Сочельник! Горящий наплывом хвои

и канцерофобьи! о как неизменно,

кочуя щекой от плеча до колена,

мы жалуем жалкие стати твои:

…в посаде… нога не ступа… ...рожей…

да вью… Из-под крыши сбежавшая пена

скрывала потухшее веко звезды с чудесным загибом чернильной ресницы,чьим светом, сбегая к обрезу страницы,упорно себя выдавали следы.И благостен был новогодней страдысугроб мукомольный с подсыпкой корицы.

Но ярусы бус! но фольянты фольги! архивы орехов и бронзовых шишексулили явленье локтей и лодыжек,и слезы из глаз, и цветные круги…Из темного леса гурьбой пироги,тугие снежки бессердечных мальчишек.

Допустим, вселенная есть теплосеть с пылающим льдом над местами протечек…До пят в электрических пуговках свечек,вся в челочках, смолках – и той облысетькрасе, ибо время обыкло борзеть,гоня пред собой белохвостых овечек.

Попомнишь под беженским пологом створ землянки в окрестности солнцеворота;смеркалось; в селении смолкла работа;три старца несли упоительный вздор;звезда-самозванка глядела в упоркак знак, что уже загорелась охота!

Не плачь, дорогая! Все будет потом, как сказано: баржи пойдут в караване,набитые доверху как бы дровамис разбитым крестцом, с обмороженным ртом —проплыть перед праведным пересудом,а там раствориться, истаять в тумане.

Оставь, дорогая, все кончится тем, чем все начинается: солнцеворотомс ослом и волом, со звездой по субботам,с пещерой в скрещенье планетных систем.Под елкою книжка: Жюль Верн или Брэм —ну что ты, ей-богу… чего уж… чего там…