Среди неизвестных писем Н.Н. к Пушкину (а в обнаруженной пушкинской переписке, скорее всего, и были преимущественно ее письма – за исключением нескольких записок Пушкина к Кукольнику) для нашей темы могли бы оказаться наиболее интересными письма из «болдинской» переписки 1833 г. и письма весны и лета 1834 года, когда она жила в Полотняном заводе. Причина этой ее поездки до сих пор стыдливо обходится стороной. Обычно ее отъезд из Петербурга объясняют тем, что она выкинула и поехала туда для поправки здоровья; у меня это, как минимум, вызывает недоверие. После выкидыша о добровольном дальнем путешествии по нашим дорогам, которые кто только тогда не клял, и говорить нечего. Однако же есть и другое объяснение: Пушкин, вычислив, что он не может быть отцом ребенка, которого она носит, «крупно с ней поговорил» и отослал в деревню. (Слухи об этом просочились, несмотря на оберегающее Пушкина молчание друзей и близких, и отец поэта впоследствии счел своим долгом заступиться за честь сына, в письме к дочери заявив, что толки об избиении Н.Н. мужем – злопыхательская клевета.)

Вдали от Петербурга, светской жизни и балов и в ужасе от такой перспективы, Наталья Николаевна, видимо, пыталась в письмах разжалобить мужа, признаваясь в грехе, каясь и обещая впредь никогда такого себе не позволять; в этих-то местах и содержался достаточно прозрачный компромат на царя. Переписку надлежало схоронить так, чтобы ближайшие современники до нее не добрались, а потомки узнали, что было на самом деле, – но как можно позже. Но у Пушкина в руках уже и в 1833 году были письма жены, в которых Н.Н., никогда не умевшая врать, проговаривалась, и мысль, что такие письма надо уничтожать – либо отдать на сохранение в надежные руки, его не оставляла и раньше.

Приглядываясь к своему окружению – а Кукольник в окружение Пушкина входил, – Пушкин в дневниковой записи от 2 апреля 1836 года, после знакомства с ним, и отметил важную для себя черту его характера: « Он кажетсяочень порядочный молодой человек» . В этой фразе два ключевых слова, а не одно, как можно было бы предположить: человек, которому Пушкин собирался доверить на сохранение тайну, должен был, конечно, быть безусловно порядочным – но и, крайне желательно, молодым , чтобы хотя бы при своей жизни как можно дольше эту тайну охранять – в том числе и от Натальи Николаевны. Не по этой ли причине Пушкин в письме к ней иронически отзывается о Кукольнике, выводя его из круга тех, у кого стали бы искать письма жены – а их искали: полагаю, именно из-за них были опечатаны бумаги Пушкина сразу после его смерти .

Так Кукольник ознакомился с подробностями происходившего в семье Пушкина и в Аничковом дворце, что и послужило основой драмы «Гоф-юнкер» (она, разумеется, была запрещена). Когда через 30 лет после смерти и Натальи Николаевны, и Кукольника обнаруженная у родственников жены последнего пушкинская переписка попала в руки Бартеневу, информация оказалась и для него шокирующей. Трудно сказать, чего больше было в его реплике «Что-то сомнительно!» – сомнения в достоверности этих документов или опаски от прикосновения к тайне Романовых, не подлежавшей обнародованию. Вот почему и в 1912 году эти письма не попали в «Переписку Пушкина», а Бартенев заявил о возможности их публикации не раньше, чем «когда-нибудь».