Фэй не ошибся. Катон, действительно, был доволен собой и жизнью. Заколов сенатора Меммия кинжалом, украденным у соседей-варваров, он спешно покинул место преступления.
Окольными путями добрался до Виа Фламиниа, и долго сидел в кустах, не решаясь подойти к повозке с обещанным ему вознаграждением. Он хорошо знал повадки заказчиков убийства: исполнителя чаще всего умертвлял другой наемный убийца.
Не увидев поблизости никого, кроме сидящего в повозке человека, Катон вышел из укрытия, обменялся несколькими фразами с возницей, затем занял его место и покатил в сторону от Рима.
В этой жизни он не доверял ни одному человеку. И потому, отъехав на некоторое расстояние, остановил лошадь, залез в повозку, где под капустой и грудой зелени обнаружил несколько мешков с деньгами.
Геркулес не обманул.
Наличие денег означало многое и, в первую очередь, надежды на будущее. Геркулес вполне мог расправиться с ним, или не расплатиться. Он этого не сделал. Следовательно, Катон ему еще нужен. Впрочем, при таких деньгах можно и не возвращаться в Рим.
Часть своих денег Катон спрятал в надежном месте, и через три дня, благополучно отплыл на корабле в Египет.
В Александрии он уже побывал два года назад, и успел завязать полезные знакомства.
Будучи человеком деятельным Катон не терял времени даром. На следующий день после приезда он уже обсуждал с серьезными людьми возможные приложения своих талантов. Некоторых из них он знал еще по Риму.
- Работорговля! – Сказал ему один из них. – Это лучший способ вложения денег, если, конечно, они у тебя есть. Раз в две недели с юга привозят партию рабов. Часть из них мы скупаем по дешевке, сажаем на корабль, и отправляем на остров Делос, где продаем по более высокой цене.
Послезавтра должны прибыть рабы из Мемфиса. Можешь вложить деньги в свою часть товара.
Катон согласился, и уже через два дня хозяйским оком осматривал несколько десятков несчастных, чья участь была предрешена.
В основном, это были негры из центральной Африки. Некоторые из женщин держали на руках младенцев. Были и дети постарше: от трех до пяти лет.
- А это еще что? – Недовольно спросил Катон. – Щенки мне ни к чему. Передохнут в пути, да и корм лишний.
- Ты не прав, Детей можно продать и здесь, причем, довольно выгодно. – Посоветовал один из работорговцев. – Вон там стоит человек из Нумидии. Обратись к нему. Он скупает детей для каких-то своих целей. Часть из них он калечит, лишая глаз, рук, заостряет им черепа специальным приспособлением, или делает их горбатыми карликами, а потом продает на «рынке чудес» для развлечения состоятельных людей.
- И то дело. – Согласился Катон.
Коротко переговорив с нумидийцем, он приказал отнять детей у их родителей.
Дикая по своей жестокости сцена не произвела на окружающих никакого впечатления.
Цинично-утилитарное отношение к рабскому труду пронизывало все общественное сознание того времени. И немного нашлось бы сердец, которые дрогнули при виде того, как у матери отбирают самое дорогое: ее дитя.
Здесь стоит привести высказывание известного римского государственного деятеля Катона Старшего: «Раба следует держать до тех пор, пока он может работать. Когда же он заболеет или состарится, от него следует скорее избавиться наряду с другими ненужными в хозяйстве вещами: порченым скотом, железным ломом, старыми телегами».
Хозяин мог сделать со своим рабом все, что ему заблагорассудится. Мог убить его, оскопить, распять в качестве наказания, или прибить его к корабельной мачте, как это сделал Император Адриан со своим управляющим.
Но, даже в то, жестокое время, находились люди, возвышающие свой голос против рабства и унижения человеческого достоинства. К ним принадлежал великий древнегреческий писатель и историк Плутарх, отозвавшийся на бесчеловечные взгляды Катона Старшего такими словами: «Нельзя обращаться с живыми существами так же, как с сандалиями или горшками, которые выбрасывают, когда они от долгой службы прохудятся и придут в негодность, и если уж не по какой-либо иной причине, то хотя бы в интересах человеколюбия должно обходиться с ними мягко и ласково. Сам я не то что одряхлевшего человека, но даже старого вола не продал бы, лишая его земли, на которой он воспитался, и привычного образа жизни ради ничтожного барыша, словно отправляя его в изгнание, когда он уже одинаково не нужен ни покупателю, ни продавцу».
Разобравшись с торговыми делами, Катон отправился в ближайшую харчевню, где застал за трапезой одного из своих новых соратников по работорговле. Они заказали на двоих кувшин ячменного пива и, потягивая темную жидкость, лениво делились впечатлениями прожитого дня.
- Есть еще одно выгодное дельце. - Понизив голос, сообщил Катону собеседник. – Обделав его, ты сможешь не думать о хлебе насущном всю оставшуюся жизнь. Правда, оно требует смелости и умения рисковать. Ты готов?
- Рассказывай, Тит. – Сказал Катон вместо ответа.
- Я знаю тебя еще по Риму, и полагаю, что нам с тобой оно по плечу.
Здесь Тит приблизил свое лицо к Катону и прошептал:
- На днях отсюда в Мемфис отправляют золотую утварь для храма. В охране есть наш человек. Я знаю дорогу, которой они пойдут. Их путь пролегает через заброшенное селение. В нем есть пустующие здания, расположенные у самой дороги. В них можно устроить засаду и перестрелять сопровождающих из луков. У меня уже есть люди на примете.
- Сколько человек составляет охрана?
- Пятнадцать.
- Так и нам понадобится не меньше.
- Я думал о двадцати.
- Не многовато ли? Делиться надо…
- Делиться не придется.
- Почему?
Тит огляделся по сторонам.
- Давай-ка пойдем на свежий воздух. Все же там поменьше ушей.
Уже у самой гавани, под шум моря, он поделился с Катоном своим планом.
- Те места я знаю, так же хорошо, как и лысину своего папаши. На земле немного мест, где можно спрятать сокровища так же надежно, как там. Все войско Птолемея может искать его и никогда не найдет.
После того, как охрана будет перебита, мы с помощью наемников перетащим сокровище в укромное место. Там же, честно отдадим каждому его долю. Там же отпразднуем успех. Вино и пищу возьмем с собой.
Тит сделал паузу и добавил:
- Вино будет отравлено.
- Но мы не можем не пить вместе со всеми. Это вызовет подозрение.
- Я упомянул лысину своего отца, но не сказал тебе, что она нашла свое место на голове весьма неглупого человека. Он – лекарь, и знаток всевозможных трав. Именно он и посоветовал мне отравить вино. Мы же с тобой перед тем, как его употребить, примем противоядие. В худшем случае тебя лишь немного затошнит.
- Хорошо. Допустим, все сложится так, как ты говоришь. Что дальше?
- Дальше совсем просто. Мы перепрячем сокровища в другое место. Я уже знаю, куда именно. Потом окольными путями вернемся в Александрию, и спокойно продолжим заниматься своими делами. Через несколько месяцев, когда найдут мертвых грабителей, решат, что, наказав их, золото забрали боги, утихнет шум и поиски прекратятся, мы заберем сокровища, переплавим золото в слитки и постепенно продадим его. Поверь мне, это будет огромная сумма.
Катон задумался.
- Кто убедит меня в том, что ты не отправишь меня на небеса вслед за наемниками?
Тит усмехнулся.
- Мне одному не справиться с такой грудой золота. Как и тебе без меня. Кроме того, в Риме мы уже провернули с тобой одно дельце, и я тебя не обманул.
Действительно, Тит уже помогал Катону в одной темной финансовой махинации, и повел себя на удивление честно, хотя вполне мог и скрыться вместе с деньгами.
И все же Катон колебался. Пойти на такое рискованное ограбление в самом центре Египта – грозило безусловной смертной казнью. Тем более, у него уже есть немалая сумма денег, полученная от Геркулеса.
- Есть ли у тебя полная уверенность в том, что нам удастся перебить охрану?
- Конечно! Нас больше. Нападение будет внезапным. На стрелу возьмут каждого из воинов. Впрочем, если ты сомневаешься, можешь забыть о моем предложении. – Жестко сказал Тит. - Я найду другого человека.
Легкий холодок пробежал по спине Катона: в живых его, знающего такую тайну, Тит не оставит. В любом случае, он найдет способ избавиться от ненужного свидетеля.
«А, может быть, стоит пойти и все рассказать властям?». – Подумал Катон. – «Получу вознаграждение. Будет повод прослыть честным человеком».
Душа его металась, но, в конце концов, жадность победила, и он согласился.
Несколько повозок в сопровождении небольшого отряда медленно ползли вдоль пыльной, засаженной редкими деревьями, дороги.
Юань с Ли-цин ехали рядом.
Мысли обоих были далеко от Египта, его чахлой растительности и невыносимо палящего солнца.
Юань вспоминал монастырь. Он все больше и больше убеждался в том, что по возвращении в Хань, ему следует быть там, где он вырос, и где его воспитали.
Ли-цин думала о своем. Вся ее душа трепетала при мысли о том, что через три-четыре недели они с Юанем вернутся в Александрию, и сядут на корабль, идущий в Италию. Надо еще немного потерпеть, и она увидит Ли. Ощущение близости к этой встрече сводило ее с ума. Увидеть, и прикоснуться к его руке… это такое немыслимое, невероятное счастье!
Обоз проходил какую-то заброшенную деревню. Невдалеке виднелись известняковые стены храма. Разрушенные дома глядели на дорогу пустыми глазницами окон. Ветер шевелил пожухлую траву на порогах, которые давно не переступала нога человека.
Сколько таких опустевших селений они видели на своем пути…
«А, интересно, как встретятся Ли с Юанем?» - Думала Ли-цин. – «Они не могут не подружиться. Оба смелые, благородные…»
В это минуту что-то громко крикнул Юань. Что именно, она не расслышала потому, что ее больно и страшно ударило в левое плечо. Ли-цин вскрикнула и, схватившись за него рукой, ощутила тонкое древко стрелы.
Рубаху мгновенно залило кровью. Девушка почувствовала сильную слабость, и сползла с лошади на землю.
Между тем, все вокруг нее разом превратилось в ад.
Стрелы летели, казалось, со всех сторон. Крики раненых, беспорядочная стрельба уцелевших воинов из луков по окнам, откуда неслись смертоносные стрелы…
За секунду до нападения Юань ощутил необъяснимую тревогу, и провел глазами по окнам пустующих зданий.
Заметив человеческий силуэт и очертания боевого лука, он громко крикнул:
- Всем к бою!
Но было уже поздно. Стрелы полетели с обеих сторон. Отряд оказался в западне.
Третья часть охраны погибла сразу. Остальные были ранены, или пребывали в полной растерянности.
Юань мгновенно превратился в тугую, натянутую до предела пружину. Все пять его чувств обострились. Молниеносная реакция позволила ему уклониться от нескольких, пущенных в него стрел. Улучив момент, он глянул на Ли-цин: девушка лежала на земле, и на рубахе ее расплывалось большое кровавое пятно. Она была жива потому, что силилась приподнять голову, и слабо подергивала здоровой рукой.
Вид раненой, залитой кровью Ли-цин, потряс Юаня до самого основания души. В его памяти стремительно пронеслись давно забытые сцены монастырской жизни: ежедневные упражнения и поединки; бой, в котором он одолел монаха Цая. Урок, который преподал ему Настоятель, и последний удар немолодого Учителя, нанесенный ему в грудь без прикосновения к его телу. Ему тогда показалось, что у него сломаны все ребра.
«Вот этому я и постараюсь тебя научить. Правда, всё будет зависеть от тебя самого…» - Сказал тогда Учитель.
Еще ни разу в жизни Юаню не удавалось подняться на эту ступень мастерства. Все, что он делал в бою, совершалось благодаря его невероятному искусству воина и поразительным физическим данным.
Все великие преображения свершаются мгновенно, после того, как человек возвышается до них долгим, упорным трудом, пройдя, иной раз, мучительные и трагические испытания.
Перед глазами Юаня ударила ослепительно яркая молния. Ее сопроводил тяжелый удар грома, сотрясший его душу.
Отворилось внутреннее око, и ханец увидел себя и поле боя со стороны. Он почувствовал, как во все члены его тела вливается страшная, бурлящая сила.
«Второй ступени совершенства ты достигнешь, когда меча не будет в твоей руке. Меч хранится в твоей душе, и ты способен поразить им врага на любом расстоянии». – Явственно прозвучал голос его Учителя.
Человек исчез. Вместо него появился бог Войны, способный совершить все, что он пожелает: убивать, карать, миловать.
Катон и Тит, наблюдавшие за избиением путников из глубины пустой комнаты в соседнем доме, стали свидетелями невероятного зрелища.
Одиноко и, казалось, растерянно стоящий воин из охраны обоза отбросил в сторону короткий меч, и медленно пошел навстречу выбегающим из зданий вооруженным наемникам.
Сначала упал, споткнувшись, один из них, потом второй. Затем они все, один за другим, как безвольные тряпичные куклы стали опускаться на землю, и заваливаться набок, хрипя и выпучив глаза.
Странный воин не делал ничего. Он только поворачивал голову, и смотрел в лица своих врагов.
Это было настолько страшно, что Тит с трудом взглянул на Катона, и выдохнул сведенным судорогой ртом:
- Колду-у-н….
Его голос скорее был похож на вой издыхающей гиены, чем на голос человека.
- -Ы-ы-э-э-э…. - Промычал парализованный ужасом Катон.
Все наемники были мертвы. Не ушел никто. Но Юань знал, что бой не закончился. Медленно поворачивая голову, он оглядывал близстоящие здания. Он видел сквозь стены.
Две жалкие, замершие от страха человеческие фигуры, прижались к стене, на втором этаже дома.
«Идите сюда!» - Приказал он им, не раскрывая рта.
Катон и Тит вышли из здания и, как зачарованные, механически переставляя ноги, пошли к Юаню.
Они не могли отвести взгляда от глаз неведомого, грозного воина.
С каждым шагом они чувствовали, как их души сгорают, корчатся в невыносимом пламени, стеной окружившем этого человека.
Первым умер Тит. Его сердце разорвалось еще до того, как безжизненное тело распростерлось на земле.
За ним, с посиневшим от удушья лицом, в небытие ушел Катон. Последнее, что он видел в своей жизни, была страшная, оскаленная пасть, бросившегося на него огромного тигра…
«Могут ли души умирать?» - Вопросил кто-то в мертвой тишине сильным, звучным голосом. И Юань удивился, ибо все, кто остался жив вокруг него, молчали, потрясенные произошедшим на их глазах действом.
«Да!» - Ответил голос, идущий откуда-то свыше. – «Многие погибают, спускаясь в материю. Душа есть дочь небес, и ее странствие есть испытание. Если в своей безудержной любви к материи она потеряет воспоминание о своем происхождении, таившаяся в ней божественная искра, способная превратиться в сияющую звезду, возвращается обратно в эфирное пространство, и душа рассеивается в вихрях грубых элементов».
Убедившись в том, что им больше никто не угрожает, Юань подошел к Ли-цин, опустился на колени, надрезал кинжалом ворот ее рубахи и внимательно осмотрел то место, в которое вошла стрела. Ранение было касательным, и наконечник стрелы пробил только мягкие плечевые ткани.
Юань облегченно вздохнул.
- Дайте воды! – Попросил он уцелевших воинов, а сам перенес Ли-цин в тень, поближе к дому.
Воду подали сразу же.
Девушка была без сознания но, когда Юань прикоснулся к стреле, она глухо застонала.
Нажатием нескольких точек он, по мере возможности, обезболил оперируемое место, сделал глубокий надрез и удалил застрявшую стрелу.
Из глаз Ли-цин текли слезы.
- Потерпи, девочка! Потерпи! – Просил ее Юань на языке хань-жэнь.
- Я не знаю ни одного лекарственного растения в вашей стране. – Обратился он к своим спутникам. - Может быть, вы подскажете, нет ли ее среди этой травы у зданий?
Один из них, с наголо обритой головой, протянул ему кожаный мешочек с сухим, травяным порошком.
- Надо просто присыпать рану. - Пояснил он.
Окончив процедуру, Юань перевязал девушку, и она уснула.
Ханец поднялся на ноги и окинул взглядом поле битвы. Пятеро его спутников были убиты. Шестеро ранены. Остальным повезло: стрелы грабителей их миновали. Среди них был и начальник охраны. Ни одной царапины не было и на теле Юаня.
Ранеными занимался тот самый человек, который дал ему целебный порошок.
К Юаню подошел начальник охраны, и склонился перед ним в глубоком поклоне.
- Кто ты? – Спросил он. – Ты спас нам жизнь. Ты не можешь быть простым воином.
- Я воин. – Ответил Юань – Просто воин, и ничего больше.
В путь двинулись только на следующий день, после того, как похоронили убитых.
Ли-цин пришла в сознание, и явно чувствовала себя лучше.
Весь отряд уже знал, что молодой воин с Востока оказался девушкой, но вопросов никто не задавал.
К Юаню относились, как к ожившему богу, и смотрели на него со смешанным чувством страха и почтения.
Человек с обритой наголо головой несколько раз подходил к Ли-цин, и слушал ее пульс.
- Ты врач? – Спросил Юань.
- Нет. Я Сефхет – жрец храма, для которого мы везем золотую утварь.
- Какому богу вы поклоняетесь?
- Серапису.
- Кто он?
- Умерший священный бык Апис, возвысившийся до верховного божества Осириса.
- Когда мы будем на месте?
- Дня через три. Вы можете остаться при храме до тех пор, пока твоя жена не окрепнет.
- Девушка не моя жена. Просто Небо поручило мне охранять ее жизнь.
Долгое время они ехали молча, потом Сефхет спросил:
- Кто и где учил тебя колдовству, чужеземец?
- Я не колдун. Я – воин. Этому искусству меня учили на родине. – Ответил Юань.
Через три дня отряд пришел в Мемфис. Юаня и Ли-цин встретили с почетом, и поселили рядом с храмом.
Спустя несколько дней Ли-цин окрепла настолько, что смогла прогуливаться с Юанем в окрестностях храма. Она сменила штаны и рубаху воина на одеяние египетской девушки, и Юань не мог не признать, что оно ей очень к лицу.
- Тебе следует посетить храм богини мудрости - Исиды. Он здесь, неподалеку. – Сказал ей Сефхет. – Исида поможет тебе полностью восстановить здоровье. Храм заброшен, но место от этого не перестало быть священным. Если ты приглянешься богине, она одарит тебя своей милостью.