Он сидел дома и смотрел фотографию.

На него смотрело его собственное лицо. Выражение лица было не его: жестокое, наглое. Внизу четким и неуклюжим почерком была написана похабщина. Стояла дата.

И все-таки это было его лицо, и он сидел и не мог оторвать от него глаз.

— Рыжий, салага, я же просил тебя как человека!.. Я же велел тебе убить!.. Я же просил. А ты знал!

— Знал. А что толку… Мертвый не может убить живого, правильно? Кого убивать-то: его, тебя? Правильно? Ты меня с ума свел, старик. — Рыжий сидел рядом, совершенно сумасшедший и добрый. — Ты не прав, старик. Ты, старик, меня убил, козел. Тьфу! Специально! — И погрозил пальцем, и опять посмеялся.