Левченко выходя из подъезда, придержал ногой тяжелую металлическую дверь — Варя немного отстала, ковыряясь на ходу в недрах своей сумочки. Удав всегда удивлялся: сколько всего может поместиться внутри любой женской сумочки, при этом размеры не всегда играли значения, порой из маленькой на вид сумочки — клатч вываливалось столько всего, что можно было поверить в существование скрытых многомерных пространств, как их описывали писатели — фантасты.

— Ты скоро? — оглядываясь по сторонам, спросил Степан.

— Минутку, — не поднимая головы, ответила девушка, — не могу найти ключи от машины. Вчера только лежали в сумке, а сегодня их нет! А во всем ты виноват: не надо было накидываться на меня прямо в прихожей, как бешеный зверь, не мог до спальни дотерпеть, вот ключи, наверное, и закатились куда-нибудь под мебель.

— Забей! Поедем на метро, так даже быстрее получиться.

— Подожди, я сейчас сбегаю домой и поищу ключи, — твердо произнесла девушка, убегая вверх по лестнице.

— Ага. Щас! — пробурчал себе под нос Степан и убрал ногу из-под створки двери. — Делать мне больше нечего, как ждать всяких там маш — растеряш.

Левченко спустился по ступенькам крыльца и пошел вдоль дома. Многоквартирная высотка в одном из самых престижных кварталов Киева. Степан как-то вечером прикинул расценки стоимости жилья в столице и понял, что шесть квадратных метров туалетной комнаты в Вареной квартире стоят дороже, чем его двухкомнатная квартира в Крыму. А чтобы целиком купить Варину квартиру, пришлось бы продать целый подъезд из пятнадцати квартир в хрущевке — пятиэтажке.

Конечно иметь подругу, которая не стеснена материально очень удобно, но, что-то с каждым днем Варя «напрягал» Степана все больше и больше. Похоже, девушка по уши втрескалась в него и явно хочет подвести их совместный быт к логическому «окольцованному» итогу. А вот этого Удаву хотелось меньше всего, он ведь понимал, что по большому счету у них с Варей общего только Майдан и когда эта революция закончиться, то та социальная пропасть, которая их разделяет, покажет свою хищную пасть. Ну, не могут быть вместе представительница «золотой молодежи» из высшего столичного света и мелкий барыга — предприниматель из крымского Передрыщинска. Не могут! Это пока на улицах Киева «кипит» революционный котел и молоденькие глупые девушки с восторгом глядят на заросших щетиной суровых «революционеров», еще можно как-то сосуществовать, но как только жизнь вернется в привычное русло, так сразу же свинорылому пролетариату укажут на его место в стойле. Не бывать такому, чтобы Лебедь водил дружбу со Свиньей! Хотя?! Время сейчас такое, что можно легко попасть «в струю»….и чем черт не шутит, уже через пару тройку месяцев оказаться министром чего-то там….к примеру, министром по делам спорта и молодежи! История знала и куда более крутые взлеты!

Морозный воздух бодрил и прогонял прочь усталость и сонливость. Ночью Степан практически не спал — соседство с молодой обладательницей прекрасной фигуры никак не давало уснуть ночью. Левченко даже в юности не мог похвастать таким количеством «подходов» за ночь. Как будто ему в еду чего-то там подмешивают такого, что он превратился в полового гиганта.

— Эй, приятель прикурить не найдется? — раздался совсем рядом хрипловатый мужской голос.

Левченко повернул голову и посмотрел на приближающегося встречным курсом мужика лет пятидесяти. Классический «барбудос» с Майдана: шапка-ушанка, комуфлированый армейский бушлат, толстые ватные штаны, заправленные в ботинки на высокой подошве. Шапка была надвинута на самые брови, а ворот бушлата наоборот поднят, из-за чего лица прохожего, практически не было видно. В пальцах мужик мял сигарету.

— Не курю, — бросил через плечо Степан, обходя по сугробу мужика.

— Что и даже огонька не найдется? — раздался сзади поспешный вопрос.

Стоп! Что-то в этом мужике было не так. Но, что?! Пальцы! Точно! Пальцы, в которых была зажата нераскуренная сигарета, были через чур ухоженными, а ногти, так вообще, отсвечивали недавним маникюром.

Дальше в дело включились инстинкты — последние два месяца, проведенные на Майдане, среди протестующих и революционеров, когда не знаешь кто тебя окружает — друзья или враги… эти два месяца научили многому, наверное большему, чем вся предшествующая жизнь. Степан еще делал шаг вперед, но тело уже само сжималось в тугую пружину, сдвинув корпус немного в сторону, Левченко почувствовал кожей, как мимо головы пролетает резиновая дубинка. Голову Удав успел спасти, а вот правому плечу досталось хорошенько — милицейская резиновая дубинка с громким, сытым шлепком ударила в лопатке и плечу. Дикая, пронзительная боль раскаленным шипом впилась в мозг, практически сразу, левая рука онемела. Степан упал на одно колено, прогнувшись корпусом вперед, он сделал это преднамеренно — увлекал за собой врага и одновременно с этим, успел вытащить небольшой нож, спрятанный в высоком голенище ботинка. Самодельный тычковый нож — короткое широкое лезвие и Т-образная перемычка вместо рукояти. Нож был тупой, как валенок, но он и не должен быть острым, его предназначение — резкие, быстрые удары в уязвимые места на теле человека — сплетение сухожилий, мышц и соединение костей.

Резко разогнувшись, Степан ударил туда, куда было ближе всего — коленная чашечка противника, который хотел его добить.

Удар! — зажатый между указательным и средним пальцем, нож с глухим стуком бьет в обтянутое толстой ватной тканью колено.

— А-аа! — раздается пронзительный крик, полный боли и удивления.

Встав на ноги Левченко, что есть сил ударил ногой по голове мужика, просившего всего секунду назад прикурить. Голова майдановского «барбудос» мотнулась в сторону и из рассеченной брови полетели капельки крови.

Удав огляделся вокруг и замер от удивления: с трех сторон к нему бежали люди. Два парня, в одинаковых коротких, дутых куртках, смешно поднимая ноги, прыгали по сугробам справа. Еще два парня, выскочив из припаркованного вдоль дороги «Дэу Ланос», пытались перелезть через высокую снежную гряду, оставленную снегоуборочной машиной коммунальщиков. А прямо впереди, в сторону Степана бежали три мужика средних лет, упакованные, как давешний «курильщик» — в армейские бушлаты и ватные штаны. И только сзади дорога была чиста и свободна. Обернувшись, Степан увидел, как Варя выходит из подъезда и озадаченно оглядывается вокруг — видимо ищет взглядом его. Нет, назад бежать нельзя! Может это и самый легкий путь к свободе, но уж точно не самый правильный. Нельзя втягивать Варю в эти «пляски».

Подхватив с земли оброненную «курильщиком» дубинку Степан побежал вперед по тропинки. Вперед, навстречу троице в армейских бушлатах. Левая рука висела безжизненной плетью, мешая бежать.

— На-аа! — используя инерцию бега, Степан метнул резиновую дубинку вперед.

Длинная черная резиновая палка, вращаясь как взбесившийся вентилятор, пролетела разделявшее стороны расстояние и ударила в грудь мужика, бежавшего вторым. Первый зараз успел метнуться в стороны. Резко так метнулся, уверенно, как будто каждый день в него кидали милицейскими дубинками.

— Бум! Бум! Бум! — захлопали где-то рядом тихие хлопки.

Что-то сильно толкнуло Левченко в правый бок, и новая вспышка боли взорвалась в голове и правом боку. Падая на снег, Удав успел засунуть руку во внутренний карман куртки и вытащить из него самодельную «хлопушку».

— Граната! — дурным голосом крикнул Удав, не глядя, откидывая в сторону «хлопушку».

«Хлопушка» представляла собой большую петарду стилизированую под ручную осколочную гранату Ф-1. Копия была точной, практически один в один. Та же чека, тот же изогнутый предохранительный рычаг, вот только корпус был не из металла, а из пластика. Степан немного поработал над исходным вариантом петарды, добавив в него самодельного взрывчатого вещества и подпилив пластиковый корпус, чтобы он разлетелся на отдельные фрагменты после взрыва.

Ба-бах! — звонко хлопнула «гранато — петарда» совсем рядом.

Во время взрыва Степан был уже на ногах и, припадая на правый бок, пытался бежать вперед. Трое армейских «бушлатов» были совсем рядом — они распластались на снегу, прикрывая уши руками — видимо, купились на «хлопушку» и спасались от настоящего гранатного разрыва. Сразу же после взрыва, все трое подскочили на ноги… вернее, пытались вскочить на ноги… Левченко был уже рядом.

Левая рука так и не «ожила», правый бок, налился такой свинцовой тяжестью, что казалось нарушился баланс тела и оно так и норовило завалиться на правую сторону… в строю остались только ноги. Вот ими Степан и бил. Бил сильно и расчетливо, так, чтобы наверняка обездвижить врагов.

Первый из «бушлатов» получил удар в голову, прямиком в лицо. Твердый передний кант подошвы, усиленный металлической пластиной влетел в скулу и вышиб глаз. Тут же еще один удар, но теперь пяткой, в ухо, да так, что там что-то хрустнуло.

Второй «бушлат» успел приподняться на руках, Левченко прыгнул обеими ногами на правую руку «бушлата», когда тот приподнимался от земли. Раздался мерзкий треск ломаемых костей, и морозную тишину раннего утра нарушил еще один пронзительный крик боли.

Третьему «бушлату» повезло больше всех — он успел привстать на коленях, и даже встретить блоком удар Степана, но Левченко используя инерцию и массу своего тела, с легкостью пробил это блок и твердая, ребристая подошва ботинка стенобитным тараном ударила врага в грудь. Мужик в армейском бушлате оказался очень хорошим бойцом, падая навзничь, он умудрился зажать в захват ногу Степана и тот перелетел через мужика и упал рядом в снегу.

Уже лежа на земле Левченко несколько раз лягнул свободной ногой настырного «бушлата» в голову и тот освободил ногу. Степан только хотел было встать на ноги, когда к свалке тел подбежали остальные участники захвата — те самые молодые парни в одинаковых дутых куртках. Град сильных ударов обрушился на Левченко, и он провалился в густую темноту омута забытья.

Всплывал на поверхность Удав тяжело — долго не мог понять, где он: еще в дреме забытья или уже очнулся. Перед глазами все плыло и раздваивалось, да еще и цветовая картина восприятия сменилась с привычных цветов на однообразно серую. Все предметы вокруг были уныло серого цвета, как будто их обильно припорошили дорожной пылью.

Левченко лежал на животе, на холодном полу, выложенном кафельными плитками. Именно обжигающий холод, пронизывающий мышцы живота и привел его в чувство. Голова была повернута в правую сторону, мышцы шеи затекли и жутко болели, но сил, чтобы сменить позу не было. Судя по ощущениям — руки и ноги были свободны.

Чтобы хоть как-то развлечь себя Степан принялся мысленно считать и глубоко дышать. Если считать еще кое-как получалось, то дышать было трудно, при каждом вздохе в грудной клетке взрывались разряды острой боли. Левченко несколько раз сбивался со счета — отключался, но приходя в себя упорно продолжал считать… считать и дышать… дышать и считать.

Раз, два, три, четыре… вдох — выдох… пять, шесть, семь, восемь… вдох — выдох… девять, десять, одиннадцать…

Вдох — выдох, вдох — выдох… триста восемьдесят семь, триста восемьдесят восемь, триста восемьдесят девять, триста девяносто… вдох — выдох, вдох — выдох…

Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… вдох — выдох, вдох — выдох…

Сбившись в очередной раз, Степан вдруг почувствовал свою правую руку — острые искорки боли, кололи онемевшие пальцы. Несколько раз Левченко сжал пальцы правой руки в кулак. Уперев раскрытую ладонь в пол, Удав поднатужился и немного приподнял тело… в голове раздался набат тяжелого колокола… и Степан снова провалился в забытье.

Очнулся практически сразу, видимо при падении ударился головой, и боль привела его в чувство. Снова уперся ладонью в холодный кафель пола, и попробовал перевернуться на спину… не получилось — опять холодные объятия тьмы и беспамятство. Еще одна попытка… потом еще одна — рука скользит по холодному кафелю и непослушное тело, раз за разом падает вниз.

Удав так и не вспомнил, с какой по счету попытки ему удалось перевернуться на спину… он в очередной раз провалился в темноту, а когда «всплыл», то уже лежал на спине. На спине лежать было хорошо — дышать намного легче, да и хоть какое-то разнообразие пейзажа — вместо стены, перед глазами теперь был потолок.

Лежа на спине и радостно улыбаясь, глядя в потолок, Степан уснул.

Проснулся Левченко от того, что какая-то сволочь пихала ему в нос ватку, от которой так шибало нашатырем, что очнулся бы даже полуразложившийся труп, не то, что мирно спящий человек.

— Иди в шопу пилюлькин! — устало промычал Левченко, почему сейчас он себя чувствовал намного хуже, чем когда приходил в себя в первый раз.

Казалось, что его тело — это один большой сгусток боли, комок оголенных нервов, по которым сейчас бьют из электрошокера. Куда не повернись, какую позу не прими — везде больно! А еще и в нос пихают нашатырную ватку! Уроды!

— Он пришел в себя! — раздался удовлетворенный голос над самым ухом. — Вот только не обещаю, что клиент долго пробудет в сознание, уж слишком вы его помяли, живого места нет.

— Ему еще повезло, что все органы на месте, а то он троих наших инвалидами на всю жизнь сделал, еле оттащили парней из группы захвата, они хотели прямо там его убить, — ответил солидный мужской голос, суда по интонации, привыкший отдавать приказы и повелевать.

— А может, подождете пару дней? Клиент как раз созреет для нормального, полноценного разговора.

— Некогда. Левченко, ты меня слышишь?

— Иди в шопу! — снова произнес Степан.

— Кто планировал атаку на автобус с «Беркутом»? Отвечай!

— В шопу! — язык не слушался и Левченко никак не мог выговорить букву «Ж», все время получалась «Ш».

— Кто планировал атаку на милицейский автобус? — не унимался обладатель солидного голоса.

— В шопу, — тем же уставшим голосом повторил Степан.

— Левченко, спрашиваю еще раз…

Что хотел спросить еще раз говоривший, Степан так и не услышал — буднично провалился в темноту и уснул…

Сколько прошло времени, Степан так и не понял. Очнулся он, лежа на больничной кровати в одноместной палате. Судя по окружающей обстановке, палата была в каком-то очень дорогом больничном заведении — на противоположной стене, прямо напротив кровати висела тридцати двух дюймовая «плазма», металлопластиковые окна, дорогие рулонные жалюзи, с мультифактурным рисунком, кондиционер и кровать с пультом управления, обилие кнопок на котором вызывало недоумение. Все это и говорило о том, что Левченко сейчас находиться не в самом обычном госпитале или больничке, а где-то там, где очень ценят своих пациентов.

Чувствовал себя Степан хорошо… ну, почти хорошо — тело по-прежнему болело и ныло, но теперь намного меньше и с такой болью можно было ужиться. Полежав минут двадцать спокойно, Степан решил попробовать слезть с кровати. Вот тут его ждало первое разочарование — правая рука была прикована наручником к никелированному поручню кровати. Вот так новость! А когда Степан хотел опереться левой рукой, чтобы сесть на кровати, тут он столкнулся и со второй проблемой — левая рука была в гипсе. Вот и получалось, что ни правой, ни левой рукой он до пульта управления кроватью, а тем более кнопки «вызова персонала» не дотянется.

Немного подумав, Степан решил попробовать ударить по кнопкам пульта кровати ногой. Правая нога, как раз могла дотянуться до кнопок. При этом Степан не смог бы объяснить: чего собственно говоря, он добивается. Ну, ударит по кнопкам пульта… а что дальше? Вдруг от этого кровать сложиться и Левченко будет только хуже! Нет сейчас это его не беспокоило. сейчас самым главным было дотянуться до кнопок пульта, а там будь, что будет!

Осуществить задуманное Степан так и не успел, он уже почти дотянулся до заветного пульта, как в палату зашла медсестра. Почему-то Степан всегда думал, что в подобных заведениях медсестры обязательно молоденькие топ-модели, которые ходят в вызывающе обтягивающих и коротких халатах, в которых не помещаются аппетитные и сексуальные формы… и самое главное, эти медсестры обязательно должны были отдаться по первому требованию пациента. Зашедшая в палату медсестра не отвечала ни одному вышеперечисленному требованию. Во-первых, на ней был брючный костюм, а не обтягивающий халатик, во-вторых, она была низкого роста, с оплывшей фигурой и годов ей было далеко за пятьдесят, да еще ко всему прочему, на некрасивом лице была натянута такая противная физиономия, что Левченко сразу понял — сейчас его будут ругать.

— Ну и какого хрена, ты тут ногами машешь, а? — громко стукнув об стол, кюветом со шприцами, спросила медсестра. — Здоровья много лишнего? Так мы это сейчас подправим!

— Тетя, а шего вы бранитеш? — шепелявя, спросил Степан. — Я мешту прошим не мог ваш по-другому вышвать. Руки то не дейшьтвуют.

Степан приподнял левую руку, упакованную в гипс, и звякнул наручниками на правой, тем самым показывая, что руки у него заняты.

— Ну и чего ты мне свои грабки показываешь? Ты — больной! Значит должен спокойно лежать и не дергаться, а то ишь взяли моду, чуть, что сразу в кнопки тыкать! Насмотрелись заграничных фильмов, а, между прочим, кровать в сеть не включена, и соответственно пульт не работает! — сварливым тоном произнесла некрасивая толстуха.

— А зашем тогда она нушна? — удивленно спросил Левченко.

— Ты, что дурак? Кровать нужна для того, чтобы на ней лежать! Все хватить трындеть, переворачивайся на пузо и заголяй жопу.

— Не могу, руки швазаны.

— Ну и ладно, — медсестра, сдернула с Левченко одеяло и уверенным, сильным движением перевернула его на бок и тут же воткнула шприц в ягодицу.

Все это было сделано настолько быстро и точно, что Степан даже не успел испугаться. Раз… и готово! Все-таки не зря, видимо держали такую не привлекательную матрону в столь элитном заведение… не зря!… скорее всего ценили за профессионализм и сноровку. Хорошая опытная медсестра порой приносит больше пользы, чем три доктора — недоучки.

Неожиданно место укола стало нагреваться, и приятная волна тепла разлилась по всему телу. Это было настолько приятно, что Левченко блаженно заулыбался. В один миг боль из перебитого тела куда-то делась, он стал легким — почти невесомым… и кажется, даже вспарил над больничной кроватью. А еще, не красивая и толстая медсестра, которая по-прежнему стояла рядом с кроватью неожиданно превратилась не пленительную красотку, к которой Степан почувствовал очень сильное сексуальное влечение. Захотелось ей тут же овладеть… вот прям сейчас! Левченко скосил глаза вниз и увидел, что его детородный орган в полной боевой готовности, да такой, что еще минута и лопнет от напряжения.

— Ры-ыыы, — зарычал от возбуждения Удав и попытался ухватить за ногу, стоявшую рядом медсестру, но та ловко перехватила руку Левченко и принялась щупать пульс. От прикосновения женских пальцев Степан дернулся, как будто получил удар электрическим током… и потерял сознание, но перед этим, он успел получить сильнейший оргазм.

Очередное «всплытие» на поверхность было самым трудным — Левченко тошнило, а в голова так сильно болела, что казалось сейчас лопнет, как переспелый арбуз, а еще во рту сушило, как будто он бухал три дня, при этом закусывал исключительно соленой рыбой и малосольными огурцами и не выпил за все время ни капли воды.

Когда Степан все-таки победил головокружение, он смог открыть глаз и сфокусировать взгляд — вокруг была небольшая комнатка с казенной, дешевой мебелью: одноместная кровать, невысокий шкаф, два стула, на полу дешевый одноцветный линолеум, прожженный в нескольких местах сигаретами, а на стенах засаленные и выцветшие обои. Советский модернизм!

Сил чтобы встать не было… вернее они были, а вот желания не было. Хотелось снова провалиться в сон и не всплывать на поверхность вечность. Степану даже удалось задремать, но не надолго — звук открывающейся двери вывел из дремы, а потом сильный рывок за ногу скинул с кровати.

— Встать! — раздался зычный крик над самым ухом. — Встать, я кому сказал!

Сильный пинок поддых выбил остатки воздуха из легких и Левченко скрючился в позу эмбриона, жадно хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

— Встать, мразь! — еще один сильный удар и Степан отлетел к стене, сильно ударившись об неё головой. — Ну, что сука майдановская вот ты и допрыгался!

Еще один удар… но на этот раз Левченко был готов. Ботинок с мягким шлепком влетел в живот Степана, заставив тело согнуться пополам. Сжавшись намного больше, чем от удара, Левченко обхватил ногу бьющего руками и резко перекувыркнулся на другой бок. В зажатой намертво ноге что-то хрустнуло и дикий крик боли резанул по ушам.

Левченко схватился за одежду поверженного врага и как настоящий удав подтянул его к себе. Руки сомкнулись на горле дико орущего мужчины… и Степан вновь провалился в забытье — сильный удар в голову подействовал лучше всякого снотворного.

Очнулся Степан от ощущения холода. Зубы стучали друг об друга, выбивая незамысловатый ритм. Левченко полулежал в луже воды, прислоненный к стене. Из одежды на нем были только трусы и один носок… ну и нательный крестик. Носок и трусы уже схватились ледяной корочкой.

— Подпиши «чистуху», что это ты пожег милиционеров в автобусе и мы тебя отпустим, — раздался визгливый голос, где-то там в высоте. — Мы и так знаем, что это ты и твоя команда сделали. Подпиши!

Голос вещал где-то там высоко. Левченко не видел, кто говорил, у него пред глазами все плыло и взгляд удавалось задержать только на ботинках, стоявшего над ним человека.

— Подпиши, иначе мы тебя расстреляем! Сам понимаешь, что в таком состоянии тебя никто не вернет в камеру. Выход только один — подписать чистосердечное признание! Подпишешь?!

— Стреляйте, — едва слышно прошипел Степан, выплюнув при этом кровавые сгустки. — Кишка тонка стрелять!

— Что ты сказал?! — обладать визглявого голоса, аж припрыгнул от возмущения. — Кишка тонка стрелять?! Ты хоть понимаешь, что за то, что ты сделал тебя не то, что расстрелять, тебя на части разорвать надо!

— Иди на фуй, — коротко ответил Удав и закрыл глаза. Смерти он не боялся… смерть не самое страшное, что может произойти в жизни человека.

— Ну, подпишешь «чистуху» или нет? — холодный кусок металла прикоснулся ко лбу. — Отвечай.

Левченко ничего не ответил, лишь сплюнул на пол сгустки крови. Он действительно не боялся смерти. Устал бояться. Человек всю жизнь чего-то боится. Пока маленький боишься родителей и взрослых, когда становишься взрослее, то начинаешь бояться сверстников и наделенных властью людей. И всю жизнь человек боится… боится наказания. А венцом страха быть наказанным, является боязнь смерти. Переставший бояться собственной смерти, становиться бессмертным!

— Хватит! Приведите его в порядок и через час, чтобы он был готов к разговору, — раздался повелительный голос, откуда-то сверху.

Холодный металл пистолетного ствола исчез, а еще через пару минут Удава подхватили под руки и вынесли из комнаты.

Вначале ему сделали несколько уколов, от которых по телу прокатилась горячая волна, потом несколько женщин в белых халатах помыли его как маленького и одели в спортивный костюм, а в завершении — Левченко минут тридцать провел в стоматологическом кресле. По внутренним ощущениям на все эти экзекуции ушло никак не меньше трех — четырех часов.

После посещения стоматолога, Удава отвели в комнату, где из мебели был только стол и два стула.

— Ну, что, как вы себя чувствуете? — раздался вежливый голос над ухом.

Левченко вздрогнул и проснулся. Степан сам не заметил, как задремал, привалившись головой на скрещенные руки.

— Терпимо.

— А вы я посмотрю немногословный. Что ничего не будете спрашивать?

Левченко скривил безразличную физиономию и равнодушно пожал плечами. Сидевший напротив него мужчина был неуловимо знаком. Как будто он его где-то уже видел. Невысокий, худощавый, волосы коротко острижены, глаза серые, взгляд цепкий… и такой колючий. Глаза? Точно! Где-то Степан уже видел эти глаза… но вот где? Почему-то именно глаза показались Удаву знакомыми. Странно. Про себя Степан окрестил визитера — сероглазым.

— А чего спрашивать? Вы меня поймали, выпотрошили. Не убили, значит, я вам зачем-то живой нужен.

— Ну, хоть какое-то предположение есть: где вы? кто я такой? что от вас хотят?

— Вам надо, вы и предполагайте. А, я устал и спать хочу.

— А не боитесь, что вы сейчас упускаете единственный шанс в своей жизни? Вдруг, я, как та золотая рыбка, которая исполняет любые желания, а вы мне грубите.

Рыбка?! Степан, аж вздрогнул от этих слов. Так говорила Варя. Точно так, слово в слово: «а вдруг я золотая рыбка». Глаза! У сидевшего напротив Левченко мужчины были глаза как у Вари. Вернее у Вари были глаза такие же, как у сидевшего напротив мужчины. Отец?! Вполне возможно. Тем более, что в квартире у Вари, Левченко видел несколько старых фотографий, где Варя была еще очень маленькой и её на руках держал мужчина очень сильно похожий на сидевшего напротив. Что там говорил Ёж, про отца Вари? Координатор?!

— Ну, хорошо, хотите услышать мои предположения? Слушайте: вы — один из «серых кардиналов» Майдана, координатор. Скорее всего, группа малолеток, которые действовали под моим началом, попали в поле вашего внимания, возможно, что несколько моих бойцов провернули какую-нибудь громкую акцию на стороне из-за чего вы и всполошились. Вы меня захватили и несколько дней «крутили» на предмет моего участия во всех этих событиях, ну и так, вообще… скорее всего «пробивали» мои старые связи, чтобы узнать чем я на самом деле «дышу». Если вы, лично пришли на встречу, значит, я прошел проверку, и вы сейчас будут меня вербовать на какую-нибудь «работу». Верно?

— В целом, да. Есть, конечно, кое-какие мелочи и детали, но в целом все так и есть. Странно. Мне говорили, что после всего, что вам пришлось пережить, вы несколько дней не сможете адекватно реагировать на окружающих. А вы за считанные минуты «прокачали» обстановку и сделали правильные выводы. Интересный вы объект. Уж больно у вас жизнь в последние месяцы насыщенная. Не находите?

— Жизнь, как жизнь, — равнодушно пожал плечами Левченко, — ни чем не хуже и не лучше, чем у сотен тысяч таких же как я.

— Не скажите, — возразил отец Вари. Теперь Левченко был на сто процентов уверен, что перед ним сидит именно отец Вари. — Вы первый человек, из тех кто мне повстречался за жизнь, способный вот так резко изменить свою судьбу. Всего пару месяцев, вы были никем: мелкий барыга, погрязший в долгах и неурядицах, а сейчас, вы — легендарный Змей, которого разыскивают за несколько громких акций.

— Ну, да пустим, что к этим самым акциям, ч никого отношения не имею, и почти все они произошли без моего ведома или являлись случайным стечением обстоятельств и не более того.

— Это я знаю, — благосклонно кивнул головой сероглазый. — И то, что вы никого исполкома не захватывали и не угрожали убить мэра, одного из провинциальных крымских городов, я тоже знаю. И про то, что вы автобус с беркутовцами не сжигали, я тоже знаю. Правда, следует уточнить, что вы нечто подобное планировали, но один из ваших подопечных решил перетянуть одеяло на себя, на чем, собственно говоря, и погорел. Как говориться: поспешишь, людей насмешишь. Кстати, вы в курсе, что вы — единственный, кто остался в живых из вашей группы. Даже та девочка, что была с вами в день вашего пленения и она тоже погибла. Кинулась на охрану и её застрелили.

Сероглазый впился глазами в лицо Степана, ожидая его реакции на только, что произнесенную новость.

Левченко скучающе закатил глаза вверх и притворно зевнул.

— Врете вы все! Варя — жива! Если бы с её головы упал бы хоть один волос, то я был бы давно трупом и кормил червей, где-нибудь в лесополосе близ Киева. Вы — отец Вари!

— Ха-ха! — рассмеялся сероглазый, хлопнув Левченко по плечу, — и все-таки, я в вас не разочаровался. Ну и на чем же, я погорел. Как догадались, что я её отец? Фото в квартире были?

— Нет. У вас глаза похожи и некоторые обороты речи один в один.

— И, что этого было достаточно для идентификации? — заинтересованно спросил сероглазый.

— Вполне, — Левченко не стал говорить, что видел фото на стене.

— А как узнали, что я — один из координаторов Майдана? Варя не могла такого сказать.

— Она и не говорила. Сам догадался.

— Экий вы догадливый. Ну, может, тогда вы расскажите, что за работу я вам хочу предложить.

— У меня два варианта. Вариант, номер раз: вы мне хотите предложить, чтобы я больше не влезал в неприятности и соответственно не втягивал бы и вашу дочь в них. Ну и вариант, номер два: сделаете из меня куклу для битья. Повесите сожженный автобус и еще парочку эпизодов, заставите выступить с пламенными речами, а потом убьете, подстроив все так, как будто меня замучили сторонники Януковича. В итоге родиться еще «икона» звезда Майдана, которую можно будет поднять на стяги и вести за собой толпу пустоголовых идиотов, верящих во все, что говорят с экранов зомбоящиков и мониторов компьютеров.

— Ну, вот вы и опростоволосились, — довольно улыбнувшись, констатировал сероглазый. — Оба варианта — бред! Нет, хотя, и там и там есть зерно здравого смысла, но все равно, они оба не верны. Во-первых, если бы я хотел, чтобы моя дочь не лезла во все это дерьмо, то она сидела дома, ну, а уж коль, речь зашла о вас, то проще было переломать вам все кости и отправить на долгие месяцы в больничку, ну а Варя, исполняла бы роль сиделки. Втюрилась в вас, по самые уши. Дура! А для «иконы», вы уж извините, рылом не вышли. История у вас не та, да и много не нужных знакомых замечено в вашей жизни. Сейчас времена такие, что раскопать настоящую биографию человека очень легко. Ну и какая из вас может быть «икона», если вы из Крыма, да еще и друзьях у вас несколько сотрудников «Беркута»? Не смешите!

— Тогда, что?

— Что?! — переспросил отец Вари. — Третий вариант. Но перед тем, как я озвучу свое предложение. Озвучьте, пожалуйста, свое отношение к нынешней власти в Украине. Только говорите правду, потому что я знаю, что вы на самом деле думаете.

— Легко! Я вас ненавижу! Всех! Координаторов, политиков, депутатов, президентов, министров! Всех! Вы — раковая опухоль на теле народа. Пиявки, которые только и могут, что сосать кровь. Вы даже хуже пиявок, потому что те, напившись, отваливаются, а вы нет. Вы пьете, пьете и пьете! Нам насрать как живут обычные люди, для вас главное только деньги и власть. Власть и деньги! Все!

— Ну, а как же жить без властьимущих? Должен же кто-то управлять народом?

— Зачем?! Зачем народом управлять? На хрена выдумывать все новые и новые законы? Вы же только и делаете, что переписывает одни и те же законы и указы. Ничего нового не придумали!

— А зачем же вы тогда приехали на Майдан?

— Бороться против власти!

— Ну, так, когда Майдан победит, к власти придут такие же депутаты и министры, только из другой политической партии. Что поменяется?

— Если новые окажутся хуже предыдущих, значит опять будет Майдан… и так до тех пор, пока не придут к власти нормальные люди… ну или пока не закончатся желающие идти во власть.

— Оригинально! Вы, прям, в двух словах описали те настроения, которые сейчас бытуют в головах многих сторонников Майдана. В принципе, это я и ожидал услышать. Хорошо. Что вы были откровенны со мной. Это многое значит!

Левченко лишь неопределенно пожал плечами и принялся разглядывать поверхность стола. Говорить не хотелось, последняя его речь, почему то принесла усталость, да и боль вернулась. Хотелось спать.

— Готовы услышать мое предложение?

— Угу.

— Я предлагаю вам стать во главе одного из вновь образованных боевых отрядов. Рабочее название — «Змеиная сотня». Нам нужен по настоящему боевой отряд, который сможет наравне конкурировать с «Самообороной Майдана», «Правым сектором» и им подобными. От себя гарантируем финансовую помощь и поддержку. Ваша задача стать реальной силой, с которой будут считаться. Лично вы получите приличную сумму денег, достаточную, чтобы закрыть все ваши кредиты и погасить долги. Еще и останется на безбедную жизнь.

— А, что во мне такого особенного, что я так ценен. Можно и за меньшие деньги купить целую охапку лихих парней, которые вам весь Майдан на уши поставят.

— Считайте, что так сложились звезды и вам повезло. Объяснять слишком долго. Просто, так надо. Если не согласитесь, то ничего страшного, вас просто убьют, и предложат работу кому-нибудь другому.

— Получается, у меня нет выбора?

— Получается, что так. Как говорил, один не безызвестный персонаж: Колхоз дело добровольное — хочешь вступай, не хочешь — к стенке. От себя могу гарантировать, что если согласишься, то будешь в числе первых, кто ворвется в правительственный квартал и сможешь вдоволь утолить свою жажду крови.

— А если там будут ваши депутаты?

— Ничего страшного, все кого надо, предупредят заранее.

— А с Варей как быть? — неожиданно спросил Степан.

— А тебе, что она так дорога? — впервые за время всего разговора сероглазый перешел на «ты».

— Да! — твердо ответил Степан, но в глубине души, стоит отметить, что он лукавил. Варя ему была не так дорога, просто хотелось сыграть на отцовских чувствах.

— Сами решайте. Если она тебе дорога, то ты сам как-нибудь придумаешь, как её отстранить от всех этих танцев с бубнами. Ну и каков будет ответ?

— Я согласен. НО… есть несколько НО. Во-первых, никакого балагана, отряд по-настоящему должен быть боевым, не просто кучка разряженных петухов, бравирующих перед камерами. Во-вторых, мое единоличное командование и я буду получать приказы только от одного человека. Как только мне начнут приказывать другие люди, я разворачиваюсь и ухожу. И, в-третьих, постоянное информирование обо всех изменениях. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — видя, как встрепенулся сероглазый, строго произнес Степан. — Вы политики народа гнилой. Вам слить своих, что два пальца обоссать!

— И, что это все? — вновь улыбнулся сероглазый. — Даже не спросишь, сколько денег тебе обломиться?

— Не спрошу. Мне все равно. Деньги — это всего лишь цветные бумажки.

— Ну, что ж я рад, что ты согласился, — резюмировал сероглазый. — Сейчас получишь кое-какие бумаги. Прочти все очень внимательно. Времени на формирование отряда очень мало. Надо успеть до начала февраля, потому что в конце февраля начнется самое интересное и к тому времени у нас должно быть боеспособное подразделение численностью не меньше сотни штыков.

Как сероглазый вызвал охранника Левченко так и не понял, вроде позы он не менял, знаков никаких не подавал, но неожиданно дверь открылась, и в комнату вошел неприметный субъект и положил перед Степаном простенькую картонную папку, разбухшую от содержимого.

— Тебе что-то еще надо? — поднимаясь со стула, спросил сероглазый.

— Воды, — коротко ответил Степан, не поднимая головы. Первый же листик в папке настолько заинтересовал Левченко, что он тут же углубился в чтение, забыв, что еще несколько минут назад его угрожали убить.