Конечно же, идея создания мощной убойной силы, неуязвимой для врага, запала ему еще у Волчьего лога, во взбудораженный первым боем детский мозг.

Но сначала он мечтал об этом, как о волшебстве, вряд ли реально осуществимом. Чем больше он узнавал, тем больше находил подтверждение тому, что это не пустые мечты, что это осуществимо, и стал думать об этом все больше, искать, сопоставлять, думать  — на что же опереться, где взять эту силу, в чем она реально должна состоять?

И только после исповеди французского рыцаря в 56-м, на приеме у Магистра, Дмитрий уверился: да, стрелы! Они дадут ему громадную силу, неуязвимую, неумолимую. Как они дали ее английским лучникам в битве с французскими рыцарями возле деревушки Пуатье. Правда, огромные луки никак не вдохновляли его, вообще сам лук как таковой, потому что это было татарское оружие, доведенное ими до совершенства, и оружие, и искусство использования его. Дмитрий не мыслил, ему даже в голову не приходило, превзойти татар в использовании лука. Другое дело арбалет! С ним можно было превзойти и татар!

То, как здорово он обошел все трудности, связанные с недостатками арбалета, подвигнули Дмитрия на новые поиски. А как сам арбалет?! Хорош ли? Может мы дрянью пользуемся? Как узнать? Хорошие арбалеты  — да разве только арбалеты?  — просто хорошие вещи надо искать там, где их делают давно, где опыт и традиции.

Целый месяц мотался Дмитрий по ганзейским городам и возвратился в Мальборк назад ни с чем. Узнав, что отец сидит здесь прочно и неизвестно, сколько просидит еще, он снова поехал на поиски, на этот раз на юг, и еще через месяц, известив отца гонцом, что покидает его и возвращается домой, объявился в Бобровке в компании двух мордастых веселых типов, которые ни черта не понимали ни по-русски, ни по-литовски, даже по-немецки объяснялись еле-еле, и монах, призванный на помощь, выходил из себя и тихо матерился, больше напирая на жесты и жалуясь князю, что «эти» по-немецки ни бум-бум.

И тут появился худенький, хромой, с повязкой на глазу, одетый и причесанный очень аккуратно, даже изящно, человечек, которого Дмитрий не сразу и узнал, а узнав, ахнул:

—  Иоганн!

— Ваня!

— Ты?!

— Я, князь!

—  Живой! Да никак поправляешься!

—  Кашлять перестал, спасибо деду Ивану.

— Значит, дед?!

—  И дед! Но главное, хозяйка твоя. Святая она у тебя, ей-Богу! За нее теперь я шкуру по клочкам дам с себя содрать, в огонь брошусь и... я не знаю! Прости, князь! Где тут у тебя немцы, которых понять никто не может?

«Э-те-те! Те-те! Никак, Любаня моя чудо сотворила! Я думал, он загнется через неделю, а он... Влюбился парень, сразу видать. Аккуратный какой, вроде и не урод уже! Такое только любовь делает! Ну что ж!..»

—  Пойдем. Не немцы они. Чехи, мастера-арбалетчики. Ты их язык поймешь?

—  Их язык к нашему ближе. Разберемся.

Встречающие Дмитрия смотрели недоверчиво: «Похоже, чокнулся князь на арбалетах. Свои, что ль, мастера плохи? А не нравится, купи арбалеты, зачем басурман-то к себе тащить? Небось недешево стоят!»

Иоганн быстро разговорился с чехами. Те разулыбались довольные, разбормотались, раскатывая концы слов, как напевали. Иоганн распевал в ответ. Так началось арбалетное дело в Бобровке.

Мастера потребовали много: мастерскую, множество хитрого инструмента по собственным образцам, заставили сделать сушильню для деревянных заготовок, тоже по-своему, и дерево потребовали особое: бук, граб, орех, ясень.

Хлопот с ними оказалось! Но князь настрого приказал выполнять все их указания, удовлетворять все просьбы  — сам следил за работами, приставил к ним самых искусных плотников, чтобы учились и все запоминали, обещал, если все получится, озолотить.

Мастеров звали Иржи и Рехек, было им под сорок лет, говорили они много и нараспев, как колеса катили. Быстро освоились, начали понимать местных, оказались компанейскими ребятами и большими любителями особой бражки из хмеля, которую называли просто питьем, по-ихнему это звучало «пиво».

Первые арбалеты они сделали быстро и красиво, но предупредили, что это так, напоказ Князевым плотникам, что они никуда не годятся, так как сделаны из неподготовленного дерева, и быстро развалятся.

Мастерскую им оборудовали, сушильню строили, заготавливали нужное дерево. Князь торопил.

Но когда сушильня была закончена и первые заготовки уложены, мастера заявили, что теперь надо полгода ждать. На дворе стоял май.

Дмитрий был обескуражен. Начал спорить, ругаться. Чехи пожимали плечами, улыбались, внимательно следили, чтобы в сушильню каждый день укладывалась свежая партия заготовок в полном ассортименте: столько-то буковых поленьев, столько-то ореховых, и т. д., пили свое «пиво», которое быстро научили варить обслуживавших их женщин, да показывали князю пальцем на сделанные быстро первые арбалеты, сломавшиеся через два-три десятка добрых, сделанных на полную затяжку, выстрелов.

На тетивы Иржи требовал воловьи сухожилия. Их не так сложно было добыть, но сложно приготовить. Секрет приготовления знал Иржи, и не особо о нем распространялся.

Те арбалеты, что были на вооружении у воинов Дмитрия, мастера вежливо похвалили.

Но Иоганн вполне понял взгляды, которыми они обменялись, осмотрев оружие, и те несколько скороговоркой пропетых слов.

—  Недовольные чем-то, князь,  — сообщил он.

—  Сам вижу. А ну давай, пусть выкладывают начистоту, не обидимся, не дети. Да и чего обижаться, арбалеты куплены в Ордене.

Ваня долго азартно жестикулировал скрюченной левой рукой, распевал что-то, так что и мастера наконец распелись, а потом и руками замахали.

—  Ну что?

—  Да что, тяжелы, говорят. Натяг маловат, цевье коротко. С такого арбалета можно как будто еще сажен двадцать вытянуть. Оно так, конечно, надежней, но слишком запас велик, не нужен такой.

—  Значит, что же, они нам такой сделают, что на 20 сажен дальше нашего стебанет?!

—  Выходит так.

—  Это уж что-то слишком... Ваня жмет плечами:

—  Черт их знает! Говорят.

—  Скажи им, если такой сделают, я им еще прибавлю.

—  Куда уж прибавлять?!  — возмущается присутствующий при сем отец Ипат,  — и так какие деньжищи неизвестно за что отвалил!

—  Так вот чтобы известно было  — за что,  — усмехнулся князь.

* * *

В конце ноября обильно покрывший землю первый снег растаял, стало неуютно и сыро. Деревья сиротливо качали мокрыми ветками, неопрятно чернели грязью дороги, только зеленя ржи смотрелись чистенько и красиво.

В последний день осени Рехек вынес из мастерской первый настоящий арбалет. Передал в руки князю. Вокруг того теснилась толпа человек в сорок. Все с интересом ждали.

Дмитрий осмотрел оружие со всех сторон:

—  Красиво. Посмотрим, как в деле. А ну, Корноух, бери свой.

—  При мне!  — Корноух сдернул с плеча свой старый, испытанный в битве с Орденом, самострел.

—  Давай вон туда, насколько долетит.

Корноух зарядил, прижал к плечу, поводил вверх-вниз, выбирая угол, и нажал на крючок. Тетива жикнула пчелой, стрела порхнула вдоль опушки и, пролетев, пожалуй, с поприще, упала в зеленя. Оперенье ярко белело на фоне изумруда взошедшей ржи.

Дмитрий осторожно накрутил вороток, наложил поданную Рехеком стрелу, приложился, уставил угол и потянул крюк. Тетива нового арбалета загудела низко, шмелем, а белое перышко мелькнуло по нему и опустилось рядом с первым, даже чуть поближе.

Вздох разочарования вырвался из всех глоток. Первым порывом Дмитрия было: не оплошал ли он сам?! Может, угол недобрал? Он все спокойно вспомнил. Нет, ошибок не было.

Дмитрий оглянулся. Все с негодованием уставились на чеха, а тот, лучезарно улыбаясь, смотрел на князя, словно ждал похвалы.

—  Что же это, Рехек?!

—  О, то добро, кнезе, только цеть долу опущено надо!

—  Пониже наклонить?

—  Да-а, но и то добро, добро!

—  Чего ж тут «добро», когда Корноух стрельнул дальше! Ты же обещал, что ваш дальше будет бить! Сажен на 20-30! А?

—  А-а...  — Рехек беспечно машет рукой,  — то стрелка.

—  Что стрелка?!  — все больше раздражаясь, повышает голос Дмитрий, а дружинники вокруг уже вполголоса кроют матом и лукавого немца, так долго морочившего им голову, и дурака-князя, свихнувшегося на арбалетах и поддавшегося на хитрые иностранные речи.

—  Та ж стрелка!  — улыбается безмятежно Рехек.  — Легчее много. Твоя тяжелая, убивает сильнейше!

—  Что?!! А ну дай!  — Дмитрий протягивает руку к Корноуху, тот дает свою стрелу. Князь заряжает, прикладывается, Рехек подходит и чуть пригибает книзу:

—  О цеть... чуть долу, пониже чутыне... О так! Стрельни уже!

Дмитрий спускает тетиву. Стрела летит ниже, но как будто забывает падать, летит себе и летит, а когда замирает в зелени, крик восторга вырывается у всех: она улетела дальше сажен на пятьдесят.

—  Ну что ж,  — повеселел Дмитрий,  — вот это подходяще! Теперь посмотрим, как насчет  — бить.

Его сразу поняли.

—  Давай панцирь ливонский!  — закричал своим Корноух,  — Давайте все чучела сюда, ставьте вон там.

Забыв обо всем, выстроившись в длинную очередь, до позднего вечера пробовали стрелки новый арбалет. Преимущества его увиделись быстро. Он пробивал немецкий панцирь за 100 сажен, кольчугу же и на таком, и на большем расстоянии рвал, будто простую рубаху. Но все это тяжелыми, сделанными Иржи стрелами, обычные Корноуховы стрелы уступали в убойной силе чешским действительно сажен 20-25.

Что же касается надежности, когда стрельнули уже раз сто, Дмитрию показалось, что тетива несколько ослабла. Он подергал ее, выразительно глядя на Рехека. Тот опять радостно заулыбался, взялся за рог и указал на маленькое колечко на тетиве у самого места крепления к рогу  — князь на нее поначалу и внимания не обратил. В колечке торчал стерженек, другим своим концом упиравшийся в специальный паз в роге. Рехек высвободил этот стерженек, крутнул его дважды вокруг тетивы и снова заправил в паз:

—  О так. Пробуй! Теперь лучшее?

Дмитрий только покачал головой: «Опыт! Ведь простая штука, проще некуда, а кто у нас догадался такое сделать?! И если кто-то и догадается, то когда?»

—  Ну, ребята, если две сотни таких сделаете к весне, я вас...  — Дмитрий не знал, что пообещать,  — что хотите тогда просите!

—  Ну-ну!  — предостерегающе загудел монах.  — Ты говори, да не заговаривайся! А то ведь у них економок нету,  — и шепнул что-то князю на ухо, отчего тот оторопело хмыкнул.

—  То сделам, ще древо буде. Стрелки много трудно....Трудней, худше...

—  А в чем дело?

—  Жлезо легко требо, хитрость в нем. Мы е не знам.

—  Узнам!  — уверенно подмигнул ему Дмитрий.