С подобным мужем выйдет кто на бой?

Эсхил. «Семеро против Фив»

Как только поединок был объявлен, Дмитрий из рядового члена посольства сделался сразу главным и самым обожаемым лицом.

Оно, конечно, ко всему прочему было и лестно, и даже приятно, хотя до поединка он этого вполне осознать не мог.

Вечером сидели с отцом Ипатом и Гаврюхой. Монах пил за всех троих, ухал изредка, молчал, смотрел в стену, ничего не видя. Разговор шел лишь между Дмитрием и Гаврюхой, чисто по технике боя.

—  А вот когда слева направо выводишь, далеко отъезжает.

—  Далековато, ну и что? Тут уж щит опускай на пупок, куда деваться...

—  А когда еще и вверх чуть пойдет?

—  У меня так в деле раз было! Я шаг вправо, а потом клинок вверх пошел  — и подставка мировецкая получается, откуда хошь.

—  Ладно, понял. Ну а когда он снизу в яйца ширяет, нужен винт, да не нравится он мне: сам собой не затевается.

—  Тут и не стоит винт делать, сил на него много уходит, а толку... Лучше шагнуть просто, вправо или влево, и все.

Беседа идет долго, вопросы у Дмитрия не иссякают, а Гаврюха старается пообстоятельней объяснить, не упустить ничего. И сколько бы это продолжалось, неизвестно, может, и всю ночь, но в какой-то момент спохватывается монах:

—  А ну, вояки, давайте-ка спать! Надо с силами собраться,  — он возится руками под сутаной, достает коричневый шарик,  — давай, выпей  — и баиньки.

—  Да,  — соглашается Гаврюха,  — надо поспать, хорошенько поспать. Сил много потребуется. Слушай: главный отцовский секрет, он мне приказал до смерти хранить, да что уж теперь... Если ты не устоишь, то и мне...  — Гаврюха смущается.  — Слушай внимательно! Дело простое, но против этого никто у меня не стоял: когда он будет бить сверху (а он будет!), а ты делаешь винт по-простому, то при выходе шаг вперед и снизу подмышку, под бьющую руку... Понял?

—  Понял... Понял!!

—  Только не сразу лезь! А когда  — я тебе завтра перед дракой шепну. Идет?!  — Гаврюха подмигивает.

—  Идет!  — Дмитрий веселеет, усмехается.

—  Хватит, петухи!  — цыкает монах.  — Завтра посмеетесь, нынче ни к чему это.

—  Да ладно...  — Гаврюха засобирался уходить.

Наказав ему еще раз никого к ним не пускать, особенно Кориата, монах стелет себе на полу у Дмитривой кровати, укладывает его и, покрестив себя, Дмитрия, углы, порог и собственные ноги, укладывается сам, бормоча напоследок:

—  Бог не выдаст! А свинье...  — х... Мы тоже лыцари...