Солнце встает над банановыми деревьями. Малыш открывает зонтики, тащит на песок матрасы, раскладывает их в ряд, ложится, проверяя. Его сестра скачет верхом по берегу лагуны. Он кричит ей, чтобы каталась в другом месте: он только что вычистил пляж. Их мать открывает киоск с напитками, игрушечную хижину из палисандра с ветиверовой кровлей. Я наблюдаю за ними сверху. Они постепенно успокаиваются, мало-помалу забывается страх, они привыкают к этой сказочной жизни, которую я подарил им посмертно.

Мюриэль Караде стала гражданкой Швейцарии Жанной Гримм, управляющей отелем «Диамант» на острове Маврикий; это тихая двухзвездная гостиница в стороне от роскошных пятизвездников. Моргану теперь зовут Амандиной, и новое имя ей очень нравится, а вот ее брат находит свое — Седрик — еще хуже прежнего. Со временем они перестанут путаться в именах, привыкнут и к своим новым лицам. Я, во всяком случае, чувствую себя с нынешним гораздо лучше. Может, оно не слишком выразительное, и мне чуточку жаль морщинок у глаз — их еще называют «гусиными лапками», — которые проявлялись при улыбке, но здесь столько солнца, что «лапки» скоро вернутся.

На этом острове интереснейшая флора. Под защитой густых зарослей ризофор с воздушными корнями мангровые леса образуют природный заповедник, где симбиоз между видами опровергает все лабораторные теории. Я сделал кое-какие открытия, ставящие под сомнение общеизвестные истины. Должны же все эти знания, которые вложили мне в голову, чему-то послужить. К тому же я их пополняю. Разумеется, я всего лишь любитель: слишком поздно делать карьеру под новым именем и с навязанным извне призванием. А вот Седрика я хочу выучить по-настоящему. Он уже увлечен, и в моей жизни появился новый смысл: мы с ним исследуем лес Маврикия, я передаю ему то, что знаю, а остальное мы открываем вместе. Он твердо решил, что, когда вырастет, будет ботаником. Значит, есть кому подхватить эстафету.

Я спускаюсь по стволу с добычей — кокосом для них. Седрик раскалывает скорлупу ударом мачете, и мы делим его под зонтиком в утренней дымке — благодатная пора, когда можно почувствовать себя на необитаемом острове, пока не высыпали на пляж постояльцы.

— Ты отвезешь его в школу?

— Хорошо.

Улыбка озаряет лицо Жанны, перекроенное на мой вкус. Она делает вид, будто ей хорошо, но ее характер теперь не соответствует внешности. Я хотел ее таким образом защитить, но спутал ориентиры, разрушил все, что она выстроила, борясь с ударами судьбы и опираясь на гордость свободной, никому и ничем не обязанной женщины. Чтобы не сорваться, она работает по двенадцать часов в день, обслуживая курортников: усталость — ее единственное прибежище. Сколько понадобится времени, чтобы вернулись чары нашей несуразной ночи любви в Клиши? Когда она сможет посмотреть в лицо мужчине, которым я был, отбросить сомнения в моей истинной натуре, нашим настоящим зачеркнуть моё прошлое? Я жду. Я люблю ее молча, не тороплю — пусть сама снова поверит мне — и забочусь о нежданно обретенной семье.

Она спрашивает, хорошо ли я спал. Я отвечаю «да», надеясь, что скоро это будет правдой. Но пока я каждую ночь возвращаюсь назад, снова и снова перебираю в снах воспоминания, больше не имеющие ко мне никакого отношения, — воспоминания о прошлой жизни, в которую наяву мне порой уже не верится.

Когда Ральф Ченнинг засунул мне в рот ствол пистолета, я всадил нож ему в живот. Потом поджег виллу, как они и собирались, и помчался в посольство США. Я сказал всего несколько слов, и меня немедленно провели в кабинет военного атташе. Я потребовал присутствия первого секретаря, представителей юридической службы и прямой телефон для переговоров с ЦРУ. Прежде чем дать какую бы то ни было информацию, я настоял также на включении в государственную программу защиты свидетелей. Высшая степень секретности, R37: официальная смерть, пластическая операция и новые документы. Только такая мера по-настоящему эффективна. Я знаю об этом не понаслышке: ей я обязан двумя невыполненными контрактами, единственными в моей карьере. Я подстраховался, сказав, что, если меня вздумают ликвидировать, информация о покушении попадет в прессу. У них не было возможности проверить, блефую я или нет. Они даже не знают, известно ли мне имя заказчика. У меня есть догадка на этот счет, но мне плевать. Единственная правда, которая теперь имеет значение, это наша настоящая жизнь по фальшивым документам.

Об остальном я узнал, как и все, из газет. В ночь на пятницу в результате утечки газа в доме 1 по улице Дюрас погибли два человека. В субботу утром президент США завтракал в Елисейском дворце со своим французским коллегой. У входа во дворец во время рукопожатий для прессы прогремел взрыв, вызвавший всеобщую панику. Служба безопасности немедленно задержала группу фотографов, но тревога оказалась ложной. Вариант Далласа: дополнительная мера для прикрытия снайпера. Фотоаппарат, о котором заранее позаботилась Сабрина, должен был сработать, когда он держал свою мишень на прицеле, все подумали бы, что стрелял один из фотографов. За время, потраченное на его поиски, парочка успевала спокойно покинуть квартиру, прежде чем оцепят квартал.

Взорвавшаяся вспышка не была достаточным основанием для ареста, и через день фотографа отпустили. Официально он погиб вместе с нами в овраге в Валь-де-Марн. Среди обгоревших останков нашей машины удалось обнаружить следы присутствия по меньшей мере одного человека.

Все это кажется сегодня таким далеким, никак со мной не связанным: со временем люди из моей прошлой жизни стали совершенно абстрактными фигурами. Куда менее реальными, чем отец-садовник, которого создало мое воображение, опираясь на несколько услышанных под гипнозом фраз. Отец, который обрел плоть в моей коме и сказал: «У тебя будет вторая жизнь, Мартин. Тебе решать, как ты ее проживешь». Голос подсознания, отказ от жизни, которой я жил, не имея возможности изменить.

Стивена Лутца больше нет. Он зарастает личностью Мартина Харриса, его чувствами, как засохшее дерево плющом. Что осталось от человека, которым я был сорок два года? Сирота вьетнамской войны, вечный одиночка, бесчувственный и исполнительный, машина для убийств, отлаженная в Вест-Пойнтской академии, использованная в Гренаде, Палестине, Кувейте, усовершенствованная в лагерях подготовки в Неваде, переведенная в резерв под легендой агента по недвижимости в Сан-Франциско, человек, владеющий шестью языками, умеющий растворяться в толпе, попадающий в цель с трехсот метров и срастающийся под гипнозом с любой личиной… Что сохранил я от него? Физическую форму, быстроту реакции и три вещи, которых мне немного жаль: его пианино, его двухэтажная библиотека с окнами на Золотые Ворота и его кот, которого, надеюсь, приютили соседи.

Все остальное: холодная, привитая в детстве свирепость, вербовка в армию, ложное чувство товарищества, выработавшееся на учениях, равнодушие перед лицом смерти, плата за кровь, обращенная в редкие книги, — оставило лишь поверхностные следы. Я был результатом психологической обработки, и в один прекрасный день меня освободил от нее гипноз. Благодаря прививке личности, которая принялась. Благодаря тайне комы, превратившей банк данных в человека. За те шесть дней, когда я действительно считал себя другим, в моей голове что-то сдвинулось, и последствия этого я обнаруживаю в себе до сих пор.

Верю ли я в искупление? Не знаю, но, сомневаясь, все-таки иду по этому пути. Во всяком случае, я не верю в рок, не оглядываюсь на прошлое, не терзаюсь муками совести: важно не зло, которое я причинил, а добро, которое могу совершить. Пусть пройдет столько времени, сколько потребуется, но я верю в силу моей воли. Я по-настоящему стану тем человеком, которым себя воображал.