В зале ДК «Шахтер» было шумно и очень тесно. Со сцены молодежь говорила в полный голос, а вернее, пела через динамики, от мощи которых закладывало уши, как в самолете. На авансцене висел прозрачный куб с эмблемой «Рок-лаборатория», «Р-Клуб», что означало, видимо, «Рок-клуб».

Сергей стоял у стены и через головы впереди стоящих молодых людей, которые раскачивались и размахивали руками, пытался разглядеть происходящее на сцене. Зал свистел, улюлюкал, казалось, что концерт будет остановлен и зрителей выведут вон. Но ничего подобного не происходило. Молодой милиционер у входа улыбался и тоже аплодировал.

— Группа «Наутилус-помпилиус»! — объявил ведущий, и зал, притихший на секунду, опять взорвался восторженным одобрением.

— А что такое «Наутилус-помпилиус»? — крикнул Сергею сосед, высокий худой мужчина с коротко стриженными волосами, с живым, но как будто рано состарившимся лицом.

— Моллюск такой!.. Размножается, отделяя от себя щупальца.

— А… — протянул сосед и, видимо, не поняв, ухмыльнулся. Свет в зале погас, и зазвучал голос, один голос без сопровождения:

Разлука ты, разлука, Чужая сторона. Никто нас не разлучит,

Лишь мать сыра земля… — пел голос. Песня была старая и наивная, щемящая, казалось бы, никакого отношения к рок-фестивалю не имеющая но слушали ее в полной тишине, сначала удивленно, потом искренне, потом начали подтягивать без слов.

Сосед Сергея слушал внимательно, не следил за своим лицом, и лицо стало жалостным.

Зачем нам разлучаться, Зачем в разлуке быть…

— Ништяк моллюски, — сказал сосед и указал на одного из музыкантов. Сергей не расслышал.

— В нашем доме живет, — перекрывая шум зала, сосед орал Сергею прямо в ухо. — Я его гонял: карбиду наберет и в сток. Вот так вернешься и руками разведешь.

— Откуда вернулся? — крикнул Сергей, чтобы не быть невежливым.

— А угадай, — просто сказал сосед. — Два года. Сегодня вернулся и сразу на бал.

Песня кончилась, зажегся свет на сцене.

Зал оживился в восторженном ожидании чего-то долгожданного.

Сергей услышал песню «Гуд-бай, Америка!» Эта песня была и про него тоже, и про его джинсовую молодость.

Когда умолкнут все песни, Которых я не знаю, В терпком воздухе крикнет Последний мой бумажный пароход. Гуд бай, Америка, о!.. Где я не был никогда. Прощай навсегда. Возьми банджо; сыграй мне на прощанье. Мне стали слишком малы Твои тертые джинсы, Нас так долго учили Любить твои запретные плоды…

Сергей увидел… что зал на ногах и поет вместе с музыкантами и хором на сцене, поет едино и слаженно.

Пел и молодой милиционер у входа, явно знавший песню до фестиваля. Зал пел и не отпускал исполнителей, повторяя единодушно: «Гуд-бай, Америка!» с твоей красивой жизнью, с твоими соблазнительными проблемами. У нас есть свой дом, свои проблемы, которые решать нам. Прощай, мир иллюзий!..

Сергей запел с такими не понятными за стенами этого дома и мальчиками и девочками и такими едиными и близкими здесь.

Сосед его подпевал тоже, с удовольствием отдаваясь всеобщему единению.