Скоро появляется монах, останавливается в дверях, крестится на иконы, поворачивается к присутствующим, крестит их, рокоча:

—  Мир вам, чада мои возлюбленные! Здравы будьте, дорогие гости! Ра-ад, рад видеть вас, храбрецы-удальцы, в нашем пристанище скромном!

Из-под рясы выпирает чудовищных размеров живот, голова напрямую срослась с плечами, а на гладком лице, словно насовсем, застыла блаженная полуулыбка несказанного довольства.

—  Господи помилуй, отец Ипат!  — в один голос чуть не вскрикивают оба князя.  — Эк тебя разнесло, не узнать!

Лицо монаха расплывается шире:

—  Доволен! Много житием своим доволен, отцы-князья! Весь век бы так и жил, аки птица небесная, плоды земные, щедро княгинюшкой даруемые, потреблял.

—  Ну, на птицу-то ты, отче, теперь не совсем...  — мнется Любарт (Юли фыркает, и весь стол давится смехом),  — с таким чревом как в седло взлетаешь? Или отроки возносят?

Монах пропускает насмешки мимо ушей:

—  Нужда заставит  — взлетим. Куцы хошь... В случае чего еще и мечом пару раз успеем махнуть, или чревом сим грешным, необъятным княгиню с детишками, а то и самого князя от клинка немецкого прикрыть.

—  Ну проходи, проходи, садись,  — любуется им Кориат, а Люба с радостью отмечает себе: не стало в его взгляде ни печали, ни усталости.

—  А почему от немецкого?  — с некоторой тревогой спрашивает Любарт. Монах подходит, садится, хищно оглядывает стол, видит своего кабанчика, лыбится еще шире:

—  Дыть можно и от польского, можно и от татарского... правда, у них сабли, но...  — он недоуменно смотрит на Юли, помоги, мол, с едой-то, но не получив от нее помощи, отрубает у кабана заднюю ногу, сгребает на свою миску, наливает из кувшина и, перед тем как приложиться, заканчивает,  — ...но люди кругом болтают, что ныне с Орденом война на носу.

Люба и Юли фыркают в рукав, Дмитрий подносит руку к усам, отворачивается, а Любарт с Кориатом с негодованием смотрят друг на друга.

—  Твои или мои? Я за своих ручаюсь,  — хмурится Любарт.

—  Твои... мои...  — отмахивается Кориат,  — отец Ипат, а кто же болтает?

—  Да бабы на подворье давно все уши прожужжали, когда да когда на немца... А уж коли бабы разузнали, значит, дело верное.

Дмитрий не выдерживает, заходится: хы-ы-ы!!.. Князья теперь уже ошалело-весело переглядываются и начинают хохотать как сумасшедшие. Монах какое-то мгновение недоумевает, но поняв, остается серьезным и начинает невозмутимо терзать кабанью ногу, то и дело прихлебывая из кружки. А когда князья чуть поуспокоились, Дмитрий спохватывается:

—  Ешьте, гости, а то можете не успеть!

На что в полной тишине опять же совершенно невозмутимо отец Ипат ответствует:

—  И оченно даже запросто!