0

Покидая паб, Уильям Хастингс был так пьян, что еще немного, и воздух вокруг его рта и ноздрей начал бы клубиться, подобно мареву.

Билл размахивал руками, отбиваясь от воздуха, что мешал ему видеть, чертыхался и упорно брел вперед. «Интересно, у меня в глазах плывет или это всё чертов туман?» – вертелось в голове, подобно карусели. Всё стало ясно, когда Хастингс споткнулся и плюхнулся в лужу.

Полундра! Взмахнув руками, словно веслами, Билл выкатился на сушу, бранясь, как и полагается настоящему матросу – смачно: он проклинал извилистые переулки («Сски-блттть-нннхуй иббчий ЛАБИРИНТ!»), он поливал нечистотами своего домовладельца («Ннщий пдддор крсномоооордй хххли н кпииить кнуру НАД ПАББМ?!»), он крутил непристойные фигуры из пальцев туману, как если бы у воздуха были мозги («Не вздух чловешшьский а ЧРНЬЯ МЛАФЬЯ!»). Стенам из камня было всё равно, еврей-домовладелец жил далековато, а вот мгла…

В последнее время туман в Нью-Йорке вел себя крайне странно. Репортеры даже вспомнили о лондонской трагедии, когда дьявольский гибрид смога и тумана несколько сократил численность столицы Англии, ведь небо Большого Яблока укутал настоящий саван. «Кто-то хочет похоронить наш город!» – трезвонил свежий заголовок «The New York Times».

Возможно, крики пьяницы стали последней каплей, и туман обиделся.

Хастингс сделал несколько заплетающихся шагов вперед и наконец-то понял – это не обман зрения, в глазах не просто двоится, он и правда ничего не видит. Билл обернулся – серая мгла, видимость нулевая; посмотрел вперед – исчез последний фонарь: на глазах у Хастингса его поглотила призрачная дымка. Этого просто не могло быть!

Версии происходящего проносились в голове вереницей: «Фашисты? Секретное оружие? Так быстро?! Нет-нет-нет, не может быть! Плохая выпивка! Да! Меня отравили!»

Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, но услышал отчетливый звук крыльев – будто к нему приближается огромная летучая мышь, а складки крыльев хлопают друг о друга.

И не успел Хастингс сменить причину для крика, как в горло ему ударила смоляная струя.

1

Билл Хастингс стал первым в длинной цепочке загадочных убийств. А я оказался неудачником, которому попалось это дело. Я и не представлял, что меня ждет поездочка в самый что ни на есть ад.

Джеремайя Дункель, первый детектив Департамента полиции Нью-Йорка. Честь имею. Если бы вы видели меня сейчас, то знали бы, что я кланяюсь. Но вряд ли моя галантность скрыла бы трехдневную щетину, синяки под глазами, помятости на пальто и пятно кетчупа на пиджаке.

Помню кабинет шефа, вентилятор, устало гонявший пылинки в воздухе цвета мочи, кэпа Бротигана за массивным дубовым столом. Его блестящая лысина и напомаженные усы сойдут со мной в могилу. Возможно, это будет последнее, что вспыхнет перед моим внутренним взором.

Гиблое дело, ребята, но я в самом деле был женат на работе – ни жены, ни детей. Моя идеальная, преданная любовница. Может, поэтому я бросался на каждое новое дело с жадностью девственника, который впервые увидел, что находится между ног у всех девочек.

Но самым вкусным для меня были дела, связанные с ночными мверзями, и шеф это прекрасно знал. Я недолюбливал этих тварей, и до сих пор не примирился с тем, что они давно стали частью повседневности. Добавили в нее мазков черным.

– Джерри, это дело – то, что надо! Всё, как ты любишь – сыро и непрожарено! С налетом мверзятинки, – хихикнул кэп, и комок жевательного табака переместился у него за щекой. Гадкая привычка. Никогда ее не понимал. Лучше уж сигареты. Кстати, курить мне тогда хотелось невероятно, и я топтался на месте, как школьник, который хочет «пи-пи».

Стив Бротиган чавкнул жвачкой и продолжил:

– Ни черта не понятно. Свидетелей – ноль. Из улик – только труп. Если это можно так назвать…

– Стиви, можно и не расшаркиваться.

Он ухмыльнулся и махнул на меня рукой.

– Ладно. Езжай на пересечение Мохок роуд и Джаспер эвенью – тебя уже заждались.

Старый пройдоха.

На ходу напяливаю шляпу и сую в зубы сигарету.

Нутром чую, меня ждет скверный денек.

10:22 a. m.

Вот я и на месте. Мой верный «Понтиак» подрулил к обочине и выпустил облако черного дыма, растворившееся в утренних лучах. Недалеко припарковались полицейские машины – блестящие черно-белые жуки на фоне закопченных кирпичных стен. Включенные мигалки, желтые ограничительные ленты у входа в узенькую подворотню, и, естественно, толпа зевак. Тупые морды, разинутые рты, из которых вот-вот сорвется капелька слюны… Так и хочется схватить каждого из них и проорать: «Иди дрочи на картинки в «Плейбое», мудак сраный! Или у тебя стоит на мертвечину?!»

Ну да ладно. Еще воспитателем заделаться не хватало.

Отталкиваю этот сброд, пробиваюсь к нашим ребятам, маячащим в сумраке проулка.

– Дункель!

Толстяк Полхаус подскочил ко мне с диким лицом.

– Что тут у нас, Пит?

– Чертовщина какая-то. Убийство – это верняк. Но…

– Что «но»?

– Тело, Джерри. Его, можно сказать, и нет.

Я уставился на Полхауса. Что он несет? Пожимаю плечами.

– Ладно, показывай.

Полхаус махнул рукой на парочку криминалистов, Майка и Роя – парни сидели на корточках возле… Что за ерунда?

Я подошел поближе. На земле валялась одежда, из которой торчали бледные складки материала посветлей, явно непромокаемого: он был измазан черной субстанцией, с виду напоминавшей мазут, но вместо того, чтобы впитаться, жидкость собралась на поверхности ткани черными блестящими горошинами. Шутки местной шантрапы – вот на что это было похоже. Я присел возле Роя.

– Не говори мне, что это человеческая кожа.

Рой повернул ко мне усталое, изможденное лицо.

– В точку, Джерри. Еще совсем свежая. Работали словно… каким-то растворителем, что ли… Тело испарилось, Джерри. Нам оставили только кожу. И она практически невредима. Я не думаю, что это дело рук человека.

– Твое любимое блюдо, приятель, – подал голос Майк, сверкнув щербатой улыбкой.

– Да уж. Что-то еще?

– Труп нашли четверо мальцов по пути в школу. Они ничего не знают, ничего не видели – из-за мглы хрен что рассмотришь. Один из них говорит, что видел, как в тумане что-то мелькнуло, когда они уже подходили к трупу – будто вверх от него поднялась черная занавеска.

Бред. Раньше можно было бы покрутить пальцем у виска и забыть. Но современному человеку не привыкать. С приходом богов реальность истончилась, стала совсем призрачной, а жизнь превратилась в поток сознания больного ума – в любой момент можно было ожидать новых сюрпризов. Неудивительно, что открылось так много новых домов для умалишенных…

Прорвемся.

Я подымаюсь, поправляю пальто и закуриваю, щелчком отправив спичку в толпу зевак. Не буду изобретать велосипед. Отдаю приказы, собираю крупицы фактов, в достоверности которых не приходится сомневаться. Пора действовать.

Обдав парковщика выхлопными газами, перед Государственной Службой Космической Словесности притормозил дребезжащий «Понтиак Силвер Стрик». Хлопнула дверца, и на свет Божий явился Джеремайя Дункель.

Сверкнув перед роботом-привратником удостоверением детектива, Дункель влетел в зал и прошествовал напрямую к окошку ресепшена.

– Мверзи, мне нужен переводчик для мверзей, – сказал Джерри и принялся жевать нижнюю губу – ему до безумия хотелось курить.

В него впилась пара раскосых глаз, настолько жгучих, что у детектива зашевелились волосы на макушке.

– Дункель… Как же ты мне надоел… Тебя послать или сам отвянешь?

Дункель скривился в усмешке. Все вокруг знали, что при виде Туры Сатаны у него начиналась гипертония. Из-за смешанных кровей и буйного нрава у Туры было много недоброжелателей. Как они не понимали, что если кого-то и считать символом надежд этого континента, так именно ее? Немного японка, немного шайен, немного шотландка, немного ирландка, и всё самое лучшее со всего мира соединилось, родив эту женщину. Смоляные глаза с ресницами невероятной длины, смелый макияж, великолепная фигура… Идеальный объект желаний.

Тура пощелкала пальцами перед его глазами:

– Совсем поехал? Есть кто дома?

Детектив заморгал. Черт, слава Ноденсу, хоть не на грудь таращился. А грудь у Туры была уж точно от дьявола, убийственная – сворачивала шеи покруче всяких там ассасинов.

– Прости, Турочка, солнце, задумался, – сверкнул улыбкой Дункель.

– Дункель, ты еще больший тормоз, чем я думала. Тебя нужно отловить и набить на лбу «переводчики – не прямо, а направо».

– Э-э-э… Мозги совсем не варят. Пардон.

– Кретин.

Он крутнулся на месте и помчал в нужном направлении. Каблуки громко стучали по мраморному полу, а спину жег взгляд Туры. Ну конечно, он помчался прямо к ней! Он всегда бежал прямиком к ее окошку. В следующий раз он непременно пригласит ее на чашечку кофе. Хотя нет, «на кофе» можно понять превратно. На концерт «Шальной братвы»? Нет, увидит его с контрабасом на сцене и подумает, что он хочет зарисоваться – совсем нескромно. Сводит ее в кино! Да! Как раз не за горами премьера «Человек-волк: история о разбитом сердце». Главное, пробиться сквозь ее защиту и не получить по морде. Крутая девочка, ничего не скажешь… А вот и нужное окошко.

– Чем могу быть полезен? – ухмыльнулась ему лысая рожа в очках.

Уродец Мортимер, Ктулху бы побрал. Джерри скривился и поежился – он не мог не обращать внимания на ужасные прыщи, прятавшиеся в усах клерка.

– Неважно себя чувствуете, господин Дункель? В прошлый раз вам тоже нездоровилось, – всё так же лыбясь, проворковал Мортимер.

– Да, Морти, не очень. Мне нужен синхронный переводчик для ночных мверзей.

– Бумаги?

– В порядке. – Джерри достал из кармана измочаленные листы и просунул их в щель под стеклом. – Извини, не было возможности возиться с папкой.

Бормоча что-то про «подтереться», Мортимер расправил накладную, дунул на штамп и грохнул по бедной бумажке.

13:12 p. m.

Закуриваю. Пепельница у входа в Бюро щетинится окурками моих сигарет. Стою, прислонившись к стене. Взгляд лениво плавает по выпуклостям и впадинам моего любимого Понти – так я называю свою колымагу. Наверное, мог бы таращиться на нее вечно – таращиться и медитировать с сигаретой в зубах. Хотя лучше бы я сейчас сидел дома напротив кровати и медитировал на задницу Туры.

Итак, заберу этого мастера мверзейших словес, и в Крайслер-билдинг, к моим «друзьям» – разговоры говорить. Ночные мверзи настояли на том, чтобы переговоры между ними и людьми проводились через их старшин, а эти крылатые твари прятались в штабе. Крайслер… Помню, как я надрался, когда узнал, что мэр О’Двайр подарил это прекрасное здание мверзям.

Очень надеюсь, они что-то знают. Не приведи Ноденс, чтобы эти твари оказались виновны… Тогда нам всем крышка.

Ребята в Бюро не спешат. Ясное дело, важные птицы – без них сейчас никуда. Если этот мудак не появится в течение десяти минут, придется открывать новую пачку. Руки буквально чешутся – спичит взять в руки четырехструнного друга и дать волю пальцам, отпустить вожжи фантазии. Или еще лучше: мы с ребятами, все вместе, на сцене «Дохлого Джонни», а публика ловит каждый звук… Почему они копаются так долго? Уже и плюху от Туры получил, и радио послушал, и помечтал, и покурил, покурил, а потом еще раз покурил… Эта работа меня угробит.

Как раз на мысли о гробах скрипнула дверь, и на улицу вышел пижон в черном – широкополая шляпа, длинное пальто, пояс развевается позади, лакированные туфли. Переводчики всегда походили на гробовщиков.

Он остановился и принялся озираться вокруг.

– Эй, Мак!

Парень перестал вертеть головой и, как марионетка, повернулся на месте. Тощий, как скелет, и совсем еще молодой. Безупречно белая рубашка, черно-синий галстук с приятным золотистым отливом. Стильный пижон!

– Детектив Дункель?

– Точно.

– Владимир Щекавица.

– Щекав… Это польская фамилия?

– Украинская, – скривился франт.

– Коммунист?

Щекавица уставился на меня, словно я выплеснул ему в лицо стакан холодной воды. Я засмеялся.

– Расслабься, парень, просто шучу. Топлю лед, сечешь?

Щекавица выдавил подобие улыбки. Надменный олух. Но он мне нравился. Сработаемся.

Когда мы подходили к машине, я услышал, как изнутри надрывается рация. Подскочив к двери, я ввалился внутрь.

– Дункель слушает.

Щекавица пялился на меня, как на неизвестное науке животное.

– Еду, – буркнул я и щелкнул переключателем. Повернулся к переводчику. – Щек, придется нам покататься. Кстати, Владимир… Сокращенно будет Влад?

– Да.

– Так же Дракулу звали. Ты, случаем, не из Карпат будешь?

2

Сверкали мигалки, выл гудок – старенький «Понтиак» мчался лабиринтами Бруклина что было мочи. Хмурые чернокожие провожали Дункеля тяжелым взглядом.

Притормозив возле Проспект-Парка со стороны Оушен-авеню, детектив выскочил на улицу. Владимир тоже вылез из машины.

– Я с вами.

Дункель смерил его взглядом и пожал плечами.

– Как знаешь. Под ногами не путаться, глупых вопросов не задавать. Усек?

– Усек, – сказал Владимир и положил в рот пластинку жвачки «Риглис». Хмыкнув, Дункель закурил и, махнув Владимиру – мол, за мной, – двинулся в сторону неизбежного сборища зевак.

Желтая лента окружала площадь в пять квадратных метров под большим развесистым дубом. Знакомые лица мрачно смотрели на темный силуэт на земле. Подойдя ближе, Дункель устало вздохнул: на траве растянулись вещи, явно принадлежавшие молоденькой девочке; из одежды серыми змеями торчала кожа ног, рук. Волосы веером рассыпались вокруг лица, походившего на непропеченный блин. Жидкость на темной коже поблескивала черным бисером.

– М-да, – сказал Дункель.

– М-да, – отозвался Полхаус и промокнул платком вспотевший лоб.

Дункель выпустил дым и поднял голову.

– Есть какие-то новые зацепки?

– Нет, Джерри… Не знаю, имеет ли это хоть какое-то значение, но тело… точнее, труп… мать твою, как называть это?! – Он ткнул пальцем в нечто, похожее на сдувшуюся резиновую куклу.

– Неважно. Расслабься. Пускай будет тело, один хрен.

– Тело. Ладно… – Полхаус глубоко вдохнул и выдохнул, явно пытаясь взять себя в руки. – Короче, на тело напоролась парочка влюбленных. Зовут их… – Он заглянул в блокнот, – Мэри Энн Пинкертон и Дэвид Смизерс, двадцать один и двадцать три года. В парке стоял туман, и они решили, что романтичней ничего быть не может. В самом укромном, по их мнению, месте они нашли тело, – Полхаус снова вздохнул, – Мэрджори Хоуп, семнадцать лет. Девчушка прогуливала школу, потому что ее пригласил на свидание, – быстрый взгляд в блокнот, – Тимоти Бэст, школьный ловелас номер один. На свиданку не дошла.

– Бэста допросили?

– Да, но у него железное алиби.

– Насколько железное?

– В это время он сидел в кабинете школьного директора – его застукали в туалете с какой-то соплюшкой на пару классов его младше. Догадайся, чем они занимались.

– Ясно. А результаты анализов черной херни на теле Хастингса?

– Это мазут.

– Мазут, – хмыкнул Дункель и раздавил сигарету. Щекавица неодобрительно глянул вниз.

– Лучше и не скажешь, Джерри, – кивнул Полхаус.

– Что-то еще?

Полхаус полистал блокнот.

– Нет.

Детектив вздохнул и с кислой миной осмотрелся. Заметив Роя с Майком, он подошел к ним. Через минуту он подошел к Щекавице – тот всё еще стоял возле останков Мэрджори Хоуп.

– Ладно, Дракула, поехали. Не будем терять времени.

Детектив и переводчик подошли к желтой ленте. Дункель посмотрел на зевак – жадные глаза, открытые рты. Кое-кто притащил фотоаппараты. В самой гуще народа противно заиграли на флейте – словно музицировал сумасшедший. Ни стыда, ни совести.

Детектив поднял ленту, пропустил переводчика и двинул через толпу. Пару раз «случайно» ткнул кого-то под ребра. Улыбнулся, когда в ответ донеслось удивленное хрюканье.

Впереди послышался ропот, кто-то завизжал.

Всё произошло молниеносно.

Щекавица остановился как вкопанный, а потом зашипел, пригнулся, сделал шаг назад. Дункель увидел, как дернулась голова парня, услышал, как хрустнули позвонки. Кто-то поднял Владимира над землей – Джерри не мог рассмотреть нападавшего, его полностью скрыло развевающееся пальто Щекавицы. Переводчик дернулся еще раз, и еще, и еще. Шипение перешло в бульканье.

Народ заорал и бросился врассыпную. Похожий на козла паренек с большими зубами в панике рванул прямо на Дункеля, и тот вырубил его локтем. Положил руку на кобуру, палец рванул застежку.

Послышался хруст, словно кто-то прошелся стекловатой по барабанной перепонке, и, отделившись от тела, голова Щекавицы подпрыгнула над толпой. Шляпа переводчика сорвалась и ударилась в грудь Дункеля. В воздух взметнулись русые волосы. Там, вверху, голова и зависла – подбородок бедняги держала рука незнакомца.

Пистолет выскользнул из кобуры.

– С дороги! С ДОРОГИ, ТВОЮ МАТЬ!!! – послышались вопли полицейских.

На землю упало мертвое тело, и неизвестный метнул голову в Дункеля. Не раздумывая, детектив прыгнул вбок и услышал за спиной удар и крик – кому-то не повезло.

Но женщине с передником в цветочек повезло еще меньше. Сбитая с толку, Ирма Пев бежала куда глаза глядят. Словно животное во время пожара, она мчалась вперед и даже не заметила причины всей неразберихи. Споткнувшись о труп несчастного Влада, она упала. Пытаясь подняться, она глянула вверх и увидела над собой существо из ночных кошмаров.

Когда-то оно было Стивеном Хобблсом, молочником, который жил по соседству. Ирма недолюбливала его за то, что, как ей казалось, он сливал часть молока себе. Но как бы то ни было белая жидкость ему не помогла – лицо над клетчатой рубашкой стало совершенно черным. Не коричневым, не серым, не желтым – угольно-черным. Краем глаза она заметила в толпе лыбящуюся рожу мерзкого карлика. Недоросль держала в руках бурдюк и хихикала.

Детектив прицелился.

– ВАШУ Ж МАТЬ!!! ПРОЧЬ ОТ ТРУПА!!! ЭТО ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА!!! – визжал Полхаус. Очевидно, толпа хлынула в переулок.

Не-Стивен пошел вперед и…

Щелкнул взведенный курок.

…наступил Ирме на спину. Женщина успела только хрипнуть – нога прожгла одежду и утонула в плоти, раздавив сердце и часть легких.

Грянул выстрел. Не-Стивен дернулся. И еще выстрел, и еще. Послышались «бах! бах!» откуда-то из-за спины – стреляли другие копы. Дункель с матами бросился на землю. Где-то послышался человеческий крик.

«Будет скандал», – вздохнул Дункель и тут же поразился тому, что думает о проблемах с прессой так некстати.

Содрогаясь от пуль, существо, когда-то бывшее человеком, шагнуло вперед, еще шаг, сорвалось на бег. Кто-то попал по ногам, и Не-Стивен грохнул оземь всего в паре метров от Дункеля. Выгнувшись подобно змее, черный молочник поднял над землей свой изувеченный торс, разорвал на груди рубаху, от натуги стиснутые зубы разлетелись на осколки, и грудная клетка лопнула, словно ребристый пузырь.

Детектив среагировал молниеносно – черная жижа окатила бы вонючим фонтаном место, где он лежал всего секунду назад. Не-Стивен превратился в дымящуюся груду плоти и костей. И она не двигалась.

– Сучий потрох, – прохрипел Дункель.

Я достал сигарету, оперся о бок верного Понти и закурил. Подошел бледный, как смерть, Полхаус.

– Джерри…

– Они затоптали труп девочки.

– Да.

– Слышал твои вопли.

Полхаус потупился. Мне его жалко.

– Пит, дружище, не время киснуть, – у меня в голове мелькнула интересная мысль. – Мне нужен прогноз погоды. И что мы знаем о погибших?

– Досье уже нашли и везут сюда.

Хоть одно хорошо. За пятнадцать минут ожиданий я выкурил три сигареты, еще раз осмотрел останки бедняжки Мэрджори, тела женщины и Влада – по бычку на каждую жизнь. Аминь.

А вот и Полхаус, сует мне листы. Приступим…

Имя: Ирма Пев. Что-то мне это напоминает. Поразмыслить на досуге.

Возраст: 44 года. Домохозяйка. Мать пятерых детей. Муж: Вальдемар Пев, эмигрант.

Тут и думать-то нечего – случайная жертва.

Имя: Владимир Щекавица. Бедный Дракула. Не то место, не то время.

Возраст: 28. Член международного клуба переводчиков «Night Gaunt Flies». Автор многочисленных трудов по переводу Пнакотических рукописей и трактатов о «мверзком» языке. Подался в полевые переводчики для изучения быта мверзей. Сегодня должен был состояться его первый поход в Крайслер-билдинг.

Дьявол, двадцать восемь лет! Эти русые волосы и вывернутая челюсть мне запомнятся надолго. Молодняк, хлипкий интеллигентишка до мозга костей (или даже от мозга костей), но он закрыл собой меня, копа, который должен был быть гарантом его безопасности! Печально всё это.

Имя: Стивен Хобблс.

Возраст: 38 лет. Молочник. Семьи нет. Соседи отзываются о нем, как о прекрасном человеке. А в том, что от него осталось, и человека не сразу признаешь…

И всё же я удивлен тем, что практически никто не пострадал. Да, два человека погибли, три ранены (два – шальными пулями офицеров полиции), но при таких-то обстоятельствах!.. Это просто чудо. Как и то, что я до сих пор жив. Метили в меня, я в этом уверен.

– Мои парни тут поспрашивали… – бормочет Полхаус, заглядывая в бумажки. – Госпожа Пев пыталась оклеветать Хобблса за то, что он отказался спать с ней – может, это и есть… м-мотив? – Кадык Полхауса задергался вверх-вниз. Всё еще под впечатлением, бедняга.

– Ерунда, стечение обстоятельств. К тому же зачем Хобблсу понадобился Щекавица? Его здесь вообще не должно было быть! Да и вообще, какого лысого Хобблс превратился в черную херь?!

Взять себя в руки. Стискиваю зубы.

– Не знаю, Джерри.

Для одного дня это уж слишком.

– Ладно, Пит. Опросите свидетелей. Попытайтесь нащупать связь между Щекавицей, мверзями и Хобблсом. Сдайте на анализ останки девочки, плоти Хобблса и той черной бурды. Заодно проведите полный анализ крови Щекавицы. И узнайте чертову погоду.

3

Три дня спустя, 18:12 p. m.

Только что вернулся из Аркхема – мотался в Мискатоникский университет, рылся в архивах. Вот уж никогда бы не подумал, что заделаюсь книжным червем. Конечно, и раньше приходилось закапываться в пыльную макулатуру, но это… Голова гудит, мысли сталкиваются и грохочут, словно танки, буравя извилины моего мозга.

И всё из-за вещества, обнаруженного в мазутной «крови» Хобблса. Два дня назад Полхаус принес мне результаты анализов, в которых наши лабораторные крысы вынюхали эту… эту ерунду. Ее химическая структура показалась мне чертовски знакомой – что-то из того, что объясняли нам на учениях, когда настало время полной мировой реформы после пришествия богов… Вчера мне удалось отловить профессора Варда, показал ему распечатку. Он тщательно пытался скрыть потрясение от увиденного и упирался до последнего. Пришлось дать старому прохвосту под дых, и голубчик выложил всё как на духу.

Каждый день начинался с сообщения о пропавшем человеке. А то и не одном. И трупы, куда же без них… Только если бы нормальные трупы! Ошметки, опознаем только по одежде. Из Службы Космической Словесности сообщили, что доступных переводчиков у них нет. И всё. Дальше – ни шагу. Бьешься, словно комар о стекло.

А еще этот долбанный туман! Метеорологи локти кусают, а что за хрень над городом зависла, сказать не могут. Собираются туда какой-то зонд запускать, пробу брать. Скоро эта туча закроет солнце и будем жить, словно морлоки! «Возможно, смог… Возможно, чрезмерное скопление серы в атмосфере… Возможно…» Возможно, завтра кого-то из вас будут совком собирать!

С ума сойти. В полиции работают одни идиоты! Даже сводку погоды, нормальную сводку погоды раздобыть невозможно!

Этот кретинизм и вынудил меня последовать указаниям Варда и смотаться в Аркхем – слабая, но единственная зацепка. Полдня мудохался, прежде чем меня пустили в их закрома и дали полистать «Некрономикон». Честное слово, даже от самого занюханного бомжа пахнет лучше, чем от этого дряхлого томины. И что же я узнал? Субстанция, оказывается, повторяет контуры сигиллы Ньярлатотепа. Чудесно. Превосходно. Меня чуть не разворотило от тщетности поисков. Когда вставал из-за стола, еле сдержался, чтобы не огреть по голове молодчика в желтой хламиде, подскочившего забрать их вонючее сокровище. Наверное, хорошо, что они прячут эту книженцию – засмердела бы им всю библиотеку.

Надо расслабиться. Усталость подобно туману скрывает от меня разгадку преступлений. Однако воображение подкидывает картины измученных и изуродованных жертв – картины того, что осталось «за кадром», того, как они умерли.

Я притормаживаю возле метро.

Встряхнув головой, чтобы отогнать видения, я вылезаю из машины. Вокруг суетится народ, шныряют взад-вперед курьеры, тарахтят дизельные колымаги… Подымаю глаза чуть выше – свинцовое небо почти полностью укутал смог; кверху тянутся черные струйки дыма и растворяются в сером мареве. Качаю головой. Когда люди наконец-то поймут? Наверное, тогда, когда не смогут дышать.

В мою сторону тарахтит мотороллер, выплевывая черные клубы дыма. За рулем сидит какой-то карлик. Я отворачиваюсь от него и спускаюсь в метро.

Стены подземки пестрели афишами «Разбитого сердца» – с них на прохожих взирал поникший Лон Чейни мл., Король Боли.

Люди серым потоком тянулись наружу и столь же невзрачным ручьем сливались вниз, в метро – словно болотная жижа в сточную канаву. Детектив еле тащился, низко надвинув шляпу.

Дункель поморщился: закопченный перрон походил на чистилище. Ну, на худой конец, на преддверье ада. Народ толпился в ожидании поезда, глаза таращились в пустоту, в газеты; непроницаемые лица – чем не грешники, ожидающие лодку с Хароном? Только четверка лихих парней в кепках набок и кожаных куртках нараспашку громко обсуждала какую-то «сучку Люси», что они с ней вчера проделали, как ей это понравилось, и громко ржали – всё им было нипочем, им было весело. Дункель пошел прямо на них.

– Разрешите пройти, – сказал он и врезал под ребра одному из хохотунчиков. Тот рухнул на колени, задыхаясь. Чистой воды случайность.

– Простите, ради бога, – кинул Дункель и зашагал в другой конец перрона. Вдогонку орали благим матом и грозились его найти. Сволочи. Трусы. Жаль, что не бросились доказывать его неправоту – он бы продемонстрировал им всю глубину своего сожаления.

Настроение заметно улучшилось. Правда, ненадолго – в конце перрона стоял ночной мверзь.

Тварь была в темном длинном пальто, из-под которого торчали костлявые ноги с длинными когтями и шипастый хвост. Под тканью на спине, словно ворох гигантских червей, шевелились крылья. На голову мверзь нахлобучил широкополую шляпу, но смотрелась она нелепо – по бокам торчали загнутые внутрь рога. Маскировка, мягко говоря, так себе – не удивительно, что в радиусе трех метров возле чудовища было пусто. Тварь буквально лучилась флюидами зла. Дункель мечтал о том времени, когда полиции с национальной гвардией дадут приказ очистить город от этих паразитов.

Еще пару месяцев назад они разгуливали по городу голышом. Вот так, выходишь на улицу, а тебе навстречу идет это, подходит поближе и начинает щекотать. Просто так. Якобы им это нравится. Люди с ума сходили от ужаса. Мэр О’Двайр попытался договориться с тварями о маскировке и о том, чтобы людей не трогали. Об этом много писали в прессе, и как же удивилась общественность, узнав, что к пожеланиям О’Двайра прислушались, и отныне мверзи будут появляться на людях только в человеческой одежде…

Тварь на платформе стояла на месте, но не без движения: она поворачивала из стороны в сторону рогатую безликую голову, шевелила крыльями и медленно-медленно водила из стороны в сторону хвостом. Казалось, будто мверзь пребывает где-то под водой, и потоки шевелят его конечностями. Может, это течение существует, только течение не водное, а течение ауры зла и ужаса, которая витала вокруг этого существа?

Превозмогая тошноту, Дункель подошел чуть ближе. Как же он их ненавидел! Это была неконтролируемая, необъяснимая ненависть, таящаяся глубоко внутри его натуры. Так жертва ненавидит хищника – будь у газели такая возможность, она бы задрала насмерть всех волков, перегрызла шеи всем охотникам. Но при взгляде на массивные когти, кривые блестящие рога и мощный хвост детектив почувствовал что-то вроде уважения.

Мверзь повернулся в его сторону. Невозможно было прочесть выражение на голове, у которой нет лица, – нет глаз, нет носа, нет рта, – но Дункель нутром чувствовал, что его изучают, ощупывают невидимыми, неизвестными ему органами чувств.

С воем из туннеля выскочил поезд и, пшикая газами, с грохотом замер на месте. Платформу укутал густой запах соляры.

Детектив шагнул в вагон, двери с грохотом закрылись, и поезд тронулся. В голове у Джеремайи промелькнул образ шоггота, которого им как-то демонстрировали на учениях. На глазах у изумленных зрителей в вакуумной колбе бурлил сгусток мускулов. Мышечная масса, строение которой изумило биологическую элиту планеты. Шоггот. Существо без мозга, но обладающее зловещим, необъяснимым разумом, способным повелеть телу принять любую форму. И пускай Дункель терпеть не мог новомодный дизель, он был благодарен судьбе за то, что О’Двайр забраковал проект двигателей на шогготной тяге. Массивные фильтры пропускали вонь от отработанных газов, а работа мощных вытяжек добавляла к стоимости проезда несколько центов, но черт с ним. Заигрывание с мирным шогготом в тысячу раз опасней игр с мирным атомом.

Прежде чем поезд скрылся во мраке туннеля, в окне промелькнула одинокая фигура мверзя – казалось, подводное изваяние всё еще смотрело на Дункеля.

Низкое звучание густой басовой линии пронизало Джеремайю до мозга костей – плавные волны подымали в его нутре приятные волны, которые, словно гребенка, прочесывали его естество, поглаживая сами цепочки ДНК. Он сам порождал эти ощущения, пощипывая струны, прижимая их, отпуская, позволив свободно дребезжать над грифом контрабаса.

Публика в «Дохлом Джонни» собралась разнообразная. Кто-то пришел сюда, как обычно – выпить, покушать или просто пообщаться с друзьями. Но кое-кто пришел специально на «Шальную братву», и сейчас они подсели ближе, подошли к сцене или просто повернули головы к источнику звука – выступление началось.

К Дункелю присоединились его товарищи: Макс Базука, соло-гитара; Джонни Джем, ритм-гитара; Эдди Даммер, саксофон; Стив Кингпин, труба; Бенни Бонг, барабаны. Словно призраки, не издав ни звука, взяли они инструменты, заняли свои места и замерли, как статуи. Джеремайя закончил фирменное соло, и сдетонировала бомба под маркой «Шальная братва».

Впервые за три долгих дня утомительного расследования Дункель не думал о работе. Его мозг и тело полностью переключились на другую задачу – они растворились в мощном звуковом потоке, словно таблетка аспирина в стакане холодной воды. Когда они с ребятами играли, как большой музыкальный автомат из плоти, крови, дерева и пластика с железом, он чувствовал себя почти счастливым.

Стиви надул щеки, и труба зашлась визгом, улюлюканьем и плачем, которые передразнивали закольцованное, монотонное скрипение ритм-гитары. Эдди набрал воздуха в легкие, и он рванул вверх через трахею, ко рту и к мундштуку – оживший сакс заорал, перекрикивая Джонни и перебраниваясь со Стиви, впиваясь в мозг и требуя внимания только к себе, себе одному. Гитара Макса летала вокруг этой какофонии, подобно шершню, выискивая слабые места в стене звука и вгрызаясь в них с остервенением бешеной собаки. Бенни с Джерри были словно сторонними наблюдателями, а барабаны с басом – ареной для этой перебранки, срывающейся в дружные пляски на могилах предков и нападки на невинных слушателей, которые добровольно подвергали себя пытке авангардным джазом.

И вот, когда Джерри с улыбкой осматривал загипнотизированные лица толпы садо-мазохистов, собравшихся перед миниатюрной сценой, прожектор выхватил из полумрака молочно-белое лицо, от красоты которого у Джерри перехватило дыхание и он едва не сбился с ритма – Тура! Ее раскосые глаза смотрели прямо на него, она улыбалась и кивала головой в рваный такт их музыки. На ней были обтягивающие черные джинсы, тяжелые ботинки и черная майка; бедра плавно покачивались, волосы извивались шелковистыми змеями.

Концерт они отыграли, как обычно – как боги.

Ребята удалились за сцену. Оставив инструменты, они вернулсь в зал за обещанным Харпером, владельцем «Дохлого Джонни», угощением. Тура ждала его возле стойки.

– Сюрприз-сюрприз! – улыбнулся Дункель.

– Значит, слухи не врут, – ухмыльнулась в ответ Тура.

– Слухи?

– Да, я не один раз слышала, что наш бравый кретин играет в джаз-бэнде. Услышала с улицы вашу какофонию, решила заглянуть и узнать, в чем тут дело. К слову, такому тормозу, как ты, к лицу контрабас – такая же большая дура, как и ты, – она подмигнула.

– Думаю, нам полагается выпить за сплетников, – не растерялся Джерри.

Выпивка развязала языки им обоим, и несколько коктейлей спустя Джерри знал не только то, что Тура когда-то работала мверзким переводчиком в Сан-Франциско, но и то, каков на вкус ее остренький язычок. И никакого Лона Чейни. Они подкалывали друг друга, трепались обо всем на свете, ни о чем конкретно, просто отдыхали.

«Братва» рассредоточилась по бару, болтая с друзьями и молоденькими цыпочками, которые были не только смазливыми, но и неплохо разбирались в музыке. Вот только Эдди трепался с неприятного вида коротышкой: карлик показывал ему необычную флейту и поил темным вином из красивой резной бутылки цвета слоновой кости. Остальные же в основном употребляли писк сезона – виски «Дизельгайст».

– М-да, дизель нынче в моде, – буркнул Дункель, гоняя кубики льда в стакане с золотистой жидкостью.

– И что? Застрял в прошлом веке, профессор?

Джерри улыбнулся.

– Профессору надоела вонь соляры. Собираешься на работу, выходишь на улицу, вдыхаешь полной грудью утренний воздух и… Разве можно дышать этой гадостью?

– Есть люди, которые балдеют от запаха солярки, – хохотнула Тура.

– Ну, это извращенцы. Нарики. Что они скажут, если не смогут дышать на этой планете вообще?

– Вот уж не думала, что наш тормоз заделался главным экологом Большого Яб…

Она не договорила – сзади подошел Эдди, без лишних церемоний схватил ее за волосы и грохнул лицом о барную стойку. Дункелю показалось, что он расслышал звук сломавшейся кости. Потеряв сознание, Тура повалилась на землю. Кто-то рядом испуганно ойкнул. Люди отступили назад.

Джерри вмиг вскочил и заехал Эдди кулаком в челюсть. Она хрустнула и так и осталась свернутой набок. Согнув ногу в колене, Эдди поднял ее на уровень своей груди и резко выпрямил. Подошва врезалась Дункелю в живот, и, пролетев пару метров, он упал на мужчину средних лет, который сидел за столиком и наблюдал за происходящим. Вдвоем они опрокинули стол и покатились по полу.

Не дав Дункелю опомниться, Эдди подскочил к нему и пнул в пах. Джерри всхлипнул и скрутился в позу эмбриона.

Откуда-то появился Стив и огрел саксофониста стулом с барной стойки. Удар пришелся в темечко, но Эдди лишь слегка согнулся, а потом лягнул Стива, и тот упал на спину. Затем саксофонист подошел к опрокинутому столу, поднял его над головой, но тут из-за стены опешивших посетителей вынырнул Гондзо, бармен – в руках он сжимал бейсбольную биту по прозвищу Секир-Башка. Гондзо стукнул нападавшего по коленям, и тот, смешно дернув ногами, увлекаемый назад дубовым столом, грохнулся на землю. Стол разлетелся на части.

– Эдди! Ты совсем охренел?! – заорал Гондзо. Он всё еще надеялся образумить сумасшедшего музыканта.

Вместо ответа саксофонист схватил ножку стола, качнувшись, встал на ноги и всадил деревяшку в Гондзо. С неприятным хлопком она прорвала ткань и кожу на груди бармена. Гондзо заорал, но схватил ножку обеими руками, выдернул ее, и рана тут же заполнилась кровью. Побледнев, он упал на колени. А потом повалился вперед и замер.

Рука Джерри метнулась к отвороту пиджака, но он вспомнил, что оставил пушку в подсобке. За секунду, что ему потребовалась для этого, Эдди был уже рядом. В руке у него была Секир-Башка, он незамедлительно пустил ее в ход.

Удары сыпались на ребра, руки, ноги, голову – глухое тук, тук, тук. Дункель пытался подняться, но в тот же миг точный удар сбивал его с ног. Он кричал на Эдди, но тот лишь пыхтел и продолжал обрабатывать товарища по группе. Казалось, он хочет превратить Джерри в фарш. Боль была невыносимой. Каждый удар взрывался в мозгу детектива россыпью фейерверков. Сознание Дункеля грозило покинуть его в любую секунду.

Наконец саксофонист отшвырнул Секир-Башку, схватил Джерри за шею и бросил в окно. Брызнули стеклянные осколки.

Детектив вылетел на улицу, прокатился пару метров и замер. Соображать не получалось. Тело превратилось в один большой нерв по имени «боль».

Эдди выскочил следом. Глаза его налились тьмой. Рот открылся, и его вырвало черной жидкостью. Вечерний воздух наполнился перегарной вонью.

Я не мог сопротивляться. Асфальт приятно холодил разбитые места. На мне не осталось живого места, я превратился в одну сплошную гематому.

Повернув голову, я заметил, что Эдди изменился, что он идет ко мне, а в дверях бара появилась Тура. В руках у нее был дробовик Гондзо: бармен держал оружие под стойкой – просто так, на всякий случай.

Грянул выстрел, и грудь Эдди взорвалась. На белой рубашке, там, где мгновение назад болтался индейский талисман, появилось кровавое месиво, истекающее неестественно черной кровью. Эдди не обратил на это и малейшего внимания – он просто шел ко мне. В руке у него блеснул осколок стекла.

Меня хотят зарезать, как свинью.

Рядом кто-то захихикал. Скосив глаза, я увидел, как под фонарем, в паре метров от меня, стоит тот самый коротышка из бара – рыбьи глаза, мерзкий широкий рот, тройной подбородок, белая кожа… Эта жаба таращилась на меня и посмеивалась.

В ночи хлопнули крылья, и, словно огромная пиявка, на спине у Эдди оказался мверзь. Я не верил своим глазам.

Тощие лапы твари держали жертву мертвой хваткой. Мверзь обхватил Эдди за шею и, выгнувшись, пронзил его голову рогами. Потянув назад, он оторвал ее у меня на глазах: я видел, как лопнула кожа, как брызнули фонтанчики крови, как растягиваются и рвутся мускулы, слышал, как треснули позвонки… Затем из-за спины чудовища вырвался его хвост и вспорол Эдди живот. На асфальт плеснули кольца серых дымящихся внутренностей. Человек рухнул на свои кишки. От того, как чавкнуло, меня передернул рвотный рефлекс, отозвавшийся болью во всем теле.

Обогнув побоище, ко мне подошла Тура и, поворотившись к ночному мверзю, защелкала языком, зашипела, словно змея… Чудовище ответило ей тихим перестуком когтей по земле – клук-клук-клок.

Их переговоры длились примерно с минуту. Я был не в силах удивляться, не в силах что-то сделать – мог только лежать и смотреть. Мне не было страшно, мне было всё равно.

– Дшелли, – Тура еле говорила. Скорее всего, сломана челюсть. Голос казался мне бесконечно далеким. – Ноденс ждет нас.

Мое угасающее сознание успело уловить какое-то движение – на свет вышли несколько фигур в серых пальто; на лица, которых нет, низко надвинуты шляпы, но им, к сожалению, не скрыть рога. Один из монстров подошел к нашему спасителю и подал ему сверток одежды. Я замечаю, что пара мверзей держит карлика – он извивается в их руках, подобно опарышу-переростку. Боюсь представить, что его ждет.

Боль в моей голове взрывается неземными красками.

Занавес.

4

Дункель почувствовал, что ему разрывают лицо. Когти прошли сквозь плоть, задели кость, отчего внутри головы раздался мерзкий скрежет.

Детектив заорал и подскочил, словно на пружинке. Но боль свела судорогой лицевые мускулы, и крик сразу перешел в хрип. Джерри со стоном откинулся обратно. Всего лишь сон…

Стоп, минуточку… Откинулся? Куда это он откинулся?! Дункель распахнул глаза.

Полицейская машина. Утро. Рядом с закрытыми глазами сидела Тура. Ее лицо напухло и расцвело синяками: нос превратился в лиловую картофелину, губы растрескались, челюсть увеличилась чуть ли не в два раза – перелом. Черная майка разорвана в нескольких местах. Но грудь мерно вздымалась и опускалась, в дыхании не слышалось подозрительных хрипов.

И нахлынули смутные воспоминания, подобные горячечному бреду.

Толпа мверзей… их с Турой тела, колышущиеся в море из переплетенных когтистых лап ночных мверзей… визжащий от ужаса и боли коротышка, тело которого постепенно разрушали под немыслимыми пытками, его разбухшая, истекающая бледными соками голова… кошмарное жужжание, заполнившее собой всю Вселенную…

Полчища мверзей заполонили собой всё вокруг – за их телами не видно ничего. Лишь сотни и сотни шипастых хвостов-кнутов, тощих конечностей и грозных рогов на безликих головах. Оставалось лишь догадываться, где они находятся. Густой воздух пропитан чужеродным, едва уловимым запахом сотен, возможно и тысяч загадочных тварей, словно шагнувших в этот мир прямиком из ада.

Дункель судорожно сглотнул, когда его заглушило самое страшное, произошедшее в те несколько… часов? дней?..

Воспоминание о том, как что-то вторглось в его разум.

В кромешной, необъятной тьме шумел далекий прибой. Шимесахс, старший над мверзями, двигался в потемках, пробираясь между валунов каменистого островка – тень среди теней. Он взмахнул крыльями и начал длинный, изнурительный полет, и длился он долгие столетия. То, что можно было назвать его рассудком, рассыпалось на части, но мверзь продолжал полет. Нужно исполнить долг, нужно донести весть, иначе наказание будет страшнее смерти.

Но он достиг цели.

Сквозь черноту едва проступали очертания исполинской раковины и морщинистого старика, что восседал на перламутровом троне, подобно нерушимой статуе. Выбивая искры, у раковины топтались дьявольские кони, и вода трескалась под их копытами.

Когда ночной мверзь подлетел ближе, его голова взорвалась с легким хлопком. Останки верной твари посыпались вниз, на язык Ноденса, который виднелся в приоткрытом рту. Телепатическая связь между человеком и божеством вспыхнула красной нитью. Жертва была не напрасной.

Идол ожил.

Словно кто-то приоткрыл дверь в самой далекой, давно забытой части космоса, и нечто невообразимое зашептало сквозь щель времен и пространств. Оно ворвалось в череп детектива без приглашения и лишних церемоний, уничтожая на своем пути все препятствия, как топор, брошенный в ящик с грампластинками. Серый сгусток чужеродного присутствия расползался по мозгам Дункеля, подобно раку, подчиняя остатки воли, перехватывая управление на себя, непрестанно рыская, прыгая, вынюхивая, засасывая остатки разума, – оно что-то разведывало.

НОДЕНС.

НОДЕНС.

НОДЕНС!

Имя бога взорвалось в голове детектива и расцвело уродливым грибом.

Только когда Дункель разобрал, что рядом кричит Тура, он понял, что его горло тоже разрывает вопль ужаса.

В голове детектива пронеслось всё, что он слышал о Ноденсе. Существо за пределами человеческого восприятия, один из Старших богов, повелитель мверзей, извечный соперник Ньярлатотепа, ползучего хаоса, великий и страстный охотник – для него не имеет значения, кто его добыча, самое главное – это азарт, сумасшествие и кураж охоты.

Легенды, досужие легенды, вымысел повернутых на Древней религии бабок, вроде Блаватской, и ненормальных культистов, оскверняющих христианские храмы забавы ради, – вот как он думал раньше.

А теперь оно было в его голове – бегало, резвилось, искало что-то, известное лишь ему одному. Нашло, уцепилось, потянуло, и Дункель взвыл, когда тревоги и мучения последних дней выплыли на поверхность и превратились в одну гигантскую мысль-гибрид.

Детектив почувствовал, что его личность трещит по швам. Еще немножко, и чужое присутствие раздавит его мозг в розоватую кашицу.

НЬЯРЛАТОТЕП – выплыло на поверхность его истерзанной памяти.

В то же мгновение Ноденс отступил.

Удивительно, но Дункель почувствовал, как божество сверкнуло перед его мысленным взором подобием благодарности. Сознание отпустили, и он провалился в блаженное забвение.

Было всё это на самом деле? Или он сошел с ума? В поисках ответа Дункель посмотрел на Туру и с радостью увидел, что она открыла глаза.

– Т-тр… – просипел он, прокашлялся. – Тура, ты в порядке?

Она провела рукой перед лицом и отрицательно покачала головой, кивнула вниз и соединила большой и указательный пальцы – «ОК». Не может говорить, но с телом порядок. Придется самому разбираться, что происходит, подумал Дункель.

Он распахнул дверцу автомобиля и попытался подняться. Тут же подскочили два копа.

– Детектив Дункель, сэр, при всем уважении, вам лучше оставаться в машине! – выпалил один из них.

– Что, мать вашу, творится? – выдавил Дункель. – Где мы?

– Мы возле Крайслер-билдинг, сэр, – подал голос второй.

Тем временем город превратился в растревоженный муравейник.

Сначала огромная туча над городом заслонила солнце, окутав Нью-Йорк непроницаемым саваном тьмы. От самого тумана практически ничего не осталось, и фантазеры твердили, что видели, как хлопья призрачной дымки подымаются вверх и прилепляются к черному облаку, что сама туча – разумна, что она двигается против ветра, полностью по своему усмотрению, и эта мысль ширилась, подобно чуме. Черное облако закрепилось на верхушке Крайслер-билдинг и оставалось там.

Вскоре из недр тучи послышались звуки, похожие на свист тысяч флейт, которые агонизировали в слюнявых ртах армии умственно отсталых музыкантов.

Потом сошли с ума мверзи. Нью-йоркцы замирали на месте от ужаса – никогда они еще не видели этих тварей в таком количестве, никогда не догадывались об их истинной численности: крылатые твари выныривали из-под груд мусора, срывали с себя лохмотья и выпрыгивали из окон заброшенных домов, в которых, как оказалось, кто-то все-таки жил.

Длинными вереницами тянулись ночные мверзи по воздуху к Крайслеру. Одни приземлялись да так и оставались внизу, запрокинув головы вверх, другие заходили внутрь и залетали в окна.

Возле штаба их уже поджидали толпы отчаянных репортеров: собравшись для фотоотчета о разумном тумане, который окутал верхушку Крайслер-билдинг, терзаемые концертом невидимых флейтистов, они получили двойную сенсацию!

Мверзей озарили вспышки фотоаппаратов, репортеры ликовали! Некоторым тварям пришлось усмирять назойливость папарацци щелчками грозных хвостов.

А что же жители Большого Яблока? Кто-то равнодушно пожимал плечами и занимался своими делами, делая вид, что ничего особенного не происходит – пеленки сами не постираются, отчеты сами не напишутся! Кто-то взбирался на крыши домов и писал гениальные картины или творил бездарную мазню. Кто-то собирал самое необходимое и бежал из города в надежде на то, что мверзи в других городах не обезумели…

Одно было ясно: что бы не происходило на самом деле, человек здесь был лишним.

Опершись на плечо молодого копа, Дункель вылез из машины. Они качнулись, едва не рухнув на мостовую, но подскочил другой полицейский. То, что шептало ему из древнейшей пещеры за пределами Вселенной, готовилось к парадному выходу – он чувствовал его сметающий всё на своем пути гнев. Туча над Крайслером была плевком в лицо Ноденса.

От облака отделились крохотные точки. Они собирались маленькими стайками и залетали в Крайслер-билдинг. Дункель прищурился, чтобы рассмотреть их получше, но без толку.

– Бинокль в бардачке не завалялся? – обратился он к одному из копов и закашлялся.

– Нет, сэр.

– Как я здесь оказался?

– Сэр, вас принесли мверзи. Мы вызвали медиков, они уже в пути.

Дункель кивнул, и в тот же миг земля содрогнулась. Издалека послышались адское ржание, топот копыт и такой скрежет, словно скрипели зубы тысячи Кинг-Конгов.

«Дверь отворилась», – подумал Дункель. Он оперся одной рукой на крышу автомобиля и оттолкнул одного из державших его копов.

– Солдатик, принеси-ка нам стулья из того кафе. Сейчас будет представление.

Вторженцы в Крайслер были подобны пиратам – они брали здание на абордаж. Словно стая саранчи, продирались они внутрь и усеивали стены, пол; большинство продолжало рваться вперед. На первый взгляд они были похожи на летающие чернильные пятна: форма постоянно менялась, перестраиваясь на лету, – было невозможно понять, где у них передние, а где задние конечности, что из них хвост, а что – голова. Порой в мельтешении форм показывалось что-то вроде жестких кустистых отростков, которыми существа пытались нащупать опору. И если бы не целенаправленные действия, можно было бы усомниться в их разумности – разве у летающего сгустка дыма или у нефтяного пятна, что расползается по поверхности океана, есть мозги?

Ночные мверзи отреагировали молниеносно. Бросив собратьям телепатический сигнал тревоги, они ринулись на противника. Подмога неслась вверх, ломая перекрытия между этажами. Здание дрожало, протестовало краху своих внутренностей, но покорялось. Существа продирались наверх, разрывая дыры в полу когтями, рогами и собственными телами. Телепатическое измерение шло волнами от их переговоров и яростных призывов – мверзи звали собратьев на верхний этаж Крайслер-билдинг.

В то утро многие люди почувствовали в голове кошмарное, тревожное жужжание, полное смысла, какого человеческий разум был не в силах принять. Одни сошли с ума, другие очнулись и поняли, что могут читать мысли других людей. В домах для умалишенных начались мятежи.

В запредельных далях били копытами черные жеребцы. Их ржание эхом прокатывалось на необъятных просторах.

Всколыхнулись седые волосы, толщиной с канат. Пушечными выстрелами грянули суставы. Воздух с шипением ворвался в гигантские ноздри и понесся вниз, чтобы наполнить древние легкие необъятных размеров. Открылись глаза, и вспыхнули во тьме две голубые звезды.

С медлительностью гиганта Ноденс поднял руку – когти высекли о раковину сноп искр – и стиснул в кулаке вожжи, сшитые из кожи давно вымерших животных. Демонические кони заржали в предвкушении, а в их глазах разгорелось ослепительное пламя; черная грива взвилась вверх и забурлила, словно водоросли в час бури, и волосы Бога неохотно затрепетали от неведомого течения, заструились у него за спиной. С методичностью опытного бойца проверил он снаряжение и надел доспехи, выкованные кузнецами Кадата, положил подле себя копья с остриями, закаленными в подземельях длиннорукими слепцами, живущими в пещерах под холодным Ленгом.

Вкус верного Шимесахса и разум одного человечишки рассказал ему всё, что было известно о противнике и его посланниках.

Ноденс, Древнейший из Старших, знал, кто это, еще миллиард лет назад.

Ньярлатотеп, ползучий хаос. Крадущийся хаос. Трусливая плесень на лике Вселенной.

Лицо старика скрутилось и сморщилось, нос изогнулся еще круче, а губы растрескались, выстрелив пылью, словно чудовищных размеров гриб-пороховик. Крайслер-билдинг затрясся от призрачных вибраций.

Из глубин исполина исторгся лающий хохот – он ждал этой охоты целую вечность.

Мельтешили полчища мверзей, сдерживая напор амебных существ. Из недр здания послышался сводящий с ума скрежещущий звук, и крылатые слуги Ноденса бросились врассыпную – приближался их повелитель.

Мимо бойцов пронесся ледяной сгусток колоссальной энергии, и те мверзи, что находились на его пути, попадали на пол в припадке эйфории. Зловещие черные пятна рассыпались в прах и унеслись прочь в порыве невесть откуда налетевшего ветра.

Взвыли невидимые флейтисты, выдавая такую какофонию, что люди внизу заткнули уши и невольно зажмурились. Поверхность облака забурлила, и те из репортеров, что рискнули открыть глаза, засверкали вспышками фотоаппаратов. Из глубин Крайслера ухнуло еще одним толчком, и послышался невообразимый визг и ржание сумасшедших лошадей.

– Еклмн, что это было?! – охнул молодой коп справа от Дункеля.

Второй полицейский подошел к детективу с бутылкой виски, ведерком со льдом и четырьмя стаканами, которые он позаимствовал в баре через дорогу.

– Любезный Винсент, это рухнул последний оплот атеизма.

Из машины вышла Тура и налила себе полстакана виски, и на глазах обалдевших мужчин вмиг его осушила. На ее лице не дрогнул ни один мускул.

Пространство внутри Крайслер-билдинг исказилось, и стены рванули прочь друг от друга. Воздух пошел волнами, засиял дьявольской радугой, и с потоком мутной жижи Вселенная изрыгнула в Нью-Йорк нечто древнее самой планеты.

Ноденс взял в руку трезубец, взвесил его, поднял голову над изрытой морщинами, но вздыбленной мускулами грудью, и осмотрел свое войско. Удовлетворенно кивнув, старик послал им телепатический приказ наступать. В ту же секунду мверзи бросились в окна строения и, взмахнув костлявыми крыльями, взмыли вверх. Один за другим они исчезали в черном тумане.

Хлестнули вожжи, и жеребцы-демоны сорвались с места. К счастью собравшихся внизу зевак и репортеров, появление бога они не заметили – слишком плотным был туманный занавес. Громадным призраком пронесся Ноденс по Крайслеру и, обретши неземную плоть, ворвался в гущу тумана, не причинив постройке ни малейшего вреда. А снизу и вовсе были видны лишь бурлящие облака, которые окружали одно из самых высоких зданий Нью-Йорка.

Бог летел к сердцу тучи. В непроницаемом тумане порой мелькали дерущиеся пятна хаоса и мверзи. Оглушительно звучали потусторонние флейты. Чернильные пятна облепили Ноденса, словно медузы с того света, но божественная плоть оказалась им не по зубам, и вот они уже стекают вниз зловонными потоками мазута. Конная упряжка рвала нападавших зубами и сминала копытами в чавкающее ничто.

Мверзи окружили своего властелина, отбиваясь от сгустков хаоса. Многие из них пали, облепленные адскими медузами, – сгустками мазутных пятен летели они вниз как гигантский черный дождь. Одна из таких «капель» раздавила Берни Смитсона, фотокорреспондента «Дэйли Ньюс» и забрызгала месивом из кишок, сукровицы и мазута еще с дюжину незадачливых журналистов. Люди бросились врассыпную. Даже копы попрятались в машину.

И только Джеремайя с Турой потягивали виски и любовались самым странным зрелищем в их жизни.

И вот из тумана появились доселе невидимые музыканты. Ими оказались закутанные в длинные хламиды антропоморфные существа, которые выстроились в две шеренги, уходящие в глубь тучи. При виде Ноденса они вынули флейты из складок ветоши и, подняв их над головой на манер мечей, бросились на божество. Большинство музыкантов так и не достигли цели: ночные мверзи набрасывались на них и тут же разрывали на части. В их лапах оставались одни лишь лохмотья – казалось, флейтисты были сотканы из самого тумана.

Те из них, кто прорвался через первую линию обороны, гибли под копытами жеребцов и от мощных, рубящих ударов Старшего бога – со слабым хлопком они повисали на трезубце рваным тряпьем.

Однако сразу же ткань наполнялась новыми сгустками тьмы и бросалась в атаку. Некоторым из них удалось опутать самых неповоротливых мверзей, и крылатые твари камнем летели вниз. Самые удачливые падали на крыши ближайших зданий и продолжали бороться.

– Дункель!

Я с трудом поворачиваю голову и хмыкаю. Что я вижу! Из джипа, словно заправский коммандос, выскакивает Полхаус. С ног до головы он увешан всевозможными боеприпасами – лимонки, винтовки, пулеметные ленты… Клоун.

Замечаю, что из джипа торчит дюжина таких же ряженых молодчиков, а над кабиной возвышается станковый пулемет. Из-за угла выруливает еще парочка таких же машин с еще более пестрым экипажем.

– Пит, – устало хмыкаю я. – Какой же ты идиот…

– Джерри?.. – Он смотрит на меня, словно ребенок, которого собираются отшлепать. Потом замечает виски в моей руке и хмурится. – Джерри, ты что, напился?

– Пит, кто отдал приказ? Зачем вы здесь?

– Я подумал… – бормочет он, и его взгляд перемещается на Туру. Она приветствует его поднятым стаканом.

– Не думай. Получается не очень.

Как по заказу, Полхаус краснеет до кончиков волос.

– Пит, мы здесь ничем не поможем. Тащите себе по стулу. Ах да, захватите стаканы и зонтик – дождь покапывает.

Мне пофигу, что они будут делать. Пускай засунут себе эту никчемную браваду в задницу. Я намерен досмотреть представление.

Пробиваясь сквозь полчища врагов и волны враждебной энергии, Ноденс вел свою армию в самую гущу тьмы. Жеребцы-демоны заходились неземным ржанием, раковина сотрясалась от постоянных ударов, ревели инфернальные флейты, но Старший бог упорно прокладывал дорогу вперед. Ночные мверзи роились вокруг, отбиваясь от неприятеля со стоическим упорством.

Проломив заслон из сотен флейтистов, Ноденс достиг цели.

Из тумана проступили антропоморфные очертания гигантского силуэта, зависшего в центре клубящейся воронки. В пропитанном мазутом воздухе громоздилось переплетение мышечных тканей, внутренностей и костей, украденных у жителей Нью-Йорка.

В самом центре существа работал гигантский насос, сотканный из тысяч человеческих сердец. Ядро пульсировало; швы его фонтанировали многочисленными струйками черной жидкости. Из дыр сердцевины выползали белесые карлики и тут же залезали обратно, чтобы вынырнуть из других отверстий – их жабьи рты издавали тошнотворное хихиканье, слышимое даже над царившей вокруг какофонией битвы. Подобно опарышам, ползали они по ребристой поверхности.

Презрев законы природы, парящий кадавр жил.

То, что могло быть головой этого кошмара, пошевелилось. Заскрипели десятки человеческих челюстей – этот скрежет сводил с ума. Из глубоких недр Ползущего Хаоса струился враждебный взгляд. Ноденс скорее почувствовал, чем увидел – Ньярлатотеп мгновенно узнал его.

Старик поднял трезубец, замахнулся и метнул его в извечного противника.

Из тумана вырвались комки призрачного тряпья, облепили трезубец и унесли его прочь.

Ноденс удовлетворенно прищурился – охотник радовался, что веселье не закончилось так быстро.

Хлестнув вожжами, Старший вошел в пике и поднял со дна раковины одно из копий. Подбросив его в руке, он крякнул – словно треснуло с десяток черепичных крыш – и метнул во второй раз. Металл рассек воздух с пронзительным свистом.

Ноденс присвистнул, и на лету в оружие вцепилась армада мверзей. Со стороны могло показаться, что несется громадная черная молния. Нахлынувшие было флейтисты отлетали от него, как мухи от окна.

За миг до того, как копье врезалось в черное сердце, из нутра Ньярлатотепа хлынули карлики и соткали из своих тел толстый щит. Гигантская конструкция содрогнулась от ударной силы и взревела. Вниз посыпались мертвые тела коротышек.

Ядро не пострадало.

Бессмертный охотник зычно расхохотался, развернул упряжку и скрылся в тумане. Вот она – настоящая охота, настоящее веселье! Верные мверзи бросились за ним.

Через несколько секунд старик появился с противоположной стороны тумана. Адская свита из тощих крылатых существ расцвела вокруг него, подобно черному цветку. В руке гиганта поблескивало копье. Раковина неслась к Ньярлатотепу на полном ходу. Лошади надрывно храпели – казалось, вот-вот из раздутых ноздрей брызнет пламя. Борода и длинные волосы Ноденса развивались за ним серым шлейфом. Глаза старика сияли подобно арктическим льдам.

То, что жило внутри богохульного каркаса из ворованной плоти, издало грозный стрекот. Туман вокруг него начал сгущаться, окутывая тело мазутным покрывалом – оно затвердевало на глазах, превращаясь в подобие черного глянцевого хитина.

Но было слишком поздно.

Старик поднялся в раковине и, упершись ногами в свой трон, ухватил копье обеими руками. Лошади врезались в то, что могло быть животом. Вниз полетели куски мяса и костей.

Ноденс поразил Затаившийся Хаос в самое сердце. Старший налег на копье со всей силой, и оно проткнуло черную плоть. Наконечник медленно показался с другой стороны. Сердце дернулось раз, два, и швы не выдержали.

Небеса содрогнулись от громогласной песни триумфа.

Медленно, как во сне, конструкция распадалась на части.

5

Я очнулся оттого, что рядом на мостовую грохнулся кусок гнили. Рядом лежали опрокинутые стулья, два копа и Полхаус. Тура сидела рядом в позе лотоса и, глянув на меня, снова посмотрела вверх. Удивительно! Оказывается, я тоже прилег отдохнуть: разбросавший ноги-руки во все стороны, человек-рухлядь по имени Джеремайя Дункель был похож на сломанную игрушку. Наверное. Слава Ноденсу, я не видел.

Кажется, там, над нами, что-то случилось, и я просто отключился…

Словно в подтверждение моих мыслей, в небесах что-то хлопнуло, и в метрах двадцати от меня на асфальт шлепнулся сгусток непонятной черной массы. Кажется, из него торчало изувеченное крыло мверзя. Что, черт возьми, происходит?

И только теперь до меня дошло, как тихо вокруг. Рокот вверху не в счет. В ушах звенит, как в то июльское утро десять лет назад, когда немец по имени Калигари взорвал бомбу-глушилку посреди Мэдисон-авеню.

Приподняв голову, я увидел то, о чем догадался мгновением раньше, – вся толпа журналюг валялась на земле, как и мы. Кое-кто шевелился или сидел, озираясь вокруг ошалелыми глазами. В паре метров от меня развалился Пит.

– Эй, Полхаус!

Толстяк не пошевелился.

– Полхаус, мать твою!!!

Мне показалось, или он слегка поморщил носом?

Я дотянулся до валявшегося рядом стакана и без лишних раздумий запустил им в лоб Полхауса.

Он мигом открыл глаза, и словно по сигналу, из тучи заскрежетало так, будто там трахались гигантские сверчки. В нос ударил запах желчи, и я едва успел приподняться над землей, как меня стошнило. Рядом захлюпало на мостовую содержимое желудка Полхауса.

В паре метров от нас на землю грохнулись несколько обнаженных коротышек. Их головы разлетелись, как спелые арбузы; во все стороны брызнули внутренности. Вот что называется разбиться всмятку.

– Что это было? – пробубнил Полхаус, вытирая рот.

– Мне без разницы, но нужно сваливать. А то следующая партия этого жабьего дождика прихлопнет нас. Что разлегся?

Тура подошла к нему и довольно грубо ткнула ногой в бок. Полхаус заморгал так, будто она достала ремень и собирается его выпороть.

– Что не ясно?! – рявкнул я. – Будите ребят, тормошите, кого успеете, и драпаем отсюда!

Кто-то из копов орал в мегафон, кто-то просто методично будил всех подряд и приказывал тормошить остальных. Число разбуженных росло в геометрической прогрессии. Большинство послушались остатков разума и побрели прочь – толпа зомби с фотоаппаратами, болтающимися на их шеях, словно петли повешенных; с треногами для камер на плечах, они напоминали толпу Иисусов.

Издали могло показаться, что идут не репортеры, а линчеватели. Вот только их оружие чуть не погубило своих хозяев. Среди журналюг я заметил молодого прохвоста по имени Кларк Кент – как-то раз я поймал его за тем, что он метил телефонные будки надписью «ЭТА КАБИНА ЗАРЕЗЕРВИРОВАНА ЗА КЛАРКОМ КЕНТОМ». Тот еще кент.

Дальше началось полное сумасшествие. Будто и так было мало. С неба полетели останки… я не знаю, что это было… казалось, будто там, вверху, распотрошили стадо бронтозавров. Ленты кишок, похожих на внутренности Годзиллы, падали адским конфетти. И вот когда первые шматки этого месива грохнулись о землю, похоронив с десяток людей, народ бросился врассыпную.

Извиваясь, словно ящерица, скрипя зубами от боли, я пополз к полицейской машине. Тура подскочила ко мне и затолкала на заднее сиденье, а потом оббежала машину и заскочила с противоположной стороны. Два копа смотрели в небо, вцепившись в приборную доску.

– Ребята, уносим ноги!!! НОГИ УНОСИМ!!!

Из последних сил я застучал по спинке переднего сиденья. Парень за баранкой очнулся и повернул замок зажигания.

Тачка сорвалась с места.

6

По приказу О’Двайра расследование свернули. Да и какое может быть расследование, если вся ворованная плоть обнаружилась в гигантской туче над городом? Кого сажать на нары?..

Я выздоравливал долго и мучительно. Ко мне приходили, наверное, сотни репортеров, – я просто утратил им счет. Я начал коллекционировать газетные вырезки, которые имели какое-либо отношение к делу с туманом:

Ужас Крайслер-билдинг! Десятки убитых!

Свидетельства с места происшествия! Величайшее преступление против человечества раскрыто! Бунты в домах умалишенных! Официальное заявление мэра О’Двайра и шефа полиции Стивена Бротигана! Продолжение на стр. 2

«New York Nightly News»

Тайна тумана-убийцы раскрыта!

Нью-Йорк стал ареной битвы богов!

Отчет чудом выживших очевидцев и эксклюзивное интервью с Джеремайей Дункелем, первым детективом… Продолжение на стр. 2

«New York Midnight Sun»

Ньярлатотеп или происки русских?

Что же случилось на самом деле? Кто виновник страшных событий, посеявших панику на улицах нашего славного города?

Несмотря на давление городских властей, мы продолжаем рассказывать нашим читателям правду и только правду о событиях 6 октября. В прошлом номере мы показали вам фотографии гигантских внутренностей, упавших с неба. Но правду ли говорит детектив Дункель? Являются ли они частью сорвавшегося плана Ньярлатотепа? Или же истина намного прозаичней и мы стали свидетелями краха очередной выходки «красных»? Продолжение на стр. 2

«New York Post Mortem»

Джеремайя Дункель: «Во всем виноват мазут!»

Беседа со скандально известным детективом Дункелем о Битве Богов, о его неоднозначных взглядах на дизельный двигатель. Страница 8

«New York NecroNews»

* * *

Да-а-а, некоторые из моих интервью наделали много шума, и я только рад – может, мои слова заставят народ хоть немного задуматься над тем, что по-настоящему важно – жизнь на Земле или бабки.

А еще ко мне довольно часто наведывались сослуживцы, в особенности Полхаус и кэп Бротиган. Но чаще всего ко мне приходила Тура.

В отличие от меня, она легко отделалась – перелом нижней челюсти, синяки да несколько зубов. Очень скоро она вернула себе тот неотразимый вид, запомнившийся мне с нашей первой встречи. И я не мог нарадоваться, когда понял, что мы стали парой. Когда я выписался из больницы, мы в первый же вечер сходили на «Человека-волка» – его всё еще показывали в долларовом кинотеатре в самой заднице Бронкса.

Это были замечательные деньки. Омрачало их лишь то, что неизвестно по чьему приказу ко мне приставили двух мверзей. Словно телохранители, они следовали за мной в своих несуразных пальто и шляпах, из которых торчали рога. Когда я заходил в какое-то помещение – домой, на работу, в кафе, – они маячили у входа, терпеливо меня дожидаясь. Тура пыталась с ними поговорить, а их ответ всегда был одним и тем же: «Так нужно». Ну а рассчитывать на то, что благодарность Ноденса иссякнет и эти двое отвалят, не приходилось.

Через некоторое время Тура ушла от меня. Я до сих пор не знаю, почему. Возможно, два моих «друга» слишком сильно давили на ее психику, а она не хотела мне в этом признаться. Возможно, ее бесила моя работа. Может, ее не устраивал я сам… Или же она просто заскучала – такие крутые барышни, как она, с половиной земного шара в крови, не сидят на месте. В один прекрасный день, пока я был в отлучке, она собрала свои спартанские пожитки и пропала. В Бюро тоже никто ничего не знал – заявление об увольнении она написала еще за несколько недель до этого.

Я грустил, но недолго. В конце концов со мной осталась моя бессменная любовница – моя работа.

И два мверзя в придачу.