Наутро все началось обыкновенно. Зашевелилась стража, разгорелись костры... Завтракали, облачались в доспехи, седлали, разводили полки, устраивали фронт согласно вчерашним приказам Олгерда.
Строй уставили, когда начало светать, и увидели на той стороне лощины такой же сомкнутый строй, только закованный в железо: слепо пялились всадники, нелепо торчали ногами из-под панцирей лошади. Щеголяли огромными щитами пешцы. Щиты были небесно-голубыми с белыми, через все поле, крестами.
Но было еще кое-что.
Впереди строя, в самой уже лощинке, прикрытой, как одеялом, тоненькой (пешцам до колен) прокладочкой тумана, стояла «свинья»: шесть шеренг тяжелой пехоты с длинными копьями и огромными, от колен до подбородка, щитами, — углом к литвинам.
А за ними, занимая все пространство между сторонами этого угла, — лучники.
Дмитрий быстро посчитал: тысячи полторы — не слабо! Куда ты дергался со своей сотней?..
Эта «свинья» могла так стоять сколь угодно долго (чувствовалось, что они не боятся, а провоцируют удар), но могла и вперед двинуться.
«Вот вам и немцы! Вот и тупорылые! Пустячок, а попробуй. Схватишься со «свиньей», а они тебя с флангов!.. Или они всегда так?»
— Дед! Они что, всегда так строятся?
— Да нет. Так я еще не встречал.
— Как же быть?
— Как... У нас командир есть! Скажет, мать его...
Дмитрий с дедом и монахом стояли в центре, позади своих арбалетчиков, которые, в свою очередь, выстроились (на конях, парами) позади пешцев Кейстутова полка.
Дмитрий хорошо видел стоявших сзади справа, на пригорочке Олгерда, Кейстута, Патрикия и всю их свиту. Олгерд с Кейстутом о чем-то долго оживленно говорили. Наконец Кейстут с помощниками поскакал вперед, в проход между пешцами и конницей.
— Ну, кажись, договорились, — проворчал Бобер.
Кейстут, оставив подручников в проходе, один выехал перед фронтом, начал говорить. О подлости и зверствах рыцарей. Об их вероломстве. Об обидах литовских. О мужестве, силе и стойкости своих воинов. Словом — речь! Речь перед боем.
— Без этого нельзя, — как оправдываясь, пробормотал монах.
— Нельзя-то нельзя, — заскрипел Бобер, — но ведь и уметь надо.
Судя по доносившимся словам и тону, Кейстут умел не очень. Так решил Дмитрий. Еще слышно было скверно — далеко. Только проклятья в адрес рыцарей получались хорошо — крепко, смачно. Но воины, кажется, считали не как Дмитрий. Когда Кейстут закончил, они так взревели, что под ним и его соседями забеспокоились кони.
— Ну, если так, то только вперед, — такого чувства иронии Дмитрий еще никогда не испытывал. С какой издевкой смотрел он сейчас на дядю, и что им руководило — Бог знает!
Бог знает! — но в это время он как-то, может, еще не очень ясно, но осознал, взвешивая на одних весах и мечи, и стрелы, и слова, — да! Слова, как стрелы, и мечи, как слова, — какую страшную игрушку приручил он в этой ужасной игре, где ставкой были сотни и тысячи человеческих жизней, как уверенно сможет (а сможет? Но что сможет, он ни капли почему-то не сомневался!) распорядиться, расчесть, размыслить (вот как с арбалетчиками хотя бы!) и побеждать, побеждать!.. Не то, что этот старый крикун, слепо ненавидящий немцев.
Надо только позволить ему. И как бы Господь надоумил кого-нибудь, хотя бы Олгерда, чтобы позволил, разрешил, не мешал... Именно ему, Дмитрию! Но Олгерд не догадывался. Откуда?! Да и зачем ему?! Может, он так же считал в отношении себя?..
Пешцы Кейстута (точнее, это были все пешцы, Олгердовых четыре тысячи присоединили к Кейстутовым и поставили на левый фланг) пошли вперед и, как только оказались в пределах досягаемости, были осыпаны немецкими стрелами. Несколько человек упали. Остановились, покинули строй раненые.
Дмитрий двинул своих арбалетчиков за пешцами вплотную. Они тоже начали стрелять. Но было видно: с фронта очень много стрел попадало пока в щиты. А что там, за щитами?
А оттуда все порхали и порхали стрелы, и у Кейстута все падали да вываливались из строя люди.
«Быстрей же!! Быстрее!!!» — мысленно умолял Дмитрий. Кейстут очень постарался, чтобы быстрее проскочить это проклятое расстояние до «свиньи». Но когда уже подступились схватиться, немцы (и это Дмитрий хорошо увидел и даже цокнул языком: ах, молодцы, сволочи!) сделали четкий маневр: первые две шеренги упали на колено, вовсе скрывшись за щитами и далеко выставив вперед тяжелые копья, следующие пододвинулись, опустив свои копья на плечи передних, а задние положили копья на плече впереди стоящих.
Получилась стена щитов, ощетинившаяся лесом копий, без единого просвета, без единой дырочки. А из-за стены, хоть не густо, но и не редко, а размеренно, методично летели стрелы.
Из первых рядов литвин самые отчаянные сунулись рубить копья. Но все быстро убедились, что дело это бесполезное, да просто гибельное. Их отшвыривали, кололи, заманивали поближе, убирая копья, потом били в несколько рук. С полсотни смельчаков упали, прежде чем полковники закричали не соваться.
Строй остановился. Дмитриевы арбалетчики не пытались пробить эту стену из щитов, они били дальше, за нее, и, наверное, попадали, но результаты не были видны, и потому ни уверенности, ни настроения это не прибавляло.
С левого фланга, куда на прикрытие увел три сотни сам Бобер, прискакал отрок:
— Князь, конные двинулись! Бобер просил быть настороже.
— Хорошо. Но если туго станет, пусть пришлет кого, я отсюда не услежу. Правый фланг пешцев прикрывал с тремя сотнями Вингольд, а Дмитрий с четырьмя сотнями оставался пока в центре, за арбалетчиками.
Справа от пешцев стояла вся конница Кейстута — 7 тысяч всадников, а позади нее, саженях в ста, отряд Патрикия, 2 тысяч сабель.
«Интересно, как поведет себя «свинья», когда ихняя конница ударит? — думал Дмитрий, — ведь по идее она должна пойти вперед. Тогда и у Кейстута шанс появится».
Конные рыцари приближались медленно, почти шагом. То ли тяжелый доспех не позволял спешить, то ли им просто спешить было некуда. Но удар все равно получился мощный. Дмитрий увидел, что первые ряды немцы смяли, просто сдвинули сажен на десять — пятнадцать. Потом, правда, застряли. Началась сеча: скрежет железа о железо, визг лошадей, крики, стоны.
«Да! И «свинья» двинулась!»
Передние поднялись с колен, задние отодвинулись, копий и щитов впереди стало меньше, появились цели.
— Бей копейщиков! — крикнул Дмитрий стрелкам.
Те начали с высоты седел выцеливать копейщиков. Это было неимоверно трудно, потому что те сразу же сошлись с литовскими пешцами. И началась свалка!
Тем не менее там и сям в стене голубых щитов с крестами стали появляться дыры. Конечно, не только арбалетчики были тому виной, может, даже в совсем малой степени, потому что Кейстутовы пешцы секлись отчаянно, — но настроение у Дмитрия поднялось, а судя по бодрым крикам спереди, не у него одного.
Слабым местом у «свиньи» оказалось все-таки малое количество тяжелых пешцев впереди. Хотя бреши в строю мгновенно закрывались, строй этот становился все тоньше и вот-вот должен был лопнуть.
— Бей чаще! — кричал Дмитрий. — Еще немножко осталось! Да, еще бы чуть...
Но времени не хватило. Рыцари оттеснили конницу литвин справа и слева от «свиньи», и пешцам, чтобы не поставить под удар фланги, которые с великим трудом умудрялись пока оберегать Бобер и Вингольд, или хуже того — не быть окруженными, пришлось отойти.
Изрядно потрепанный фронт «свиньи» тут же сомкнулся, а сзади с флангов к первым рядам кинулся резерв. Очень быстро, Дмитрию показалось — минут за пять, строй «свиньи» был полностью восстановлен, даже стал как будто прочнее, то есть количество шеренг увеличилось.
Как только это произошло, загнусавили немецкие трубы, и рыцари отхлынули назад, на исходную позицию.
«Что за черт! — изумился Дмитрий, — Ведь они наступали, давили! Просто так инициативу отдают!»
— Гаврюха! Гляди, что делают! — впервые с начала боя он заговаривает вслух, — с чего бы это, а?
Гаврюха пожимает плечами:
— Не иначе как побаиваются, князь. Им ведь ведомо, что нас больше. Может, опасаются, что с флангов зайдем.
— Хм! Зря! Я бы на их месте...
Кейстут на сей раз не повел пешцев на стену из щитов и копий, остановил их так, чтобы не терять попусту людей от стрел, заставил прикрыться щитами, а сам кинулся к Олгерду, советоваться.
Много дал бы Дмитрий, чтобы узнать, о чем они говорят там, на пригорочке. И вообще-то он мог подъехать и послушать, но не поехал. Стоило ему вспомнить вчерашний совет, как кровь бросалась в лицо, а внутри начинало ворочаться что-то столь нехорошее, что даже смотреть в сторону Олгерда не дозволяло.
«Черт с вами! Советуйтесь, коль дело не идет. Нам помалкивать, да приказы исполнять».
Кейстут после длинного и горячего, с выразительной жестикуляцией, спора развернулся возвращаться к своим пешцам. Тут уж Дмитрий не выдержал и как бы случайно сместился к флангу, пересек дорогу возбужденному, взвинченному дядюшке:
— Что дальше, князь Кестутис?
— Дальше? — Кейстут глянул мимо, как не узнал, и отвернулся. — Дальше подождем.
— Чего подождем?
— Посмотрим, что Олгердова конница сможет слева. Может, объедет...
— Объедет?! — ахает Дмитрий.
Кейстут смотрит на него как на ребенка и проезжает. У Дмитрия звон в голове и никаких больше вопросов. «Или я вовсе дурак?! Или они что-то таят? Как он сможет объехать рыцарей слева, если у них как раз за левым флангом — резерв!»
Нет. Конечно, Олгерд не очень надеялся объехать рыцарей с фланга. Он хотел как-то использовать численный перевес: отвлечь часть сил рыцарей на эту фланговую демонстрацию, а самому снова ударить по «свинье» и зажать ее с двух сторон.
Ждать, однако, пришлось совсем недолго и совсем не виленскую конницу. Как только строй рыцарей пришел в порядок, а «свинья» укрепилась и приняла прежний вид, опять загнусавили ("До чего же противно!» — Дмитрия аж корежило) трубы, и сначала «свинья», а за ней и весь немецкий строй шагом опять качнулся вперед.
— К бою! — вне себя взревел Кейстут, выезжая со своим небольшим отрядом справа от пешцев, впереди прикрытия Вингольда.
— Стрелки, к бою! — машинально повторил Дмитрий, соображая лихорадочно, сразу ему разделить свой резерв и бросить на фланги или посмотреть, кому придется хуже. Подумал, решил подождать, успокоил себя и вернулся на середину строя.
Нос «свиньи» уперся в литовский строй, но не прорвал его (литвины бились крепко!), а остановился и стал «тупеть», так как фланги еще двигались. Но двигался и литовский строй, начиная охватывать весь торчащий вперед немецкий клин, а когда сцепились по всему фронту, настала очередь и тех немецких пешцев, которые стояли колоннами на флангах «свиньи». Они уже не могли удержаться в колоннах, так как литвины подступали к ним сбоку, им пришлось разворачиваться и встречать удар. Они и развернулись, и встретили, и отбились, и двинулись вперед, и когда наконец войска сошлись по всей линии, от «свиньи», собственно, мало что осталось, получилось просто, что немецкая пехота большим, но довольно тупым углом вдвинулась в литовский строй и, не прорвав его, увязла, а драка пошла на избиение: кто крепче, тот и устоит, тот и победит.
Секлись люто, а преимущества не обозначалось. Ни у тех, ни у других. Клин, однако, все «тупел», стесывался, острие его несло большие потери, сюда из глубины подходило все больше немецкого резерва, тут голубые щиты с крестами валялись уже кучами. Именно здесь — Дмитрий хорошо это видел и досадовал, что не видит больше никто из князей, а потом ведь не оценят! — отличались его арбалетчики.
Стянувшись в плотную группу прямо против острия клина, не уязвимые для стрел противника, они хладнокровно выцеливали и сбивали самых рослых, мощных копьеносцев Ордена, сея страх, а может, и панику в их рядах. Хотя шеренги немцев непрерывно пополнялись выбегающим откуда-то из глубины, с тыла, из-за лучников, резервом, потери в иные моменты были так велики, что копьеносцам приходилось на несколько шагов отступать, чтобы сомкнуть строй, отчего клин все «тупел» и «тупел».
«Аи, орлы! Аи, молодцы! Было б вас у меня не сотня, а хотя бы сотен пять! А?! Вот накрошили-то бы!»... — Дмитрий не мог налюбоваться своими стрелками, он даже о флангах забыл на какое-то время. Но ему скоро напомнили.
Что творится за пехотой, слева и справа, Дмитрий видеть, разумеется, не мог. В поднявшихся тучах пыли он даже свои сотни не видел. Но о своих ему еще докладывали гонцы, а что там, дальше, он не знал.
Между тем по всему фронту конные рыцари отодвигали, отдавливали литвин назад. А у Кейстута в двух местах даже разорвали строй. Это знал Олгерд, ему доносили с флангов, что рыцари одолевают, просили подкреплений, но выходило, что подкреплять надо всех, а на такое не предусматривает резервов ни один полководец. И он все ждал и ждал, чтобы определиться, куда его двинуть, а войска все пятились, и положение становилось угрожающим...
Дмитрий, когда увидел, что битва движется в сторону литвин, перестал любоваться стрелками, повернулся к своим конным:
— Василий, к деду! Узнай, как там. Василий умчался.
— Андрей, ты к Вингольду... — но Дмитрий не успел договорить. Справа, из-за арбалетчиков вывернулся на взмыленном ошалелом коне, с иссеченным щитом, с обнаженным мечом, всадник:
— Князь!! Выручай, князь!! Скорей! Там у Вингольда худо! Там Кейстута, кажись, того... — он в изнеможении опустил меч.
— Что Кейстута?! — Дмигрий поднял два пальца: «две сотни со мной!»
— Ему фронт разодрали. Он впереди где-то машется, как бы не отрезали... А на нас такая силища навалилась, Вингольду одному уже не справиться!
Дмитрий дернул из ножен меч. Противно завибрировало «под ложечкой», вспомнилась Турья. «Будь оно проклято! До конца жизни что ли буду ссать перед боем?!» И закричал:
— Две сотни, Витольда и Доната, за мной! Гаврюха, ты здесь старший! Потребуется помощь деду — веди! Но полсотни оставь прикрывать стрелков! Обязательно! Слышишь?!
— Слышу, князь!
— Вперед! — И Дмитрий пустил Гнедого в галоп, чувствуя, как слабеет, унимается дрожь, и вспыхивают гнев и азарт.
«Допрыгался, старый козел! Куда полез?! Княжеское ли дело — впереди саблей махать!»
Дмитрий мчался направо вдоль строя пешцев к облаку пыли, обозначившему конную схватку, думая, что сейчас, когда шеренга пешцев кончится, надо будет поворачивать налево, к немцам, что Вингольдовы сотни дерутся там.
Но поворачивать не пришлось. Когда влетели в пыль, то прямо перед собой увидели своих, бешено отмахивавшихся от рыцарей, а среди них Дмитрий сразу выхватил взглядом Вингольда, бесом крутившегося между двух, закованных в броню, которые с двух сторон, словно зерно молотили, мерно поднимали и опускали на него свои огромные мечи. Конь под Вингольдом был весь в крови, дико ржал и то и дело взвивался на дыбы, а Вингольд то щитом, то мечом, змеей извиваясь в седле; умудрялся пускать вскользь эти ужасные удары, и они, ослабев, опускались то ему на ноги, укрытые — слава Богу! — железными пластинами, то на седло, а то и на попону, из-под которой брызгала кровь обезумевшего коня, который визжал от боли и был уже почти неуправляем.
Дмитрий молча подлетел сбоку к ближайшему рыцарю — тот его не видел — и шваркнул изо всей силы между панцырем и поножами в пах. Немец взревел низко, страшно, как медведь, выронил меч и стал сползать с седла. Вингольд, так неожиданно получивший подмогу, в три удара свалил второго и бессильно опустил меч:
— Ухх! Спаси тя Христос, князь! Думал: уже живым не уйду!
На них уже наезжали, еще пятеро. Дмитрий только успел спросить:
— Где Кейстут?
— Там... — Вингольд махнул рукой в сторону немцев, — немцы ему строй разбили... а он впереди был, так что...
Тех пятерых перехватили воины Витольда, и они смогли перекинуться еще парой слов.
— Надо бы сунуться, поискать! — крикнул Дмитрий.
— Попробуй! Только что ты сможешь с двумя сотнями, когда уже строя нет... И у нас тут — сам видишь... Его там сын уже давно ищет.
— Что, Потырк уже в бою?!
— Давно. Весь полк.
— Уй!.. И все равно?
— Сам видишь. Нам бы хоть пешцев оберечь.
— ...твою в Кейстута мать!!! — от души отпускает Дмитрий. Оглядывается вокруг. Витольд и Донат недалеко.
— Витольд, помоги Вингольду! Потесни их немного, дай нашим вздохнуть, а мне проход освободи. Донат! Твою сотню за мной, вперед!
Витольд и Донат закричали воинам свои сигналы.
Дмитрий повернул наконец налево. За ним вплотную потянулись Донат и четверо Дмитриевых отроков. Пока они пробивали себе дорогу среди тут и там выскакивавших навстречу одиноких рыцарей, вся Донатова сотня подтянулась к ним.
— Ребята! Надо Кейстута выручать! Плотней держись! Вперед!!
— Не зарывайся, князь! — прокричал вслед Вингольд. — Тебя выручать некому!
«Да уж... Нас выручать кому резон и охота?.. Ах ты, козел, седые яйца!» — только тут у него мелькнуло в голове, почему он с утра злится не только на Олгерда, но и на Кейстута — из-за Потырка! Он, сопляк, уже и удел, и войско имеет, и с князьями стоит, советуется, а ты...
Они не продвинулись и на два десятка сажен, как наткнулись на ватажку, с полсотни человек, конных немцев. Строя у них не было да и доспех легкий, так что Донатовы молодцы разметали их в несколько минут. Но дальше — больше. Немцы стояли все гуще, уже строем, и доспех на них был настоящий немецкий.
И все-таки Дмитрий подвигался вперед, он видел, что впереди что-то происходит, и надеялся пробиться туда, может, повезет, и это будет именно Кейстут. Но чем дальше они забирались, тем меньше оставалось надежды. Его уже дернул за кольчугу Донат:
— Как бы нас самих не того, князь...
Но именно в этот момент Дмитрий заметил настоящую драку впереди:
— Смотри! Вон там!
— Да, машут! А ну наддай, храбрецы! — что есть мочи завопил Донат. — Вон там Кейстут! Навались! Выручай князя!
Но это был не Кейстут, а Потырк. Когда они пробились к нему, израненный конь его рухнул. Потырк хоть и выдернул ноги из стремян, но соскочить не успел, его придавило.
— Ко мне! Коня! — грозно, властно закричал он. — Помогите выбраться! «Ишь, шустрый какой! — успел удивиться Дмитрий. — В папашу! Даже из говна командует!»
— Василий, Антон! Помогите ему! Тащите в тыл. Живо!
Но когда Потырка вытащили, подняли, он вырвался и бросился к Дмитрию:
— Коня мне! Коня, живо! Там отец!
— Какого коня?! Ты видишь, что творится?!
— Там отец!.. — Потырк пошатнулся, выронил меч, упал на колени и носом в землю.
— Антон, давай! Видишь, князь ранен!
Антон и Василий подхватили упавшего под мышки, взвалили на Антонова коня, кинулись в тыл.
— Отходим, Донат. Тут больше ловить нечего. — Стена рыцарей с копьями наперевес тяжело и медленно надвигалась на них. Сотня развернулась и легко оторвалась от рыцарей, им не помешал никто, попадавшиеся на пути всадники в страхе бросались в разные стороны.
Когда выскочили к Вингольду, Дмитрий понял, что битва проиграна.
Пешцы пятились и скоро должны были побежать. Вингольд потерял очень много людей и уже не мог держать фланг. Он только командира и ждал. Как только тот появился, заголосила труба, и Вингольдовы воины, жестоко огрызаясь, начали отход. Сначала выровнялись с пешцами, опередившими их в отступлении, потом отодвинулись еще дальше и ушли за пеший строй. Немцы не пошли за ними, забоявшись за свой фланг, и сотни Дмитрия беспрепятственно отошли к центру.
Конечно, зря немцы не рискнули, но их дисциплинированность спасла пехоту Олгерда от окружения, а волынцам позволила сохранить много людей и быстро навести кое-какой порядок.
Когда Дмитрий вернулся к центру, дедово крыло было уже здесь. Дмитрий обрадовался, что не надо никого собирать. Только чуть разобраться и без суеты отходить.
— Дед, ну как у тебя?! Дед! Тот не откликнулся.
— А где дед? Дед!
И тут Дмитрий заметил, как мрачно отворачиваются от него воины. Мурашки побежали у него по спине, а в висок словно ударила молния. И ушла, оставив горячую боль в правом виске и левой стороне груди.
— Ребята... Вы что?.. Ребята!.. Где?.. ГДЕ ОН?!!
— Да вон... — Ребята расступались, а Дмитрий, как-то бочком, робко съехав с седла, став сразу маленьким, жалким, растерянным, как когда-то тогда еще, ребенком, провинившись, подходил к деду, ожидая наказания, подходил сейчас — к кому? К чему?
Что-то лежало там, на земле, среди конских ног, за расступившимися воинами, и над этим сидел на коленях, склонившись головой до земли, бессменный подручник деда, Матвей.
«А может, ранен?..»
Дмитрий подошел. Дед лежал, отвернувшись от него, без шлема, и на шее у него зияла страшная рана. От стрелы.
Матвей тыкался лбом ему в грудь, глухо гукал:
— Кормилец!.. Кормилец!..
Дмитрий припал на колено. Ничего у него не было в голове и ни слезинки в глазах. Он не понимал, не осознавал и нелепо надеялся, что можно еще что-то сделать, ведь не может же так вот вдруг и...
Дед лежал и спокойно, ясно смотрел в сторону немцев, словно все еще интересовался, как там...
— Как же это? А? Матвей?
Но Матвей как не слышит. К Дмитрию склонился сотник Михаил:
— Стрелой его, князь. Что тут поделаешь?..
— Да как же?! А бармица?
— Сбили с него шлем в драке, а Матвей не успел подать... Матвей неожиданно взвыл:
— Я сразу увидел! Сразу подскочил! Поднял, гляжу, а он заваливается. Я к нему, а он... Кормилец!..
Дмитрий вспомнил, как он сбил шлем с барона Ульриха, и прикрыл глаза: судьба!
— Князь, они подходят! Что делать?! — закричал кто-то.
«Что делать? Нам тут больше нечего делать! Бестолочь! Бестолочь!!» Дмитрий вскакивает:
— Приказываю — отход! Живо! Пешцев оставить. Арбалетчики первые. Выходим на чистое место, разбираемся и уходим. На конь!! Матвей, хватит! Помоги лучше. На себе не везите. Привяжите к седлу. К его... и в поводу. Скакать придется. Может, долго...
Бобров полк — немцы не успели с ним соприкоснуться — ушел из-под удара и, на ходу разбираясь по сотням, поскакал прочь.
Это поставило пехоту в критическое положение. Чтобы она не оказалась полностью окруженной и успела выбраться из немецких клещей, Олгерду пришлось бросить в бой последний резерв.
— Старая волынская сволочь! — вне себя ревел Олгерд, — Сбежал! Эй, кто там?!
Подскочил отрок.
— Догнать волынцев! Остановить! Вернуть! Иначе Бобра вместе с его паршивым внуком за яйца подвешу! На первой же осине!!
— Куда вернуть, князь?
— Сюда!! Непонятно, что ли?! Сюда, ко мне!!
— А они успеют?
— Не рассуждать! Марш!!!
Гонец сорвался с места и исчез в пыли.
— Мыслителей развелось, мать вашу!.. Успеют — не успеют... — и тут только до него дошло, о чем спросил гонец. Ведь он имел в виду не то, как долго придется останавливать и возвращать волынский полк, а то, что Олгерду самому придется сматываться отсюда с минуты на минуту! И куда же тогда возвращаться волынцам?
Туг Олгерд так смачно и грязно выругался, что даже самые сдержанные старики в его свите сказали: «О-о!» и прониклись сознанием, что произошло непоправимое.