Еще в Неаполе Ли увидел на стенах домов и надгробиях надписи, которые он, упражняясь в латинском языке, все старался прочитывать.

«20 августа состоится травля зверей. Гладиатор Феликс дерется с медведями».

«Травля пантер. Три гладиатора против пяти пантер». «26 пар гладиаторов будут биться накануне апрельских ид. Будет и травля».

Подобные объявления попадались на глаза путешественникам довольно часто.

- Ты смотрел бои гладиаторов? – Спросил Ли у Словена когда они вместе еще плыли на корабле.

Лицо борейца исказила гримаса.

- Самое омерзительное зрелище, которое я когда-либо видел….

«Странно!». – Подумал тогда Ли. - «Что дурного может быть в благородном поединке искусных бойцов?»

Однажды, по пути к дворцу Мария, на одной из площадей Рима они увидели большую толпу зевак, криками ободряющую кого-то внутри образованного ею круга.

- Поединок двух гладиаторов. – Пояснил им один из зевак. – Бьются по завещанию умершего римлянина.

Опытным бойцам - ханьцам очень хотелось посмотреть на схватку, но времени не было, и они, с сожалением, покинули площадь.

Вечером, на вопрос о том, где можно посмотреть хороший поединок, хозяин-сицилиец ответил:

- Сходите в предместье Рима! Я скажу, куда именно. Там вы увидите все сразу.

Посетить гладиаторские бои ханьцам удалось дней через десять, во время праздника, смысла которого им так и не удалось понять.

Пошли ввосьмером, прихватив с собой Ина. Двое офицеров и собаки остались дома стеречь имущество.

Большая толпа людей окружила естественную впадину-амфитеатр из хорошо утрамбованной земли. Площадку опоясывала высокая железная решетка, с заостренными в виде копий остриями.

Часть зрителей познатнее, или порасторопнее, располагалась в тени небольшого тента. Остальные стояли, прикрываясь, кто чем, от палящего солнца.

Среди зрителей были немало женщин, и совсем молодых девушек.

На арене кувыркалось несколько акробатов, но на них почти никто не смотрел.

В ожидании главного зрелища все оживленно переговаривались, обмениваясь последними новостями и городскими сплетнями.

Один из соседей ханьцев, человек с открытым и приветливым лицом, определив в них новичков, охотно делился своими знаниями.

- Гладиаторы, в основном, набираются из рабов, или военнопленных. Их продают и покупают и, иногда, за немалые деньги. Но, есть и свободные люди. Нанимаясь, те дают страшную клятву в том, что их «можно жечь, вязать, сечь и казнить мечом». Как вы понимаете, часто это – люди, отчаявшиеся и гонимые нуждой. Случается, что в гладиаторы идут те, для которых оружие – единственная страсть в жизни. Такие очень опасны! Бойцов готовят в специальных школах. Жизнь в них, скажу я вам, хуже не придумаешь! Хотя, кормят хорошо. Сначала обучают бою деревянными мечами, потом дают настоящее, и очень тяжелое оружие.

Приучают ничего не бояться. Бывает, квестор приговаривает свободного, но провинившегося гражданина к смертельному поединку. Был такой случай, когда приговоренный отказался драться. Так его в гладиаторской школе просто сожгли заживо. Если раб-гладиатор держится долго, и выстоял во многих поединках, ему могут подарить свободу.

- Вон, видите: там, где загородки и деревянные пристройки? Оттуда должны появиться бойцы. Все стальное вы увидите сами.

На арене, между тем, закончились последние приготовления. К решетке подвезли четыре клетки, накрытые плотной тканью. Когда покрывала сдернули, зрители увидели заключенных в тесные клетки больших, черных пантер, ни на мгновение не перестававших кружить в поисках выхода.

Клетки вплотную подвинули к квадратным дверцам в ограждении арены и, крючьями отжав задвижки, копьями выгнали пантер на арену.

Четыре красавца-зверя, крадучись, двинулись вдоль ограждения.

Время от времени, они сталкивались друг с другом, и затевали короткую, молниеносную схватку.

- Любимцы почтенных граждан Рима – Силан и Филагр! – Звучным, раскатистым голосом объявил глашатай, и публика взревела в ответ тысячами глоток.

Лязгнула щеколда и на арену, один за другим, шагнули двое коренастых мужчин с мечами в одной руке и кинжалами в другой. Воздев руки с оружием кверху, они приветствовали зрителей.

Каждый из присутствующих здесь ханьцев не раз бывал на охоте, и в той, или иной мере принимал в ней участие. Неоднократно видели они и заклание жертвенных животных. Но то, что происходило на арене, лицезреть им еще не доводилось.

В те времена чувства и природная восприимчивость людей еще не были притуплены так, как у современного человека.

Внимательно наблюдая за поведением грациозных, черных зверей, Ли отчетливо видел, что им совсем не хочется драться.

Пантеры искали выхода, и приглядывались к рябившему в глазах частоколу прутьев. Но, из-за него раздавались лишь глухие вопли толпы, да коротко, в бока и лоснящиеся шеи, тыкали острыми концами копий ассистенты звероборцев-бестиариев. Эти копья толкали их под острые мечи врагов.

Не выдержав напряжения, один из зверей присел и стремительно прыгнул вперед, навстречу гладиатору. Человек уклонился от распластанного в полете черного тела, и успел полоснуть его мечом по горлу.

По-видимому, меч задел важную артерию, так как кровь брызнула фонтаном, и пантера, упала, завалившись на бок, и судорожно дергая лапами.

Зрители восторженно взревели.

Звери, возможно, легко справились бы со своими врагами, действуй они согласованно. Но, каждое из животных спасало свою собственную жизнь.

Очень быстро погибли еще две из трех оставшихся пантер.

Четвертый зверь – широкогрудый самец с мощными лапами, неожиданно сбил с ног одного из своих противников и, бросившись на другого, молниеносным движением пяти страшных когтей, почти оторвал ему руку от самого плеча.

Дикий крик несчастного прорезал воздух.

В следующее мгновение боец, успевший подняться на ноги, сзади, почти до половины клинка погрузил меч в шею разъяренного животного.

Схватка закончилась.

Раненого, потерявшего сознание человека, унесли. Уцелевший боец торжествующе воздел руки кверху и удалился. Зрители приветствовали победителя криками.

Конфектор несколькими короткими ударами меча добил еще шевелившихся в лужах собственной крови животных

Лица ханьцев оставались бесстрастными. Ли наклонился к Фэю и что-то произнес.

- Что ты сказал? – Спросил тот, не расслышав слов из-за неумолкающего рева толпы.

Ли приблизил губы к самому уху Фэя и, четко разделяя слова, спросил:

- Во имя чего это делается? Это – жертвы богам, или исполнение обета? Или так они отмечают свои праздники?

- Не знаю. – Ответил Фэй. – Давай смотреть дальше.

Убитых пантер за хвосты уволокли с арены несколько рабов. Другие рабы песком засыпали дымящиеся лужи крови.

- А сейчас…. – торжественно провозгласил глашатай. – Сейчас несравненные бойцы просят вас разделить с ними уверенность в своей победе. Первая пара идущих на смерть приветствует вас!

А-а-а-а-а-аэ-э-э-э-! – Протяжно отозвалась толпа.

На арену шагнули самнит и фракиец.

Вооружение самнита составлял большой щит, размерами в его рост. Короткий, прямой меч, поножь на левой ноге и наголенник на правой, фартук с поясом, закрывающий лицо шлем с широкими полями и большим гребнем, украшенный султаном, дополняли возможности его защиты.

Фракиец, тоже в шлеме с прорезями и с наручью на правой руке, был вооружен серповидным мечом и маленьким круглым щитом.

Глухой удар барабана послужил сигналом к началу боя.

Два человека принялись осторожно кружить друг подле друга, присматриваясь и делая ложные выпады оружием.

Зрители подбадривали их громкими криками.

Самнит напал первым.

Фракиец уверенно встретил удар меча своим круглым щитом и, извернувшись, легко зацепил серпом левую ногу самнита. Показалась кровь.

Римляне одобрительно загудели.

Кружение и ложные выпады в поисках уязвимых мест противника продолжились.

Наблюдая схватку, Ли и Фэй, сами искушенные бойцы, не находили в ней для себя ничего нового.

Технику бойцов составляли несколько простых, но весьма отточенных долгими тренировками приемов. Скорость их исполнения, на взгляд ханьцев, оставляла желать лучшего.

- Смотри: они плохо владеют телом, и совсем не умеют направлять «ци»! - Заметил Фэй.

Ли молча кивнул головой.

Наблюдая за схваткой, они полностью перестали обращать внимание на римлян, которые выкрикивали советы бойцам и всячески старались поддержать своего.

Бой между тем становился все ожесточеннее.

Гладиаторы уже успели нанести друг другу несколько серьезных ранений но, невзирая на них и обильно текущую кровь, отчаянно пытались переломить схватку, каждый в свою пользу.

- Отвлекись от них. – Тихо сказал Фэй. – И посмотри на зрителей.

- Что? – Не понял Ли.

- Взгляни на римлян. – Повторил Фэй.

Ли обвел взглядом слившиеся воедино лица беснующейся толпы, и сразу все понял.

Травля зверей, и ожесточенная схватка гладиаторов разбудила в глубинах человеческих душ самые низменные чувства. Глаза, горящие жаждой крови, сладострастно раздутые ноздри, нервное ожидание зрелища чужих страданий, свист и дикие возгласы, все здесь свилось в один адский водоворот торжествующего зла.

Приветливый римлянин, стоящий слева от Ли, что-то исступленно кричал, вытаращив обезумевшие глаза.

Крови! Крови!! Крови!!! – Вопила каждая клеточка его искаженного лица.

Творящееся на арене действо свершалось во имя этих диких, противных человеческому естеству чувств.

В своей стране ханьцам доводилось быть свидетелями немалого количества жестоких зрелищ и казней. Многие преступления карались мучительными наказаниями. Но, они всегда были следствием войны, либо, сообразно своему времени, воплощенным в них понятиям справедливости и правопорядка.

Никому из путешественников и в голову не приходила мысль о возможности сознательного и узаконенного пробуждения самых омерзительных тварей, дремлющих в тайниках человеческой души.

Справедливости ради следует сказать, что история Древнего Китая так же знала примеры проявления садистских наклонностей у отдельных личностей, но они никогда не произрастали дурным сорняком в общественном сознании подобно тому, как это произошло в Древнем Риме.

Продвинутые души в италийском государстве всегда протестовали против зла, пустившего на их земле пышные корни.

«Человека – предмет для другого человека священный – убивают ради потехи и забавы; тот, кого преступно было учить получать и наносить раны, выводится на арену голый и безоружный: чтобы развлечь зрителей. С него требуется только умереть». – Писал римский философ и драматург Сенека Младший, видевший в кровавых гладиаторских играх дикое извращение нравов.

Зашедший как-то в амфитеатр Сенека, в полуденное время, в перерыве между представлениями, был потрясен тем, что для утоления жажды крови редких, оставшихся на скамьях зрителей, на арену выпускали неподготовленных и, практически, беззащитных людей для обоюдного убийства:

«Случайно попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть в ожидании игр и острот – того, на чем взгляд человека успокаивается после вида человеческой крови. Какое там! Все прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь – шутки в сторону – пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все тело поставлено под удар, ни разу ничья рука не поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это самым любимым парам и бойцам! А почему бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи! Зачем приемы! Все это лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы на растерзание львам и медведям, в полдень – зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так, покуда не опустеет арена. – «Но он занимался разбоем, убил человека!». – «Кто убил, сам заслужил того же. Но, ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это? – «Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?». Бичи гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило! Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает!».

Но, обратимся к тому, что происходило на арене. Фракийцу, тем временем, удалось сбить самнита с ног. Одна рука поверженного гладиатора была перебита и повисла безжизненной плетью. Он упустил свое оружие, но продолжал отчаянно сопротивляться, пытался здоровой рукой перехватить изогнутое острие меча, неумолимо тянущееся к его горлу.

Наконец, силы покинули несчастного, и меч врага замер у его сонной артерии.

Он откинул голову на песок и, прося пощады, немым жестом отчаяния поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем.

Победитель-фракиец, тяжело дыша, обвел взглядом зрителей.

- Убей! Убей!! Убей!!! – Исступленно скандировала потерявшая человеческий облик толпа.

Зрители, все как один, вытянули вперед руки с опущенным вниз большим пальцем. Побежденный самнит был приговорен.

Ли не видел, как фракиец быстрым движением меча перерезал горло поверженного гладиатора. Чувствуя, что холодок ползет вдоль его спины, он не мог отвести глаз от женской половины зрителей.

Выражение дикой, ничем необъяснимой жестокости, на лицах миловидных женщин, самой природой предназначенных для, материнства, и милосердия, было, пожалуй, самым страшным зрелищем в его жизни. На какое-то мгновение он разом увидел Нити Жизни над головами зрителей. Они не были серебряными. В багровых сполохах, цвета сырого мяса, извивались тонкие красные черви.

Ли затошнило. Он повернулся к своим спутникам, и чуть заметным движением головы приказал им следовать за ним.

Служители арены, в масках бога загробного мира, и его спутников, тем временем, раскаленным железом прижгли ногу убитого гладиатора, проверяя, остались ли в нем признаки жизни. Затем железными крючьями уволокли с арены бездыханное тело.

- К сожалению, сегодня будет только три поединка. А публика хочет получить полное удовольствие. Без этого, самнита, могли и пощадить. – Решил продолжить свои пояснения римлянин с приветливым лицом но, повернувшись к иноземцам, обнаружил, что те уже покинули амфитеатр.

Ханьцы шли по улицам Вечного города молча, не обсуждая увиденного. С ними шел и притихший Ин, которому Ли ничего не стал пояснять. Впрочем, для мальчика-хунну, восприимчивого к человеческим эмоциям, был вполне красноречивым уже сам факт ухода его хозяев с места кровавого зрелища.

Ближе к вечеру, оставив дома Ина, Ли с Фэем и двумя офицерами вышли пройтись по вечернему городу, и остановились послушать одного из уличных политиканов, которых так любила праздношатающаяся толпа.

Они мало что поняли из язвительной ругани оратора в адрес правительства и судов, равно, как и не смогли оценить степени политической значимости выступающего.

Спохватившись наступающей темноте, торопливо двинулись домой.

Южная ночь приходит стремительно, быстро минуя короткий промежуток сумерек.

Неосвещенный город опустел, и погрузился во тьму.

Ругая себя за неосмотрительность, Ли со своими спутниками осторожно пробирался по темным улицам, стараясь не зацепиться за выбоины в мостовой, и не свалиться в какую-нибудь яму.

- Смотри ты: ни одного человека на улице. – Заметил Фэй - Похоже на то, что все они предались разгулу и пьянству.

И, действительно, с разных сторон города доносился шум попойки, и нетрезвые выкрики.

Внезапно, из боковой улицы прямо на ханьцев вывалилась подгулявшая толпа, человек в 15-20 с факелами и короткими мечами в руках.

- Вот и добыча! – Громко крикнул один из них, завидев запоздалых путников, и вся толпа, скопом бросились на наших друзей.

Несмотря на внезапность нападения, Ли все же успел догадаться, что нападавшие не были уличными грабителями. Добротная одежда и богатое вооружение выдавали в них подгулявших, молодых патрициев.

Подобные развлечения, нередко заканчивающиеся убийством одиноких прохожих, были обычным развлечением знатной, римской молодежи.

Ли хотел, было что-то объяснить нападавшим, но его никто не слушал.

- Это – варвары! – Завопил один из римлян, услышав акцент и разглядев лица ханьцев. – Убьем их, Поллион!

Ли с трудом, ногой отбил руку с нацеленным ему в грудь мечом, и громко крикнул своим спутникам:

- Только не убивайте!

Какое-то время улица оглашалась короткими криками, кряканьем и лязгом мечей.

Ханьцы были вооружены лишь кинжалами, и с учетом численного перевеса противника им приходилось нелегко.

Опытный боец, Ли с тревогой оглянулся на своих спутников.

Фэй оборонялся хладнокровно, как человек, чувствующий свое превосходство, но, тем не менее, весьма дорожащий жизнью.

Остальные тоже держались достойно.

Понимая, что ни один удар не должен пропадать зря, Ли бил наверняка. Такой же тактики придерживались и его друзья.

Спустя минуту-две в схватке наступил перелом. Большая часть нападавших уже каталась по земле, вопя от боли и хватаясь за сломанные или отбитые конечности. Трое лежали недвижно, в глубоком обмороке от тяжелого болевого шока. На земле догорали брошенные патрициями факелы.

Двое юнцов, с трясущимися от страха губами, бросились наутек.

Ли подошел к тому, кого назвали Поллионом.

Тот сидел на земле, скрючившись от боли, и остановившимся взглядом смотрел на приближающегося к нему ханьца.

Ли наклонился, вынул из ослабевшей руки патриция меч, и приставил его к горлу противника.

- Так не встречают гостей! – Спокойно произнес он, и медленно, чуть касаясь кожи, провел мечом по горлу оцепеневшего от страха юнца.

Затем отбросил меч далеко в сторону, и приказал:

- Все! Уходим.

Поллион проводил ханьцев мутным взглядом, еще не веря тому, что остался жив.

- Никто не ранен? – Спросил Ли, когда они удалились от места происшествия.

- Меня задели мечом в грудь. – Отозвался офицер по имени Чжан.

- Мы понесем тебя.

- Не надо. Я могу идти сам.

- Хорошо. Сейчас придем, посмотрим. – Ответил Ли.

Дома, при светильниках, Ли тщательно осмотрел Чжана.

Рана оказалась значительно серьезнее, чем ему показалось с самого начала. Было похоже на то, что меч задел легкое.

Всю ночь Ли занимался раненым. Но Чжану становилось хуже.

Ли делал все, что мог, и в отчаянии видел, как серебряная Нить Жизни его товарища тускнела на глазах.

К утру Чжан умер.

Ошеломленные страшным ударом судьбы ханьцы стояли у тела своего друга.

Офицеру, погибшему от руки римского шалопая, было сорок лет, и он считался одним из лучших в армии Ли Гуан-ли. Неизменно вежливый, предупредительный, всегда готовый к помощи Чжан побывал во многих военных походах. О его храбрости ходили легенды.

Сегодня его не стало. И погиб он не от стрелы хунну, защищая свою страну, а от бессмысленной жестокости разнузданного юнца.

Ли почувствовал, как в его груди поднимается тяжелая ненависть к Риму, его разгульной жизни, праздношатающейся толпе, кровавым играм гладиаторов, и диким страстям их зрителей.

Похожие чувства обуревали и его спутников.

Они не знали, что спустя более, чем две тысячи лет, мало что изменится в этом мире, и появление на улице человека с другим цветом кожи может стоить ему жизни так же, как и несчастному Чжану.

Наутро Ли, не имевший ни малейшего понятия о погребальных порядках Рима, но уже хорошо усвоивший, что его граждане проникнуты духом правопорядка и законности, обратился к хозяину дома.

Сицилиец, в целом, неплохо относившийся к иноземцам, проявил неожиданное участие. Он сам сходил к либитинарию, привел его и отказался от вознаграждения за свою услугу.

- Вы хотите похоронить умершего по римским обычаям, или по своим? – Спросил либитинарий - пожилой, лысый мужчина, повидавший на своем веку немало слез и трагедий.

- По нашим. – Ответил Ли.

- Вы можете обратиться к судье, если хотите. – Добавил чиновник. – Он назначит расследование обстоятельств дела. Тем более, что в Рим вы прибыли с посольской миссией. Но, если судить по тому, что вы мне рассказали, это ни к чему не приведет. Наши повесы развлекаются подобным образом почти каждую ночь, и кого-нибудь, да, отправят в царство Плутона. Свидетелей нападения, как я понимаю, у вас не было.

- Увы, нет. – Ответил Ли.

- Этим бездельникам совершенно все равно, кто перед ними. Они с равным азартом могут лишить жизни и римского гражданина и иноземца. Нередко убивают и друг друга.

Своими словами либитинарий как бы извинялся за произошедшую с послами трагедию.

Чиновник выделил место для погребения на одном из близлежащих кладбищ.

В назначенное время ханьцы опустили в глубокую могилу тело своего друга.

Яркое южное солнце и веселый пересвист птиц резко контрастировали с угнетенным душевным состоянием сыновей Хань.

После чтения молитв Ли сжег кипарисовую ветвь, и все присутствующие долго стояли, глядя на свежий холмик земли.

«Ты пришел сюда, выполняя волю Сына Неба». - Думал Ли. - «И надеялся найти друзей или, хотя бы, людей, которые захотят торговать с тобой. Вместо этого ты навсегда останешься в чужой земле».

Назад возвращались в полном молчании, разглядывая пышные, разогретые солнцем, мраморные надгробия местных патрициев и богатеев.

У одного из надгробий Ли остановился. Завидев посторонних, маленькая изумрудная ящерица, пригревшаяся на камне, быстро исчезла в траве.

Надпись на мраморной плите гласила:

«Прохожий, здесь лежит восемнадцатилетний Гелиодор. Еще прежде него отправился в царство мертвых его брат Менодор, который собирался жениться, но вместо желанного брачного ложа обрел гроб, вместо молодой жены – могильную плиту, вместо свадьбы – отчаяние и горе родных. Прохожий, плачь о несчастной матери, которая собственными руками закрыла глаза обоим своим сыновьям, не успевшим жениться».

«Кто знает, может быть, своим страшным горем эта бедная женщина обязана тем же мерзавцам, которые сгубили Чжана». - Подумал Ли.

Вернувшись домой, ханьцы обнаружили, что их обокрали. Пропало несколько ценных вещей и один из двух мешков с деньгами. Более всего Ли был огорчен пропажей скифского кинжала, подаренного ему Марком в Селевкии. Ли любил его, и нередко носил при себе.

- Как же ты недоглядел, Ляо? – Спокойно спросил он у оставшегося дежурить офицера.

- Меня отвлекли. – Оправдывался тот. – Теперь я понимаю! Пришел человек и попросил помощи. Я отвлекся на короткое время и….

- Ну, что же, будем экономить. Тем более, что жить в Риме нам, думаю, недолго осталось. Завтра в очередной раз пойдем к консулу. – Сказал Ли своим спутникам. – Должно же нам, наконец, повезти!

.