Несколько вопросов российского гражданина президенту страны в связи с выходом в свет его новой книги
Эти мои вопросы в форме открытого письма президенту Б. Н. Ельцину газета «Правда» опубликовала в мае 1994 года. Какое это было время? Еще не остыла в травмированном сознании многих и многих кровь невинно расстрелянных в Доме Советов и возле него. Даже некоторые из тех, кто способствовал установлению новой власти, ужаснулись. Диссидент Андрей Синявский, обращаясь из-за рубежа к российскому президенту, возгласил: «В монастырь, грехи замаливать!»
Но Борис Николаевич в монастырь не удалился, как не лег он и на рельсы, что во всеуслышание обещал сделать, если допустит хоть какое-то снижение уровня жизни народа. А между тем этот уровень не просто снизился — он катастрофически упал. И результатом стало стремительное возрастание смертности в стране. К весне 1994 года она по сравнению с временем советским увеличилась в полтора раза! Около миллиона человек в год уходило теперь из жизни, которую и жизнью-то для большинства назвать уже было нельзя.
А что при этом главный руководитель страны? Он не с теми, кто бедствует и вымирает. Не с большинством, а с кланом благоденствующих, купающихся в роскоши, которые без стеснения тычут в лицо стране свое неправедно обретенное богатство. И он спокойно выпускает вторую книгу под своим именем, где говорится о многом и разном, но про растущее вымирание народа даже не упоминается. Самовлюбленно и бесстыдно нарисован на страницах «Записок президента» эдакий кокетливый автопортрет борца-человеколюбца, сквозь который, впрочем, проглядывает вовсе не человеколюбивое нутро.
Это и побудило меня иронически, с трудом сдерживая кипящее негодование, задать президенту некоторые вопросы. Далеко не все — вопросов было так много, что не перечислить. На ответ не очень рассчитывал, но молчать не мог.
Ответа и не последовало. А курс на уничтожение народа собственной страны — курс, выгодный кому-то, но не России, — продолжался. Пройдет немного лет, и когда коммунисты в Госдуме поставят вопрос об импичменте президенту Б. Н. Ельцину, одним из пунктов обвинения станет геноцид.
Итак, мое письмо года 1994-го как документ времени.
Господин президент!
На торжественной презентации, показанной по телевидению, о вашей новой книге говорилось, что ей суждено стать бестселлером.
Наверное, так и будет.
«Записки президента» — это действительно интересно для многих. Ведь многим хочется узнать подробности об участии первого лица государства в главных событиях нашей жизни за последние годы. Причем узнать не от кого-нибудь, а от этого самого лица.
Ценно и то, что содержащаяся в книге информация снимает массу вопросов.
Например, я все-таки сомневался, когда слышал, будто президент США звонит вам по разного рода «кадровым» делам. Считал, это уж слишком.
А оказывается — так и есть: «За несколько дней до начала седьмого съезда мне позвонил Буш. Он просил меня не отдавать без борьбы Гайдара и Козырева». Хорошо, что просил, а не приказал. Но все равно после этого окончательно ясно: Гайдару логичнее называть себя не «Выбором России», а «Выбором Америки». Вопросов тут теперь нет.
Но, ответив на одни вопросы, книга породила немало других. Позвольте некоторые задать вам.
О стране
Одна из центральных глав книги называется «Крах империи».
Это — о 19–21 августа 1991 года, когда, как вы пишете, «рухнула последняя империя». И добавляете: «событие глобальное, планетарное».
Что ж, версия не нова. «Крах», «рухнула» — все это сказано как о великом благе. Но…
Дальше, где дается оценка действиям членов ГКЧП, читаю у вас совсем иное: «Эти люди и решили нашу судьбу на долгие годы вперед. Их надо «благодарить» за распад Союза, за связанную с этим страшную драму общества».
Какова же в конце концов ваша истинная трактовка случившегося? Что произошло — крах империи, которую, помнится, кое-кто называл даже империей зла, или распад Союза? Великое благо это или страшная драма? А если драма, неужели вы до сих пор не признаете, что сыграли в ней далеко не эпизодическую и отнюдь не положительную роль?
О народе
Вы шли к власти, борясь за интересы народа. Против корыстной номенклатуры. Во всяком случае, такими были лозунги. А что теперь?
Извините за длинную цитату, но она представляется мне принципиально важной: «Однажды я проезжал на машине мимо митинга национал-патриотов или коммунистов — не знаю уж, кого было больше. Кажется, коммунистов. Останавливаюсь. Смотрю: стоит пожилая бабка, в руках полотнище — красный флаг, и она машет им, как маятником, будто ее кто дергает за веревочки. Вяло так, монотонно и приговаривает при этом: долой, долой… Я попросил Коржакова подойти к ней и спросить: кого долой-то? Он подошел, спросил, она в ответ: да пошел ты!»
Поразительная, скажу вам, сцена и поразительно написана. Чего стоит одно это выражение: «пожилая бабка». Не только потому, что молодых старушек не бывает. Но — бабка! Написать такое о старой и, судя по всему, несчастной женщине… Назвать ее не бабушкой и даже не бабулькой, как насмешливо именуют таких женщин «новые русские»…
А ведь вполне может быть, что она ровесница вашей мамы, о которой вы пишете с такой теплотой и памяти которой посвящаете книгу. Переживания матери президента, на которого нападает «проклятый съезд», понятны и должны вызвать сочувствие. Но отчего вы не захотели понять переживания той, другой старой женщины — с красным флагом? И неужто в самом деле не дошло до вас, кому адресовалось это ее «долой» и почему?
Вашу маму, как вы сообщаете, похоронили на Кунцевском кладбище в Москве.
А многие старики (да и молодые, люди среднего возраста!) сейчас даже не уверены, что их более-менее нормально похоронят, потому что нет денег на гробы и могилы. Родственники отказываются от покойников, которых все больше и больше. По иронии судьбы в том же номере «Аргументов и фактов», где опубликована глава о вашей маме, есть такая заметка: «До 120 человек в неделю вывозят петербургские катафалки на безымянные кладбища. Похороны, которые стоят ныне от 300 тыс. руб., грозят многим семьям полным финансовым крахом».
Вы знали об этом? Если не знали, та женщина могла бы вас просветить. Но вы сами даже не подошли к ней — так сказать, представительнице народа. Послали начальника своей службы безопасности Коржакова, представителя новой номенклатуры. Так за кого же вы теперь, Борис Николаевич? Или считаете, что народ — это только чиновники да банкиры? А с другими-то встречаетесь, разговариваете хоть иногда, интересуетесь, как они живут? Что-то из книги этого не видно.
О себе
Лично о себе вы рассказали немало. Причем с большой любовью и нескрываемым сочувствием. Особенно в острые, критические, переломные моменты.
Возникает в описании вашем образ человека очень мужественного, но и ранимого.
Вновь вспоминаете пленум Московского горкома партии, куда вас привезли «прямо с больничной койки и в хорошем партийном стиле топтали несколько часов».
Вы подчеркиваете: «Я не выношу обстановки публичного наскока. Когда бьют с разных сторон, все вместе».
Вот эпизод, связанный со Съездом народных депутатов.
«В тот вечер, 9 декабря, после очередного заседания я вернулся на дачу не поздно. Увидел глаза жены и детей. Рванул в баню. Заперся. Лег на спину. Закрыл глаза. Мысли, честно говоря, всякие. Нехорошо. Очень нехорошо.
Вытащил меня из этого жуткого состояния Александр Васильевич Коржаков. Сумел как-то открыть дверь в баню. Уговорил вернуться в дом. Ну, в общем, помог по-человечески».
Подобные «жуткие состояния» переносить тяжело, что говорить. Но умеете ли вы проникнуться чувством другого человека, если он оказывается в аналогичном состоянии? Можете ли быть терпимым?
О кадрах
Такие мои вопросы не случайны. Вы сами подсказали их своим обстоятельным рассказом об отношениях с разными соратниками. Интересная деталь. Подбирается кандидат на должность спикера парламента. И на что же вы обращаете внимание прежде всего? «Тогда Хасбулатов казался умным, интеллигентным человеком. И тихим. Главное — тихим».
Значит, это главное…
Подбирается другая кандидатура — председателя Конституционного суда. «Валерий Дмитриевич был одним из членов Конституционной комиссии. Причем — самым незаметным. Самым скромным… Тоже тихий, порядочный интеллигент».
Тихие, послушные, покладистые по первому впечатлению, они на поверку оказались и независимыми, и твердыми. Как сами вы в собственном представлении, Борис Николаевич?
Но… примечательный у вас на это взгляд. Вот ваш комментарий к одной из напряженных бесед с Председателем Верховного Совета: «Каждый хотел быть лидером (то есть и вы, и он. — В. К.). Меня к этому обязывает, так сказать, служебное положение. А у него, как мне кажется, это какая-то природная страсть».
Выходит, у вас такой страсти нет? Просто служебное положение вынудило? Да полно, вся книга по существу — это рассказ о борьбе за власть. О борьбе упорной и бескомпромиссной. Иные интересы (скажем, улучшение жизни народа), как я уже отмечал, слабо просматриваются.
Хотели вы того или не хотели, но картина получилась однозначная. Властный лидер, склонный к единоличному диктату, не терпит рядом с собой самостоятельных людей. А в случае противостояния, сопротивления может крепко и прицельно бить. Без колебаний.
Характерной показалась мне и история увольнения Егора Яковлева с должности главы телевидения «Останкино». Вроде, как вы оговорились, готовы были «работать с независимым, сильным, талантливым человеком, тем более на таком посту». Ан не вышло. И с ним не вышло. А уж Яковлев-то, будучи главным редактором «Московских новостей», так старался проложить вам дорогу к власти! Тогда я близко это наблюдал.
И вот — ваши слова: «Единственное, за что себя ругаю, что не нашел времени, а главное, сил чтобы встретиться с Егором Яковлевым и нормально, по-человечески с ним поговорить».
Неужели и после этого признания не встретитесь и не поговорите? С Яковлевым, с тем же Казанником… Неужели этика вашей работы с кадрами останется неизменной и впредь?
Об авторстве
Написать книгу время и силы у вас нашлись.
Хотя ведь очень нелегкое это дело! Тем более вы и сами, выступая на презентации, признали, что журналистский опыт у вас небольшой. Однако взялись-таки.
В телекомментарии к той презентации прозвучало, что ваша практика написания книг по горячим следам острейших политических событий по-своему уникальна. В мире ведущие политические деятели обычно приступают к мемуарам уже после ухода на отдых.
Впрочем, схожие прецеденты отечественного образца вспоминаю. Книгу Собчака, например. Или книгу, которая вышла вскоре после августа-91 и авторами которой значились тогдашний генпрокурор Степанков и его заместитель Лисов. По какому-то совпадению издание ее осуществила тоже редакция журнала «Огонек». Как и обеих ваших книг.
А что это значит — «осуществить издание»? Нельзя ли, Борис Николаевич, расшифровать столь туманную формулу, которая сопровождает публикацию вашего труда?
Чтобы мы, читатели, знали, насколько можно доверять всем свидетельствам и оценкам, содержащимся в книге, как вашим собственным.
Не секрет, что нынче руководители государственного масштаба далеко не все, что произносится и печатается от их имени, пишут собственной рукой. Это раньше…
Ну, русские цари в большинстве своем книг не писали и не издавали. Разве что Екатерина Великая. Под псевдонимами.
Был еще Великий князь Константин Константинович. Этот писал и стихи талантливые, и романсы, и пьесы. Подписывал К. Р.
Дальше? Был Ленин, имени которого вы терпеть не можете. Так после него целое хранилище рукописей собрали, странно было бы заподозрить, что хоть одну свою речь или служебную записку он писал не сам.
Сталин? Тоже.
Вот Хрущев… Он, конечно, многие речи произносил экспромтом, а мемуары свои, став пенсионером, наговаривал на диктофон, но при нем, наверное, впервые штат помощников и секретарей так колоссально вырос. Многотомное собрание его сочинений, можно сказать, сочинялось уже коллективно.
При Брежневе дело это продолжилось. Не тогда ли проникло в наш язык — сперва неофициально — словечко из лексикона американской администрации: «спичрайтер». То есть «писатель речей».
Вы в своей книге употребляете его уже вполне свободно:
«Я сразу попросил соединить меня с Илюшиным. Ночью к работе подключился Шахрай, спичрайтеры. Над моей короткой речью, кроме меня, трудились еще четыре человека».
«Мне помогали спичрайтеры Людмила Пихоя и Александр Ильин, мой первый помощник Виктор Илюшин, Сергей Шахрай и член президентского совета Юрий Батурин».
Кое-что об участии помощников в работе над этой книгой вы поведали в самой книге. Но признаюсь, господин президент: мне (да и другим, наверное) было бы гораздо интереснее читать ее, зная, что она действительно вполне ваша. Поэтому прошу: расскажите поподробнее, как она создавалась.
О привилегиях
Я уже хотел было завершить свои вопросы и просьбы, да попался на глаза номер «Комсомольской правды» от 23 апреля, который я в тот день пропустил. А там — материал о вашей, Борис Николаевич, новой квартире. В новом, так называемом «президентском доме».
Нынче тема привилегий, с которыми вы когда-то активно боролись, вами прочно забыта. Почему — абсолютно ясно. Вашего окружения и всей новой номенклатуры привилегии неизмеримо переросли те, что были раньше. Причем полностью их даже не узнаешь и не учтешь. Где ваш показательный трамвай и районная поликлиника? А новый дом, суперпрестижный и суперкомфортабельный, — вот он, на улице Осенней, в московском районе Крылатское.
Супруга ваша объясняла в интервью той же «Комсомолке», будто необходимость переезда вызвана тем, что по соседству с вами на улице Александра Невского поселился какой-то подозрительный коммерсант. Безопасность ваша оказалась под сомнением. Был еще аргумент, что президенту не хватает просторного зала, дабы у себя дома принимать гостей на государственном уровне.
Что ж, может быть (хотя вон чешский президент Вацлав Гавел, насколько знаю, до сих пор живет в обычной городской квартире). Допустим, вам нужен государственный зал. А семьям двух ваших дочерей, которые получили по 128-метровой квартире в этом же доме?
Собственно, о соседях ваших по новому гнезду я и хотел особо здесь спросить. Вернее, даже об одном соседе. Трижды упоминавшийся Александр Коржаков, а также Черномырдин, Ерин, Грачев, Гайдар, Шахрай, Лужков, Барсуков — про них-то можно сказать: ба, знакомые все лица.
А вот назван в «Комсомольской правде» еще Валентин Юмашев: «журналист, редактирующий книги, выходящие из-под пера президента».
Это правда, Борис Николаевич? И он в числе самых приближенных, наиболее облагодетельствованных персон?
Редактирующий…
Я помню фамилию этого огоньковца еще со времен первой вашей книги — «Исповедь на заданную тему». Стало быть, можно ждать дальнейшего продолжения начатой библиотечки?
Да, и немного еще о подхалимах, которые, согласитесь, с незапамятных времен сильно вредили всем властителям, вводя их во искушение самообмана, а особенно — самодовольства и самовозвеличивания. Так вот, я сам слышал в телеотчете с презентации вашей книги, что выступавшими особо отмечались редкостная скромность автора и отсутствие у него малейшей рисовки. А корреспондент радио «Свобода» Марк Дейч передал потом выдержку из речи на презентации другого Марка — режиссера Захарова: он читал ваш труд до трех часов ночи и был удивлен, по его словам, «великой простотой книги» — простотой, «которую завещал нам Лев Толстой».
Интересно, как восприняли вы столь выразительную читательскую оценку? О чем думали, слушая эти яркие слова знаменитого мастера театральных эффектов? И что сказали директору АвтоВАЗа Каданникову, который подарил вам экземпляр вашей книги в каком-то сверхроскошном переплете, поместив это «Евангелие от президента» в огромную палехскую или федоскинскую шкатулку изумительной работы и безумной стоимости? Скажите пожалуйста: доставило это вам радость?
Вопросов у меня появилось много. Для всех сразу не хватит и целой газетной страницы. Ограничусь пока.
Прошу вас, господин президент, учитывая отнюдь не частное значение моих вопросов, ответить на них в любом периодическом издании. Надеюсь, несколько щекотливый характер такой любознательности не повлияет на сохранение гражданского мира в нашем обществе, о чем вроде бы вы постоянно печетесь. Как говорится, правда дороже всего.
Пусть весь мир пропадает — лишь бы им чай пить
К чему сводятся предвыборные страдания «демократической» интеллигенции
Казалось, часть интеллигенции нашей, без ложной скромности назвавшаяся демократической, то есть народной, давным-давно раздела себя, и всем уже абсолютно ясно, что она по сути своей представляет.
Но нет, продолжает прилюдно обнажаться! Без тени стыда и зазрения совести.
Новым мощным импульсом для массового стриптиза стало приближение президентских выборов, назначенных на июнь 1996-го. Как же! Только-только они, интеллигенты народные, заняли красивую позу независимых критиков по отношению к полностью скомпрометировавшей себя власти, как вдруг выявляется: главным соперником нынешней власти на выборах может стать… лидер коммунистов. Ах, ах, ах! И какой переполох поднялся сразу в этой компании!
«Сегодня интеллигенция в состоянии некоторой растерянности», — нервно вздрагивает на страницах писательской газеты бывший народный артист СССР Олег Басилашвили.
«Сейчас защищать Бориса Николаевича Ельцина очень больно и даже стыдно, — выдавливает из себя в той же газете поэт Григорий Поженян. И немедленно берет решительную ноту: — Но грянуло время, когда уже надо защищать народ от возможности прихода к власти коммунистов».
«Отворачиваясь от лучшей части народа, — заявляет следом еще один поэт, Владимир Корнилов, — власть гибнет, а сильнее всего она тогда, когда… прислушивается к лучшей части народа».
Надеюсь, понятно, кто эта «лучшая часть». Конечно, они сами, о чем и заявлено опять без лишней скромности: «Лучшая, но, к великому сожалению, небольшая»…
О чем же хлопочет сия небольшая, но лучшая часть народа? О народе, ввергнутом в нищету и войну? О вымирающих и убиваемых соотечественниках? О стране, оказавшейся на грани окончательного развала? Как бы не так.
Правда, Басилашвили с присущей ему непосредственностью обронил: «Интеллигенцию смущают страшное расслоение в обществе, кровавая бойня в Чечне, задержки зарплаты и пенсий, коррупция». Смущают все-таки. Но — главное не в этом, совсем не в этом!
«Российская интеллектуальная элита вправе поставить вопрос и так: «С кем вы, мастера власти?»
Так она, эта пресловутая элита, свой главный вопрос в газете и ставит, тут же предельно четко уточняя: «Нужна ли президенту интеллигенция».
* * *
Выскажу свое, может быть, резковатое впечатление от самой постановки вопроса.
Немолодая, изрядно потасканная и использованная, но ярко разодетая и размалеванная, стоит на панели и вызывающе кричит: «Нужна ли?!»
Нет, кричит не каждому встречному.
Кричит тем, у кого (знает!) — деньги и власть.
«…Все-таки главное в том, что не интеллигенты отвернулись от власти, а власть по давнишней российской традиции пренебрегла ими, плюнула на них и растерла». Это, заламывая руки, рыдает обманутый и брошенный Булат Шалвович Окуджава. Уж он-то от власти не отворачивался — мы видели, он старался для нее изо всех сил. А им, видите ли, пренебрегли.
Такая вот мелодрама — использованных и брошенных…
Но, может, зря закатывают истерику? Не все же они покинуты!
«Бедная Галя, бедный Ролан», — подумал я, глядя на скучные и озадаченные лица Галины Волчек и Ролана Быкова, мелькнувшие на телеэкране екатеринбургского зала во время речи нашего президента… В каком качестве поехали в Екатеринбург знаменитые режиссер и актер?!»
Недоумение поэта Поженяна да и озадаченность тех, кому он якобы сочувствует, отнюдь не наивны. Просто наиграны. Всем же им прекрасно ведомо, в каком качестве их берут. Для чего приближают. За что платят. Ведь не глупые и не неопытные девочки, чтоб не понимать.
Однако вот выломаться обязательно надо. Поизображать, какие мы гордые да недоступные. Авось, удастся тем самым цену себе набить.
Но до чего жалкое получается зрелище поблекших и выходящих в тираж ночных красавиц, которые на все идут, дабы только привлечь внимание, а в конечном счете — покровительство всемогущей власти! Делают уж такую высокомерную мину при совсем плохой игре.
«Не протягивай руки»… (М. Жванецкий).
«Иначе возврат к бесправию» (О. Басилашвили).
«Не будет свободы — не будет и колбасы» (Б. Стругацкий).
Из тех, чьи интимные услуги хозяин проигнорировал, особенно заметно показать свою гордость удалось троим — экс-премьеру Е. Гайдару, штатному правозащитнику С. Ковалеву и журналисту О. Лацису, которые (представить только!) вышли аж из Президентского совета.
И, судя по всему, переборщили. На что прямо было указано более дальновидным членом того же совета — литературоведом Мариэттой Чудаковой. Вольно или невольно, однако достаточно откровенно сказала она и о том, что же вообще происходит нынче с нашей замечательной «демократической» интеллигенцией:
«В сущности, сегодня тот слой общества, о котором здесь идет речь, разделился по простому принципу: одни считают, что, несмотря на все отвратительное, лживое и кровавое, нам есть что терять; другие же сумели себя убедить, что терять нам уже нечего».
«Нам»! Обратите внимание на это поистине ключевое для данного «слоя общества» слово.
О каком там народе, о какой стране говорить! «Нам», «мне», «себе» — вот что для них в центре не только страны, но и Вселенной.
Когда-то герой Достоевского решал дилемму: свету ли провалиться — или мне чаю не пить? И приходил к выводу, что последнее перевешивает.
У них тоже так.
Они тоже решают: есть ли нам что терять? Если есть, пусть и весь мир пропадет — лишь бы нам сохранить свое.
Они прежде всего за самих себя, лучших и любимых. «Несмотря на все отвратительное, лживое и кровавое»…
На все отвратительное и страшное они готовы закрыть глаза, если непосредственно их не затронуло. В самом деле, может ли быть что-нибудь страшнее смерти детей от голода? А у нас это стало реальностью. Но слышали вы, чтобы интеллигенция, которую «смущает страшное расслоение в обществе», взволновалась по этому поводу хотя бы так, как волнуется она в связи с недостаточным почтением к ней «мастеров власти»?
Столько крокодиловых слез пролито в свое время о «слезинке ребенка»! О слезинке абстрактной. Но вот сообщение на первой странице газеты, выходящей миллионным тиражом: «Арина умерла от голода». Арине Балуевой девять лет, и она умерла потому, что отец не в состоянии прокормить многодетную семью. Местный совхоз и лесокомбинат развалились. Людям негде работать. А значит, нет денег, чтобы купить самое необходимое. Да и работающим месяцами ничего не платят.
Типичная для нашего времени картина! А конкретный адрес — село Верх-Нарым в Забайкалье. На здешнем кладбище появился свежий холмик над детской могилой…
Казалось бы, все должны вздрогнуть и закричать от известия о такой трагедии. Нет, тихо. И главный правозащитник Ковалев помалкивает, считая, видимо, право на голодную смерть неотъемлемым правом каждого.
Но почему же молчит наша впечатлительная творческая интеллигенция?
Почему не предъявляет власти этот горький счет?
* * *
Да потому, что у нее — свои заботы. Своя шкала ценностей и своя логика.
«Если есть свобода, — рассуждает писатель-фантаст Борис Стругацкий, — значит, рано или поздно появится колбаса. Нет свободы — рано или поздно колбаса исчезнет».
Ну а превыше всех свобод, конечно, свобода слова.
Пусть дети умирают от голода — лишь бы Стругацкому и Битову свое слово молвить. И лишь бы не пришли (не дай Бог!) ненавистные коммунисты.
Недавно, перечитывая статьи покойного Владимира Максимова — настоящего интеллигента, которого боль от происходящего нынче в России и свела раньше времени в могилу, — я обратил внимание, какую запись он выделил в «Дневнике» Корнея Чуковского за 1965 год, назвав поистине провидческой:
«Конечно, имя С-на (Солженицына. — В. М.) войдет в литературу, в историю — как имя одного из благороднейших борцов за свободу, — но все же в его правде есть своя неправда: сколько среди коммунистов было восхитительных, самоотверженных, светлых людей — которые действительно создали — или пытались создать — основы для общественного счастья.
Списывать их со счета истории нельзя, так же как нельзя забывать, что свобода слова нужна очень ограниченному кругу людей, а большинство — даже из интеллигентов — врачи, геологи, офицеры, летчики, архитекторы, плотники, каменщики, шоферы делают свое дело и без нее»…
Так хочется здравой мыслью старого русского интеллигента — перебить оголтелый хор нынешних «демократов»!
Конечно же, Чуковский и вместе с ним Максимов не выступали против свободы слова.
Но о чем-то очень важном в связи с этим понятием, вокруг которого сегодня столько спекуляций, они задумались. И о том, каковы на самом деле реальные коммунисты, более объективно задумались тоже.
Вот бы задуматься сегодняшней-то нашей «интеллектуальной элите»…
* * *
Нет, где там!
На нее словно затмение нашло.
Все по-настоящему интересное и значительное создано этими людьми тогда, когда они свободы слова вроде бы не имели. При коммунистах. Замечу: многие из них и сами были коммунистами.
Именно тогда мы и видели в кино и театре лучшие роли Олега Басилашвили, пели песни Булата Окуджавы, читали книги братьев Стругацких и Андрея Битова. А кто читает их сейчас? Делаются ли сегодня у нас фильмы, равные тем, которыми мы восхищались в советское время?
«Жизнь в искусстве напоминает пир во время чумы: сплошные фестивали, конкурсы красоты, самозабвенные видеошоу. Все это захлестнуло экраны телевизоров и концертные залы. В дурном сне не приснится — тусовки и халявские ужины на фоне голодовок шахтеров и деятелей искусств».
Так рисует сегодняшнее положение в нашей культуре уже упомянутый Григорий Поженян. Талантливый поэт, стихи и песни которого старшее поколение знает, скажем, по хорошему фильму «Жажда», посвященному обороне Одессы в годы Великой Отечественной.
А кто сегодня, кроме близких друзей да приятелей, слушает его стихи?
Однако он намерен «защищать народ от возможности прихода к власти коммунистов». Хоть бы народ спросил, нуждается ли он в его защите…
Академик Борис Раушенбах тут же рассказывает о положении в нашей науке: «Молодой выдающийся ученый уехал на год в Японию. Он там очень понравился. Ему продлили контракт на 5 лет. Скоро кончается его срок. Летом он приезжал в командировку в Москву и зашел в свой институт. Сказал, что собирается вернуться. Ему ответили, что из 14 установок работают только 4. Нет возможности для исследований. А у него приглашение в Австралию и два приглашения в Америку. Спрашивается: куда он поедет?»
Академик возмущен: «Как можно довести страну до такого состояния только для того, чтобы какие-то люди (я не хочу определять — кто они такие) могли себе строить виллы на Средиземном море, покупать замки за рубежом, сорить деньгами так, что все изумляются. Меня поражает такое «купеческое», в плохом смысле этого слова, поведение».
И напоминает кое-что академик: «Возьмем Ленина, возьмем 1918 год. Казалось бы, при чем тут вообще наука? Но он организует огромное количество институтов, таких, как Сельскохозяйственная академия, где будет работать Вавилов, как Физико-технический институт в Петербурге, где вырастут Капица, Курчатов и другие. Он организует ЦАГИ. Это в 1918 году!
Что организовано сейчас? Чечня?»
Точнее не скажешь! По недосмотру, что ли, напечатала это «Литературная газета», где образ и дела Ленина давно уже изображаются только в соответствии с такими корифеями мысли, как лихой пародист Александр Иванов…
Пускай хоть вспомнят читатели этой газеты, каков был подлинный Ленин, сколько доброго сделали в нашей стране коммунисты сумевшие создать в том числе воистину великую науку, которой восхищался мир.
«Сейчас, — подчеркивает академик, — западный мир очень заинтересован, чтобы мы оказались на периферии цивилизации. А наши правители этому помогают».
Что ж, может, сменить правителей?
Но… слово спешит взять пианист Николай Петров. Тот самый, который в Бетховенском зале призывал президента бить своих политических оппонентов канделябрами. Правда, канделябры вскоре обернулись танками, и все знают, что из этого вышло… Сейчас пианист опять запугивает: «Любое же изменение ныне существующей власти… неминуемо приведет к таким бедам, которых мы и в 37-м году не знали».
Но, спрашивается, почему? Непонятно, однако пугает.
Да, конечно, пусть и наука отечественная, и культура вконец пропадут — лишь бы власть осталась на месте.
Вот такая у них, у «народных интеллигентов», логика.
* * *
Что же касается страданий и терзаний по поводу недооценки их властью, то все эти обиды, амбиции, громкие заявления быстренько идут на убыль. Скоро, кажется, и совсем сойдут на нет. Поиграли — и хватит.
Дамам такого поведения очень желателен влиятельный покровитель.
Ельцинское «А куда они денутся?» все сказало про этих людей.