Отец Сергея, еще не отдышавшись от беготни и страха за жену, выговаривал ей, как ребенку, пытаясь запугать по-настоящему:

— Убьют, да!.. Застрелят, зарежут и концов не найдут! Чтобы каждого шороха боялась!.. Еще раз калитка будет открыта, я в дом не войду! Будешь жить одна и растить одна. Совсем меня не любишь. Не ждешь! Не думаешь!

«Не ждешь» проняло. Мать опустила вниз уголки рта, и лицо, только что бывшее хитрым от счастья, что муж здесь, как она и ждала, стало унылым и донельзя обиженным.

Он обнял, прижал к себе. Молчал, гладил ее по волосам, гладил живот.

— Глупая у нас мамка.

Мать притихла от ласки, и отец доиграл, чтобы примириться совсем:

— Как слышим? — Приложил ухо к животу. — Прием!

Взошло солнце.