Когда князья и воеводы вышли наружу, у шатра уже стоял Вингольд с разведчиками и сотниками. Мимо вели полон: связанных по десять-пятнадцать человек татар. Их было немного, сотни четыре, а вот вокруг них и дальше, потом, когда татары уже прошли, двигались, кто пешком, кто на повозке, а кто уже и верхом, освобожденные невольники, девки и парни, все молодые, не старше тридцати, радостные и оттого красивые.
Гдядеть на них — разгорались глаза, и князья заговорили, кто с восторгом, а большинство с завистью:
— Вот это так улов!
— Это не тряпки, не горшки татарские!
— Повезло Любарту!
— Не столько Любарту, сколько этому, шустрому...
— Да, полк-то его.
— Но ведь он у Любарта только в подручниках...
— В подручниках, а командует! Нет, он своего не упустит. Я слышал, он ни отцу, ни Любарту не спускает, даже с Олгердом и то, разговаривает — знаешь как!
— Ну это ты брось, с Олгердом не забалуешь.
— А ты был на Большом совете, позапрошлой осенью?
— Ну был.
— Ну и я был, ну и что?
— Как они о немцах поговорили, помнишь?
— Ну и чего особенного?
— Может, и ничего, только тебя там почему-то совсем не было слышно. Вингольд между тем соскочил с коня, подошел, поприветствовал Олгерда и Любарта персонально, остальных князей общим поклоном и обратился к Дмитрию:
— Вот, князь! Прав ты оказался. Если б мы сразу до самого Буга не пошли, вряд ли бы их и догнали. Или потеряли... там уж рощицы пошли, холмы, овраги... Они, вишь, всю челядь, невольников собрали и на запад, а потом на юг по дороге, вместе с гаремом ханским.
— И гарем даже?! — засмеялся Дмитрий.
— Да еще какой! Увидите сейчас. Алешка твой глянул — языка лишился, умом тронулся.
— Что, красивые такие? — посмеиваясь, спросил Любарт, — или много?
— Красивые! И много! Разные... Какие хошь!
Тут и Олгерд не выдержал. Хотя его покоробило, что докладывали не ему, но ведь Вингольдов командир был Дмитрий, так что... Да и очень уж хороша была добыча! И как кстати! Так что, пожалуй, впервые за время похода (все это себе заметили) Великий князь разулыбался во весь рот и, подмигнув, спросил:
— На всех хватит?
— И останется! — спохватился Вингольд, и все засмеялись. — Их там к сотне тянет! Старух с детьми мы ж не брали, а наложницы все... Молодые, ядреные! И, видать, гааллодные-е!
— Ну а эти? — Олгерд указал на проезжавших мимо на повозках веселых девчат.
— Эти наши все почти. Что татары у нас, да московитов повоевали, покрали, поотбирали... Правда, и польки есть, и по-непонятному некоторые бормочут (немки? хунгарки? — Бог знает), но большинство — русские. Они их, когда мы уж вот, догнали совсем, саблями сечь начали, чтоб нам не достались. Хорошо, разведчики крепко посуетились, — это отдельный разговор, — а то бы многих порезали. Зверье!
— Значит, Станиславу лучшую из гарема, — смеется Олгерд, — на выбор!
— Спасибо, Великий князь, только... — Станислав краснеет, мнется, ему не приходилось еще выслушивать похвалы от самого Олгерда.
— Ему его Марта усы-то повыдергивает! — вставляет Вингольд.
— Да не в том дело... — еще больше смущается Станислав, — тут моей заслуги мало. Тут вон Алексей больше всех отличился.
— Тогда ему!
— Ну уж, а ему-то Юли точно бороденку — того! — хохочет Дмитрий, оглядывается на Алешку, а тот хоть бы улыбнулся, как не слышит. И смотрит перед собой, в одну точку, будто озабочен чем-то сверх меры.
«Что-то стряслось с парнем, надо будет узнать. Что там Вингольд про «умом тронулся» сказал?»
А освобожденные идут и едут, идут, едут, идут...
— Да сколько же их?! — восхищенно вскрикивает Патрикий.
— А тыщи четыре будет! — ответствует Вингольд гордо.
— Как же они такую ораву гнали, не боялись?
— О! Они их цепями сковали, ремнями повязали по десять-пятнадцать человек, так и гнали. Вот и...
— Вот и пополнение тебе, Любарт! — Олгерд смотрит на Дмитрия. — Одеть есть во что, посадить есть на что! Выбирайте — да на конь. А уж пылу у них теперь, после плена, после обид, думаю, на десятерых у каждого.
«Это мысль! — Дмитрий прикусывает губу. — Только куда их? Если по полкам, как бы беспорядка, да сумятицы не получилось, а если отдельно, то какая на них надежда? Ведь это все, считай, небывальцы. Сколько они в плену торчат? А если и опытные, то к порядкам нашим, к строю непривычны...»
— А, Дмитрий? Что молчишь? — удивляется Любарт.
— А что говорить? Оденем. Посадим. Спасибо, Великий князь! Я просто подумал — ты их поделишь...
— Зачем же? — Олгерд посмотрел вроде даже с упреком: что ж, мол, ты меня жмотом-то числишь? — Но все-таки! Неужели ты всех на конь посадишь?
* * *
Лишние табуны угнали на следующий день, 7-го сентября. Еще три дня разбирались с полоном и добычей. Наконец, 11-го обозы потянулись на север. Каждый князь организовал свой конвой, и, несмотря на предупреждения и угрозы Олгерда, полусотней никто не обошелся. Все завидовали друг другу, а больше всего кивали и оглядывались на Любарта.
Тот с позволения Олгерда отобрал, снарядил и посадил на конь около девятисот бывших ордынских невольников. Были эти ребята, правда, слабоваты, измождены, — в плену не растолстеешь, — так что с собой Дмитрий решился взять лишь три с половиной сотни, бывальцев, и только тех, кто покрепче. Все они, молодые, преисполненные благодарности, бодрости и надежд на будущее, готовы были за спасителей своих идти в огонь и воду, и горы своротить.
Любарт с Дмитрием ловко этим воспользовались. На охрану своих обозов из регулярного войска они выделили строго пятьдесят человек из хозяйственной сотни, во главе с завхозом всего волынского войска, хитрющим жидом Ефимом. В его распоряжение поступило больше полутысячи освобожденных молодцов. Таким войском Ефиму никогда командовать, конечно, не приходилось, но он повел себя совершенно хладнокровно — это был настоящий завхоз. За день развел и рассовал по одному ему известным местам в обозе полученных от Дмитрия помощников, а вечером пришел просить еще.
— Боже милосердный! Ефим! Я думал — этих половину не пристроишь, а ты?!
— В хозяйстве все уже пригодится, князь! Пока дают — бери, а начнут бить — так беги, как говорил мой покойный папа. Такого случая, как мне кажется, больше уже не случится, так зачем же, я спрашиваю, упускать момент? У меня повозок одних больше четырех сотен, так кого мне на них прикажешь сажать? А там раненые, больные. Кто их успокоит? А если в дороге слетит только одно колесо? А кто напоит и накормит такую ораву лошадей? Нет, я вас спрашиваю — кто?
— Ну, если только бабы. Мужиков у нас просто нет.
— Так давай уже и баб! Разве баба не работник? Разве она в походе сделает меньше мужика? Я давно хотел вам обоим сказать!
— Что?
— Что баб в поход в обозе не берем — зря!
— Ты, Ефим, очумел! Бабы в войске?!
— Ну вот! Нет, вы посмотрите, он весь в деда! Тот тоже не выносил бабского духу на войне.
— А ты знал деда?
— А кто его не знал? Он же взял меня в плен у хунгар, и что интересно — не пришиб, а оставил жить, и недурно жить... Но что баб не использовал — это был один из его очень немногих недостатков, да. Ведь баба и пошить, и постирать в походе может лучше, чем мужик. А больного, раненого обиходить? Да оно и ночью иногда, того...
— Брысь!
— А что я уже такого сказал? Не велишь — не надо, я не буду биться в стенку головой. Но сейчас-то!..
— Что?
— Ты пообещал баб в обоз.
— Так они все равно в обозе поедут!
— А-а... А я же думал, вы их раздарите князьям, имея к ним такое отвращение на войне.
— Езжай к Винголъду с Богом!
— А сколько брать?
— Да всех, неужели непонятно! Куда нам их тут-то?! Тьфу! — а перед глазами его нагло, бесстыдно раскинулась вдруг голая Юли, распустила волосы, распахнула руки, выпятила острые груди и улыбнулась.
— Ну же, мало ли... — Ефим видит лицо князя, поспешно поднимается и выпячивается из шатра.
— Тьфу, сатана! — плюет ему вслед Дмитрий, а Любарт весело смеется.
* * *
Обсудив и решив все вопросы дальнейшего похода и отправив наконец обозы, на что ушло еще два дня, утром 13-го Олгерд выступил следом.
Он кинул сильные отряды на восток и северо-восток, желая обезопасить добычу от наскока какой-либо мелкой шальной татарской банды, а свои войска развел широко, поприщ на 15 от Синюхи в степь, на восток.
Любарт с Дмитрием остались наконец одни во главе войска, в которое вошли: их 11-тысячный отряд; сильно пострадавший в битве полк Константина Кориатовича всего в 5 сотен сабель, полк Михаила Явнутовича в 600 сабель и полки Федора Кориатовича, Патрикия Наримантовича и Ивана Любартовича, примерно по 800 сабель в каждом. Любарт свел полки князей в один отряд и назначил командиром старшего из них, своего сына Ивана.
Таким образом, численность войска, считая привлеченных ордынцев, переваливала за 14,5 тысяч.
— Если они опять все вместе не соберутся, то ничего, — резюмировал Любарт, — войско у нас приличное.
— Да, ничего, — согласился Дмитрий, — Если опережать, не давать им соединиться, то и до моря можно дотопать. Только вот как с погодой? Как наладятся дожди... а там и снег... Разве тогда повоюешь? Степь. Палки на костер не сыщешь.
— Значит, до дождей надо управляться, — проворчал монах.
— Как пойдет, — пожал плечами Любарт.
При обсуждении Олгерд говорил о море без нажима, сильно не настаивал, но повторил несколько раз. Дескать, хорошо бы. И князья, а Любарт лучше других, поняли: надо обязательно дойти, иначе их поход зачтется им как неудача. Любарт акцентировал это Дмитрию потом, один на один, и тот как отмахнулся:
— Дойдем, куда ж деваться. Только я не пойму, море, это что — идол какой для него? Примета? А если мы завтра разгрохаем еще три орды, все их по степи разнесем в клочья и назад уйдем, это как, все равно не то будет?
— Я так понимаю: ему уверенность нужна, что Поле чисто.
— Он же сам твердит, что татар в Поле не сыщешь.
— То войско... А речь об их «городах» и «селах», о кочевьях, из которых это войско возникает.
— Но сейчас оно уже возникло, так кочевья что нам дадут?.. А, ладно! Что воду в ступе толочь...
* * *
14-го сентября войско двинулось вниз по Бугу тремя, как и раньше, колоннами: по берегу отряд Ивана, в центре новогрудцы, слева, огородившись легкой конницей, выдвинув на фланг арбалетчиков, волынцы. В тылу новогруддев шел компактный, хорошо укомплектованный обоз, которым управлял теперь вместо ушедшего Ефима бобровский Захар.
Характер движения после Ябу-городка не изменился, только темп увеличился — шли налегке.
Станислав ушел в дальнюю разведку, ближнюю, основательную, осуществлял отряд Миколая. В день проходили около сорока поприщ и 17-го уперлись в слияние Буга и Ингула. Ингул был речка так себе, Миколай к подходу войска уже разведал броды, но они были гораздо выше по течению, в восьми верстах, а здесь, возле устья, было и глубоко, и широко, а дальше, вниз по Бугу, виднелась уже и большая вода.
— Уже море, что ль? — поднял бровь Любарт.
— Да не-е, до моря еще верст 50. Это рукав такой широкий. Вроде уже не река, широко — верст пять, а еще и не море, — объяснил Миколай.
— Что от Станислава ничего нет?! — прихлопнул по луке Дмитрий. — Взял привычку после татарского обоза! Ни слуху, ни духу.
— Небось татар ищет, князь, — явно старается заступиться Миколай, — мыто пока ни одной живой души не увидели. С самого Ябу-городка. Хоть бы след, хоть бы пыль.
— Все равно, нельзя ж так! Вот вернется, я уж ему яйца прищемлю!
— Ну что, лагерь? — Любарт смотрит на солнце, оно едва перевалило за полдень.
— Конечно. Куда дальше, не зная, соваться?
— Давайте-ка, паны полковники, у воды огородимся. Береженого Бог бережет.