#img_13.jpeg

В канцелярии командира полка Каркоша офицеры ожидали возвращения Вацлава. Такое довольно необычное совещание сразу же после приземления самолета было устроено по настоянию майора Некуды.

Он потребовал собраться еще на вышке. Когда ему объяснили, что, собственно, происходит, он начал в изумлении озираться по сторонам. Теперь ему было абсолютно ясно, что в этом полку каждый действительно творит то, что ему заблагорассудится. Даже может вмешаться в международные дела.

В комнате находились командир, сдавший дежурство подполковник Баштырш, начальник штаба Марван и майор Некуда. К ним присоединился и майор Винарж.

Вацлав не спешил. Он неторопливо переодевался.

Майор Носек вновь разлегся на своей кровати без подушки и поглядывал то на заступившего на дежурство капитана Шимека, то на Вацлава. Ему показалось, что Вацлав переодевается чересчур медленно, и он усмехнулся:

— Не торопись, старина! Еще не пришло время, чтобы медведь разозлился и шлепнул лапой по лисице-злодейке.

— Это что, цитата?

Носек сел.

— Не знаешь разве, дружище? Это сказал некий Эзоп.

— А кто подразумевается под медведем?

— Ну, допустим, наш старик.

— А когда, по-твоему, придет это время?

— Откуда я знаю? Может, завтра, а может, послезавтра.

Якуб продолжал сидеть в том же положении, в каком был в момент бегства непрошеных гостей, с винтовкой в руках, глядя на то место, где недавно торчал живот пана Беранека, а потом стоял Ярослав.

— Якуб! — позвал его Пепик Шпичка, и они уселись, на этот раз все вместе, на кухне.

— Ну что?

— Ты еще не веришь?

Несколько секунд Якуб сидел как оглушенный, но постепенно пришел в себя, поставил винтовку и со вздохом произнес:

— Верю… не верю!.. Откуда я знаю, что там такое было, и как сейчас обстоят дела, и что будет завтра?!

Шпичка вздохнул. Он боялся за состояние Якуба, зная, что этот старый человек очень переживает за свою дочь Марию.

— Что будем делать, Якуб? — спросил Вондра.

— Сегодня должно состояться заседание комитета. Так ведь? — произнес Якуб, чувствуя, что все становится на свои места.

— Конечно, через полчаса. Интересно: придут ли Бурда и учитель?

— С ума ты сошел!

— Сегодня много не сделаешь!

Наступила тишина. Якуб подумал и снова заговорил:

— Слышал, что кричал Алоис? Подожди до завтра! За себя-то я не боюсь. Но они не будут сидеть сложа руки. Насколько мне известно, сегодня на повестке дня стоял мой вопрос. Так ты этот пункт вычеркни и включи следующий. Члены комитета, я вас спрашиваю: кто готов с нами поехать завтра в Прагу?

Шпичка, Вондра и Шмид с удивлением взглянули на Якуба. Вондра и Шмид не привыкли к выходкам старых людей.

— Почему в Прагу, Якуб, и к кому? — спросил Шпичка.

Якуб улыбнулся.

— К Советам. Побеседовать и узнать, не придет ли опять нам на помощь Закир Измайлов.

На его лице застыла улыбка; в глазах промелькнуло воспоминание о далеком прошлом.

— Почему вы стреляли, товарищ подполковник? — первым задал вопрос майор Некуда, когда Вацлав появился в комнате и уселся в кресло. Майор, видимо, хотел еще раз выдавить слово «почему», но запнулся.

После краткого раздумья Вацлав спокойно ответил:

— Потому что я солдат.

Ответ вывел Некуду из равновесия.

Послышался голос командира Каркоша — такой же серьезный и требовательный тон, как у Некуды, но с оттенком насмешки:

— Почему ты, солдат, не поразил цель?

Вацлав утомленным взглядом посмотрел сначала на одного, потом на другого. Майор Винарж сидел и улыбался.

В разговор снова вступил Некуда:

— Зачем вы стреляли, если тот самолет не проявил никаких враждебных намерений, более того — послушно повернул назад?

Взгляд Вацлава уперся в бегающие глазки майора Некуды.

— Вы правы. Никаких враждебных намерений. Скорее наоборот. Могу вам даже сообщить, что они довольно дружелюбно приветствовали меня.

Некуду передернуло. Ему показалось, что Вацлав хочет поставить его в глупое положение. Но выражение лица Вацлава оставалось серьезным.

— Так скажите, ради бога, почему вы стреляли? Вам известно, как теперь это будет истолковано? Это может послужить причиной серьезных политических осложнений. Майор резко обернулся в сторону командира полка. — А представьте, что было бы, если бы он еще поразил цель!

— Эти политические осложнения я предоставляю распутывать вам, товарищ майор, — сказал Вацлав.

После этих его слов Некуда подскочил в кресле, словно ужаленный:

— Но отвечать будете вы!

Вацлав спокойно поднялся:

— Только завтра, товарищ майор. Сегодня я очень устал. — И, повернувшись к командиру, сказал: — Товарищ полковник, разрешите мне отправиться на отдых после дежурства. А чтобы этот пан не подумал, что я хочу уйти от ответственности, прикажите наложить на меня домашний арест, тогда я завтра наверняка буду в его распоряжении. К тому времени он, вероятно, выяснит, почему я стрелял, — тут он не удержался и улыбнулся, — в наших миролюбивых друзей.

Каркош даже бровью не повел:

— Согласен. Считайте, что я отдал такой приказ. А вас, товарищи, я благодарю за участие. Завтра продолжим.

Они пока еще не знали, что наступил конец. Баштырш, Марван и Винарж продолжали сидеть. Некуда с хмурым видом поднялся. В дверях Вацлав задержался и бросил через плечо:

— Завтра сводите товарища майора в наш музей боевых традиций…

Так окончился день 20 августа 1968 года, вошедший в историю. Больше уже ничего не произошло ни с Якубом Пешеком, ни с его сыном Вацлавом и дочерью Марией, ни со всеми остальными, с теми, что кажутся каплей в море по сравнению с той небольшой ложбинкой на земле, что зовется Чехословакией.

Так закончился день, и куранты на башнях всего мира готовились возвестить о наступлении дня завтрашнего.

Якуб встал, как всегда, с рассветом. В августе солнце уже любит поспать, и в Бржезанах миновало уже два месяца после самого долгого дня. Однако утро по-прежнему казалось летним.

Он натянул свои огородные штаны, манжеты которых были похожи на кору старой акации, надел выцветшую синюю блузу и вышел во двор. Он осмотрел оставшиеся грядки картофеля (бо́льшую часть он выкопал среди лета, когда картошка еще была размером со сливу, а цветом напоминала свежее масло), вытащил две белые редиски, обмыл их и начал есть. Затем Якуб зашел за угол дома, где на двух грядках буйно росла клубника — лакомство для двух сыновей Марии.

Взглянув на ягоды, он слегка улыбнулся. Якуб совершенно успокоился после вчерашних событий; этому особенно помог телефонный разговор с Вацлавом.

Вацлав позвонил в Бржезаны сразу же, как пришел домой. Ванек побежал к Якубу и встретил его буквально в нескольких шагах от почты, когда тот вместе со Шпичкой и Вондрой шел на заседание партийного комитета. Пока возвращались на почту, Ванек успел сообщить, что он вчера уже звонил Вацлаву. Якуб молча улыбнулся: кое-кто в последний момент сворачивает с пути предательства. Якуб окончательно успокоился, когда услышал рассказ сына о дежурстве, особенно его слова о том, что Алоис Машин действительно соврал (Вацлав разговаривал с Марией, и об этом не было сказано ни слова). В заключение они договорились, что Якуб приедет к Вацлаву при первой же возможности.

Якуб заботливо осмотрел ягоды, а потом взглянул на часы. Вчера комитет решил послать Якуба и Шпичку вдвоем в Прагу в качестве делегатов. До встречи со Шпичкой на автобусной остановке было еще более часа. Время есть, чтобы разыскать свой праздничный костюм и галстук.

В тот момент, когда он нагнулся над грядкой с огурцами и молодым салатом, раздались крики и стук в окно. Якуб сразу узнал соседа Рыбаржа, который подобно кукушке выкрикивал:

— Якуб, Якуб, Якуб!

Якуб вернулся к дому и спросил, в чем дело.

Рыбарж стоял одетый в форму железнодорожника. Видимо, он только что возвратился с работы.

— Включай радио, быстрее! Танки! Танки!.. — И он заторопился, чтобы сообщить эту новость дальше.

Якуб остался стоять как вкопанный. Танки? Какие еще танки? Как это понимать? Словно боясь увидеть страшную картину, он медленно, большим усилием воли заставил себя повернуть голову в западную сторону. Танки — это могло означать начало войны! Еще не стих голос Рыбаржа, как в сознании Якуба начала биться мысль: «Это невозможно! Это глупости! Но Рыбарж всем известен как вечно заспанный ворчун, который никогда в своей жизни не говорил больше, чем следовало…»

Само слово «война» звучит так, что ни с чем другим не сопоставишь. Якуб застыл на месте.

Когда быстро перелистываешь иллюстрированную книгу, одна картинка сменяет другую, и ничего не видишь, ничего не прочтешь. Так было и с Якубом. А потом сознание стало яснее. Вспомнились возбужденные лица, злые выкрики: «Вы бросили людей в тюрьмы, вы делали это после Февраля!» Клевета и выпады по радио и телевидению. Совершенно непонятные выступления работников центрального комитета партии. Партия на грани разложения! Лиловый блеск в глазах пана Беранека. Слухи о списках коммунистов, в которых против каждого нарисован уличный фонарь. Слухи о тайных складах оружия. Слухи ли только? А самоубийства честных коммунистов, которых затравили…

Значит, контрреволюция подняла голову и открыто перешла в наступление?

Якубу это было давно известно, но только сейчас он почувствовал чуть ли не каждым нервом, что она не ограничится только разговорами и руганью. Она будет убивать! Почувствовалось ощущение пустоты, о котором старики говорят: «Смерть постучалась».

«Не верю!»

Включая радиоприемник, Якуб вспомнил вчерашние слова Вацлава по телефону: «Нахожусь, отец, под домашним арестом… за то, что выполнил долг воина чехословацкой Народной армии и выполнил требования присяги…»

По радио раздавались звуки государственного гимна, после чего взволнованный женский голос произнес: «Граждане, это последние минуты, когда вы слушаете свободное чехословацкое радио. Русские занимают радио!»

Якуб сначала не понял, но, сообразив, улыбнулся:

— Закир Измайлов пришел вовремя!

Но не торопись, Якуб! Твоя улыбка преждевременна. Правда, не потекут потоки крови, как это было двенадцать лет назад в Венгрии и как это будет еще долго и везде, где на плесени вырастают ядовитые грибы. В Чехословакии не будет сосед стрелять в соседа, и с этого момента Чехословакия не станет, подобно коварному шарику на рулетном столе, метаться из стороны в сторону, чтобы азартные игроки могли делать ставку и гадать, куда он прибьется.

Всего этого не будет. Однако только сейчас начинается борьба за человека, за его будущее и за дело социализма, и в течение многих еще недель вокруг тебя, Якуб, будут происходить удивительные вещи.

Ярослав несколько дней будет сидеть дома, как барсук, посинев от страха. В такой же степени он будет бояться «защитников» радио, которые устроят в скверике у входа баррикаду в надежде посмертно вписать свои имена в анналы истории. «Героический» майор Некуда в течение двух недель будет отсутствовать на месте своей службы, а потом станет оправдываться тем, что не было связи. Имена майора Винаржа и полковника Каркоша, как и многие другие, будут написаны на углах с призывом ликвидировать их как «коллаборационистов». Ванек поглупеет еще более и будет кричать на всех перекрестках, что он уничтожил список подписчиков на газету «Литерарни листы», чтобы их не могли схватить (а в списке значилось всего два человека: он сам и учитель Ержабек).

Будут происходить и другие удивительные события, и каждый человек начнет в те дни новую жизнь, чтобы из этих отдельных волокон в конце концов снова сложилась судьба всего народа.

А как ты сам, Якуб?

В эту минуту ты уже знаешь, что вместо Праги ты поедешь тем же автобусом в областной центр, а потом заскочишь к Вацлаву. Ему ты отвезешь свою форель, которую давно пора положить на сковородку. Наверное, ты представляешь, что в автобусе будет необычно тихо и люди боязливо станут выглядывать в окна.

Но ты еще не знаешь, что когда выйдешь в городе из автобуса и пойдешь пешком на вокзал, то увидишь советский танк. Ты еще не знаешь, что, подойдя к танку, заведешь на своем сибирском диалекте разговор с молодым танкистом. Вначале тот удивится и будет страшно вежливым. А когда поймет, зачем ты возле него остановился, то рассмеется, потому что ты назовешь его Закиром Измайловым, а его зовут Сашей Буздогором.

И ты, конечно, еще не знаешь, что как раз в тот момент, когда танкист рассмеется, мимо вас на огромной скорости промчится легковая машина, раздастся выстрел и пуля, отскочив от брони танка, вопьется тебе в плечо.

Вы успеете лишь заметить, что это была черная машина со светло-красным верхом, однако никогда не узнаете, что в ней сидел пьяный Вилем Штембера, всегда стремившийся пожить за чужой счет.

И в те дни будет немало людей, которые поймут, что таинственная спираль истории опять дала о себе знать, демонстрируя неумолимость своего движения перед теми, кто хотел бы повернуть ее вспять.