Кто был этот слуга, шпион или действительно попавший в беду, Дмитрий решить не мог, да и не хотел, он только сообразил, что сейчас в любом случае этот человек будет давать ему лучшие советы, и постарался использовать его на полную катушку.
Как одеться, как себя держать, что говорить, чего не говорить, кто — кто, где сидит и т. д. и т. д., и на все это «черненький» отвечал кратко и очень толково: каков вопрос — таков ответ. «Шпион», — решил в конце концов Дмитрий. А когда оделся и пошел к двери, «черный», дернув его сзади за полу кафтана, снова грохнулся на колени, заскулил:
— Не шпион я! Не шпион! Как мне сделать, чтоб ты поверил?! Тут никто не знает, что я по-русски понимаю! Ей-богу! — и перекрестился по православному справа налево, и поклонился через руку, и вновь заплакал.
— Ладно! Не скули, — одернул его Дмитрий, — там увидим. Держись меня. Пошли, — он открыл дверь в бесконечный коридор. Там с улыбочкой ждал тот вертлявый, засеменил впереди, указывая дорогу, а навстречу попадались, жались к стенам, таращились — одни немцы.
«Где же наши-то?!» — Дмитрий шел, шел, и все ждал — вот-вот где-то за поворотом покажется Кориат, подойдет, улыбнется, одернет там и тут его кафтан, скажет слово и тогда уж... Но не было Кориата! Никого своих не было! Дмитрий понимал: что-то не так, холодок страха пополз с низа живота, выше, выше...
«Вот это и есть Орден! Ни отца, ни монаха. Теперь только сам! Ухо востро! И не дрейфь — иначе пропадешь! А пропадать... Сколько раз уже ты пропадал? Все! Вперед!»
Он шел, высоко подняв голову, выпячивая подбородок. Да-а... Видел бы его со стороны кто-нибудь из своих!
Шаг! Взгляд!
Уж это был взгляд! Не сохранит память Ордена, а тем более Литвы, этого марша, когда, как мыши, как тараканы, рассыпались от этого взгляда не только рабы, слуги и разная мелочь, но рыцари!
Его ввели в комнату и остановили у закрытых роскошных дверей. Подошли двое рыцарей (в латах!) встали справа и слева (что за черт?).
Он оглянулся — нет, своих никого!
Двери бесшумно растворились, рыцари тронули Дмитрия за локти, мол, шагай. Дмитрий вошел и остановился в центре зала.
Прямо перед Дмитрием под огромным, уходящим вершиной под своды, распятием, на возвышении, к которому вели несколько ступенек, на черном, изукрашенном резьбой, с высоченной спинкой, сужающейся кверху и переходящей в шпиль, с прямыми массивными опорами троне сидел (надо полагать!) Великий магистр. Под возвышением, справа и слева от Магистра, повернутые немного под углом вперед, стояло по три таких же роскошных (только спинки пониже) кресла, на которых восседали какие-то важные немцы.
По бокам трона стояли двое, а у каждого кресла по одному, закованные в латы рыцари, опираясь на обнаженные, поставленные перед собой двуручные мечи.
Справа от Дмитрия стояло все литовское посольство во главе с Кориатом с вытянутыми постными лицами. За ними вдоль стены — разодетые немцы, с противоположной стороны — тоже.
Слева, у самых ступенек к трону, воздвигался гордо, даже с Дмитриевой точки зрения нагло, огромный, разодетый человек.
«...Что тут происходит? Посольство уже здесь... Меня к ним не пустили... — Дмитрий ничего не мог понять. Он смотрел на отца, а тот ни знаком, ни даже взглядом не хотел ободрить его, а напряженно вглядывался в Магистра. — Ну, в общем, все хреново», — решил для себя Дмитрий и был прав.
Посольство было принято и разобрано Магистром благосклонно. Правда, почему-то очень быстро. Еще немцы предупредили Кориата, что в связи с произошедшим инцидентом Дмитрия на представление Магистру брать нельзя. Того это кольнуло, но большой тревоги не вызвало: «Черт с ними, может, на том и успокоятся», — ведь у Кориата с Великим магистром было что-то вроде сердечной дружбы, завязавшейся пару визитов тому назад. Однажды они так наклюкались вдвоем, что рыцарям-помощникам пришлось растаскивать их в разные стороны, а они все кричали:
— Бьемся! На двуручных! Но не до смерти! Потому что если до смерти, то с кем же я после выпью и поговорю по душам?!
Это чего-нибудь да стоило, поэтому Кориат успокаивал себя.
Но вот посольство принято. Церемония окончилась. И Кориат ждал, когда Магистр отпустит послов и пригласит к ужину, где поспешит вспомнить с ним прошлое, завести так любимый им умный, неспешный разговор, послушать Кориатовы веселые байки...
Но что-то еще оставалось, послов не отпускали. Магистр прятал глаза. И предчувствие беды все усиливалось в Кориате.
Сначала возник этот огромный нахальный немец, вошедший в залу, как к себе в конюшню. Он подошел к возвышению, поклонился стандартно, но с очень наглым видом, произнес громко:
— Великий магистр, я прошу немедленно разобрать мою жалобу на этих людей, допустивших неслыханное неуважение к обрядам Ордена!
— Магистрат слушает тебя, рыцарь!
Жалобщик вскинул руку. Двери раскрылись, и ввели Дмитрия. Никто в посольстве, а уж сам Дмитрий и подавно, сначала ничего не понял. Вошли, встали. Позади Дмитрия два амбала в латах.
Мертвая тишина, и прогремел голос:
— Великий магистрат! Вот этот человек! Он нарушил извечный путь Ордена! Он должен умереть! Но как — должны решить вы!
И амбалы в латах схватили (теперь уже по-настоящему!) Дмитрия за локти и заставили опуститься на колено. Он сначала было дернулся вырваться, но куда там! Тогда он попытался повернуться к своим, что тоже не очень получилось и выкрикнул:
— Что за черт! Отец, в чем дело? Я не понимаю ничего!
Легкое шевеление, шорох шептания — и к Дмитрию подходит шустренький человечек в черном, опускается рядом на колени и начинает переводить.
Тем временем Магистр почти виновато оглядывается и ловит умоляющий взгляд Кориата. Он делает знак рукой: «говори».
— Великий магистр! Раз это член посольства, то за все отвечаю я! Поэтому если необходимо казнить виновного, то следует казнить меня! — он делает шаг вперед, склоняет голову и опускается на колено.
«Ах, как красив, мерзавец! Как же тебя угораздило с твоим-то опытом отношений с нами», — Великий магистр с тоской смотрит на Кориата, ему не хочется никого наказывать, казнить, а уж Кориата тем более, ему хочется сесть с ним за стол, выпить и послушать его веселейшую и остроумнейшую болтовню. Но этот барон Ротенбург! Негодяй! Если он упрется — ничего не сделаешь. Законы Ордена превыше всего!
— Вот тебе раз... — Дмитрий, выслушав перевод человечка в черном, не успевает обмозговать и испугаться, — так уж сразу и умереть!
— Если ты считаешь себя ответственным и берешь вину на себя, — и с сомнением, и с надеждой медленно выговаривает Великий магистр. — ...Но я так понимаю, что сделано было по незнанию?
— ...По незнанию, по незнанию, — присутствующие немцы чувствуют симпатии своего главы, по рядам идет шорох, — по незнанию, по незнанию, — наконец как будто этот шорох рождает какого-то человечка в черном (все они тут в черном, как тараканы!) который подбегает к трону, опускается на колени, шепчет что-то на ухо наклонившемуся к нему магистру.
— Да, вот мне здесь объяснили — по незнанию! В этом случае Орден не придает виновного смерти, а отдает дело на усмотрение оскорбленного рыцаря. Поединок или выкуп.
Как только Великий магистр поизносит эти слова, амбалы в латах отпускают Дмитрия, и он вскакивает на ноги.
— Я готов заплатить! — поспешно кричит Кориат. — Каков выкуп? Пусть рыцарь скажет!
— Нет! Оскорбивший Орден умрет!
— Я готов! — Кориат еще добросовестно принимает все это в свой адрес и выступает вперед, готовясь принять вызов.
— Не будет же доблестный барон фон Ротенбург биться с послом, — удивляется Великий магистр. — Посол неприкосновенен!
— Я не собираюсь биться с послом! — грохочет барон. — Я буду биться с виновником!
«Ну и ну! Ну и сука! Под корень рубит!». — Кориат смотрит на Магистра и видит в его глазах лишь сожаление и бессилие. И просит глазами: ну сделай что-нибудь! И читает в ответ: ну что же я могу?..
— Как глава посольства я не могу позволить... — неуверенно начинает Кориат, но тут Дмитрий, дослушав перевод и осознав, наконец, вполне, что происходит, врывается в разговор:
— Князь, зачем ты унижаешься?! Неужели ты думаешь, что мне страшно умереть?! Да я если и сдохну, то хоть от души этой сволочи белоглазой пару добрых синяков поставлю! Только мы еще посмотрим — кто кого! С кем тут? Кто?! — Дмитрий шагает вперед, маленький, злой, смешной.
По залу шепот. Какое-то нелепое несоответствие моменту: посольство, Великий магистр, государственные дела, и вдруг — мальчишка. Но в шепоте нет насмешки, лишь уважение. Этого Дмитрий, конечно, не ощущает, это подмечает один лишь Кориат. Огромный рыцарь подходит к Дмитрию, смотрит небрежно сверху вниз, неторопливо стаскивает с руки огромную крагу:
— Достаточно ли благородного ты происхождения? Если нет, я найду тебе соперника среди своих слуг.
— Не беспокойся! Высокого! Выше твоего в любом случае!
— О! Тогда... — рыцарь с презрительной ухмылкой роняет крагу.
— Да! Я князь! — Дмитрий поднимает громадную рукавицу и от души, с размаху — в наглую харю!
— Ымк! — Рыцарь отшатнулся, потом дернулся вперед с явным намерением схватить и придушить, раздавить нахального сопляка, позволившего себе такое, но между ними уже встали те двое, в латах, укоризненно напомнили и тому, и другому, где они находятся.
Дмитрий почувствовал себя на удивление спокойным и нахальным. Он остался очень доволен тем, как обошелся с этим мерзким тевтоном, но когда огляделся, гордо и высокомерно, заметил, что очень как будто довольны и окружающие, все, за исключением литвин.
«Что за черт?! Мерещится?»
Когда удалился Магистрат, в зале взлетел возбужденный непонятный говор. Кориат подошел с убитым лицом, покачал головой:
— Ну, сын, и натворил ты дел. За все мои посольства такого не бывало.
— Не брал бы! Что ж теперь, обосраться и не жить?
— Да теперь что ж... Биться надо. Но я не допущу. Посольство все-таки!
— Еще чего! Опозоришь не меня, не себя! Всю Литву опозоришь!
— Да ты что, сын?!
— Что — сын! Где ты раньше был?! Теперь все! Не твое дело! Пошло — пошло! Судьба! Как получится! За меня не бойся, не мальчик уже. А если мальчик, то пора мужиком становиться в конце концов!