8.1. Тунья и ее друзья (1957 год)
Я третий день в Париже [19 апреля 1957 года]. Я ошеломлен новыми впечатлениями. Но до сих пор ничего не организовано; я, как тростник, качающийся на ветру. Самое примечательное – это как меня приняли Тунья и Генри. Они полны абсолютно искреннего желания помочь мне во всем. Для моей пользы мы решили прекратить разговаривать по-польски как можно скорее. Я живу в очень комфортабельном доме. […] Мне надо быть более организованным. Я должен озаботиться (а) наукой, (б) посещениями Парижа, (в) языком и (г) другими вещами. […]
Рекомендательное письмо Павловского должно мне очень помочь; оно адресовано начальнику французского комиссариата по ядерной энергии Ф.Перрину. Тунья отвезет меня туда. Мы пригласили на обед Эмиля и Сюзанну [близкие друзья Туньи и Генри]. Он – железнодорожный инженер, она – зубной врач. После обеда мы обсуждали национальные проблемы (на польском). Являются ли евреи нацией? А Людвик – еврей? Они удивились, когда я сказал, что я поляк, а не еврей. Генри сказал, что человек, которому приходится объяснять, что он не еврей, на самом деле – еврей. Сюзанна и Эмиль сказали, что любой потомок этой древней нации является евреем, даже если он этого не знает. […] Тунья и Генри уехали в Голландию; я остался один. Их маленькие дочки, Николь и Мари – Клод, сейчас в детском лагере.
Сегодня ко мне приходил Эмиль. Он сказал, что на моем месте он бы не вернулся в Польшу. Он уехал 30 лет назад и помнит, как он страдал от антисемитизма в старших классах школы. «Только во Франции, – сказал он, – я почувствовал себя таким же, как все. Никто здесь не спрашивал меня о моей национальности или религии». В 1939 году он служил во французской армии, попал в плен, но остался в живых. Большинство друзей Туньи – польские евреи; все они говорят дома по-французски. […]
Страница за страницей моего нового дневника заполнены впечатлениями, похожими на те, которые я записывал в польский дневник. Я часто сравнивал уровень жизни во Франции и Польше. Какая разница. Свобода молодежи путешествовать по всему миру ограничивалась только деньгами. Естественно, у кого-то их было больше, у кого-то – меньше. Людям не нужны были паспорта и визы, чтобы путешествовать по Западной Европе. Я понял, что французы по уровню жизни и личной свободе гораздо ближе к коммунизму, чем мы в Польше. Во время первого месяца я встретился с разными людьми. В моем дневнике описано, что они говорили и что я об этом думал. Тунья записала меня в Альянс Франсез – школу для иностранцев, изучающих французский.
8.2. Жолио-Кюри
31 мая у нас была встреча с Франсисом Перреном – верховным комиссаром по атомной энергии Франции. Павловский написал ему письмо. Перрен прочел его и сказал, что мне лучше подойдет атмосфера университета. «Фредерик Жолио-Кюри, – добавил он, – возможно, найдет для тебя место. Если нет, приходи назад, и мы подыщем тебе что-нибудь в научно– исследовательском центре Саклай». Это потрясающе! Что дальше? Завтра утром мы позвоним секретарю Жолио и назначим встречу. Все решится очень скоро. […]
Жолио не смог скрыть своего разочарования, что рекомендательное письмо было адресовано Перрену, а не ему. Он сказал, что они с Павловским были друзьями, когда Мария Кюри руководила институтом. [Тунья перевела мне это позже, потому что я понял не более пяти процентов.] Несколько лет назад Жолио занимал пост верховного комиссара по атомной энергии. Его сняли, потому что он был коммунистом. Возможно, этим объяснялось его разочарование. Но потом он сказал, что это не моя вина, и мы вернулись к цели нашего визита. Он предложил мне новую трехгодичную программу (под названием «третий цикл»), которая могла привести к защите докторской диссертации. […]
Потом они с Туньей больше часа говорили о текущих политических событиях. Жолио курил одну сигарету за другой. Они обсуждали восстание в Венгрии, события в Польше и капитализм. Тунья рассказала ему о моем отце. Жолио сказал, что он знал еще до ХХ съезда партии, что большинство жертв сталинских чисток были честными коммунистами. […]
Кроме того, что он был великим ученым, Жолио занимался активной деятельностью во французской коммунистической партии. Он чувствовал свою ответственность за международное движение за мир (организованное по инициативе Сталина на 19 съезде советской коммунистической партии).
Ссылаясь на коммунистических интеллектуалов на Западе, польский философ Колаковский писал: «Хотя интеллигенция полностью принимала марксизм и коммунизм как универсальную доктрину, она прекрасно сознавала, что Москва руководит коммунистическим движением и что оно подчинено советским политическим целям. […] Психологические мотивы этого добровольного самообмана были разными. Среди них была отчаянная необходимость верить, что кто-то в мире воплотил древнюю мечту об универсальном человеческом братстве. […]».
Ссылаясь на желание интеллигенции «быть на одной стороне баррикад с обездоленными этого мира», Колаковский, возможно, думал о Жолио-Кюри. Будучи лауреатом Нобелевской премии (с 1935 года), Жолио вступил в коммунистическую партию в 1942 году (во время немецкой оккупации). Он верно служил партии до своей смерти в 1958 году. Но это не помешало ему с сочувствием относиться к тому, что Тунья говорила о сталинизме в 1957 году. Я не сомневаюсь, что рациональная сторона Жолио поставила бы его на одну сторону с Горбачевым; он, возможно, поддержал бы все попытки открыто обсуждать и критиковать сталинизм.
Однако, первой реакцией Жолио на откровения Хрущева (на 14 съезде французской коммунистической партии в 1956 году) было обвинение людей, а не доктрины. В то время все были совершенно сбиты с толку. Вот выдержка из некролога, опубликованного в газете Ле Монд от 15 августа 1956 года: «После освобождения Франции и взрыва первой атомной бомбы Жолио-Кюри убедил президента Де Голля создать комиссию по атомной энергии в октябре 1945 года. Де Голль назначил Жолио-Кюри первым верховным комиссаром. В 1948 году комиссия по атомной энергии разработала первый французский атомный реактор. В дополнение к этому Жолио-Кюри убедил правительство построить главный исследовательский ядерный центр в Саклай».
Профессор Цезарь Павловский (в центре) с Фредериком Жолио-Кюри (слева) и Ирэн Жолио-Кюри (справа) в лаборатории варшавского института Радия в 1936 году.
8.3. Подготовка к курсам в Париже (1957 год)
Курс, который предложил Жолио, начинается только в октябре. Я должен повторить высшую математику, чтобы не провалиться в первый учебный год. Но следует ли мне учиться во Франции, или я должен вернуться в Варшаву и заниматься дома? Какие аргументы в пользу того, чтобы поехать домой? (а) Мои учебники в Польше, и лето отлично подходит, чтобы заниматься.
(б) Я буду получать зарплату.
(в) Никто не скажет, что я «выбрал свободу».
(г) Маме будет лучше; я помогу ей устроиться в новой квартире.
(д) Я не буду финансово обременять Тунью и Генри.
(е) Мне, возможно, удастся организовать себе какую– нибудь стипендию на учебу во Франции.
Какие аргументы за то, чтобы остаться во Франции?
(а) Политическая ситуация может измениться, и мне могут вообще не разрешить учиться во Франции.
(б) Гораздо эффективнее изучать французский язык в Париже, чем в Варшаве.
(в) Меня, например, могут мобилизовать в армию, чтобы служить под началом полковника, который раньше приглашал меня на работу.
(г) Занятия политической работой и партийными заданиями могут помешать мне готовиться к математике. Я также не знаю, как мне быть с паспортом и визой, если решу остаться дольше, чем мне позволено. Нужно ли мне попросить о продлении академического отпуска в Политехническом институте. […]
Это ужасно, что происходит сейчас в Венгрии. Шесть человек, включая священника, профессора и дирижера оркестра, приговорили к смертной казни. Сегодня я встретил девушку из Венгрии, которая училась на третьем курсе института Связи, когда началось восстание. Она сражалась с захватчиками до декабря; в январе она перешла границу, чтобы учиться во Франции. Что двигало ею? Возможно, желание защитить национальную честь. Приговорили бы ее к смерти, если бы она осталась в Венгрии? В Алжире [французская колония, сражающаяся за независимость]тоже творятся кошмары. А сколько народу погибло во французском Мадагаскаре около 10 лет назад? Где же братство, равенство, взаимное уважение? Ужасы во имя «цель оправдывает средства» – повсюду.
Цель капитализма – обогащение; наша цель – улучшение мира. Предполагалось, что человеческие отношения улучшатся, после того, как революция уничтожила частную собственность. Поэтому мы должны быть лучше их. Как я могу быть уверен, что Хрущев не решит сбросить бомбу на Соединенные Штаты? Как я могу быть уверен, что однажды садист-палач не попытается вытащить из меня признание в измене?
Почему? Почему? Почему? Почему люди не могут быть лучше? […] Карл Маркс, интеллигентный человек, критиковал вождей Парижской Коммуны за то, что они не прибегли к террору, пытаясь быть лучше, чем их враги. […] Немцы убивали газом в Польше; русские убивали холодом в Сибири. Термин «диктатура пролетариата» был изобретен Марксом. […] Диалектический материализм – очень гибкая идеология; с его помощью можно объяснить что угодно. […] Я очень медленно продвигаюсь во французском. […]
Жолио-Кюри, как я его помню. Фотография, возможно, снята в 1957 году.
Тунья и Людвик в 2004 году. Здесь ей 90 лет, и она до сих пор водит машину по Парижу.
Еще одна политическая бомба разорвалась сегодня в Москве. Молотов, Каганович, Маленков и Шепилов [известные советские вожди] были единогласно исключены из центрального Комитета. Куда это ведет? Возможно, Молотова и Маленкова обвинят в том, что до сих пор происходит в Венгрии. Может быть, их также обвинят в культе личности. Но ведь Хрущев, который сейчас у власти, также был близким соратником Сталина. […]
Тунья только что вернулась домой и сказала, что здание французской коммунистической партии окружено полицией. Связано ли это как-то с событиями в Москве? Возможно, они ожидают какую-то демонстрацию. Тунья и Генри были членами партии. Но они вышли из нее, когда еврейских докторов в Москве обвинили в заговоре против советских вождей.
8.4. Первые месяцы в лаборатории (1957 год)
Людвик, ты не трудишься так упорно, как тебе бы следовало. Уже середина июля, и программа начнется через три месяца. Все будет на французском. Переводить с французского на польский недостаточно; тебе следует также переводить с польского на французский. Ты должен уметь выразить, что ты думаешь и чего ты хочешь. […] Два дня назад мы с Туньей поехали в Орсэ [городок возле Парижа], где создается университетская лаборатория ядерных исследований. Жолио там не было; нас встретил его помощник господин Тайлак. Он показал мне план программы и описал курсы. Я был рад, что предварительные знания квантовой механики не требуются; ее начнут изучать с самого начала на втором году обучения. […]
Мой паспорт продлили на три месяца. Этого, наверное, достаточно, чтобы оформить все здесь и в Польше. Большинство своего времени я провожу за изучением французского. Учитель из Альянс Франсез попросил нас устно описать наши страны. Меня очень тронуло то, что сказал молодой израильский художник: «Много лет назад мы были такими же, как другие народы; мы обрабатывали свою землю. Затем нас рассеяли. Единственным разрешенным нам ремеслом было ростовщичество – грязное занятие, запрещенное остальным. Но мы также дали миру великих мыслителей, таких как Спиноза, Эйнштейн и Троцкий. Почему коммунисты-антисемиты считают нас капиталистами, и почему капиталисты-антисемиты называют нас коммунистами? Израиль покончил с уродливой ситуацией, созданной тысячелетия назад». […]
Закончился мой первый день в Орсэ. Вначале я был на лекции В.Вайскопфа – автора известного американского учебника по ядерной физике. Он говорил на французском. К сожалению, я смог понять не больше двадцати процентов лекции. Он произвел на меня прекрасное впечатление; лекция была очень информативной, и ее хорошо приняли. Затем ближайший сотрудник Жолио Пьер Радвани показал мне лаборатории. Некоторые – еще не доделаны. Мы съели ланч в столовой, расположенной в лесочке в пятистах метрах от лабораторий. […]
На поездку в Орсэ у меня ушел целый час на метро и на поезде. Хотелось бы жить поближе. Мне пора подыскать себе жилье. […] Два дня назад я с радостью начал работать в лаборатории. Мое задание – измерить энергию гамма лучей цезиума, используя сцинтилляционный спектрометр, основанный на одноканальном анализаторе. Потом мне надо будет описать результаты. [Это описание состояло в большей части из чисел и схем, а не из французского текста]. Следующим заданием будут какие-то измерения с масс-спектрометром. Мне предложили начать лабораторную работу на месяц раньше других участников программы. […]
Еще одна забастовка помешала мне добраться сегодня до Орсэ. Это уже третья забастовка за последние полтора месяца. Мне очень нравится лаборатория. Люди в ней очень дружественные; можно обратиться за помощью даже к маститым ученым. Жолио – прекрасный тому пример. Он ест в той же столовой, что и мы. Вчера я встретил очень милую женщину, которая прекрасно говорит по-русски. Языку ее научили родители. Она дала мне свою докторскую диссертацию, защищенную в прошлом году. Диссертация посвящена ее отцу, который был убит в Париже, сражаясь против фашистов в рядах французского Сопротивления.
Я подозреваю, что она и многие здешние ученые – коммунисты. Но я не спрашиваю. Слушая их разговоры, я пришел к выводу, что они верят в коммунизм так же, как верил я до смерти Сталина. Правда, я обобщаю. Один мужчина, с которым я говорил, не доверяет капиталистическим газетам; единственная газета, которую он читает, вполне его удовлетворяет. Понимает ли он, что быть коммунистом значительно сложней, когда тебе доступны разные точки зрения? Возможно, нет. […]
8.5. Под непосредственным руководством Радвани и Жолио (1957 год)
Сейчас я работаю под непосредственным руководством Радвани и Жолио. Цель моего проекта – воссоздать исторически известный эксперимент Жолио, который будет представлен на одной из выставок. Моя роль минимальна; я изготавливаю парафиновый модератор. Но Жолио приходил ко мне во время работы и несколько раз говорил со мной. Мне бы хотелось понимать его лучше. Радвани сказал, что Жолио доволен моей работой, особенно моей установкой для размягчения парафина без его сжигания. […]
Одна японка из CollegedeFranceпопросила меня помочь ей в ее проекте с камерой Вильсона. Я с удовольствием сделаю это. Это лучший способ обучения. Я также помогаю инженерам кампании Philips, строящим синхроциклотрон. Они из Голландии. Мне действительно повезло иметь так много возможностей учиться непосредственно у специалистов. […]
Я нахожусь в Орсэ более двух месяцев, ничего не зная о нашем ускорителе [низкой энергии]. Сегодня во время лекции нам сказали, что он почти готов для исследований. Он будет использоваться для производства моноэнергетических нейтронов. Я попал в нужное место в нужное время. […]
Личное письмо от 11.08.1957 приложено к дневнику. Его написала Ж, моя близкая подруга по школе. Она работала агрономом на большой государственной ферме в Польше. К сожалению, я не помню, что я писал ей в письме, на которое она прислала ответ. Вот несколько фрагментов из ее письма.
«[…] Это то, что касается моей личной жизни. Мне было бы не так больно от того, что происходит здесь сейчас, если бы я не была членом партии. Но я секретарь, и я отвечаю за идеологическую работу. Все распадается у меня на глазах, но у меня нет ни на что сил. Шок был слишком сильным, а моя вера – слишком наивной. Я не одна чувствую себя обманутой и разочарованной. Мы говорили об этом. Не пытайся меня разубедить. Я хочу уйти из партии. Я должна это сделать; иначе я покажу свою слабость. Ты заграницей; как все это выглядит для тебя оттуда? У тебя есть время размышлять об этом? Меня очень впечатлило, что Жолио-Кюри взял тебя на работу. Надеюсь, тебя это не избалует. […] Пиши обо всем. Пришли мне адрес твоей мамы. Лучшие пожелания; я надеюсь, ты не выберешь свободу». […]
А вот письмо от 08.05.1957, которое я написал Е; я не помню, почему я его не отправил. Я писал: «[…] Вначале была Вена, где я остановился на один день. Так много машин, такое изобилие в магазинах. У меня не хватило времени посетить известные места. Затем Париж, опять машины, магазины и Эйфелева башня. Здесь моя тетя приняла меня, как будто я ее сын, а не просто «бедный родственник». Я успел побывать в Лувре и в Фоли-Бержер [театр с полуголыми танцорами]. Я также сходил на коммунистическое собрание, посвященное годовщине дня рождения Ленина. Я познакомился с некоторыми интересными людьми, например, с водителем такси, который раньше был офицером Белой Армии. Ему удалось сбежать из Крыма [Россия] во время гражданской войны в 1920 году. Как он ненавидит коммунистов, как он любит Россию. С моим докторатом пока нет никакого продвижения. […]
Мне может пригодиться парижский книжный магазин, в котором продают книги из Советского Союза. Я уже купил несколько научных книжек. Французские издания значительно дороже. Уровень жизни во Франции в 2–4 раза выше, чем в Польше. Безработицы почти нет. Но я видел людей, которые спят на улицах и под мостами. Мне сказали, что они предпочитают попрошайничать, но не хотят работать. […] Пожалуйста, напиши мне, что происходит в Польше и в Политехническом институте». […]
Первый день 1958 года. Неделя в Шамони [каникулы, организованные для студентов] была прекрасной; завтра я возвращаюсь в Париж. Лыжное катание было хорошим, и мой организм получил то, что ему было необходимо. […].я полон энергии для продуктивных занятий в следующем семестре.