишь… обещаю, что эту ель будут помнить все светлые эльфы разом. Усек?

– Я понял. Поехали.

«Караван» трогается. Ствол и плечо дергаются вперед, я падаю.

Мы останавливаемся.

– А-а-а-а!

– Что такое?

– Мальчишка упал… подними его, пока мне спину не переломило! Она ж тяжеленная! – орет гном.

Меня поднимают, снова водружают ствол на плечо и просят не падать.

Улыбаюсь.

– Как он там?

– Улыбается.

– Вот это и пугает. Спроси у него чего-нибудь.

– Ну… ты как?

Моя улыбка становится шире.

– Короче, он в норме.

– Это он сам так сказал? – спрашиваю с крайним подозрением в голосе.

– Да.

– А-а… тогда ладно.

Караван снова трогается, гном тянет ель вперед. Я с трудом иду следом, обнимая колючую махину.

– Эльф! Э-э-эльф! – орет гном истерично.

– Чего?

– Малец куда-то вбок идет! Меня заворачивает!

– Сейчас.

Меня дергают за шкирку и велят застыть.

– Хм… может, и впрямь мне понести…

– Неси ты! А то я дрожу от одной мысли, что он снова упадет. У меня же тогда не только плечо – позвоночник в труселя осыплется!

– Ладно. Фтор. Сядешь на лошадь и повезешь нас в город. В го-род. Понял?

– Чего он там говорит?

– Кивнул.

– Точно кивнул или улыбается снова?

– Кивнул с улыбкой.

– Гхр, как же мне вся эта затея не нравится!

– Ну иди.

Иду. Тяжесть с плеча исчезла. С трудом понимаю, что где-то должна быть лошадь. В ухо что-то орет гном, мимо которого я иду. О! Лошадь. Забираюсь на нее и тяжело дышу.

Пять минут спустя слышу:

– Фтор! Ты лошадь нашел?

Аид что-то говорит. Наверное, надо что-то ответить? Только вот что?

– Если нашел – езжай к городу!

– Пни ее! – Это уже говорит гном.

– Не пни, а попроси доехать!

– Нет, пни!

– Нет, попроси.

– Короче, если мы сейчас не поедем, я брошу эту хреновину, и мы поскачем на тебе!

Хлопаю лошадь по шее, бью ногами, дергаю за уши. Она – стоит на месте. И дрожит.

– Фтор, зараза! Ты где?! – В голосе гнома слышится истерика.

Выпускаю когти и задумчиво на них смотрю. А если немного оцарапать круп?

Лошадь взвивается на дыбы и рвет вперед так резко, что я едва удерживаюсь на санях. За спиной раздаются вопли и поминания гхыровой матери.

– По-мед-ле-е…

– Я не мо… ма-ма…

– Держи-и… горо… скор… Фто-ор!

Оборачиваюсь и вглядываюсь в метель. Что они там говорят?

– Помедле… Фтор… Фтор!

Понял. Вытаскиваю когти из лошади и смотрю на круп. А как ее притормозить? О, город! Я вижу город! Стража, стены, ворота…

И тут у меня начинает шуметь в голове и темнеет в глазах, я падаю с лошади в снег.

Пробегающие мимо Тарик с выпученными глазами и едва поспевающий вслед за гномом Аид бросают на меня ошарашенные взгляды и убегают куда-то вперед. А я остаюсь лежать на снегу с диким шумом в голове и звоном в ушах и смотрю, как снежинки падают мне на лицо.

Через какое-то время за мной возвращаются. Меня пинают. Говорят, что я – идиот! И, подняв из снега, куда-то тащат.

Я буквально вишу на плече у гнома, с трудом переставляя ноги, а в голове неожиданно начинают складываться первые строчки песни. Улыбаюсь и перевожу полубезумный взгляд на своего спасителя.

– Тарик.

– Очнулся? – Меня грубо бросают в снег.

Я не шевелюсь. Меня снова поднимают.

– Вот ведь, стервец! Тащи тебя теперича. Чего сам не идешь?

– Не могу, – говорю тихо. – Голова кружится, и в ушах звенит.

– А все из-за энтих елок, будь они неладны. Ты не мог бы так не улыбаться? Меня это пугает.

– Ты… спас меня. Мой принц.

Глаз гнома дергается.

– Хто я?!

– Принц. А я – принцесса, – говорю мечтательно.

– Эк тебя долбануло-то. Так можно и не оправиться вовсе, – качает головой гном.

Обнимаю спасителя за шею, вытягиваю губы в трубочку.

Тарик останавливается и зеленеет.

– Ты это, ты того. Кончай давай. Я-то, я ведь не эльф, как щас дам по башке, так тут и окочуришься.

– Мой принц серьезен и недоступен… как скала. Но я растоплю этот лед.

– Ох. И за что мне все это?!

Нежно улыбаюсь и прижимаюсь теснее, болтаю той ногой, которую еще чувствую.

– На. Держи свою прынцессу, – говорит гном Аиду.

– Кого?!

– Он целоваться ко мне лез и принцем называл. И ты учти, я еще терпеливый, но другие гномы за такое…

– Спасибо. Я понял.

Меня снова сажают в седло. И, подумав, к нему же еще и привязывают.

– Ворота вон там. Доедешь?

– Да.

– Отлично.

Изучаю лошадку, которая нервно косится на меня выпученным глазом. Весело ей улыбаюсь, показываю клыки. Несчастная ржет и рвет вперед. Гном, не удержав ствол, который только-только водрузили на него, падает и едет за деревом метра три. Потом его поднимает Аид, и они уже вместе догоняют меня у ворот.

Стража долго не желает пускать нашу странную компанию в город. Особенно всех нервирует мой счастливый вид.

– Чего это он так улыбается? – интересуется стража на воротах.

– Не обращайте внимания, его деревом малость зашибло. С тех пор он такой. – Гном мнет шапку в руках и постоянно вытирает нос рукавом.

– Ну… с бумагами все в порядке, – чешет затылок стражник, оценивая габариты многовековой ели. – Но куда вы эту махину денете? Ее даже во дворец-то гхыр поставишь.

– А так и продадим.

– Ага. А ежели никто не купит, бросите посередь улицы, а нам потом убирай!

– Не бросим. – Аид смотрит в глаза стражнику честным и открытым взглядом. – Даю слово.

– Кхм. Ну… раз так, и документы вроде бы в порядке… Ребята, пропустите их.

…И стража наконец нас пропускает, промурыжив всего какой-то час…

Горожане с интересом наблюдают за странной процессией. Впереди всех едет черный эльф – с меховым ирокезом и в белом плаще. За ним идут сани, на которых покоятся корни дерева. Следом с трудом ковыляет гном, едва удерживая на плече середину ствола. Замыкает процессию перворожденный, помогающий гному тащить дерево и тоже находящийся не в самом радужном расположении духа.

– Ну все, белобрысый. Мы пришли.

Дерево падает на землю. Гном оборачивается и оценивает след из иголок, который тянется вслед за нами.

Светлый подходит, вправляет плечо и задумчиво оглядывает поле деятельности. Загон для елок еще не разобрали, так что новые елки можно заносить хоть сейчас. Вокруг собрались люди, гномы и тролли, которым страсть как интересно, что же тут творится. То и дело из толпы доносятся шуточки.

– Ну белобрысый. Давай! Магичь! Ты обещал.

– Не торопи. Мне надо подготовиться.

Гном понятливо умолкает и отходит к загону. К нему тут же подходит темный эльф и нежно прижимается, пытаясь положить голову на широкую грудь. Начинается потасовка.

– Тихо!

Гном замирает. Светлый смотрит зло и с явной угрозой. Темный с подбитым глазом сидит в снегу и ошарашенно оглядывается по сторонам, словно видит окружающий его город впервые.

– А мы что, уже вернулись?

Ему никто не отвечает.

Три часа Аид пытается превратить ель в елочки, и все это время народ наблюдает, подбадривает и выдает язвительные комментарии. Гном сначала молчит, потом ругается, потом просто ждет, сидя на лавочке рядом с темным эльфом, который то и дело шевелит ушами и без всякого интереса оглядывается по сторонам.

А через три часа светлый говорит:

– Магия Вечного леса здесь не работает. Прости.

После чего берет темного за руку и ведет его домой.

А гном остается сидеть на лавочке и смотрит им вслед. Его челюсть отвисает, глаза расширяются, а в горле зарождается то ли крик, то ли рев, который еще долго разносится по городу.

 

Глава 15

Тебе его совсем не жалко?

– Кого?

– Тарика. Гнома. Мало того что у него все елки отобрали, так теперь ему еще и эту махину придется выносить.

– Смотрю, ты точно пришел в себя.

– Ну… да.

– Пойми, магия Вечного леса невероятно сложна. В данный момент для заклинания мне банально не хватает сил. Вот через недельку-другую…

– А если купить какой-нибудь амулет или зелье?

– Проще купить елку в другом месте.

– Н-да. Так и знал, что светлые только хвастать умеют.

Аид молчит.

– Не то что мы – темные. Если темный эльф обещал – сдохнет, но выполнит обещанное. А тут – что с бароном, что с гномом…

– У тебя ничего не выйдет. Я на провокации не ведусь.

– А я и не провоцирую. То, что ты просто над ним издевался, – и ежу понятно. Признайся, это ведь все из-за денег?

– Из-за каких денег? Ты это сейчас о чем? – спрашивает Аид с каменным лицом.

– Он заломил цену за срубленную елку. И кому? Тебе – светлому эльфу! И ты организовал несчастному подлянку, теперь гном остался и без елок, и без денег, зато с огромной сосной. Это ж была сосна? Я не ошибся?

Аид останавливается. Я, не рассчитав, в него врезаюсь.

– Эй! Ты чего? Только не говори, что я только что разбудил в тебе совесть.

– Знаешь, а ведь ты не остановишься.

– В смысле?

– Ты меня этой историей будешь доставать не один день.

– Ага. Еще и балладу сочиню о жадном гноме и хитром эльфе. Всем знакомым буду петь. А после и всему миру.

Светлого перекашивает.

– И угораздило же меня связаться с тобой!

Аид ругается, разворачивается и идет обратно.

– Ты куда? Эй, меня забыл!

Час мы бегаем по волшебным лавкам и собираем какие-то редкие ингредиенты. Кстати, редкие также означает – дорогие. А потому при каждой покупке эльф морщится, ругается и бросает в мою сторону убийственные взгляды, которые я мастерски игнорирую.

Затем возвращаемся к гному. Тот сидит рядом с сосной и смотрит в пустоту, поэтому не сразу нас замечает. А заметив, никак не реагирует, видимо, все еще пребывает в шоке от свалившегося на него «счастья». Продолжает сидеть, наблюдает, как Аид рисует вокруг дерева непонятные символы, поливает их различными растворами, что-то при этом нашептывает.

Сажусь рядом с гномом, хлопаю его по плечу:

– Не переживай, все будет хорошо.

– Знаешь, мне кажется, что уж лучше бы вы, ребята, не возвращались! – глухо рокочет бородач.

– Да ладно тебе. Новый год на носу. Неужели не хочешь поверить в чудо?

Гном наблюдает за манипуляциями светлого и молчит. Аид продолжает ходить вокруг дерева с умным видом.

– Почем ель? – уточняет низенький толстый прохожий с тросточкой в руке.

– Сто золотых! – рычит гном. – Достали уже со своими шуточками!

– Хм… дороговато, а за тридцать я бы купил.

Гном удивленно смотрит на толстячка.

– Тридцать пять.

– Согласен.

Гном оживляется.

– Мне нужна ель во дворец. Та, которая там стоит, – невысокая, хоть и пушистая. Эта же подойдет идеально. Придется, правда, чуток верхушку срезать. Э-э-э… а она и должна вот так светиться?

Смотрю на ель. Та и впрямь начала испускать ровное голубоватое свечение.

– Ох. Простите, господин. Но… деньги вперед.

– Конечно, конечно. Вот.

Небольшой, но увесистый мешочек перекочевывает из одной руки в другую. На гнома больно смотреть. На лице одновременно читаются недоверие, восхищение и счастье. Из глаз бородача медленно катятся слезы.

– Все ведь… не зря же было…

И тут ель взрывается. Мощно, разом взлетает на воздух, осыпает улицу градом иголок пополам с опилками и падает на землю изувеченным дымящимся стволом с двумя-тремя ветками, вывернутыми под неестественными углами.

Переводим взгляд на кашляющего эльфа. Он разгоняет дым рукой, ругается и явно очень злится.

У ошарашенного гнома забирают мешочек и интересуются, сможет ли он раздобыть до вечера еще одну такую же, но не взрывающуюся?

Гном медленно переводит одеревеневший взгляд на покупателя.

– А?

– Я говорю: можете ли вы доставить еще одну ель прямо ко дворцу? Сегодня.

– Конечно! – довольно усмехаюсь и хлопаю гнома по плечу. – Он вообще мастер доставки. Видели бы вы, как он эту ель волок. На себе! Практически без нашей помощи. Так что не волнуйтесь. Но! Половина оплаты вперед.

– О, конечно, конечно. Вот. Семнадцать золотых. Что же. Жду вас у дворца. Скажите, чтобы позвали Зиги. Уверен, вы не нарушите слова, иначе мои тени найдут вас где угодно, и тогда вы пожалеете, что на свет родились, – улыбается толстячок и, еще раз похлопав гнома по плечу, удаляется.

Тень, которая тянется за ним, извивается, меняет размеры и форму, как живая. С интересом смотрю на нее, вспоминая, кто такие тени и смогу ли, если что, от них убежать.

– Н-да. Все-таки магия – штука сложная. Прости, гном, но сделать из этого много елочек я уже не смогу.

Гном поворачивает голову, оживает, достает из-за пояса секиру и с диким невменяемым ревом гонится за удивленным Аидом.

Смеюсь и смотрю на этих двоих. Это все нервы. Уверен, что минут через пять Тарик отойдет, и мы снова пойдем в лес за елкой.

Короче, в лес идем, елку привозим. Гном, правда, заходит в таверну и берет взаймы у своего друга хорошие сани, тяжеловоза и пяток соплеменников – за умеренную плату в виде халявной выпивки после выполнения ответственного задания. Мы с Аидом там в принципе не нужны. Так что у ворот мы с гномами и прощаемся.

Меня греет мысль, что даже половина гонорара, обещанного гному на этот раз, превышает всю ту выручку, которую он мог бы получить, продавая свои елки сегодня и завтра – вплоть до начала Нового года. Так что надеюсь, злиться никто не станет – ни на меня, ни на балладу, которую я все-таки сочиню.

Домой вваливаемся замерзшие, но бодрые. В руках покачиваются огромные авоськи с продуктами, на которые потрачены последние деньги. Ладно. Зато этого нам должно хватить на неделю как минимум.

Я снимаю куртку, подхожу к камину и подбрасываю в него дров.

– Спички есть?

– Зажги так.

Раздаются грохот и звуки падения.

– Что там упало?

– Ничего. Не мешай. Не видишь, я пытаюсь все убрать в холодильный шкаф.

– Как скажешь.

Хм… Никогда не любил разводить огонь. Хотя… мне это всегда неплохо удавалось. Аид наконец-то пристраивает наш провиант в холодильный шкаф, подходит и садится рядом со мной на пол. Золотистые ресницы отражают свет огня, на губах играет едва заметная улыбка. Задумчиво смотрю на него, пытаюсь понять, настолько же я симпатичен, как и он? Эльфийская красота должна быть у меня в генах, так что вряд ли я в чем-то уступаю светлому. А с другой стороны… для барда – внешность не так важна. Гораздо важнее голос.

– О чем задумался?

– Да так. О ковре, к примеру.

– В смысле?

– Нужно ковер купить, а то сидеть на полу – холодно и грязно.

– Надо же, какой чистоплотный.

– У тебя набрался.

– Елку пойдем покупать?

– Денег же нет. Так что… увы.

– Завтра, перед тем как часы пробьют полночь, елки, которые не раскупили, будут валяться без всякого присмотра. Можем взять какую-нибудь бесплатно.

Усмехаюсь и подбрасываю пару полешек в огонь. Тот довольно трещит и принимается за угощение.

– Небось останутся только ободранные и неказистые.

– Ты неправ.

– Ладно. Тогда пойдем за елкой завтра. Я, кстати, слышал, что ее надо наряжать. Во всех магазинах елки наряжены странными стеклянными игрушками. Некоторые довольно симпатичные.

– Хм… У нас есть только продукты.

– Предлагаешь повесить сосиски?

– Тебе не нравится?

– Нет, почему. Оригинальная такая гирлянда получится.

Опираюсь на его плечо и зеваю.

– А на верхушку повесим рыбу.

– Вонять будет.

– Вечно ты со своим аристократизмом. Бери пример с меня. Я неприхотлив.

– Это радует. Настолько неприхотлив, что даже полы подмести тебя не заставишь.

– Я вчера подметал.

– Логично. Я вчера готовил. И мыл посуду. И пыль вытирал. И туалет устанавливал. Магический, между прочим. Чуть с магией напортачишь, и подорвемся при смыве.

Смеюсь, вспоминая его эксперимент с сосной.

– Что будем готовить?

– Яичницу. С беконом. Быстро и вкусно.

– Отлично. Я как раз проголодался.

– Кто бы сомневался.

Ночь медленно вползает в окна, стучит в двери, закрывает ставни и сворачивается клубами тумана. Жаль, что сейчас совсем не видно звезд. Но зато на подоконнике мягким светом начинают гореть кристаллы, заряжавшиеся весь день. Света, конечно, немного, но нам хватит.

– Я, кстати, вчера ходил в библиотеку, – книжку взял.

Аид закатывает глаза и хмыкает.

– Что? – обиженно смотрю на него, склонив голову набок.

– Если ты еще и читать начнешь, я точно поверю в то, что некоторые темные произошли от светлых.

– Эй-эй! Ты все же будь поосторожнее со словами-то!

– Ну и что за книжку ты взял?

Встаю, иду к кровати, хорошенько под нею порывшись, извлекаю увесистый том с кучей историй и картинок.

Светлый заинтересованно протягивает руку и, взяв книгу, говорит:

– Да это же черная магия в картинках. Для начинающих. Хм. И давно ты у нас в некромантию подался?

– Ты сначала на картинки взгляни, а потом язви.

Аид послушно распахивает книгу, тонкие пальцы с золотистыми коготками переворачивают страницу за страницей, а сам он изучает изображения умирающих или уже умерших существ в разных позах и при разных ритуалах.

– Это шедевр. Я только не совсем понял, чем он тебя-то заинтересовал. Решил меня ночью привязать к кровати и провести обряд? Учти, светлые не могут превратиться в умертвие. Нас хранит магия Вечного леса.

– Да сдался ты мне. Нет. Я просто восхищен тем, как все это нарисовано. Картинки… они как живые. Я никогда не видел так четко все органы, их строение, цвет…

– Может, тебе в лекари податься? Для начала пойти работать в похоронное бюро… Там можно петь хоть до посинения и копаться во внутренностях почти любых существ. Если уж тебе так приспичило.

– Хм… не знаю. Я не очень люблю долго находиться среди умерших.

– Н-да? – Аид удивленно поднимает золотистую бровь.

– Да! Просто… если ты с детства обучался искусству убийства, то знание расположения органов у разных рас – это весьма ценная для тебя информация.

– И вообще, ты вроде готовить собирался? – говорю я, чувствуя, что опять хочу придушить эту белобрысую сволочь.

Светлый пожимает плечами, после чего поднимается и идет к комоду, где мы храним посуду. А я продолжаю изучать свой талмуд.

– Аид, слушай. Тут есть неплохое заклинание по призыву нежити.

– Я рад! – гремя посудой, отзывается тот.

– Ты только послушай! «Он будет предан только призвавшему его властелину и исполнит любой приказ. Никогда не восстанет против хозяина. Для призыва необходимы: капля крови светлого эльфа, прядь его волос и… три капли пота…»

– А печень моя тебе не требуется? Нет? Или зуб? Может, вообще меня на запчасти разберешь? Учти…

– Нет. Тут нужен только пот. О, кстати.

Встаю, подбегаю к кровати и, встав на четвереньки, активно ищу пустой пузырек под кроватью – ведь точно был. Так… это не то, и это не оно, ну и где же… А, вот, нашел! Хватаю с таким трудом найденный предмет, и… через секунду раздаются вопли, крики, звуки ударов. Вернувшись, кладу на пол пузырек с каплями пота и крови светлого. Волосы я сжимаю в руке, поскольку выдрал у него для чистоты эксперимента аж целую прядь.

– Знаешь, твои эксперименты закончатся тем, что ты доведешь меня до белого каления, и тогда я придушу тебя во сне. – Злобно шипит Аид. – Подушкой. Или свяжу и напою зельями повиновения. Будешь у меня рабом. Первым делом я тебя побью и отведу в Вечный лес, где ты станешь петь, сидя вместо попугая в золотой клетке.

Смешиваю ингредиенты, поглядываю в рецепт и пытаюсь не обращать внимания на боль в ухе. Вот же зараза – знает, за что хвататься, чтобы причинить максимальный урон.

Так… вода – есть. Пот – есть. Кровь – есть. Пара угольков – есть. И… зуб саламандры.

– Аид. – Тишина. – Аид!

– Что?

– У тебя есть зуб?

– Целых тридцать. А тебе зачем? – спрашивает подозрительно.

– Рад за тебя. А зуб саламандры есть?

– Я тебе кто – продавец редкостей? Саламандры уже лет сто как вымерли.

– Да? Жаль.

– Ты есть будешь? Яичница готова! – интересуется белобрысый крайне вредным голосом.

– Иду. Ладно, надеюсь, подойдет твой зуб.

Что-то падает.

– Откуда у тебя мой зуб? – спрашивает Аид с крайне злым выражением лица.

Бросаю последний ингредиент в склянку и хорошенько все встряхиваю.

– Не злись. Я его в твоих вещах нашел.

– Отдай колбу.

Фыркаю и прячу ее за спину.

– Разбежался! Еще немного, и у нас появится личный домовой, который будет выполнять всю работу по дому. Или ты согласен пожизненно его заменять?

– Не дождешься! Мне просто кажется, что новичок не способен с первого раза правильно произнести заклинание.

– Не дрейфь, все будет хорошо. Ладно, тащи сюда яичницу, сначала поедим, а потом уж будем призывать.

Готовит светлый неплохо, я бы даже сказал – отлично, особенно если голоден, как сегодня. Голова уже не гудит, оказывается, что нога не сломана, а просто сильно замерла, когда мы бродили по лесу. А огонь в камине окончательно убеждает меня в том, что жизнь прекрасна.

Аид съедает свою половину и, отставив тарелку, изучает страницу с заклинанием. Колба все еще стоит рядом со мной и при этом даже не думает начинать светиться, дрожать или вести себя каким-то другим, неподобающим нормальным колбам образом.

– Тут написано, что призывающий сам должен быть магом.

– Где?

– Вот здесь, в конце заклинания, маленькими буковками написано…

– Они бы это еще на переплете написали, мелким шрифтом, видимым только избранным.

– Также здесь говорится о том, что призванные существа смогут уйти обратно только после смерти хозяина или после того, как тот отдаст им свою душу.

– Хм. А вот это уже хуже. Я не собираюсь умирать или расставаться с чем-то столь личным и явно ценным.

– Тогда предлагаю вылить эту гадость в камин и забыть о черной магии раз и навсегда.

– Погоди. А что, если обмануть заклинание?

– Опять ты со своими идеями. Лучше бы посуду помыл.

– Ты не понял. – Встаю и начинаю нервно бродить по комнате, обдумывая очередной гениальный план.

– Нет, ты только послушай. Хозяина не будет! Мы призовем домового, но защитный круг вокруг себя чертить не станем.

– Ага. И он нас съест.

– Я темный эльф, а не бомж из переулка. Отобьюсь.

– А смысл?

Чешу затылок, вздыхаю и покорно отдаю белобрысому колбу.

– Ладно. Твоя взяла. Выливай. Наверное, темная магия и впрямь не для меня.

Меня треплют по голове, называют хорошим мальчиком, прекрасно зная, как меня это бесит, и разом выливают содержимое колбы в огонь.

Пламя опадает, жидкость шипит на углях и испаряется с тихим скрежещущим звуком. После огонь взвивается вверх с утроенной силой, становится зеленым и гудит так, словно эльф плеснул масло из гномьих машин.

– Ты точно туда ничего больше не добавлял? – уточняет белобрысый.

Отрицательно качаю головой.

В дверь громко стучат.

Мы переглядываемся, уже вообще ничего не понимая.

– Ты ждешь гостей?

– Может, это Таичи?

– Она завтра вечером обещала зайти. Под Новый год. С салатом, – зачем-то уточняю я.

– Тогда иди и открывай. Может, это клиент.

В дверь снова стучат, после чего слышится тихий скрежещущий звук.

– Знаешь… поздно уже, да и голос у меня немного сел. Вряд ли сегодня смогу пойти и начать петь для кого-то рождественские песни… или заупокойные молитвы.

– Тогда пойду я.

Хватаю белобрысого за руку, сам при этом не понимаю, что творю.

– Ты что, боишься нежити? – спрашивает он удивленно.

Смотрю в его синие глаза и вижу в них свои собственные, расширенные от страха. Гхыр! Ну и на кого я стал похож?

– Я сам.

Молча встаю, отодвигаю светлого в сторону, подхожу к кровати и вынимаю из-под матраса один из парных мечей.

– Ты сначала спроси – кто там? И только потом протыкай дверь. Мало ли, может, это тот гном пришел сказать спасибо за елку.

– Не язви.

Аид только вздыхает.

Подхожу к двери, старюсь унять страх. Никого не боюсь в этом мире живых. Но нежить, да еще и призванная из нижнего мира… она как-то пугает. Никогда не знаешь, чего именно от нее стоит ждать.

– Кто?

За дверью затихают, перестают водить когтями по дереву.

– Кто там?

Главное – не приближаться к двери вплотную, тогда будет возможность отскочить в случае атаки.

– Я, – говорят глухо и тихо.

– Кто – я?

– Я друг Аида.

Кошусь на светлого.

– Имя спроси, – советует тот.

– Имя!

Ответа не слышу из-за раската грома. Отлично. Теперь еще и гроза началась. Все как в рассказах, которые мне читал на ночь отец, дабы закалить мой дух. Я потом до утра с квадратными глазами сидел и дрожал.

– Открывай, если что – я тебя спасу! – смеется светлый.

Вот ведь… и нельзя перед ним трусость показывать. На всякий случай я все же возвращаюсь к кровати и достаю второй клинок. В дверь снова бьют. Потом удары становятся чаще, дерево трещит. У меня пропадает всякое желание открывать.

Но эльф стоит, смотрит, сложив руки на груди, и явно наслаждается представлением.

Так. Ладно. Надо подойти. Взяться за прохладную ручку. Сжать эфес меча в руке, резко распахнуть дверь и приготовиться к атаке.

А на пороге… Под проливными струями дождя, сменившего сыпавший все утро снег, сидит небольшой, закутанный в грязную, местами порванную куртку гоблин и жалобно смотрит на меня несчастными глазами.

– Федя вернулся, – шепчет он, чихает, потом смотрит в комнату и, увидев Аида, счастливо вздыхает: – Федя нашел своего друга!

После чего мимо меня топают маленькие ножки, и я медленно закрываю дверь.

Когда я оборачиваюсь, понимаю – оно того стоило. Еще секунду назад гордый и самодовольный светлый теперь стоит бледный, его буквально трясет от ужаса, когда он глядит на то, что только что вошло в наш дом. А это что-то обнимает его за ногу и тихо и доверчиво обещает никогда больше не покидать друга.

– Федю все бросили. Они через три дня ушли из пещеры и забыли Федю привязанным к большому камню. Федя страдал, но шел по запаху. И Федя нашел! Дру-уга.

Кашляю в кулак, с интересом гляжу на эту сцену.

– Фтор… помоги.

Широко улыбаюсь, иду к кровати, засовываю мечи обратно под матрас.

– Да ладно тебе. Сам же хотел открыть дверь. Да и праздник скоро. Не выгонять же его.

Аид сникает и закрывает лицо ладонью. Прохожу мимо, хлопаю его по плечу и ободряюще хмыкаю:

– Да не боись. Мы его потянем – финансово. А там решим, что делать дальше.

Светлый не отвечает.

А на следующий день у нас собираются все наши друзья. И Таичи, и Генриетта с мужем, и Рей. (Девочка впервые улыбается подарку и той странной, но довольно пушистой елке, которую мы втроем притащили за два часа до наступления Нового года.) Приходит даже гном, внезапно разбогатевший на поставке огромных елей для знати. Но главное – там есть я, и мне хорошо: сижу с ними всеми за одним столом, слушаю рассказ гоблина, перемазанного салатом, смеюсь над шутками и рассказами Таичи о врачах и пациентах, чувствую рядом надежное плечо друга, который поверил в мой талант и решил сделать из меня барда.

И я им стану. Обещаю, что стану. И однажды этот город склонит предо мной колени и провозгласит меня самым лучшим бардом в мире из всех ныне живущих.

А пока… бой часов возвещает начало Нового года. Время распаковывать подарки. Чур, я первый.

…Стук в дверь. Голова раскалывается, вчерашний эль, выпитый в честь празднования Нового года, явно варили не гномы, а тролли, причем из того, что нашли у орков. А те в свою очередь и вовсе не заморачивались над тем, что пить. Лишь бы градус был повыше.

Трясу головой и, вцепившись в стену, хмуро смотрю на дверь, раздумывая: идти к ней, или все же нежданный визитер уйдет.

Открываю. Мрачно смотрю на самоубийцу в голубенькой шапочке с огромным белым помпоном.

– Вы Эзофториус?

– Я, – отвечаю ошарашенно.

– Распишитесь! – гаркает он, сует мне в одну руку перо, в другую лист бумаги с галочкой в центре.

Машинально расписываюсь.

После чего почтальон уходит.

Кошусь на Таичи, которая похрапывает на кровати в обнимку с Федей, проверяю, не разбудил ли ее шум. Уверен, девочка будет в шоке, когда проснется, а вот гоблин, напротив, будет счастлив. Это факт.

Так… ну… и кто мне пишет? Пододвигаю ногой табуретку и осторожно сажусь, пытаясь не морщиться от головной боли, ибо при каждом движении в голове просыпаются гномы, которые со всей дури бьют огромными кувалдами по мозгам.

…Громкий вопль будит всех членов небольшой компании, накануне встретивших Новый год. Их глазам предстает образ мрачного темного эльфа, впервые плюнувшего на пацифизм и явно готового начать убивать.

Аид первым замечает клочок бумаги в его руке.

– Что пишут, – осторожно спрашивает он.

Фиалковые глаза сверкают в полумраке красными искорками.

– Она едет!

– Она?

– Она.

Светлый теряется в догадках, он готов предположить самое худшее.

– Кто? Твоя смерть?

– Хуже! Моя невеста, которой я отказал! – тихо шепчет Фтор и закрывает глаза, пытаясь отгородить себя от суровых реалий окружающего его мира.

А в то время, пока друзья отпаивают эльфа оставшимся с вечера элем, в город въезжает прекрасная всадница со взглядом, наполненным жаждой мести…