Сомнения Бартенева в возможности опубликовать письма Натальи Николаевны становятся понятными, если внимательно приглядеться к пресловутому «диплому рогоносца». Обращение Пушкина к теме фаворитизма двора Александра I для Пушкина не было новым: он уже однажды использовал этот адюльтерный сюжет – в «Гавриилиаде» (см. главу «Поэма в мистическом роде» ); но Пушкин невероятно усилил этот сюжет аналогией со своей семейной ситуацией. «Диплом», намекающий на измену и Александра I, и Николая I, был оскорбительным для обоих императоров, фактически обвиняя их в нарушении библейской заповеди (а Николая I – и в вопиющем ханжестве, поскольку он постоянно и напоказ демонстрировал свою приверженность христианским ценностям) и унизительным для императрицы Александры Федоровны и памяти императрицы Елизаветы Алексеевны. Другими словами, «диплом рогоносца» был оскорбительным для династии Романовых .
Проведенный академиком Н.Я.Петраковым анализ пушкинских писем преддуэльной поры и всей преддуэльной ситуации показывает, что никто, кроме Пушкина не мог и не осмелился бы написать такой «пасквиль»: он был нужен только ему самому и именно в том виде и в том количестве, как был написан и разослан. Вот почему получили его только друзья Пушкина, вот почему адреса на конвертах были указаны с такой точностью – даже тех, кто только что переехал. При пушкинском авторстве этот «диплом» органично встраивается в цепочку поступков и писем Пушкина в ноябре 1836 – январе 1837 гг., являясь необходимым звеном в его контригре, на которую вынудило его поведение царя, жены, Геккерна и Дантеса. Разумеется, как и всякая мистификация, эта тоже не оставила следов, подтверждающих ее с непреложностью факта, – но кроме изложенных соображений есть и другие косвенные свидетельства пушкинского авторства «диплома».
Важным свидетельством является, прежде всего, повторное использование сюжета с царем и Нарышкиными. Представим себе, что в 1828 году Пушкин передает Николаю I письмо с объяснением, кого именно он имел в виду в «Гавриилиаде», тем самым заставив царя «закрыть дело» об авторстве поэмы, а в 1836 году до царя доходит «диплом рогоносца». Было общеизвестно, что у Николая цепкая память; Пушкин бил наверняка.
Второе свидетельство – введенная в обсуждаемый оборот А.П.Лисуновым записка П.А.Плетнева о встрече с Пушкиным у Обухова моста незадолго до дуэли («Народное образование», 2004, №5):
«У Обухова моста, о судьбах Промысла. П. говорил, что как бы он ни шутил с судьбой, судьба шутит злее. Составить мистификацию – на манер «диплома рогоносца», припугнуть приятелей, которые не верили, чтоN (здесь было затерто. – В.К.) лезет к нему в душу и постель. Разослал в конвертах. А все оказалось правдой – жена в слезах, приятели испуганы. Как им сказать, что все шутка. Меня он пропустил, потому что я человек благоволения – и все пойму».
О том, что автор «Записки» – Плетнев, свидетельствует и стремление точно передать пушкинские слова, и осторожность, с которой затерто имя того, кто лезет к Пушкину «в душу и постель» (Плетнев был трусоват; впрочем, и кто бы в то время осмелился вписать в такой текст имя царя – но не имя же Дантеса стирал владелец записки!), и тот факт, что Плетнева не было среди получивших «диплом». Но решающим доказательством подлинности «Записки» служит не только проглядывающий сквозь запись Плетнева стиль Пушкина, но и характерно пушкинский афоризм: «Как бы ни шутить с судьбой, судьба шутит злее» . На такой афоризм не был способен ни автор публикации в журнале «Народное образование» Лисунов или его редактор (разумеется, не в упрек им обоим), ни показавший Лисунову эту записку букинист.
Подробный разбор обстоятельств появления этой записки и степени ее достоверности приведен в моей статье «Встреча у Обухова моста» на том же сайте и в книге «Пушкинские тайны».