I

Весной 1823 года на юге, в ссылке, Пушкиным написано восьмистишие:

Вольнолюбивая мысль Пушкина, его страстное желание свободы в стихотворении прочитывается отчетливо – и в связи с этим восьмистишием воспринимается как вполне законченное стихотворение считающаяся отрывком пушкинская строфа «придворного» периода:

«Не выстраивается ли единый ряд, своего рода троептичие? – задался вопросом Лацис в конце своей статьи «Погоня за перехваченной птичкой», фактически уже выстроив его. – Кроме кишиневской и петербургской, не должна ли была быть еще одна птичка, Михайловская?»

II

Воспроизведем ход мысли пушкиниста в последовательности происходившего с этой «птичкой».

В начале 1824 года в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения», примыкавшем к декабристам, была опубликована басня Крылова «Кошка и Соловей»:

Пушкин, будучи в ссылке в Михайловском, узнает в басне, изложение или текст которой дошли до него (вероятно, от Дельвига, приезжавшего в Михайловское в 1825 году), свою ситуацию 1820 года, когда ему было обещано прощение, а потом в нем отказано. Между тем назидающие и поучающие наставники поэта Вяземский, Жуковский и Плетнев, словно бы сговорившись с крыловской кошкой, уговаривают Пушкина сидеть смирно, «петь» и не «высовываться». Взбешенный поэт резко отвечает им: «О боже, избави меня от моих друзей!» (сестре, середина августа 1825 года, с расчетом, что письмо прочтет и Вяземский, отдыхающий на том же курорте); «Дружба входит в заговор с тиранством, сама берется оправдать его, отвратить негодование… лишают меня права жаловаться… а там не велят и беситься. Как не так!» (Вяземскому, сентябрь 1825-го.) Тон писем сознательно обиден, в надежде заставить друзей что-нибудь предпринять для его высвобождения из ссылки. Отталкиваясь от пересказанного ему содержания крыловской басни именно в это время он и пишет издевательскую эпиграмму:

Понимая, что содержание четверостишия шире только эпиграмматического и что оно абсолютно непечатно, Пушкин откладывает его, не решившись послать друзьям в письме и дожидаясь почтовой оказии. И тут поэт узнает о новом издании басен Крылова и начинает настойчиво интересоваться им: он хочет понять, насколько самостоятельна его эпиграмма.

Плетнев в четырех письмах отвечает ему и в начале апреля 1826 года пересылает книгу сразу после ее выхода. Что-то насторожило проверяльщиков пушкинской почты, Плетнева в начале мая вызвали к петербургскому генерал-губернатору; Голенищев-Кутузов устроил Плетневу выволочку и запретил переписку с Пушкиным.

«Известие о Плетневе, – писал Н.Эйдельман, – должно было объяснить Пушкину, что его дела плохи: по сути, из всего этого следовало, что поэту запрещено печататься (ведь Плетнев – его издатель), а также, как арестанту, – переписываться…»

А в это время друзья продолжают его увещевать:

«Всего благоразумнее для тебя остаться покойно в деревне, не напоминать о себе и писать, но писать для славы. Дай пройти нещастному этому времени». (Жуковский, 12 апреля 1826 г.);

«Сиди смирно, пиши, пиши стихи и отдавай в печать! Только не трать чернил и времени на рукописное». (Вяземский, 10 мая 1826 г.). Судя по всему, следует читать как «не трать время на непечатное »?

III

Убедившись в самостоятельности стихотворения и понимая, что смысл эпиграммы шире непосредственного ответа друзьям, Пушкин, в надежде дать ей увидеть свет, переправляет ее тому, кто не только не писал поэту «успокоительных» писем, но и мог осуществить публикацию стихотворения, которое за подписью Пушкина становилось непечатным.

Александр Тургенев, друг и покровитель Пушкина, хлопотавший о принятии его в лицей и впоследствии познакомивший его с Жуковским и Карамзиным, имел обыкновение «подбирать» по разным причинам неопубликованное литераторами (Вяземский Пушкину, 1831: «…у меня уже кой-какие стишки готовы, которые пока преют у Тургенева. Он по старому все так и хватает»). Когда его бывший секретарь Б.Федоров затеял альманах «Памятник отечественных Муз» (скорее всего, с подачи самого Тургенева, перед отъездом за границу передавшего Федорову стихи, которые он «нахватал»). В альманахе «на 1827 год» и была опубликована «Михайловская птичка» среди не публиковавшихся стихотворений… Державина. Так стихотворение Пушкина попало в сочинения Державина , где и печатается до сих пор под названием «На птичку» и с датой «1792» .

Эти четыре строки и по словарю, и по интонации слишком очевидно выделяются в опубликованной Федоровым подборке державинских стихов, где даже удачное стихотворение невозможно не отнести к XVIII веку:

Лацис убедительно показал, что словарь «Птички» (а он проверил каждое слово) принадлежит Пушкину, а не Державину. Например, Державин никогда не употреблял слово «вместо» – всегда писал «наместо» (кроме пары случаев в поздних стихах 1810 – 1812 гг.).; Пушкин же, наоборот, пользовался только словом «вместо», а слово «наместо» использовал всего дважды – в текстах, где речь шла о XVIII веке.

Академик Я.К.Грот отметил «разительное, хотя конечно случайное сходство» «Птички» с басней Крылова и включил стихотворение в корпус державинских стихов вопреки своим строгим правилам отводить любые тексты, у которых не сохранилось ни беловика, ни черновика: он несомненно догадался, кто был автором этого четверостишия. Лацис полагал, что «Птичка» написана в Михайловском в мае или июне 1826 года, по получении книги Крылова; думаю, что раньше, в августе-сентябре 1825-го . Уверен, что стихотворение уже существовало к тому моменту, когда он стал интересоваться изданием этой книги: Пушкин только хотел сверить его с опубликованной басней. Он «упаковал» ее содержание и смысл происходившего с ним в одну строфу – но не стал бы этого делать, имея перед глазами текст Крылова: не таков был характер его поэтического вдохновения.

Однако, так или иначе, а поэт своего добился: стихотворение увидело свет, сохранилось до наших дней и теперь только ждет включения его в корпус пушкинских произведений.