Утром 7 ноября 1941 года в Москве шел дождь с мокрым снегом. Центральную часть города еще вечером было оцеплено тройным кольцом немецких войск: вермахт, полевая жандармерия, эсэсовцы. Где-то в кремлевских палатах повлаштовували себе производные резиденции лидеры Антикомінтернівської коалиции. Дефиляда войск государств-победителей должна была начаться в девять часов по московскому времени.

По предварительному сценарию, это должно было выглядеть как триумф римских императоров. Должно было сиять золотое солнце на голубом небе. Так обещал великий агітпроповець Геббельс. Москва должна была выглядеть подавленной, зато победоносные войска Коалиции должны были сверкать амуницией и оружием.

Триумфальная процессия должна была идти по Красной площади, а приветствовали ее благодарные граждане, которых освобожден от большевизма. Сначала должны были гнать пленных вождей мирового коммунизма, закованных в цепи. По сценарию геббельса, первым должны были вести Сталина, он должен был быть в своем традиционном френче с разорванной левой карманом, босой и простоволосый, голова его посыпана пеплом, железный обруч на шее, а ланц от него должен был бы держать образцовый ариец — высокий белокурый шарфюрер СС Гюнтер Шуллер, с топором древних германцев в руках. Далее очень подавленно имели, тоже с ланцями на шее, брести всевозможные мелкие коммунистические бонзы — Молотов, Каганович, Жданов, Мехлис, причем в военных Ворошилова, Буденного, Берии надорваны петлицы с их маршальськими и генеральскими звіздами. А уже потом — их попихачі с Коминтерна: разные димитрови, пики, торези, готвальди. За ними должен был идти железный строй древних германских воинов в железных доспехах, с боевыми палками, в количестве трехсот: они должны были нести победоносные знамена.

Дальше — тридцать молодцев германской крови, которые трубили бы в боевые рога и трубы. А уже потом — на золотой колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, должен был ехать Верный Сын Немецкого Народа и Его Большой Фюрер, Спаситель Мира от коммунизма, Защитник Чистоты Арийской Расы, Друг Рабочих и Приятель Крестьян, Гениальный Проводник Нордических Народов, Выдающийся Стратег и Величайший Полководец Всех Времен и Народов, Гроза большевиков и Надежда Цивилизации, Великий Император Третьего Рейха — Адольф Гитлер. Раб (фольксдойч из Бердичева) должен был держать над его головой венок — из дубового позолоченного листья. За колесницей Адольфа Гитлера должны были идти вожди наций Антисталинской коалиции — дуче Муссолини, адмирал Хорти, маршал Антонеску, руководители Хорватию, Испанию, Украины, Финляндии, Словакии, Болгарии, а также император Японии. Пленных с позором должны были отвести в тюрьму, где их ждал Суд Народов, а вожди имели медленно взойти на трибуну мавзолея — сатанинской пирамиды, где в свое время лежала мумия первого большевистского фараона — Ульянова. На трибуне вожди должны принимать дефиляду войск стран-победительниц. Первыми двинулись бы четыре «квадрата» немцев — есесмани, вермахт, люфтваффе и военные моряки. А — вторыми? За право идти вторыми соревновались румыны, мадьяры, итальянцы и финны. Ссора шла не на шутку, пока фюрер не вскипел и не постановил: вторым пойдет украинский батальон, ведь они первыми вошли в Москву, их команда взяла в плен Сталина и они, украинцы, в свое время больше всего пострадали от российского большевизма. Поэтому — украинские солдаты! А дальше уже — по мере взноса в победоносный Крестовый поход против большевизма. Во время совещание должны были салютовать пушки, цвести флаги, блестеть оружие, звонить колокола в церквях, летать голуби, должны были плакать от радости освобождены москвичи, а вечером — фейерверк и массовые народные гуляния.

Участников дефиляды были выстроены по обеим на Красной площади за два часа до начала действа. Все было сделано, чтобы, как казалось режиссерам этого спектакля, не было никаких несуразиц в отработанном до одурения сценарии. Первый сбой дала погода — золотого арийского солнца на голубом небе, как учил талантливый фантаст Геббельс, не было, зато непрерывно шел мерзкий холодный дождь вперемешку с мокрым снегом. После часа стояния войска — невыспавшиеся и голодные — начали менять внешний вид. У эсэсовцев завяли лихо изогнутые «уткой» кепки, белые нитяные перчатки немецких моряков стали грязно-серыми: очень смешно стало петушиное перо на шляпах итальянских берсальєрів, хорунжий украинского Войска Дмитрий Левицкий, который стоял в первой шеренгах украинского батальона, только теперь понял, каким комическим смыслом может быть наполнен выражение «мокрый петух»; добре нашкодила погода мадьярам — они произвели себе кавалерийские высокие лайковые золотистые сапоги. Поэтому когда они намокли, то приобрели цвета известной вещества, которая считается признаком хорошего здоровья, когда имеет оформленный вид и краску опавших листьев (про запах тут не будемо); у румын произошла другая беда — накануне им было выдано новенькие, необношені, какие-то зеленоватые парадные шинели, с краской что-то там случилось непредсказуемое, словом, она оказалась неводостійкою, и вскоре румынский батальон уже стоял по щиколотку в зеленой воде.

Когда пошел второй час этого дефілядства, начались незаметные телодвижения по «квадратам»: итальянцы начали переступать с ноги на ногу; румыны, забросив свою «победную румынскую оружие» (английские гвинтівки времен Первой мировой войны) за спины, хухали в кулаки; еспанці с «голубого корпуса», одуревшие от холода, начали делать какие-то физические упражнения и напрочь нарушили построение; мадьярам дождь смыл помаду с усов, которые совсем обвисли, и они вместо бравых гусар стали похожими на пехотных окопных словаков, которых терпеть не могли; словаки, которые стояли рядом, венгров ненавидели еще больше, чем немцев, потому отказались от горячего вина, которое мадьяры подогревали на небольшом костре, разложенном внутри парадного квадрата, а пили свою сливовицу; немцы, как истинные арийцы, молча терпели голод, холод и усталость, но после малозаметных подозрительных движений в квадратах летунов и моряков их белокурые лица приятно покраснели, пехота и эсэсовцы через свою чрезмерную дисциплинированность от шнапса отказывались, хотя с огромными усилиями и желудочными спазмами; украинцы вхитрялися каждый глоток водки с перцем заедать бутербродами с чесноком и салом: финны пили не таясь, и кое-кто из них уже был таким пьяным, будто он был финном не на дефиляда в Москве, а на экскурсии в Петербурге; хорваты устроили между собой легкую драку: только японский батальон стоял неподвижно, как нарисованный.

Хорунжий Левицкий окачурился и был злой, как всегда, когда его нагло обманывали, он знал, что его обманывают, но ничего не мог поделать.

— Да они издеваются, — шипел сквозь зубы к Остапа Назарука, который стоял рядом, — на хрена этот парад варіятський, кому это нужно? Показуха!

— Показуха, Митре, это основа основ национал-социализма, — смеясь, ответил Остап. — Как? Натерпишься несколько противней?

— Давай. Пусть их шляк трафить! К черту!

Хорунжий Левицкий поменялся местами с есаулом Татаренком, который стоял во второй шеренгах, и взял серебряный раздвижной ковшик, ему налили настоящей новоселицкой водки с перцем. (Теперь такой водки уже не умеют делать, теперь просто бросают двое перченят в бутылку, а суть перцовки заключается в том, чтобы сохранить и вкус, и запах красного перца. К сожалению, секрет изготовления истинной водки с перцем потеряно. — Авт.), выпил. Дали ему кусок белого хлеба с ломтиком вудженого сала с розовой мясной полосой и мелко покраяним зубком чеснока.

— Знаешь, Дмитрий, что я слышал сегодня утром, еще до алярму? — заедая вторую рюмку перцовки, говорил чотар Назарук. — Я ходил в штаб, потому что мне пришла срочная телеграмма из Львова. Хочешь, прочитаю?

— От нее? — спросил Дмитрий.

— От нее.

— Тогда не читай.

— Не буду читать, но говорит, что любит.

— А ты здесь пиячиш в Москве.

— Но я же вежливый, с москвинками не того. И слушай, что я слышал. В штабе я имею колєгу-радиста, это он и оказал мне телеграфічний связь в обход оперативного отдела, поэтому этот Їлько все знает, будь уверен, он простой вестовой, но генералы порой того не знают, что знает этот львовский батяр. Он позвонил в нашу касарню в четыре часа доднини и через дежурного вызвал меня к себе. Я очень хотел спать, но чотар Петрук сказал магические слова «Телеграмма из Львова», и я вскочил…

— Имей тако давай, имей кратко, ибо ты зачнешь рассказывать, что тебе снилось. Что ты слышал?

— Я хочу подряд, чтобы ты не думал, что я вру, потому что Сталина, которого мы поймали вот этими руками, не будет на дефиляда…

— А кто будет?

— Не знаю, а Сталина не будет.

— Что ты, Остап, мелешь? Тебе больше горівки нельзя.

— Митре, — зашептал на ухо хорунжему Левицькому чотар Назарук, я не вру. Їлько все знает, поэтому сегодня доднини, когда я ходил по телеграмму, он мне рассказал такую байку, но то не байка то правда, бо мало какой генерал знает то, что знает этот вестник-телеграфист. Еще позавчера Адольф Гитлер дал команду привезти пленного № 1 с лефортівської тюрьмы в свою резиденцию на даче в Кунцево. Они говорили без свидетелей почти три часа.

— Как без свидетелей, они что — оба французский язык знают?

— В том то и дело, что ни Гитлер, ни Сталин никаких иностранных языков не знают, должны иметь переводчиков. А это уже утечка информации.

— Допускаю, — мрачно сказал Левицкий. — Но не могу поверить, что твой Їлько был одним из переводчиков.

— Нет, он не был, хоть знает, скурвий сын, едва ли не все европейские языки, но он имеет друзей везде, «Голубая мафия», знаешь, что это такое?

— Что, содоміти? Тьфу, гадость! — сплюнул Дмитрий.

— Пусть гадость, но они один за другим держат знаешь как?

— Как?

— Как первые христиане.

— Закрой свой кощунственный рот, святотатче, потому как хлопну по нем, — окрысился на Остапа Дмитрий.

— Тем не менее, Митре, эти содоміти держатся вместе даже через линию фронта. Страшной силы организация, эта «Голубая мафия», не обращают внимания ни на национальность, ни на партийность.

— А ты что так их перфектуєш, ты, может…

— Боже упаси, — перебил Дмитрия Остап. — Ну что ты, Митре, ты же меня знаешь.

Дмитрий знал Остапа. Это был редкий жонолюб. Старался ни одной юбки не пропустить.

— Словом. Митре, Їлько, мой львовский сосед, — голубой в законе, он имеет любовников по всему миру, до войны из Парижа не вылезал, и теперь v него по уши влюблен один штандартенфюрер СС с Гітлерового окружения. Поэтому Їлько из него веревки прядет, поэтому я верю, что он правду говорит про те переговоры на даче в Кунцево.

— Во-первых, переговоры или допрос, а во-вторых, почему тот Їлько тебе все рассказывает? Он что, у тебя, может, влюбился?

— Не, рассказал он мне из любви к искусству, и эта тайна такая, что скоро ее весь мир узнает, ведь если Сталина не поведут на звене Красной площадью, то все станет понятно, а это же был не допрос, это были переговоры.

— Тьфу! — рассердился Дмитрий.

— Ты сейчас не так будешь плеваться. Гитлер долго попенял Сталину, что тот повелся на войну с ним, а не поддержал его в противостоянии с западными демократиями, что, мол, если бы они заключили пакт не только против Польши, но и против Англии, он, Сталин, теперь не сидел бы в Лефортово в тюрьме, а правил бы из Кремля своей половиной мира. Потом Гитлер подарил Сталину «Майн кампф» на грузинском языке. Сталин в ответ упрекал Гитлеру, что он поторопился открывать Восточный фронт, надо было еще поболтать, они, как уважаемые люди, могли бы дойти до какого-то понимания, что Гитлер слишком много на себя берет. А больше всего Сталин ругал Гитлера последними российскими и грузинскими словами за то, что тот признал Украинское Государство. И знаешь, что сказал ему на это Гитлер?

— Что?

— Нет такой ошибки в этом мире, которую нельзя было бы исправить.

— Было у меня предчувствие, что немцы здурять. Ну, німото, погоди! — скреготнув зубами Дмитрий.

— Ахтунг! — завизжал немецкий генерал, который появился откуда-то из-за ульяновской пирамиды в сопровождении фельдфебеля, шнур от которого тянулся спіралевидно к микрофону, в который что-то кричал немец.

Генерал еще немного что-то покричал в микрофон, а что — никто не понял, и пошел себе прочь. Выбежали трубачи в медвежьих шкурах, стали в линию и начали изо всех сил дуть в свои трубы и кривые рога. Дефілядство началось!

На площадь вывели первых участников триумфального шествия — по сценарию пленных вождей, их жен и маленьких детей, а на самом деле — два десятка каких-то никому не известных дядек. Сталина с цепью на шее, как обещал всему миру хромой Геббельс. — не было. Не было ни женщин, ни детей. А шли упитанные первые, вторые, третьи и четвертые секретари обкомов ВКП(б) оккупированных областей. И то — не все. А только те, руководители которых не успели или не сумели эвакуироваться за Урал. Все они были в полувоенных костюмах, хороших хромовых сапогах, фуражках защитного цвета без красных звездочек и в длинных расстегнутых плащах. Шли они бодро, хоть и скованы были елегантним никелированной цепочкой, переговариваясь между собой и разглядывая вокруг, один украдкой курил в кулак. В них полетели гнилые яблоки, хотя, за Геббельсом, это должны быть помидоры и тухлые яйца. Это — «счастливые освобожденные московиты» так проявляли свое пренебрежение к «мерзкого большевизма». Москвинов в многомиллионной Москве, которые бы хотели прийти пожбурляти яйца и помидоры в вождей большевизма, оказалось немного. Поэтому их активно усилили переодетыми в гражданское бойцами РОА. Солдатам накануне выдали яйца и помидоры, которые они сразу поменяли на самогон, напились до подлинной идентичности с «благодарными москвинами» и для развлечения бросали в «вождей большевизма» гнилые яблоки, которые нашли в румынском лагере. Когда выяснилось, что среди «вождей большевизма» не оказалось Сталина, они напрочь потеряли интерес к «обнаружения возмущения» и, лопаясь семена, лениво созерцали действо. За пленными шли трубачи, они надимались, но звуки выдавали какую-то какофонию, а не марши древних германцев. За ними эсэсовцы, одетые в медвежьи шкуры, хотя Дмитрий мог с кем-закластись на бутылку украинской с перцем, что половина из них была в собачьих шкурах. Ладно, а псы московские вам что виноваты? Древние эти германцы несли флаги государств Антисталинской коалиции. Так и есть! Где-то сорок с лишним было красных с белым кругом, в котором нарисовано черную левую свастику, десятка два различных штандартов с надписями «Адольф Гитлер». И лишь по одному флагу союзных государств. Наконец выехал на бричке, окрашенной золотянкою, разведенной на олифе, что надо было считать золотой колесницей, сам большой фюрер. Друг всех народов мира, защитника цивилизации от большевистской инвазии Гитлер Адольф Алоизович. Надо отдать должное организаторам — лошади были добрые, белые, сытые, подкованы и баски. За кучера был бывший будапештский жокей. Мужчина из Бердичева Вольф Жірінштейн, который уже 23 июня объявил себя (тогда еще сам себе) фольксдойче, одетый в древнеримскую тунику, держал над головою Адольфа Великого дубовий венок, окрашенный той же золотянкою. Вольф замерз, видно было, что его голые руки и ноги совсем посинели. Венок в его руке мелко дрожал. Сам тріюмфатор Адольф Гитлер был завернут в пурпурный плащ римского императора поверх своего привычного серого мундира. В правой руке он держал нечто среднее между царским скипетром и маршальским жезлом — золотую палочку, украшенную резным орнаментом и увенчанную золотой левой свастикой.

Когда колесница поравнялась с Гитлером с украинским батальоном, хорунжий Левицкий еле сдержался, чтобы не спросить Гитлера: «Где твой враг номер один, фарисею? Что, шкода стало братця по духу? И вообще, Адольф…». Дмитрий, может, и крикнул бы что-то подобное, испортил бы всю эту дефілядь, тем более, что алкоголь к этому стимулировал, но он сдержался, потому что знал: у каждого из этих есесманів под собачьей шкурой «шмайсер» — порішать, и глазом не кліпнеш. Тому хорунжий Левицький промолчал, но положил себе больше Сталина для Гитлера не ловить по уралах.

За колесницей шли вожди стран Антикоминтерновский пакт. Так, как хотел Геббельс, не получилось. Император Японии сразу заявил, что его императорское величество не может идти пешком, когда простой смертный, даже не самурай, будет ехать впереди на золотой тележке. Король Болгарии Борис сделался больным, а президент дружественной Словакии епископ Тисо сказал, что участвовать в этом содоме ему не разрешает церковный сан, мол, Христос призывал к милосердию и негоже ему топтаться по чести и достоинства поверженных врагов, пусть они и большевики, поэтому послал вместо себя какого-то генерала. Генералиссимус Франко, благодетель и спаситель Испанию, просто не решился покинуть свою спацифіковану страну хотя бы на несколько дней, потому что боялся генеральской заговора, а маршала Петена, президента южного куска Франции, никто и не звал. С финским президентом вышло какое-то недоразумение, а с турецким — скандал. Поэтому из вождей коалиции шли только пять руководителей государств Италии, Румынии, Венгрии, Хорватии и Украины. Конечно, и финны, и турки, и японцы, и остальные союзничків прислали высоких генералов и министров, но Гитлер их не признал. Зато допустил к колеснице своих достойных: хромого геббельса, в пенсне Гиммлера, увешанного орденами, поэтому в расстегнутом пальто, герінга, ласкового Кальтенбруннера (Бормана оставил в Берлине на хозяйстве) и десятка два генералов.

По версии Хромого (так весь союзнический целом звал геббельса), вожди должны были быть одетыми в историко-легендарні костюмы, с учетом национальных милитаристских традиций победоносных наций. Геббельс аж посинел от ярости, когда увидел, что президент Украины Степан Бандера приехал рано утром не в козацьких шароварах (шіріной в чорноє море), малиновом кафтане с кривой саблей, привязанной к красного пояса серебряной цепочкой, сапогах, намащених дегтем, и с приклеенными усами, а в обычной офицерской шинели без знаков различия, в мазепинке с серебряным трезубцем и в сапогах, намащених не дегтем, а нагуталиненных до зеркального блеска.

Геббельс, увидев такое, сразу заложил Химмлерови, но тот лишь отмахнулся: где я тебе сейчас красные шаровары найду. Тогда Геббельс цвікнув в глаза Бандере, пытаясь уколоть его своей сокрушительной, как ему казалось, иронии:

— Так что, сударь, у потомков казацкого рыцарства такие милитарные костюмы?

— Именно такие, — смеясь, ответил президент Украины. — Наряды будущего казацкого рыцарства. — И поправил галстук цвета хаки, что хорошо подходило к рубашки и мундира такой же защитной краски.

«Проклятый інглез», — зашипел Геббельс.

Зато его утешили остальные союзники. Адмирал Хорти был в белом адмиральском мундире, который под дождем набрал какого-то мертвенно-серого цвета и напоминал море после упорной битвы австро-венгерской и итальянской фльот. Вожди латинских наций — маршал Антонеску и дуче Муссолини должны были выдержать стиль Древнего Рима, и — выдержали. Оба были в костюмах древнеримских полководцев. Как уже было сказано, директиву геббельса, чтобы была хорошая теплая погода — образец поздней теплой осени, не было выполнено.

Было холодно и мокро.

За колесницей Адольфа Гитлера шел президент Украины Степан Бандера в крепких сапогах и теплой шинели.

Шел адмирал Хорти в расстегнутой фльотській куртке.

Шел хорватский вождь Анте Павелич, который тоже зігнорував наставления геббельса на национально-героический стиль, а облекся в серое кожаное меховое пальто, которое носили только групенфюрери СС, в хорошие сапоги и партийный фуражку.

Шел дуче Муссолини задубевший от холода, в позолоченном шлеме и таких же доспехах, с голыми икрами, которые приобрели нездорового синего цвета; он давно промок у ногах и с большими усилиями воли навлек на себя привычного напыщенного вида.

Шел маршал Антонеску, его доспехи были тоже позолочены, но как-то выборочно, потому что в некоторых местах шлем, кираса и наколенники взялись свежей ржавчиной от непрерывного дождя, икры в маршала, как и в его латинского коллеги, тоже были синими, но, в отличие от дуче, еще осыпаны малиновыми сиротками; з плащем Антонеску тоже просчитался — Муссолини, заядлый франт, заказал себе пурпурный с золотом плащ — короткий, ровно с коленями, и теперь шел себе, сосредоточен только на изуверской стужи и следя, чтобы под носом не образовывалась коварная прозрачная капля, а вот румынский маршал произвел себе тоже пурпурный с золотым облямівком плащ, — но длинный, почти мантию, которая, по его замыслу, должна стелитись по земле, что имело 6 подчеркивать романскую величие; теперь маршал должен был выбирать — или подобрать мантию и нести ее в руках, или волочить ее по воде. Маршал выбрал второе — пурпурный плащ волочился за ним по мокрой московской мостовой. И немецкие генералы, что шли за Антонеску, раз-по-раз наступали на мантию, тогда маршал оборачивался и с ненавистью цедил сквозь зубы: «Футуз кручя мете».

Дмитрий встретился взглядом со Степаном Бандерой, который проходил мимо, и увидел, что его грозный президент еле сдерживает боль, очевидно, он переживал приступ ревматизма, которым болел еще учеником IV класса гимназии и который время от времени давал о себе знать. А еще хорунжий Левицкий во взгляде президента Украины прочитал примерно следующее: конечно, все это большая комедия, это апогей геббельсівської пропаганды, другими словами, звездный час Хромого, но вышло из того большое говно, и это надо понимать символически, потому что ничего просто так не бывает, — все это свидетельствует о фальш Третьего рейха, о его вырождении, о том, что здоровый дух, двигав железными потугами.

Испортился, и теперь от него попахивает элементарным тоталитаризмом, нам з Адольфом не по пути, как не по пути было с разгромленным Сталиным, а — разгромленным? Ведь эти два цимборики уже сговариваются, а против кого? И, конечно. против Украины, поэтому должны готовиться к новой войне. На этот раз… Страшно было это осознавать, но хорунжий Дмитрий Левицкий уже знал — Украине придется воевать с гитлеровской системой!

…Войска проходили парадным шагом Красной площадью — шли, немного заплітаючись, потому что утром должны были напиться. На мавзолее-пирамиде, где раньше лежала мумия неудачливого адвоката Ульянова, стояли посиневшие от холода вожди Антисталинской коалиции, кое-кто даже махал рукой, но недолго.

Седьмого ноября 1941 года войска прямо с парада шли, нет, не на фронт, шли в теплые казармы. Пить