Заяц сидел на корточках у крыльца и водил прутиком по песку. Сначала он нарисовал елку, а рядом с ней Барсука, потом нарисовал рядом с Барсуком себя, хихикнул стер Барсуку уши и нарисовал снова — побольше. Нарисовал корзину, а в ней грибы, удочку. В лесу стояла тишина, такая необыкновенная тишина, что Заяц опустил прутик и прислушался. Не слышно было стрекотания сорок, не шумели на ветру деревья, даже трава, по которой пробегали тихие волны, замерла. «Тишина какая», — удивился Заяц. Он почувствовал, что и внутри у него тоже стало тихо. Заяц присел на крыльцо и положил прутик на колени. На крыльцо вышел папа. Заяц прижал лапу к носу — и папа ничего не сказал, сел рядом с Зайцем, и они вместе стали слушать тишину. Стукнула вдали ветка, и тут же застрекотала белка где-то на дереве, затрещали птицы, кто-то пропел высоко в небе, полетело мимо облако, и кончилась тишина. Зайцы долго смотрели, как бежит поверх травы ветерок, как клонит травинки из стороны в сторону. Где-то рядом закричали — «Домой, домо-о-ой!»
— А ты помнишь, пап, — сказал Заяц, — как мы с тобой рыбу ловили, а я червяков боялся, а ты мне их на удочку насаживал.
— Помню — ответил папа, — вот смеху-то было. Как рыбу из воды тянуть, так ты первый, а как червяков насаживать, да рыбу с крючка снимать, тебя и нет.
— А ты помнишь, пап, — засмеялся Заяц, — как ты мне лук сделал, а я из него в сосну стрелял, в шишку целился?
— Помню, ты долго тренировался, ловко шишки научился сшибать. Где теперь тот лук?
— Не знаю, — сказал Заяц. — А помнишь, как мы в гости ходили к Ежу, и Еж мне петушка подарил, на палочке?
— Нет, — сказал папа, — петушка я не помню.
— Он такой был петушок красный, леденцовый. Мы шли домой, и я его потерял на тропинке. А ты фонариком посветил и нашел.
— Нет, не помню петушка, — сказал папа.
— Как же, — расстроился Заяц, — а помнишь, мы с тобой яблоки собирали, полный мешок набрали, в погреб сложили. А зимой ты последнее яблочко нашел и мне дал! Зелененькое и бочок подгнил.
— Нет, не помню яблочка, — сказал папа, — но может быть..
— Папа, а помнишь, ты качели мне сделал, и я зимой качался, и у меня нос замерз, а ты мне его варежкой грел?
— Ну так, — сказал папа, — а ты помнишь, как ты на морозе лопату лизнул?
— Нет, не помню.
— А как ты вброд ручей переходил, боялся и все равно шел, а я тебя на берегу ждал. Тебе вода была до носа.
— Не помню. Может и помню, но немножко забыл.
— А как к Барсуку ушел без спросу, а мы тебя потеряли?
— Это я точно не помню, — сказал Заяц.
— А как ты сахар из вазочки съел?
— Ну, ладно, ладно, — сказал Заяц.
Они помолчали.
— Пап, — снова сказал Заяц, — а мы запомним тишину?
Папа помедлил.
— Я думаю, запомним. Ты ведь уже большой Заяц.
— Мы всегда будем помнить? Вот как мы сидели с тобой и слушали лес. Ты запомнишь?
— Да, — пообещал папа, — запомню.
— И я запомню, — сказал Заяц, — навсегда. Мы с тобой всегда будем помнить, правда?
— Всегда, — сказал папа, — всегда, Заяц.