Перед общим советом Олгерд чуть ни с каждым обстоятельно переговорил с глазу на глаз, а Дмитрия позвал одним из первых. Сидел в представительской палате за огромным столом, накрытым белой скатертью с лаконичным (будущим белорусским) узором, в роскошном широком (на двоих бы, пожалуй, хватило) кресле с высокой резной спинкой, красиво загнутыми подлокотниками. Напротив, через стол, стояло точно такое же кресло, только без спинки.

Олгерд показал рукой  — садись. Дмитрий сел. Оказалось очень неудобно: без спинки не опереться, а очень хотелось, потому что ноги доставали до пола только носками. Дмитрий съехал вперед, оперся об пол всей ступней и мысленно выругался.

—  Ну, знаешь, зачем позвал? Дмитрий пожал плечами:

— Нет.

—  Но ведь зачем-то мы все здесь собрались?

—  Это слишком емко.

—  Верно. Надо осмыслить сделанное, решить, как дальше быть.

—  Я думаю, мои советы тут не понадобятся.

—  Почему?  — Олгерд чуть усмехнулся.

—  Много умных голов. Опытных.

—  Да-а... Кругом одни умные. Что ж, слушай. Больших дел мы понаделали прошлой осенью. Литва окрепла, границы отодвинула. В основном на юг.

«В основном... Куда ж это она еще их отодвинула, интересно?»  — Дмитрий скривился, заерзал, но Олгерд не заметил или не захотел замечать и продолжал:

—  Все это необходимо закрепить. В отвоеванных у Орды землях нужна крепкая рука, власть! Согласен?

—  Согласен,  — уныло отозвался Дмитрий и переполз в другой угол кресла, он знал, что сейчас услышит.

—  Ты хорошо показал себя в южном походе. И не только в награду за это, но в надежде, что именно ты увереннее других сможешь встать там твердо, установить власть и удержать ее, я предлагаю тебе удел на юге.

—  Большой?  — криво усмехнулся Дмитрий.

—  Какой удержишь.

—  Это как же?  — ему стало интересно,  — где же?

—  За Киевом. Хочешь  — Белую Церковь, хочешь  — Канев, хочешь  — все вместе.

Всего ожидал Дмитрий: удела, что он где-то у границы будет, но такого! Он был просто ошарашен, и чтобы не выказать замешательства, опустил голову и опять переехал в другой угол кресла.

—  Тебя там что, клопы кусают?

—  В этом рыдване клопов небось...  — пробормотал Дмитрий.

—  Что? Что ты там шепчешь? Недоволен чем, что ли?

—  Много чести, Великий князь!  — Дмитрий поднял глаза. Он все понял, все про себя прикинул и решил. Взгляды их скрестились, как две зеленые молнии, и более слабая, Олгердова, иссякла, он отвел глаза:

—  Объясни.

—  Не справлюсь.

—  Боишься?.. Тогда братьям твоим отдать придется, они не откажутся.

—  Отдай. Им полегче будет  — свои уделы, свое войско... Но и они не справятся.

—  Тогда, может, подскажешь, кто справится?

—  А никто.

—  Значит, все, чего добились, бросить? Все псу под хвост?!

—  Великий князь, с кем мне прикажешь новые уделы оберегать? Ты мне войско дашь? Хотя бы то, что у меня в походе было?

Олгерд не то чтобы смутился, а подбирал слова:

—  Ну, помогать обязательно будем. На том Литва стоит! По мере необходимости... Но самому крутиться надо. А то все: дай! И ты туда же.

—  С кем?

—  Что  — с кем?

—  С кем крутиться? Там населения оседлого никакого. Где я дружину наберу, тем более войско?

—  Дружину с собой возьми, вокруг нее войско наращивай. Всегда так делалось и делается.

—  Где она, дружина, Великий князь? Войско это не мое, а Любартово. Даже мой родной Бобров полк я с собой забрать не смогу: им здесь хорошо, а после этого похода и вовсе под завязку, у них тут дом, семья, земля, угодья  — все! А там? Татарские стрелы и голая степь! И приказать я им не могу  — они Любартовы. Даже ты не можешь. Да и можно ли в таком деле приказом? А те, местные? Сколько бы их там ни было, и какие бы они ни были... Они все к Киеву тяготеют  — дань, с татарами какие-то отношения налажены, защита... Кстати, тогда что ж, половину владений у Владимира Олгердовича  — того?  — Дмитрий нажал на слово «Олгердовича» и двинул двумя пальцами, как ножницами.

—  Олгердович  — не твоя забота,  — оборвал Олгерд,  — но как же ты, интересно, Литву укреплять будешь, границы ее расширять, коли так смотришь?

—  Как ты и предлагаешь. Только не на юге бы, там Орда, против нее слабоваты мы пока.

—  Вот я и спрашиваю: значит, результаты нашего похода псу под хвост?

—  Почему?! Я бы оставил все как есть, а в Орду пожаловался. Одним на других. Их ведь там много.

—  Так, так. Я смотрю, ты политик дошлый. С какого дьявола мне в Орду соваться?

—  Не знаю, зачем туда Владимир сунулся...

«Ишь, и про Владимира все разузнал! Хотя это и не тайна, но...»  — Олгерд сгреб усы в горсть.

—  ...Пожаловаться, хоть Мамаю, или кто там посильней сейчас... Мол, хотели тебе дань платить, а этот Деметрий себе потребовал, ну, мы у Литвы и попросили защиты...

Олгерд слушал и думал, что хитрить перед этим парнем смысла нет. Он излагал сейчас то, что Олгерд спланировал и уже наполовину осуществил, и места в этих планах новым уделам и владениям не было. Было лишь желание отделаться от нового претендента на большой (слишком большой!) кусок.

Думал ли, понимал ли Олгерд, что без Дмитрия он бы мог проиграть? Где-то краешком, но довольно часто, в голову забредало и вспыхивало, и покалывало как репей: а вот не будь Бобренка, его арбалетчиков, как бы тогда обернулось?! Но он поспешно отмахивался: ну были бы потери больше, а задавили бы все равно. А этого умника лучше бы вовсе не было, одни неудобства от него, неприятности.

Сейчас все вроде получалось, как Олгерд и задумал:

—  Выходит, ты от удела отказываешься?

—  Отказываюсь, Великий князь.

—  Ну смотри, я дважды не предлагаю.  — Олгерд поднялся, давая понять, что разговор окончен. Дмитрий с облегчением покинул свое кресло, поклонился молча и вышел.

И все. Казалось бы... Наше дело предложить, ваше  — отказаться! Владыка Литвы снял с себя груз заботы и благодарности. Но себя-то не обманешь! И сознание, что ведь не обошелся бы без него, что обошел несправедливо, что и отделался-то как-то мелко, подленько даже, а главное  — что Дмитрий все это увидел и до последней малости понял, так вдруг отравили Олгерду настроение, что он вскочил из-за стола, долго мерил шагами огромную палату, а потом крикнул себе жбан браги, чем напугал до столбняка отрока, давно и накрепко уверенного, что Великий князь в рот не берет хмельного.

И только когда брага наполнила его мозг легкой бесшабашностью и истребила угрызения совести, он снова уселся за стол, пораскинул все по полочкам, выкинул из головы Бобренка и его проблемы и позвал на разговор сына Андрея.