У Голсуорси не было сомнения в том, что он поступает единственно правильным путем, вступая в брак с любимой женщиной, пусть даже после ее развода с его же двоюродным братом. Он был глубоко убежден, что ничто не должно препятствовать любви и соединению любящих сердец и считал эту тему главнейшей для своего литературного творчества. Вместе с тем в условиях ханжеской морали современного ему общества, он страдал от чувства некоей социальной неполноценности. Он написал заявление о выходе из всех клубов, с деловой карьерой он покончил раньше и перестал бывать в обществе. Этот его комплекс неполноценности проявлялся даже в отношениях с ближайшими друзьями. Очень показательно его письмо Сент Джону Хорнби от 8 января 1905 г.:
«Мой дорогой Хори,
Я пишу тебе, чтобы отказаться быть доверенным лицом в твоем брачном контракте. Не думай, что это из-за того, что я боюсь лишних хлопот; я был бы счастлив, если бы все мои официальные обязанности носили столь же приятный и безболезненный характер. Суть в том, что я теперь не подхожу для такого рода дел. Иными словами, я покидаю Англию вместе с человеком, с которым меня связывает давняя и прочная привязанность. Когда завершатся все надлежащие формальности и настанет подходящее время (если судьба будет к нам благосклонна), мы поженимся и вернемся в Англию.
Я не хочу особенно распространяться на эту тему, скажу тебе только, что ее замужество с самого начала было ужасным, что я держался в тени до тех пор, пока их разрыв не стал делом предрешенным, что если кого и стоит обвинять, то только не меня, но у меня нет ощущения вины, и я уверен, что любой из нас на моем месте поступил бы точно также. Ее муж – мой двоюродный брат, и этим объясняется то, что, пока был жив мой отец, мы не имели права причинять ему боль скандалом.
Мы полностью преданы друг другу, мы не думаем, что что-либо может помешать нам, и мы этого не допустим. Те, кто знает нас лучше, полагают, что это будет нетрудно сделать. Я отошел от всех дел, вышел из клубов и т. д., и у меня наконец-то будет время и ничем не отягощенный ум, чтобы писать».
Своему юному приятелю Ральфу Моттрему Голсуорси написал:
«Я уезжаю на 6–7 месяцев за границу – до тех пор, пока мы с Адой сможем пожениться. Ожидание – монстр с головой гидры будет убит, надеюсь, уже в этом месяце тем, что называется “процессом” в так называемом суде.
После нашего возвращения, если вы все еще будете считать нас людьми достойными, я надеюсь, вы посетите нас в том маленьком домике, который я приобрел. Между тем, мой милый мальчик, я расстаюсь с вами с чувством искренней симпатии. Я настаиваю на том, чтобы вы продолжали писать и не унывали.
Нам предстоит пережить любопытный и захватывающий период, так как Ада, слава богу, совсем не то, что можно назвать обыкновенной женщиной, к тому же мы не зря пронесли через все испытания нашу преданность. Любопытно посмотреть, как будут воспринимать все это окружающие. В целом это укрепляет веру в природу человека. На вашем месте я не стал бы об этом рассказывать, пока не закончится процесс. Этот последний, в соответствии с нашей любезной системой, несомненно, будет освещаться в прессе, хотя, как мне кажется, не очень подробно».
По завещанию отца Голсуорси получил большую сумму, чем он рассчитывал ранее. Это стало следствием того, что в 1903 году, когда от него ушла жена, Джон Голсуорси-старший изменил прежнее завещание, значительно сократив долю жены в наследстве и увеличив доли детей. Так, Джон получил двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, не облагаемых налогами. Поэтому его годовой доход вырос с четырехсот фунтов до семисот. По условиям завещания через семь лет остатки отцовского состояния следовало в равных долях распределить между детьми. Сыновья унаследовали их целиком, а дочери должны были разделить свои доли с детьми. Это было очень важно для Джона, так как до сих пор те мизерные гонорары, которые он получил за издание своих последних произведений, нельзя было назвать доходами. К тому же Джек с Адой любили путешествовать, а жизнь за границей и длительные переезды требовали дополнительных расходов.
Решив уехать за границу, они первоначально 10 января отправились в Италию. Уже 1 февраля 1905 г. Голсуорси писал Эдварду Гарнету, что, скорее всего, не менее десяти дней их адрес будет «Гранд Отель» в Леванто близ Специи. Он сообщал критику, что ему нужно сделать две с половиной главы, для того чтобы закончить книгу «Собственник». Затем где-то месяц, считал он, уйдет на правку, после чего Ада полностью перепечатает роман, и затем он пошлет роман в Англию. Он также спрашивал мнение Гарнета о названии, учитывая, что главный герой Сомс, конечно, собственник, однако не советовал чересчур ломать над этим голову, так как не хочет, чтобы роман вышел до октября определенно и, может быть, до Рождества, т. е. до тех пор, пока они с Адой не смогут пожениться. В этом же письме Джон приглашает Гарнета в Италию, предлагая встретиться в конце марта в Амальфи. Он обещал обеспечить средствами эту его поездку и просил просмотреть завершенную рукопись его романа. Однако Гарнет в Италию не приехал. Позже Голсуорси вспоминал: «Был замысел написать “Собственник” в сатирическом ключе, он создавался на большом подъеме. Я работал над ним где придется, в самый острый период моей жизни. Две трети романа я писал два года, остальную треть завершил за шесть недель, когда на страницы рукописи сквозь ветви зимних деревьев пробивался бледный свет солнца северной Италии. Я не торопился с публикацией этой книги, я знал, что это будет лучшее из всего, что я написал. Перечитывать его – предложение за предложением – доставляло мне истинное наслаждение, которое, похоже, я могу при желании испытать вновь».
За относительно длительный период проживания на Итальянской Ривьере в Леванто они открыли для себя несколько подходящих маршрутов для прогулок. Утром они, как правило, работали: Джон делал окончательную обработку текста, а Ада перепечатывала его начисто. Днем наступало время для исследования окрестностей. По мнению Ады, вокруг было очень мило, хотя дорога в полторы мили длиной проходила по довольно унылым предместьям. Скучная картина оживлялась крестьянками, стоявшими у своих домов с пряжей: веретено крутилось, и нить постепенно удлинялась под их пальцами. Ада в свободное от перепечатки романа время составляла путеводитель по окрестностям Леванто. По ее мнению, дороги вдоль побережья на север и на юг, особенно на север, были очень живописны. Ада с Джоном часто любовались одним утесом, на вершине которого росли великолепные сосны, и между их золотистыми стволами было видно темно-синее море. Это плато они называли «греческим», подразумевая нечто понятное только им, хотя они никогда не были в Греции.
Из Леванто Джон с Адой поехали в Амальфи. Там был завершен «Собственник». «Вчера я закончил вычитку текста, – писал Голсуорси 20 марта Ральфу Моттрему. – В книге более 100 000 слов, и Беллок называет ее наиболее “значительным” из моих произведений»…
Дни стояли слишком жаркие для пешеходных прогулок. Чем южнее они передвигались, тем меньше им хотелось пешеходных прогулок, хотя и в Сорренто они также много гуляли. После недельного пребывания в Сорренто они на неделю поехали на Капри, где навестили Конрада с женой, которые там отдыхали. Все это время они практически не расставались с Конрадами, затем Джозеф проводил их в Неаполь.
Голсуорси готовил к отправке из Неаполя выверенную рукопись «Собственника» своей сестре Лилиан, которая сразу же бы телеграфировала об ее получении, и тогда второй экземпляр он немедленно отправит Гарнету. И как раз в мае Джон получил от него письмо: «Вы напоминаете мне Одиссея, собравшего у себя на Аддисон-роад странную коллекцию наблюдений над людьми – принесенных с гор, полученных в дорожных каретах, заимствованных у домохозяек и официантов в гостиницах. Могу добавить, что среди своих друзей вы очень популярны, они вас глубоко уважают».
Днем на юге Италии становилось невыносимо жарко, и Голсуорси решили переехать в более северные регионы. Они приехали во Флоренцию. Им был хорошо знаком этот город, а Ада некоторое время жила там с матерью в юности. Столица Тосканы расположилась на обоих берегах реки Арно, широким спокойным потоком текущей здесь по плодородной долине между двумя отрогами Аппенин. В городе много садов, изобилующих роскошными цветами. Четыре библиотеки, одна из которых самая знаменитая, основанная в XV в. Ник. Николи, купленная у него Козимо Медичи и пополненная Лоренцо Великолепным, помещается в здании, построенном Микеланджело. Они содержат ценнейшие коллекции инкунабул и книг, гравюр и пр. Во Флоренции богатейшие музеи (Борджело и др.) и картинные галереи (Уффици, Питти, Академии и более мелкие). Но, главное, Флоренция – сама музей; она в прямом смысле представляет собой собрание памятников архитектуры. Произведения скульптуры разбросаны по ее улицам. Произведениями живописи украшены ее церкви и дворцы. В соборе Санта Мария дель Фьоре, начатом Арнольфо ди Камбио, увенчанном куполом Брунеллески, – скульптуры Донателло, Бен. Майано, Лука дела Робиа, Микеланджело и др., фрески Паоло Учелло и Андреа дель Кастаньо. В наружных нишах соборной колокольни, построенной Джотто, – статуи Донателло. И Баптистерия, и церковь Ор Сан Мишель, и базилика Санта Кроче, где погребены Микеланджело, Макиавелли, Альфьери и много других знаменитых флорентийцев, – фрески Джотто и скульптуры Донателло. В Сан Лоренцо, начатой Брунеллески, – скульптуры Донателло и Вероккио, при ней две сакристии: старая Брунеллески и новая Микеланджело с его же Мадонной и знаменитыми надгробиями Медичи. Дворец Подеста хранит фреску Джотто с портретом Данте. Все эти и многие другие шедевры не ускользали от внимания Ады и Джона. Но в этот раз они недолго пробыли во Флоренции. Их путь лежал в Австрию, где они остановились в отеле «Мендельхоф», принадлежащем гостеприимному семейству Шпретторов, в горах Тироля. В конце мая Голсуорси переехали в Мадонна-ди-Кампальо. Там Аде понравилось меньше, окрестности ей показались скучными и однообразными, да и более дикими: на одной из фотографий виден «медведь, который взирает на расположившуюся неподалеку компанию». Соловьи там «пели круглые сутки», но Ада привыкла к их ночному пению и говорила, что днем предпочла бы слушать «самый громкий крик черного дрозда». Голсуорси продолжал работать над рукописью романа. Еще находясь в Тироле, он узнал о получении сестрой ее первого экземпляра, посланного из Неаполя. Сразу же заказной бандеролью он отправил второй экземпляр Гарнету. Джон писал ему: «Это мой единственный полный экземпляр, и я очень нервничаю из-за него, так как вряд ли у меня хватит мужества привести в такой же вид еще один экземпляр». Он также просил его, чтобы рукопись «тщательно перепечатали под чьим-нибудь особым наблюдением, за что я заплачу дополнительно, так же как и за отправку». Голсуорси с нетерпением ждал мнения Гарнета, и природа как бы предчувствовала ответ: «Из оставшихся двенадцати дней девять лил дождь как из ведра».
Когда Голсуорси получил письмо Гарнета от 27 мая, он был удивлен его решимостью внести изменения в сюжет романа. Гарнет писал: «Короче говоря, я считаю эту книгу великолепной, написанной на высоком художественном уровне, а несколько мест в ней почти гениальны. Но, и я всячески это подчеркиваю, я считаю самоубийство Босини художественным просчетом, причем грубейшим, психологически фальшивым и серьезно портящим впечатление от всей истории».
Голсуорси из Альпийского отеля в Мадонна-ди-Кампальо 1 июня сразу же пишет ответ Гарнету. По его мнению, последний не понял мотивов поступков Босини. А в этом есть и вина его как автора романа, не сумевшего четко их обосновать. Гарнет считал, что Голсуорси не понимал бедняков. «Любой человек, – писал он Голсуорси, – который сам пробивал себе дорогу и жил на хлебе и сыре, частично застрахован от таких “финансовых крахов” до тех пор, пока семейные заботы и возраст не ослабят его волю». И заключал письмо так: «Вы вкладываете отношение к жизни человека с солидным банковским счетом в душу человека, презирающего банковский счет, и смешиваете их».
Такое мнение критика обижало Голсуорси, который чувствовал в нем отголоски давней характеристики, данной ему Гарнетом, как человека, видящего мир только из окон своего клуба. Дело было совсем в другом, отнюдь не в финансовом потрясении. Гарнет не понял весь тот ужас, который испытывал Босини (а в них описаны эмоции самого Голсуорси) от ситуации, в которой женщина вынуждена иметь близкие отношения с нелюбимым человеком, и то отчаяние, доводящее до желания покончить с собой, из-за любви к замужней Ирэн. И то, что Босини узнает о насилии Сомса над Ирэн, Голсуорси называет «огромным моральным потрясением», «возможно, самым сильным моральным потрясением, которое может испытать безмерно любящий человек».
Более того, Гарнет предлагал совершенно неприемлемый для Голсуорси финал романа. Он считал, что любовники должны убежать вместе, взяв с собой «50 фунтов и ее драгоценности стоимостью, скажем, 30 фунтов». Но здесь сказывалось сословное происхождение Гарнета, он даже не мог себе представить существование столь благородных и гордых женщин, как Ирэн, которые никогда ничего не возьмут у ненавистных мужей. К тому же Ирэн, как ее изобразил в романе Голсуорси, по сути своей пассивна. Поэтому неприемлемо и предположение супруги Гарнета о возможном самоубийстве Ирэн, оказавшейся между двумя мужчинами.
Такое непонимание огорчило и раздосадовало писателя, и он пишет критику подряд три письма и сразу же отправляет их.
«Только что получил ваше письмо, после того как девять часов добирался сюда на лошадях, и, вероятно, отвечаю слишком быстро, но, когда плохо, хочется поскорее облегчить душу. А плохо мне, потому что это, кажется, первое серьезное расхождение между нами в вопросах искусства.
Прежде всего, однако, я должен прояснить основы. Самоубийство Босини. Я абсолютно согласен с вами, что не финансовые трудности привели бы его к совершению самоубийства; что финансовый крах означает очень мало или ничего не значит для людей типа Босини. Босини уже в унизительном и безвыходном положении совершает суицид, потому что Ирэн рассказала ему, что Сомс грубо надругался над ней».
Более всего Голсуорси огорчало, что, предлагая свою пошлую концовку романа, Гарнет проявил непонимание главного в сюжете книги. Ведь именно то, что возлюбленные расстаются навек, и есть полное поражение «форсайтизма», этой философии собственничества. Видимый триумф Сомса на самом деле его полное поражение. Голсуорси считает, что именно «это трагично», и показывает, какая «пустая оболочка» собственность.
Второе письмо Гарнету он пишет 2 июня в пятницу, как сам указывает в письме, пролежав без сна всю ночь. В вопросе о самоубийстве Босини Голсуорси начинает склоняться к мнению Гарнета и его супруги, но, пожалуй, главным для него было то, что Ада тоже была против самоубийства: ни один настоящий мужчина не бросит женщину в беде. К тому же Голсуорси признавал, что плохо знал людей «артистического темперамента» и мотивация их поступков не всегда была ему ясна. Он писал: «Я начал предварительную работу над третьей частью и думаю, что соглашусь с вашим мнением в отношении самоубийства Босини. Я чувствую, что вы правы; по мере написания романа тон его становился все более мрачным, а ведь в литературе нет места психологии. Между прочим, хотя это и говорит против меня, мы оба считаем, что такой человек, как Босини, по складу своего характера не способен на самоубийство; но, должен сказать, это ровным счетом ничего не значит, так как на это способны люди совершенно разных темпераментов». И уже вечером того же дня Голсуорси пишет Гарнету третье письмо, в котором снова подчеркивает различие в их теориях суицида и указывает, что их адрес 10–11 июня будет Доломитен отель, Сан Мартино ди Кастрозза, Тироль, Австрия. Гарнет не медлит с ответом и пишет Голсуорси 7 июня. Он понимает, что автору романа надо как-то избавиться от Босини, и предлагает как вариант его гибель в тумане.
Голсуорси в письме от 14 июня из Империал Отеля Тренто, Триент, Южный Тироль, супруге Гарнета дает окончательное согласие на вариант, предложенный критиком: «Могу вас порадовать – я сдаюсь. Общими силами вы убедили меня в том, что Босини – живой человек, а не просто фигура, присутствующая в книге ради сюжета». И даже оправдывается: «В Сорренто, когда я закончил книгу, я был до того вымотан, что пять-шесть недель не мог даже письма написать; поэтому-то отчасти я, вероятно, и цеплялся сперва за самоубийство Босини».
В свою очередь, Гарнеты сняли все свои другие замечания, признав правоту Голсуорси. В том же письме от 7 июня Гарнет писал: «…Вы должны следовать своему инстинктивному ощущению… Конец будет великолепен постольку, поскольку Босини не кончает самоубийством».
Действительно, в новой версии Босини гибнет в результате несчастного случая в тумане под колесами омнибуса, и читателю оставлено право самому решать, было ли это самоубийством.
Но эти исправления даются Голсуорси с трудом, и он в том же письме Констанции Гарнет признается: «Я в ужасном смятении, не знаю, к чему приведет вся эта правка. Я не чувствую вдохновения и боюсь, роман станет неровным и весь в заплатах. И все-таки он будет лучше, чем сейчас». А во вторник он пишет из Мадонна ди Кампилья Гарнету о возникшем у него сомнении по поводу соответствия английского характера христианской религии.
«Я пишу вам, чтобы спросить совета по одному вопросу. Когда я работал над этой книгой (да и над “Островом Фарисеев”, пожалуй, хотя это можно не принимать во внимание), в глубине сознания у меня всегда таилось ощущение крайнего несоответствия христианской религии английскому характеру. Нашей национальной религией является ханжество и притворство во всем. Эта идея не оригинальна, но достаточно универсальна, чтобы вместить в себя любой способ изучения человеческих характеров. Я хочу развить ее по меньшей мере в двух книгах. Так же как темой первой книги стало чувство собственничества, темами (вернее, чертами национального характера, которые я хочу раскрыть) последующей станут 1) дух преобразования, 2) дух борьбы, исследованные, естественно, путем изучения жизни и характеров моих героев. Темой третьей книги станет дух саморекламы, самовосхваления и отсутствие способности видеть собственные ошибки. Действие будет происходить во время англо-бурской войны (я, конечно, собираюсь заниматься людьми, а не историей). Вторую книгу я назову “Даная”, третью “Медная глотка”. Временное расстояние между книгами составит шесть лет, и во всех трех рассказчиком будет молодой Джолион. Героев второй книги я уже придумал, но в отношении третьей у меня есть только общая идея». «Что, если, – спрашивал он Гарнета, – дать “Собственнику” подзаголовок “Национальная этика”, ч. 1, “Христианская этика”, или “Рассказы о христианском народе”». Тогда можно было бы сделать Форсайтов героями серии романов и показать «абсолютную дисгармонию христианской религии с английским характером». Эти мысли уставшего писателя не нашли поддержки и постепенно пришли в забвение.
И 14 июня из Тронто и 26 июня из Доломитен Отеля в Сан Мартино ди Кастроззо Голсуорси пишет Гарнету о дальнейших мелких переделках финала романа, как введение в окончание молодого Джолиона, встреча Сомса у Джобсона с Джорджем и т. п. Он также писал, что они пробудут в Доломитовых Альпах еще всю следующую неделю и он сообщит их новый адрес сразу же, как только они решат, куда поедут.
Голсуорси устал согласовывать разные мнения. Он повторяет себе, что толерантность – важнейший элемент отношения с людьми, и делится этими своими размышлениями с Ральфом Моттрэмом. 6 июля 1905 г. он писал ему из Дюррестен Отеля, Платсвайсе, Ампеззотал:
«Да, изоляция лучше, чем оцепенение, которое есть эффект длительного и мучительного компромисса. Состояние депрессии наиболее болезненно. Я только хотел сказать, что мы должны принимать себя и других такими, как мы и они есть, и не мучиться потому, что мы непохожи.
Одна драгоценная вещь в жизни (исключая любовь) – это внеличный взгляд, которым смотрят на вещи со стороны, и сохранять этот взгляд ярким гораздо более важно и вдохновенно, чем любое проявление дружбы. Наша философия должна объединять этот взгляд с душевной снисходительностью в отношении всех этих явлений и с практическим сочувствием всем видам реального страдания».
13 июля Голсуорси пишет Гарнету из города Тоблах, расположенного чуть восточнее между Инсбруком и Больцано, в Тироле:
«Я только что выслал рукопись одной посылкой (но не заказной), надеюсь, что так она дойдет быстрее, чем заказная. Я послал ее Дакворту. Будет очень печально, если вы не получите ее к среде. Но выяснилось, что, если бы мы послали текст заказными письмами, это обошлось бы нам в 3 фунта. Я никак не могу разобраться в порядках на почте в этой стране, мне кажется, они меняются здесь каждую неделю. Мы отнесли драгоценную рукопись в мешке, как кота, которого собираются топить. Нам пришлось потратить около четырех часов, пока мы нашли подходящее отделение связи, и сейчас мы отправимся в обратный путь.
Письмо в Отель Баур в городе Ампеззотал в долине Ландо, Тироль найдет меня в течение нескольких дней.
Собираюсь писать вашей жене завтра. Получил известия от Конрада, Шоу, кажется, подтвердил свою пьесу; но эта маленькая пьеса больше драма, чем любая или все пьесы Шоу – он не драматург. Почему бы вам не побудить “Спикера” к систематической критике драм и в получении должности вами и мною? Я полагаю, мы смогли бы заставить их не засыпать, авторов и актеров. Как ваша пьеса?
Адрес тот же до (и включая) 28 июля».
Но 24 июля Голсуорси писал Гарнету уже из Хапсбургер Хоф из Мерана в Южном Тироле, находящегося чуть западнее между Мюнхеном и Больцано и славящегося своими термальными источниками. Он сообщил, что 29 июля они уедут поездом до Штерцинга, оттуда пешком через Йанфен-йох до Мерна и 2 августа поедут оттуда через Стельвио в провинции Больцано до Бормио на границе со Швейцарией у подножия Бернинских Альп, где протекает река Адда, впадающая в озеро Комо, и Понтрезины – курорта Верхнего Энгадина в Швейцарии. Аде нравились эти места, где возможны прогулки по холмам, с которых открываются красивейшие виды, в том числе на ледники Мортерат и Розен, и Гранд Отель «Кроненхов» в Понтрезине, славящийся своей роскошью. Затем по железной дороге – до Мангейма и по Рейну попадут в Роттердам. Затем остановятся в Гааге или Шевенингене и ознакомятся с Голландией. Новый адрес он обещал ему прислать, когда они прибудут туда около 10 августа.
Он также писал о прочитанной польской новелле, о которой ничего не может сказать из-за плохого перевода. Но замечает, что польский темперамент и русский удивительно отличаются от всего, что он мог видеть. Не может не поделиться впечатлением от прочитанных им переводов Гилберта Мюррея: «…Этим утром прочитал “Вакханки” (трагедия афинского драматурга Еврипида, написанная им в последние годы жизни в Македонии, премьера которой состоялась посмертно в 405 г. до н. э. – А. К.). Что за великолепная вещь! Человек заслужил выпить вина и поцелуи женщин за такую роскошную работу; он истинный поэт. Ты знаешь его? Еврипид, должно быть, величайший из великих».
Уже 26 июля Гарнет в ответном письме сообщал Голсуорси, что взял перепечатанный экземпляр у Полинга и что издательство «Хайнеман», «несомненно, возьмет “Собственника” на ваших условиях». И он не скрывал свое отношение к последним главам романа: «Они скучны и написаны без вдохновения». Голсуорси прислушался к мнению критика и через какое-то время продолжил работу над ними.
Голсуорси продолжали свое зарубежное турне в ожидании завершения процесса о разводе Ады. Джон писал Ральфу Моттрэму из «Харсбургер-Хоф» в Меране в конце июля: «Я начал новый роман и чувствую себя как щенок, который учится плавать. Удивительно, что после этой ранней стадии, когда герои еще так неубедительны, человек еще в состоянии продолжать работу». Так, не закончив окончательно работу над «Собственником», он начал работу над «Усадьбой». Голсуорси нравилось одновременно работать над разными вещами. Тогда его мысль могла обитать в разных мирах и, отвлекаясь от предыдущей, он оставлял ее для работы подсознания, что, как правило, вело к успеху.