«Спеши, не торопясь», как это отец Ипат по-латински возглашал?» — с самого утра закатилась Дмитрию в голову эта фраза, и он никак не мог от нее отделаться.
— А, отец Ипат? Как это там у тебя по-латински? Фес... фес... фестина...
— Чего? — недовольно бурчит монах. Он едет рядом с Дмитрием, мрачный и трезвый.
Мрачна была и вся его команда, так отличившаяся в битве, но не отмеченная не только Олгердом, а и самим Дмитрием, который после сражения командиров не собрал, — обычно в полку он всегда делал это, — никому не устроил нагоняя и никого не похвалил.
Ладно бы это была какая-то рядовая стычка. А то ведь большущее сражение! Больше того — главное сражение! Еще больше — татар побили!
Да в конце концов черт с ними, с похвалами. Но им трофеев-то никаких не досталось! В преследовании они не участвовали, вместо того чтобы пошарить лагерь, искали и собирали стрелы (черт бы их побрал! Пусть бы подручники и искали, и подбирали, так нет, монах всех заставил, на пацанов не понадеялся, растерять побоялся, толстопузый!), а потом поздно было, другие все похватали... Хотя потом все равно все Олгердовичам оставили (конечно! Сыночки-то — родные!), а их спозаранку опять на конь — и вперед. Обидно! И непонятно.
Арбалетчики апеллировали к сотникам, те к монаху, а он ехал рядом с Дмитрием и дулся.
— Я говорю, как это там по-латински: «Спеши, не торопясь». А?
— Не торопясь... Грамотей! Спеши медленно — festina lente! Lente! — понял?
— А чего это ты злой такой?
— Злой... Бей ему татар, битвы выигрывай, а он... Хоть бы спасибо сказал.
— Спасибо те, отец Ипат! — весело дурачится Дмитрий. — Спасибо и низкий поклон! — он низко кланяется, чуть шлем не роняет, хватается рукой, поправляет. — Только ведь из спасиба шубы не сошьешь!
— Во-во! — крякает монах. — Не сошьешь! А ты всю добычу — ффахх! Не жалко ему, видите ли! А мы будто и не люди...
— Ну не всю. Да еще — ффахх! Там Любарт остался. Делить. А кому отдали-то знаешь? — Дмитрий вдруг мрачнеет. — Их там половины не осталось! Для них поход закончен. А ты...
— А что я?! Нехристь, что ли?! Не человек?! Что мне, лишней тряпки или денег для них жалко?
— Тогда чего бурлишь? У тебя вон целый город впереди — набирай! Там небось не то что в обозе. Побогаче будет.
— Да не в этом же дело! Так поворачивается, будто они главные. Как будто мы и татар не били! Вот что обидно!
— Ничего! Будет вам еще. Все будет, и слава, и добыча. Разобъясни своим героям. Чего они как индюки надулись? А ты-то им вслед... Уж не мне бы тебе говорить, не тебе бы слушать.
— Стало быть, Ябу-городок наш?!
— А то чей же? Стал бы я вперед лезть, тыквами вашими глупыми рисковать, если б не это. И Олгерд ни слова не сказал. Понимает, кто ему битву выиграл.
— Ну, коли так...
— А как еще?
— Да мало ли! У вас, больших князей...
— Ффых! У нас — больших?!
— ...Да! У вас разве что поймешь? Может, возьмешь этот Ябу-городок, да опять отдашь кому-нибудь, а сам опять дальше...
— Отец Ипат! Что в коннице главное?!
— А-а-хха-ха-ха!!! — раскатывается монах. — Верно, князь! Прости недоумка! Ах-ха-ха-ха!