А.Б.: Ответ на ваш вопрос содержится в биографии Марло-Шекспира. Но прежде чем обратиться к ней, приведу пример, который покажет, как иногда полезно владеть приемом изложения, который позволяет говорить то, что думаешь, без риска быть за это обезглавленным.

Известно, что Марло к католицизму относился с симпатией; в то же время папский престол в "Докторе Фаусте" изображен в явно сатирической манере, что не вяжется ни с биографией Марло, ни с творчеством Шекспира. "Марловианцы", не будучи в состоянии объяснить этот феномен, молча обходят это противоречие, не понимая, что рассказчик в "Докторе Фаусте" – не автор и что именно рассказчик, а не доктор Фауст, является слугой дьявола. На самом деле сатира Марло в "Докторе Фаусте" направлена против хулителей католической церкви. Легко представить, чем бы кончилась для Марло попытка высказать вслух то, что ему удалось таким способом передать в "Докторе Фаусте": одним из пунктов доноса, по которому его ждала неминуемая смерть, было открытое выражение симпатии к католицизму. Таким образом "Доктор Фауст" для "марловианцев" превращается из минуса в плюс.

В.К.: А что в "Мальтийском еврее"?

А.Б.: Если исходить из общепринятого прочтения "Мальтийского еврея", антисемитизм Марло не вызывает сомнения. Однако в общем метасюжете этого произведения имеет место апологетика Варравы, который свою дочь, принявшую христианство, не убивал и монахинь не травил; все преступления совершил маскирующийся рассказчик. "Венецианский купец" Шекспира не просто схож по фабуле с "Мальтийским евреем": у них, как у мениппей, совершенно аналогичная конструкция: Шейлок – вовсе не злодей, каким его выводит рассказчик, он жертва оговора со стороны мерзавца-рассказчика.

Таким образом, из сравнительного анализа названных произведений следует:

1) эти произведения, увидевшие свет под именами Кристофера Марло и Уильяма Шекспира, созданы одним человеком;

2) их автор – Кристофер Марло;

3) в 1602 году, на момент регистрации "Гамлета", Марло был еще жив.

В.К.: Похоже, что вся совокупность ваших аргументов не оставляет места для возражений – хотя мне в таком случае и непонятно, какую роль в истории шекспировского псевдонима сыграла чета Рэтлендов. До знакомства с вашими взглядами я был убежден, что именно И.Гилилову в "Тайне Великого Феникса" удалось "расшифровать" Шекспира.

А.Б.: О Рэтлендах, если у нас останется "время и место", мы еще поговорим. В дальнейшем я буду опираться на данные, собранные и опубликованные не только "марловианцами", но и "бэконианцами" и "рэтлендианцами", ибо и те, и другие, и третьи нашли убедительные доказательства причастности своих кандидатов к псевдониму "Шекспир"; но главным в этом несомненно коллективном псевдониме был все-таки Кристофер Марло, который, так же, как и Френсис Бэкон, был… сыном королевы Елизаветы.

В.К.: Что, есть "прямые улики"?

А.Б.: Ну, если бы были "прямые улики", не было бы и предмета для нашего разговора. А вот косвенных улик – более чем достаточно, причем по ним очень хорошо видно, что прямых и быть не могло, настолько тщательно они уничтожались; это проливает свет и на строгость сохранения тайны псевдонима "Шекспир" – на государственном уровне. Стоило просочиться любым крохам информации о ней, как Тайный Совет мгновенно наказывал виновного, вплоть до тюрьмы и смерти, – и на то были весьма серьезные причины.

Елизавета была дочерью Анны Болейн и – формально – дочерью Генриха VIII, хотя на самом деле он не был ее отцом, поскольку все его дети, и до Елизаветы, и после нее, в отличие от нее страдали врожденным сифилисом (Генрих VIII женился на Анне Болейн, когда она уже ждала ребенка). Взойдя на престол в 1558 году, она стала усиленно укреплять позиции протестантизма в стране, чем навлекла на себя гнев папского престола и большинства монархий Европы, до самой ее смерти интриговавших против нее. Она не преследовала католиков и принимала их на службу, чем добилась спокойствия в стране. Чтобы не повторить ошибку своей предшественницы, Марии Тюдор, озвучившей имя своего наследника (лизоблюды мгновенно переметнулись к Елизавете), Елизавета до конца жизни так и не назвала своего преемника. На требование парламента выйти замуж и родить наследника она заявила, что замужем за Англией и останется королевой-девственницей. При этом она полюбила – на всю жизнь, вплоть до его смерти в 1588 году – Роберта Дадли, графа Лестера, якобы тайно обвенчалась с ним и родила от него несколько детей. По некоторым данным от разных отцов у нее было пятеро детей, из них одна или две девочки; сохранился портрет, где Елизавета изображена в характерной для беременной женщины одежде, есть портрет, где она изображена с ребенком, и портрет, где рядом с ней двое детей.

По всей стране снимались католические изображения Девы Марии и заменялись портретами Елизаветы, на которых черты лица изображались в соответствии с официально канонизированной маской. При такой канонизации целомудренный имидж королевы необходимо было надежно защитить от любых случайностей – тем более что папский престол настаивал на нелегитимности брака Генриха VIII с Анной Болейн и подвергал сомнению (и не без оснований) его отцовство по отношению к Елизавете; Тайный Совет тщательно следил за тем, чтобы имидж королевы-девственницы не был подпорчен.