13.1. Культ личности был религией (1963 год)
Если я встречу Бога, я спрошу его, почему я такой удачливый? Что я сделал, чтобы заслужить так много благословения? Моя холостяцкая жизнь не такая трудная, как она могла бы быть, на самом деле зачастую все наоборот. Я здоров и у меня хорошая стипендия. Несколько дней назад я был на интересном собрании студентов-католиков в Орсэ. Оратором был священник-богослов П.Лиеж; тема была – «атеизм». «Настоящий католик, – сказал он, – не должен быть против атеизма, который является одним из путей познания Бога. Честный атеист, – объяснил он, – сталкивается с той же проблемой, что и мы – как понять окружающий нас мир». […]
Я также сходил на коммунистическое собрание студентов, на котором обсуждался вопрос кубинской революции. Естественно, я только слушал; я люблю быть пассивным наблюдателем. Спасибо тебе, Господи, что позволил мне ходить на любой митинг, на который я хочу. Да, я атеист. Но я думаю, что культ личности был религией; Сталин вел себя как сверхчеловек. Я рад, что партия отказалась от культа такого рода. Но я осознаю, что я не смогу позволить себе такую роскошь в Польше; члены партии должны служить партии. […]
Сегодня[16 мая 1963 года] я формально подал свою диссертацию. Я горжусь этой работой. Если бы я умер сегодня, то это было бы не так, как пять лет назад; я знаю, что я сделал важный научный вклад. Смогу ли я делать это в будущем? Я надеюсь на это. [Мой недавно обновленный список публикаций, доступный в Интернете, содержит больше сотни наименований]. Время перед защитой пойдёт на работу над второй темой – происхождение космических лучей. […] Завтра[26 июня 1963 года] защита моей диссертации. В течение нескольких лет это было моей целью. Что будет стимулировать меня в будущем? […]
13.2. Французский докторат (1963 год)
В Польше нет большого ускорителя. Но существует способ преодолеть это ограничение. Я думаю о слюдяном детекторе осколков расщепления. Несколько месяцев назад я встретил Р.Волкера, американского исследователя из лаборатории Дженерал Электрик. Он показал мне, как просто регистрировать расщепленные осколки в слюде. При выполнении экспериментов по расщеплению я буду использовать его метод. Предположим, что устройство слюдяного держателя, приготовленного в Варшаве, посылается в Орсэ, Дубну или Женеву. Они подвергают его облучению и возвращают слюду обратно ко мне для гравировки и микроскопического исследования. […]
Приблизительно десять дней назад я попросил Павловского проинформировать ректора Политехнического института, что я планирую возвратиться 1 октября. Фотокопия моего докторского диплома была приложена. Но я все еще жду ответа. Я рассматриваю несколько возможностей:
(а) Ничего не изменится, и я возвращусь работать под руководством Павловского;
(б) Он уходит на пенсию и предлагает мне занять его место;
(в) Кто-то другой замещает Павловского, и я работаю под руководством нового профессора;
(г) Для меня не находится места в Политехническом, и я должен начать искать где-то работу.
Последняя альтернатива, похоже, наиболее вероятна. […]
Через два дня Ф и я собираемся посетить Израиль. Я не думаю, что она полностью подходит мне; подтвердится ли это в путешествии или нет? […]
13.3. Посещение Израиля перед возвращением в Варшаву (1963 год)
Пока путешествие замечательное; мы поехали поездом до Венеции, а затем на греческом пароходе до Хайфы. […] А сейчас мы по пути назад. Наш пароход покинул Хайфу позавчера. Мы должны приехать в Венецию в субботу. Это окончание прекрасного отдыха в прекрасной стране Израиль. Одного месяца с трудом хватило, чтобы установить семейные контакты, поработать в кибуце (упаковывая лимоны и апельсины) и все осмотреть. Я восхищен страной и энтузиазмом тех, кто ее строит. У нас также было время, чтобы убедиться, что нам не следует связывать наши жизни. Нам хорошо друг с другом физически; основные барьеры – психологические.
Мой дядя Хенио Оконовский (справа), мой двоюродный брат Яков Гутерман (в центре) и я (слева) во время моей поездки в Израиль в 1972 (?) году. Яков, член кибуца, был учителем и художником; Хенио был ветеринаром.
Большинство израильских родственников – сионисты; они любят Израиль, и они преданы идее его процветания. Оконовские, которые приехали из Италии (в поздние 1940-е) и Гутерманы, которые приехали из Польши (также в поздние 1940-е), – сионисты. Они любят Израиль и надеются на мир с арабами. Представителей старшего поколения – Хенио, Франии, Эвы и Суи – уже нет в живых. Их идеология, однако, живет в сердцах и умах молодого поколения. Они исповедуют прогрессивный сионизм.
Мне будет не хватать Клода. Работать с ним было настоящим удовольствием. Но у нас были некоторые разногласия. Он начнет работать над своей докторской диссертацией, используя, вероятно, те же камеры рассеяния. Я надеюсь, что мы будем работать вместе опять. […] А что случится, если сбудется предсказание моего израильского дяди Х.Оконовского о том, что я столкнусь с ветром антисемитизма, дующим с востока и поддержанным польскими властями? Это разрушит все мои планы; я покину Польшу и никогда туда не вернусь.
Куда бы я поехал – во Францию, которую я так сильно люблю, или в Израиль, где у меня семейные связи? Я сказал Оконовским, что я должен вернуться, потому что Польша – это моя первая родина и потому что я обещал возвратиться. Я думал не только о Павловском, но также о Жолио, Радвани, Тайлаке, Клоде и т. д. […] У меня есть почти миллион франков[$300]. Что мне сделать с этими деньгами? Я оставлю одну треть Туньи, а остальное привезу в Польшу. […]
Я буду в Варшаве через десять дней. […] Радвани, вероятно, чувствует мои проблемы. Он сказал мне, что я могу рассчитывать на сотрудничество с Орсэ после того, как я обоснуюсь в Польше. Он также сказал, что Тайлак был недавно в Варшаве и разговаривал с Даницом о моем возвращении. Я знаю, что Даниц – директор Института Ядерных Исследований; но я не знал, что он также содиректор в Дубне. Вероятно, мне следует пойти и увидеться с Даницем, прежде чем появиться в Политехническом. Но я не хочу обижать Павловского; я был бы никем без него. У кого я могу спросить о его отношениях с Институтом Ядерных Исследований? […]
В Орсэ был устроен прощальный вечер для меня. Они собрали достаточно денег, чтобы купить мне россигнольские лыжи последней модели. Я был очень растроган таким щедрым подарком. Радвани пригласил меня на обед. Хелен и Мишель Лангевин также присутствовали на нем.[Хелен – дочь Жолио Кюри и внучка Марии Кюри, Мишель – внук другого известного французского ученого. Я горжусь, что был профессионально связан с такими личностями.] Это был очень приятный вечер. Они поблагодарили меня за хорошую работу и заверили, что будут рады опять увидеть меня в Орсэ. […]