Начнем с завязки: Хлестаков проигрывается в карты и застревает в уездном городишке. Ситуация узнаваемая: Пушкин проигрывался таким образом неоднократно, вплоть до того, что ставил на кон (и проигрывал) рукописи глав «Евгения Онегина». Карты были единственной постоянной и неодолимой страстью Пушкина; в ответ на вопрос английского путешественника Томаса Рэйкса, зачем он тратит свое драгоценное время на карточную игру, Пушкин ответил: «По мне лучше умереть, чем не играть!» В карты он играл плохо, по свидетельствам современников проигрывая даже тем игрокам, которых обыгрывали все. Вместе с тем Пушкин был желанным участником карточных партий, поскольку в искусство «банкометания» (а он был известным банкометом) вкладывал редкостные остроумие и артистизм . (В полицейском списке московских картежных игроков за 1829 год среди 93 номеров значилось: «…36. Пушкин – известный в Москве банкомет».)

Таким образом реплики Осипа ( «С проезжающим знакомится, а потом в картишки – вот тебе и доигрался!» – II , 1 ) и Хлестакова, разговаривающего с самим собой ( «Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Всего каких-нибудь четверть часа посидел – и все обобрал. А при всем том страх хотелось бы с ним еще раз сразиться» – II , 3 ), а в ответ на вопрос городничего: «Как можно, чтобы такое драгоценное время убивать на них?» (не правда ли, странно, что он чуть ли не дословно повторяет вопрос Рэйкса?) отвечающего: «Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь, тогда как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть» ( III , 5 ), – все эти реплики не только биографичны по отношению к Пушкину, но и явно вышли из его разговоров с Гоголем.

Сюда же примыкает и реплика Хлестакова: «Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я…» ( III , 6 ), при всей ее хвастовской фантастичности оказывающаяся по отношению к Пушкину 1834 – 1836 гг. живейшей реальностью: если даже выражение «вист свой составился» и было гоголевским преувеличенным обобщением, в частном случае оно вполне соответствовало действительности.