1. Мистер Бридж

В отдельном купе международного вагона из Англии в Россию едет представитель торгового дома "Джемс Уайт Компани лимитед" мистер Роберт Бридж. На нем широкий клетчатый сюртук и такие же панталоны, широкополая шляпа, скрывающая верхнюю часть лица, чтобы тем выразительнее выделялась нижняя, с таким подбородком, по которому каждый, кто хоть раз в жизни видел портрет Шерлока Холмса, мог с первого взгляда узнать в мистере Бридже достойного сына великой Британской империи.

Если же к этому прибавить, что мистер Бридж не выпускал изо рта начиненной необыкновенной крепости кепстеном трубки, отчего купе насквозь было пропитано запахом, равного которому нет ни в одном из лондонских кабачков, — то великобританское происхождение мистера станет очевидным для самого невежественного гражданина Советской республики.

Этот запах обеспечивал мистеру Бриджу полнейшее уединение; и настолько, что даже прилично одетый молодой человек с загорелым лицом и приплюснутым носом, выдававшим — для мистера Бриджа — его наполовину монгольское происхождение, — и тот, обмерив глазами купе и обратив особенное внимание на полки, где помещался багаж мистера Бриджа, — только крякнул и, даже не пробормотав слова извинения, вышел из купе — так поразил его этот одуряющий запах!

Мистеру Бриджу никто поэтому не мешал наслаждаться многообразными открывающимися перед ним видами, что он и делал, меланхолически постукивая указательным пальцем по толстому зеркальному стеклу вагона международного общества.

И что может быть достойнее для молчаливого наблюдателя далеких горизонтов, с одинокими на них белыми остриями колоколен, полей и лесов, озер и болот, заросших полуобгорелыми березками, что, сменяя друг друга, медленно проходили перед глазами достойного представителя почтеннейшей фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед".

— Россия!

Вот медной стеной стоят сосны. Ребятишки кричат:

— Ягоды! Ягоды!

В руках мистера Бриджа корзинка со свежей солнечной земляникой.

— Россия!

Это шепчет мистер Бридж, или ветер, ворвавшись в окно, шепчет это ветрами навеянное имя? Конечно, ветер. Мистер Бридж не знает этого слова. Мистер Бридж изъясняется при помощи самоучителя Eglishman in Russia, ц. 2 шилл. 3 пенса, Лондон 1913.

— Что за станция? — спрашивает в коридоре чейто голос.

— Кипяток, — читают по складам. — Станция Кипяток! Мистер Бридж презрительно морщится:

— Kipiatoc! Какое странное название!

Он взглянул за окно и мог увидеть: серую от времени доску, на которой крупными буквами выведено это таинственное слово, с указательным перстом в направлении к вокзалу. Он мог увидеть — деревянный полусгнивший помост, желтые строения станционных казарм, кривую улицу за вокзалом — словом, все то увидал мистер Бридж, что можно видеть на любой из сотни и тысячи российских станций, — но мистеру Бриджу эта станция показалась много замечательней всей сотни и тысячи.

Первым движением было: равнодушно сесть в угол, закурить трубку. Потом мистер Бридж, будто бы вспомнив что, глубже погрузился в широкополую шляпу и решительно направился к выходу.

Тот же приличный молодой человек открыл перед ним дверку вагона.

— Thank you! — сказал мистер Бридж, пропуская вперед молодого человека.

Ребятишки продают пирожки, молоко, ягоды, булки. Сонный носильщик стоит у перил, неподвижно уставившись в одну точку. Щеголеватый молодой человек в красной фуражке приказывает чтото унылому бородачу. На вокзале пахнет жареной рыбой. За вокзалом одинокая телега:

— В Шокорово, барин? Мигом довезу! — предлагает маленький мужичок с рыжеватой клинообразной бородкой.

Мистер Бридж еще глубже уходит в широкополую шляпу и возвращается в вагон. Дверь купе открыта. Дверь соседнего купе тоже раскрыта. Мистер Бридж окидывает взглядом полки…

Но ни на одной из этих полок не находит он чемодана — лучшего из всех существующих в мире чемоданов, ибо этот принадлежит никому иному, как именно мистеру Бриджу. Представитель фирмы "Джемс Уайт" взволнован. Он еще раз внимательно осматривает купе, заглядывает в окно, заходит даже в соседнее купе — и потом так же решительно, как и в первый раз, выходит из вагона.

Можно было видеть затем мистера Бриджа в комнате дежурного агента, где он, мистер Бридж, силился при помощи самоучителя и жестов объяснить человеку во френче, что у него, мистера Бриджа, украли его чемодан, и можно было услышать, как человек во френче, просматривая, вероятно, очень срочные бумаги, грубо крикнул мистеру Бриджу:

— Успеете! Я занят!

Третий звонок. Мистер Бридж терпеливо ждет. Резкий свист. Сдавленный крик паровоза Мистер Бридж терпеливо ждет.

— Что у вас? — так же грубо спрашивает человек во френче. — Не понимаю, ничего не понимаю!

Поезд тронулся.

Можно было видеть затем мистера Бриджа уже за вокзалом, где попрежнему стояла телега, и тот же мужик спросил у него:

— А что, довезу?

Мистер Бридж махнул в знак согласия рукой и уселся в телегу.

Через пять минут из дежурной комнаты вышел человек во френче, прошелся по платформе и угрюмо спросил носильщика:

— Где тут… этот?

— Уехал…

— Уехал? Да ведь он порусски ни бе ни ме!

И оба в недоумении посмотрели на дорогу, где уже не было видно мистера Бриджа с его возницей.

— Куда же и зачем он уехал?

Но кто мог ответить на этот вопрос? Мистер Бридж? И он не смог бы ничего объяснить, так как не говорил порусски.

 

2. Шокорово

Мужичок, заполучивший такого странного седока, был очень доволен неожиданной этой удачей, но принял удачу с достоинством и даже более чем с достоинством.

— Я же говорю, дешевле никто не повезет! Помилуйте — десять верст… Сенокос… А мне по пути… Нно, милые!..

Мистер Бридж не проронил ни слова.

"Не разговорчивый… Кто знает, что они на уме держат!"

— Я это потому, — продолжал он, подозрительно вглядываясь в седока, — что с сеном приехал, и все одно тамошний! А то разве повез бы?

Мистер Бридж смотрел в сторону и, видимо, ничего не слышал.

"Не скажут… Едут, молчат, а приедут — бумагу к рылу: коммунист! Ты чего комиссара вез, никому не сказал? А вот возьми да узнай!"

— Нно, шаршавые!

Мистер Бридж трясся русским проселком в русской телеге. Мистер Бридж видел: пролески, поля, луговины, овраги, ручьи, холмы, солнечные пригорки, одинокие березы в полях, ободранный бредняк по канавам.

"Не скажет, — размышлял мужик, — не то по налогу, не то следователь. Да будто не следователь — у того усы… По налогу, стало быть…"

— Нно, паскуда, куды лезешь!

"Не успел сено продать — подавай! Не терпится!" Мистер Бридж молчал и молчал, крепко сжав губы.

— Трясет небось? — осведомился мужичок. — Я бы вам сенца подложил!

Мистер Бридж промычал чтото непонятное. "Немой, стало быть… А вот у Агафьи сынок — до десяти годов не говорил, а свезли в город, подрезали язык…" И, с сочувствием посмотрев на мистера Бриджа:

— А у другого, можа, и языка вовсе нету…

Телега стучит, тарахтит, с горки на горку. Вот деревня. Свернули к колодцу с высоким закинувшим в небо длинную шею журавлем. Мистер Бридж пьет из бадьи холодную, пахнущую деревом воду.

Лесок. За леском серебряные купола, колокольня, красная крыша барского дома. Мистер Бридж приподнялся.

— Шокорово! Вот оно! — обрадовано закричал мужичок и крепко ударил усталую лошадь. Шагом шла она по влажной лесной дороге. Хрустел валежник; встряхивалась на голых корнях телега. Ворота — за воротами вешня, за вешней налево — село, а направо — бывший господский парк и березовая роща.

— Вам куда?

Мистер Бридж осмотрелся, вылез из телеги и, бросив вознице деньги, спокойно пошел к парку и скоро скрылся среди белоствольных берез молодой шокоровской рощи.

Мужичок покатил в село.

"Чудно — а ежели он… Донести? Вот так и так, привез не знай кого… А зачем, спросят, вез, паспорта не спросил?.."

Что же это за местность, куда нежданнонегаданно забросило представителя фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед"?

Шокорово — старинное имение князей Муравлиных — задешево досталось в свое время шокоровскому же мужику Степану Тимофееву, который под фамилией Вахрушина вел торговлю лесом и быстро разбогател. Вахрушин свел тысячи две десятин строевого леса, заколотил ставнями окна барского дома, оставив из милости доживать век свой в этом доме дальнюю родственницу князей, носившую ту же фамилию, но уже без княжеского титула, — а сам уехал в Москву и редкоредко появлялся в имении: торговое дело его расширялось, он завел связи с заграницей, приобрел три завода, купил и продал опять не одно имение, — Шокорово потому только не подверглось этой участи, что старик хотел успокоить кости свои рядом с "родителями" на шокоровском кладбище.

По смерти Степана имение досталось сыну его Дмитрию. Поссорившись с братом Петром при дележе наследства, он поселился в Шокорове, построил новый причудливой архитектуры флигель рядом с развалинами старого дома, восстановил цветники, выписал какието невиданные до сих пор машины, — но дальше дело не пошло: он опять помирился с братом и уехал в Москву.

Торговый дом "Братья Вахрушины" находился тогда в зените своей славы и даже имел представительство в Лондоне.

Машины ржавели под дождем и ветром, цветник поддерживался старушкой Муравлиной и ее внучкой — Ариадной, да стоял новый дом, куда на лето приезжали отдыхать сыновья Дмитрия — Василий и Николай. Василий скоро занялся коммерческими делами и отдыхал уже не в Шокорове, а в излюбленных купеческими сынками ресторанах; Николай продолжал каждое лето навещать село. Товарищей по деревне ему заводить не разрешалось, и поневоле единственным другом была Ариадна. Приезжал Николай и во время войны — в студенческой форме, потом в форме прапорщика — и уже только затем единственно, чтобы видеться с Ариадной. Первое время по его последнем посещении получала Ариадна толстые пакеты, за которыми сама ходила на станцию, — десять верст туда и обратно, а потом письма прекратились. Старушка Муравлина умерла, и Ариадна, кончив гимназию, поступила учительницей в шокоровскую школу.

Накануне Октябрьской революции приезжал в Шокорово Дмитрий Вахрушин — и вскоре уехал за границу, не дожидаясь насильственного выселения. В деревне ходили слухи, что приехал он только затем, чтобы спрятать драгоценности, опасаясь за их целость, но эти слухи вызваны были скорее разочарованием мужиков в ожидаемых богатствах. Имение перешло совету, потом передано арендатору, который уехал, распродав не только свой инвентарь, но и оставшиеся от прежнего хозяина машины. Имение опустело — и только два сторожа, Ефрем и Нефед, охраняли фруктовый сад, да выселенная из флигеля Ариадна занимала бобыльскую избушку за парком неподалеку от рощи.

Одиноко пережила она эти годы. То и дело местные власти являлись с обыском, отбирали какието подписки, требовали сообщить сведения, о каких она и понятия иметь не могла. Разыскивали Василия, разыскивали Николая, разыскивали, наконец, несуществующие драгоценности — и все должна была знать Ариадна. Но потом ее оставили в покое: она посещала теперь уже полупустую и нетопленую школу, ездила в уезд за мукой и капустой и, проголодав зиму, раскопала небольшой огород рядом со своей избушкой.

И в этот вечер Ариадна была в огороде. Надо было полить огурцы — с коромыслом через плечо носила она тяжелые ведра вверх и вниз — от ручья к огороду. В этой крепкой загорелой женщине трудно было узнать худенькую гимназистку, какой была она прежде. Привыкшие к тяжелой работе руки огрубели, и даже ее живые прежде глаза приобрели тот невидящий взгляд, который привычен для баб, погруженных в работу.

Привычно носила она тяжелые ведра, поливала сухие гряды, думала о том, что огурцы обещают быть хорошими, а картошка растет плохо, что на капусте завелись черви, а убирать их некогда — словом, о том думала она, о чем думают все не из досуга только занимающиеся хозяйством люди. Она смотрела и не видела — ни старой липы, ни толстого, загнившего пня другой, еще более старой липы, на которой — так ли давно? — часто сидела она с Николаем. Когда это было? И было ли это когда? Летом — огород, зимой — школа, ссоры с мужиками изза лишнего воза дров, изза лишнего пуда муки — и никогда не было ни толстых пакетов, ни неутомительных путей на станцию — за десять верст, туда и обратно…

Где теперь Николай? Ариадна редко вспоминала о нем. Только во сне видела его иногда и почемуто всегда гимназистом, таким же представляла его и наяву.

Ариадна поставила ведра на землю и грустно вздохнула. Еле заметной краской покрылось лицо. Она опять подняла ведра и взглянула на старую липу…

Ей показалось: на полусгнившем пне, опершись щекой на кулак, сидит незнакомец. На нем — широкий сюртук, широкополая шляпа лежит на коленях. Бритое скуластое лицо. Высокий лоб, выдавшийся вперед подбородок.

Ариадна, раскрыв глаза, безмолвно смотрела на незнакомца. Незнакомец быстро поднялся и скрылся в аллее старого парка.

Видел ли ее этот человек? Видел ли ее мистер Бридж? С какой целью пришел он сюда? — Неизвестно. И он сам ничего бы не мог объяснить, так как он не говорил порусски.

 

3. Привидение

Ариадна ни минуты не могла оставаться в избе. Будто в первый раз увидала она и покрытые копотью стены, и уродливую, занимавшую половину избы печь, и заклеенные бумагой стекла. Закончив работу, вышла она во влажную сумеречную рощу — и вот — словно не было этих горькими воспоминаниями наполненных лет, словно ей восемнадцать, у нее нежные не привыкшие к работе пальцы, она влюблена первой весенней влюбленностью и идет на свиданье.

Она миновала рощу и парк. Вот господский дом, покосившийся набок. Широкая терраса, с разбитыми, когда-то разноцветными стеклами, лишенная подпорок, готовая ежеминутно упасть крыша. Ариадна осторожно поднялась по ступенькам, открыла дверь. Оттуда пахнуло сыростью. От лунного света — сквозь окна — прозрачные тени. Она идет дальше: гулко отдаются шаги. Скрипят половицы. Еще в детстве любила она прятаться в этом доме, прислушиваясь к его голосам, — и вдруг, вздрогнув, выбежать вон, от неожиданного испуга.

Вот ей послышалось: необычные, слишком живые для этого дома звуки. Остановилась — и вдруг, как и в детстве, вскрикнула, испугавшись, и бросилась быстро бежать через парк, в рощу.

Ей показалось: ктото ходит по старому дому, тихо крадется — ей показалось — мелькнула полоска света за дверью и вдруг погасла…

На крик отозвались собаки. В сарае за домом услышали крики и лай сторожа — Ефрем и Нефед.

— Подь посмотри, — сказал Нефед, — кричат будто…

— Не барин сходишь и сам, — ответил Ефрем.

Шум продолжался. Оба вышли в парк. Тихо. Лунные пятна. Меж деревьями — белая мелькающая тень.

— Ходят… — сказал Ефрем и широко перекрестился.

— Стерегут, — подтвердил Нефед.

Они, как и вся деревня, были уверены, что старые господа, похороненные у церкви, встают по ночам и стерегут спрятанный Дмитрием клад. И потому никто не мог найти этого клада — ни мужики, ни даже приезжавшие из города "комиссары".

Все в Шокорове, а в особенности сторожа, привыкли к ночным посещениям, и, не обнаружив на этот раз особенного испуга, они ушли в сарай, предоставив привидению бродить сколько ему вздумается.

— Нас не тронет!

Но на этот раз явление было не из обычных. Всю ночь до рассвета слышались шаги в старом доме, мелькал огонек, тени бродили по парку. Сторожа не один раз слышали стук и шаги, но в старый дом войти не решались.

Испуганная, прибежала Ариадна домой. Зажгла керосиновую коптилку, разыскала припрятанные от обысков письма и дневники, пересматривала их, вспоминая всю жизнь, — как это бывает в минуты особенно острого беспокойства.

Легкий стук в окно прервал ее мысли. Она потушила огонь и прислушалась. Стук повторился.

— Кто там? — испугалась своего голоса, спрятала письма на грудь. Потом подошла к окну. В окно, прильнувши к стеклу, смотрело чьето лицо. Ариадна вскрикнула, опустила руки и не могла проговорить ни слова.

Утром разнеслось по Шокорову, что в усадьбу этой ночью приходили "господа" и долго бродили по дому. Эти слухи дошли до мужичка, привезшего мистера Бриджа, — и его сразу же осенило:

— Он и есть!

И клялся, описывая мистера Бриджа, его шляпу, его костюм, его трубку, — что это никто иной, как один из "господ".

— И ведь ни слова не говорил всю дорогу! Подъехали к роще — гляжу — нет! С нами крестная сила! Вот, думаю, кого привез! Тото лошадь всю дорогу косилась!

— Животная чувствует… Да что ж ты его, Кузьма, в совет не предоставил?

— Покойникато? Экося! Я ж тебе говорю: обернулся и нет!

Мог ли мистер Бридж предполагать, что он будет невольной причиной подобных разговоров? Знал ли почтенный представитель "Джемс Уайт Компани лимитед", что его эксцентричная выходка — прогуляться за десять верст вместо того, чтобы спокойно ждать на станции следующего поезда, будет иметь в этой варварской стране такие чудовищно нелепые последствия?

Мистер Бридж — где бы он ни был — в Шокорове, на станции или в международном вагоне поезда, идущего на Москву, — одинаково не мог ничего знать и слышать, так как он не понимал порусски.

 

4. Кривой переулок

В расстоянии не более пяти минут ходьбы от вокзала, в Кривом переулке стоит небольшой двухэтажный дом, построенный, может быть, сто лет назад, — так архаически выглядит он, и столь заметны в нем глазу несомненные признаки разрушения: осыпавшаяся штукатурка, обнажившая черные бревна, прокопченные стекла, сквозь которые с успехом можно было бы наблюдать солнечное затмение, если бы солнце заглядывало когда в переулок, — и эти стекла местами разбиты, местами заменены почерневшей от дыма фанерой, парадные двери, уже и вовсе не сохранившие стекол, — настежь раскрыты. Этот дом заслуженно пользуется недоброй славой, как убежище лиц, коих профессия не значится ни в одной профессиональной карте, но зато тем более отмечена уголовным кодексом.

Дом этот некогда куплен был фирмой "Братья Вахрушины" и оставлен на попечение дворника, а когда старший из братьев — Петр — выселен был из особняка на Арбате, пришел черед и для этого дома. Петр поселился в нем, познакомился с жильцами, которые называли его попрежнему "хозяином", и оказывал им, пользуясь некоторыми связями, некоторые услуги в таких делах, которые карались существовавшим тогда законодательством, а затем торговый дом "Братья Вахрушины" возобновил существование в форме единоличного предприятия — специальностью его была покупка и продажа предметов, не помнящих имени прежнего своего владельца.

В тот день, которым мы начинаем рассказ, прилично одетый молодой человек, лицо которого носило явные признаки полумонгольского происхождения, постучался в квартиру "хозяина". В руках у него был небольшой чемодан.

— Кто там? — Послышался лязг открываемой цепочки, и раскрытая наполовину дверь впустила молодого человека в полутемную прихожую.

Не в меру высокий, худощавый и совершенно прямой старик, с выцветшим, как у старого чиновника, лицом неприветливо встретил молодого человека:

— Ты, Иван? Был там?

— Там… — Молодой человек отрицательно качнул головой.

— А что же? Где же ты был?

— Насилу с вокзала выбрался… До вечера проваландался с этой облавой…

— Что? Какая облава?

— Какойто атаман Скиба… Утек, что ли… так-то его и найдут! А вот я по пути эту штуку захватил, — добавил он, показывая на чемодан.

— Оставь — завтра зайдешь…

— Деньжонок бы…

Старик вынул засаленный бумажник, долго отсчитывал деньги и, глубоко вздохнув, подал их молодому человеку.

— Маловато…

Снова захлопнулась дверь.

— Ишь, старый черт… Жила… — бормотал Иван, спускаясь с лестницы. — Дальше передней не пустит! "Хозяин"!..

Старик поднял чемодан и, сгибаясь под тяжестью, бережно перетащил его в соседнюю комнату, очень просторную, но с низким закопченным потолком. Железная печка. Стол. На столе — кусок колбасы, хлеб и селедка. От окна отделилась черная тень.

— По делу? Ушли?..

— Свои, — нехотя успокоил старик. — Да тебе лучше бы уйти, Василий.

— Мне? Уйти? Мне? Ты меня гонишь? Чтобы Василий Вахрушин миллионер! — Василий Вахрушин — единственный наследник торгового дома "Братья Вахрушины", ночевал на бульваре?

Тень приблизилась к старику. Теперь можно было рассмотреть тридцатипятилетнего мужчину, такого же высокого и такого же прямого, как старик, с черной курчавой бородой, делавшей его похожим на легендарного разбойника. Он распахнул рваную солдатскую шинель:

— Мне уйти? В таком виде?

Вид его одежды, действительно, не мог удовлетворить самый неприхотливый вкус: под рваной шинелью — синяя рваная же рубаха, посконные штаны и на ногах какието ошметки.

Старик начал быстро ходить из угла в угол.

— Ты понимаешь, я тебе не смогу помочь… И притом, — старик покосился на дверь, — каждую минуту… Я и сегодня жду… До восьми, так и быть, подожди…

Василий обрадовался даже этой ничтожной отсрочке. Он присел к столу и, отламывая огромные куски хлеба, принялся доедать лежавший на столе ужин.

Старик занялся чемоданом. Аккуратно вынимал он вещь за вещью, перетряхивал и откладывал в сторону. Это были: аккуратно сложенный костюм, шляпа, три смены белья, несессер, наконец, портфель.

— Ага! — прошептал старик, нащупывая бумаги, но тотчас же разочарованно сморщился и бросил их на стол.

Василий мельком взглянул на бумаги.

— Джемс Уайт? Старые связи?

Старик продолжал работу.

— Джемс Уайт! Переписываешься с иностранными фирмами? А еще рассказываешь сказки, что тебе плохо живется!

Старик поднял голову, недоумевающе глядя на Василия.

— Это бумажки от Джемс Уайт… Как же — хорошо помню! Наши лондонские корреспонденты… Показывай, что прислали тебе английские друзья…

Старик не понимал, в чем дело.

Василий поднял с пола костюм, сверток белья — и на его лице появилась довольная улыбка.

— Я могу уйти от дорогого дядюшки одетым с иголочки!

Дядя зло покосился:

— Не смеешь! Отдай!

— Отдать! А если за горло?

Старик позеленел от злости.

— Я пошутил, пошутил, мой добрейший дядюшка! Вот что: я покупаю у тебя это добро! Идет?

Выцветшее лицо дяди выразило недоверие.

— Покупаю! — закричал Василий. — У меня ничего нет? Ты хочешь сказать, что у меня ничего нет?

Василий презрительно взглянул в бесстрастное опять лицо старика.

— Не веришь? Вексель! Я даю тебе вексель за подписью Василия Вахрушина! Это имя еще чтонибудь значит! Я докажу! Мы, Вахрушины, не привыкли бросать слово на ветер!

Последние слова произвели на старика приятное впечатление, и Василий поспешил воспользоваться этим:

— Я даю тебе честное купеческое слово! Слово полноправного члена нашей фирмы!

Всё, Что касалось нести давно несуществующей фирмы, производило большое впечатление" на нищего представителя этой фирмы. Василий уже примерял оказавшийся как нельзя более впору костюм.

— Надо умыться! Есть у тебя ванна, дядя? Так давай ведро! Василий Вахрушин принимает человеческий вид. Ты не радуешься, дядя?

"Обманет? — думал старик. — Нет, он не такой человек… Может быть, через него и мне улыбнется счастье?"

Он осмотрел комнату и на этот раз был недоволен результатом.

— Так ли мы жили!..

— И еще как заживем! Погоди! — подтверждал его мысли Василий, соскребавший со щек последние остатки бороды и усов. Только теперь стал заметен выдавшийся вперед энергичный подбородок, широкие скулы.

— Заживем!

Через полчаса нельзя было узнать Василия в этом изящно одетом иностранце — да, иностранце, ибо костюм его явно обнаруживал свое нерусское происхождение.

— А эти бумажки я себе возьму… Пригодятся… Уж не задумал ли ты, старик, уехать за границу? Что же пишут тебе твои друзья? Почитаем, почитаем…

— Восемь часов, — напомнил старик.

— Ты думаешь, я останусь в твоей конуре? Кончено! Сколько ты просишь за это добро? Дорого, дядя, дорого! Уступи по своей цене… Сколько скинешь, если завтра же принесу деньги?

В дверь настойчиво постучали.

— Обыск! Я говорил…

Старик медленно подошел к двери и впустил в комнату милиционера.

Милиционер тотчас же подошел к Василию:

— Документ!

— All right! — сквозь зубы ответил Василий и предъявил бумаги.

— Иностранец? — недоверчиво спросил тот, оглядывая Василия.

— От фирмы Джемс Уайт… — заторопился старик. — Наши старинные друзья, — добавил он, гордо подняв голову.

Милиционер еще раз посмотрел на непонятные буквы и штемпеля, но, видимо, удовлетворился объяснением: прежнее положение старика было так же хорошо известно милиции, как и теперешний род занятий.

— Извините… Иначе не можем, — сконфуженно произнес милиционер, обращаясь к Василию.

Василий сделал вид, что ничего не понял, и только из вежливости ответил:

— Yes!

 

5. Гражданин Бройде

Недавно — оборванец, пробиравшийся от вокзала в Кривой переулок, тщательно избегая милицейских постов, — теперь элегантный иностранец, который идет пешком ради пристрастия к моциону, — Василий Вахрушин в десять часов был уже в центре города в квартире Якова Семеновича Бройде.

Новая гостиная, новые обои, блестящий окрашенный масляной краской потолок и такой же блестящий, заново оструганный паркет, новая, пахнущая лаком и краской мебель. И среди этой пахнувшей лаком и краской мебели встретил нашего иностранца свежий, пахнущий лаком и краской человек — сам Яков Семенович Бройде.

— Это моя супруга… Вы не знакомы с моей супругой…

Яков Семенович указал на свежую декоративную даму с бриллиантами: в ушах, в волосах, на груди.

Ио свежая краска и лак и свежая декоративная дама не произвели на иностранца должного впечатления. С преувеличенной вежливостью подал он руку даме и сел, не дожидаясь приглашения, в кресло.

— так-то, господин Бройде… Господин Яков Семенович Бройде, — говорил он, оглядывая блестящий пол, блестящий потолок, увешанные золотыми рамами стены.

Яков Семенович смущенно, но вместе с тем гордо улыбался.

— Я вас угощу сигарами, — сказал он, стараясь скрыть смущение и некоторое, может быть, беспокойство; в самом деле — откуда и зачем пожаловал к нему этот считавшийся давнымдавно умершим человек? Что ему надо от Якова Семеновича Бройде?

— Попробуйте мои сигары… Это чтонибудь особенное…

— Вы из Крыма? — спросила декоративная дама и глубоко вздохнула. — Теперь так хорошо в Крыму…

— Да, погода отличная, — ответил иностранец и подмигнул Бройде.

Бройде понял.

— Фаня, будь добра, распорядись с ужином… Мы имеем деловой разговор…

— Сколько вы дали за эту даму? — в тон Якову Семеновичу спросил иностранец, когда дама ушла. — Ведь это чтонибудь особенное.

— О, — отвечал Бройде, сделав вид, что он оценил шутку, — она мне очень дорого стоит!

Иностранец подошел к Бройде и, положив тяжелые руки на худенькие плечи Якова Семеновича, взглянул прямо в глаза. Бройде еще более уменьшился, глаза забегали помышиному, нос заметно вытянулся. Видимо, довольный оказанным впечатлением иностранец хлопнул ладонью по столу и сказал:

— Есть дело, господин Бройде!

Бройде оживился:

— Разве я могу видеть Василия Дмитриевича без никакого дела?..

Будучи в свое время маленьким, даже очень маленьким человеком в огромном деле "Братья Вахрушиным Яков Семенович чувствовал перед Василием некоторую робость: меньше всего по старой привычке, как перед хозяином, немного больше — как перед обладателем очень тяжелых кулаков, и больше всего — как перед человеком, который может, как — этого Бройде ясно не представлял, — но както выдать его, Бройде, испортить ему всю карьеру. Такую наполовину беспричинную робость ощущаем мы перед самым ничтожным человеком, который, может быть, тонким прищуром глаз покажет нам:

— Я тебя понимаю…

Это последнее чувство и создавало некоторую напряженность, из которой разговор о делах мог явиться единственным выходом, ибо только в делах оставляла Якова Семеновича робость — в делах, на которых он, по его собственному выражению, съел восемьдесят три собаки!

— Дело! Вы знали, к кому пришли, если у вас есть хорошее дело! Это что? — прибавил Бройде, поднимая пустой кулак. — Воздух? Так не будь я Бройде, если так оберну, что он будет носить золотые яйца!

— Вот, вот, вот! — подхватил Василий.

Но мы не будем подслушивать деловой разговор. Мало ли что и мало ли о чем говорят меж собой деловые люди! Только они — за полчаса, за час могут на словах наделать таких дел, что ни один кодекс в мире не найдет для этих дел достойной квалификации. Ни один — даже с сильно развитым воображением — человек не сможет представить наяву те фантастические планы, кои развивают наедине сильно увлекшиеся деловые люди!

И что же? Планы эти часто претворяются в жизнь и притом превосходят самые фантастические предположения!

При этом деловой разговор имеет свои законы: он ведется деловым же шепотом, так что можно расслышать только не значащие ничего фразы, вроде:

— О, это гешефт!

— Нагреешь руки!

— Это, понимаете ли, фирма!

— Старинная фирма…

— По старой памяти обращаюсь к вам… Знаю за честного коммерсанта!

— Честный? Это вы мало говорите — честный! Яков Бройде дурак — вот до чего честный человек Яков Бройде!

— И мне самому — ничего! — добавил Василий тоном короля, отдающего полцарства. — Мне только бы добраться до заграницы… Старик? Старику недурно и здесь… Он получит свое, старик… А меня здесь…

Гражданин Бройде поежился, словно от неожиданного холода, и сделал жест, как бы отсчитывая мелкую монету.

— Вот именно, — подтвердил Василий.

И, встав во весь рост:

— Старик хочет в Англию! Ты бы только посмотрел на него! — Василий не заметил, как во время разговора перешел на "ты". — Краденым торгует. Позор!

— Айайай!

— Только помни, что я не говорю порусски, — прошептал он, заслышав шаги декоративной дамы, приглашавшей к ужину.

После ужина Бройде звонил по телефону.

— В час… "Ша нуар"… Почему фунты? Вы и не думайте, что фунты…

И, положив трубку:

— Гендельман… Вы бы только посмотрели… Какой человек! Знаком пять языков!

И с восхищением прибавил:

— Аристократ!..

— Значит, в час… А мне надо устроиться… Могу я открыть у вас текущий счет?

Бройде засуетился:

— Сейчас, сейчас…

Извозчик отвез новоиспеченного иностранца в гостиницу. Василий со вкусом расположился в отведенном ему номере, приняв, несмотря на незнание русского языка, самый повелительный тон в отношении прислуги и необычайную щедрость.

Контора гостиницы тотчас же получила записку с обозначением имени приезжего. На ней значилось:

"Мистер Роберт Бридж, представитель торгового дома "Джемс Уайт Компани лимитед".

 

6. Кафе "Ша нуар"

В час ночи за отдельным столиком кафе "Ша нуар", в уголке под пальмой сидели: новоиспеченный мистер Бридж и Яков Семенович Бройде.

— Отчего он запаздывает? — возмущался Бройде. — Это совсем не походит на него!

Они выпили по две чашки кофе, но Гендельман не являлся: ждали именно Гендельмана.

— Он не свободен ни в одной минуте, — объяснил Бройде, — но если он сказал прийти — он да придет!

Василий рад бы и вовсе не ждать Гендельмана: полусонными глазами обводил он кафе и даже — но только на секунду — переходил время от времени в такое состояние, когда видишь сны, сознавая себя бодрствующим. Воздух общественных мест, а в особенности обстановка таких учреждений, как кафе "Ша нуар", сильно способствует подобному переходу. Непрерывный негромкий, монотонный, напоминающий жужжанье шум, изредка прерываемый только звоном стекла и отрывистым приказанием: "Чашка кофе!" стоял в кафе "Ша нуар".

Посетители этого кафе мало чем отличались от посетителей прочих московских кафе, где имеют обыкновение собираться деловые люди, но для Василия, давно не видевшего этой публики, и они представляли интерес.

Прежде всего коммерсанты: коммерсанты солидные с начисто выбритыми подбородками и их дамы, украшенные преувеличенным количеством бриллиантов, словно бы вынесенных на продажу; потом коммерсанты менее солидные, вращающиеся вокруг солидных коммерсантов и их дам, — у этих подбородки выбриты два дня тому назад, — и, наконец, совсем несолидные коммерсанты, бритые неделю тому назад и потому имеющие на щеках порядочную щетину: эти вращаются вокруг менее солидных коммерсантов. Словом — каждый столик кафе "Ша нуар" представлял точное подобие коперниковой системы Вселенной вплоть до комет, роль коих выполняют снующие взад и вперед между столиками официанты.

И только за одним столиком — под такою же пальмой, как и та, в тени коей спрятались наши знакомцы, и неподалеку от столика наших знакомцев расположились необычные для кафе "Ша нуар" посетители, повидимому, не имевшие в этом кафе никаких дел, кроме ужина, — этот ужин уничтожали они, почти не прерывая занятия приличным для делового кафе разговором.

В описанной выше мировой системе посетители эти являлись чемто вроде туманности, на которую испытующе смотрят астрономы: что ты есть и зачем ты тревожишь нашу мысль своим бессистемным существованием?

Можно было рассмотреть только широкую спину одного незнакомца, его серый не первой свежести пиджак, лоснящийся на локтях, и черную лохматую шевелюру другого незнакомца.

Заметив их, Василий опять погрузился в полусон — пока не услыхал негромко сказанных за таинственным столиком слов:

— Атаман Скиба? Я чтото не слыхал…

— Как не слыхали? А у нас на юге это, знаете ли, фигура!

— Что ж он — бежал?

— Разбили, говорят, а он скрылся…

Опять незнакомцы торопятся съесть поданное им блюдо — опять молчание. Но Василий внимательно слушает.

— Скиба! Вот уж кого я помню, так атамана Скибу! Я по его милости без ноги…

— Вот как? Да ты бы рассказал… Встретились — и молчок, — говорил добродушный и звучащий некоторой усмешкой голос. — Мы года два не встречались…

— Да что говорить… Сам видишь, — ответил другой. — А вот атамана Скибу я не забуду.

Рассказчик рассмеялся неприятным жиденьким смешком.

— Ты не думай, что веселая встреча! Я первый раз так засмеялся после того, как познакомился с атаманом…

И после некоторого молчания добавил:

— Вы видели человека, который был расстрелян? Нет? Так вы его видите перед собой!

Опять молчание.

— Я тебе расскажу… Два года тому назад… Уходили добровольцы. Ты помнишь, как они уходили, — раньше чем наши войска заняли город, их не осталось ни одного. Начались погромы. Мы взяли винтовки, составили отряд. Пристань была в их руках. Мы поставили пулеметы и двинулись к пристани.

Я попадаю в передовую линию — нам удалось отрезать часть офицеров; что тут собственно было — я не знаю. Помню чьито крики, ктото просил у меня пощады — и больше ничего. Очнулся я только в лазарете и спрашиваю у сестры:

— Ну что? — Я боялся спросить более определенно.

— Красные в городе.

Я узнал, что ранен при занятии порта. На утро я чувствовал себя лучше — мог вставать с постели и, хотя с трудом, мог ходить. И вот ночью — слышу, — беготня, крик. Я поднял голову, чтото сказал. А над моей головой:

— Тащи и этого!

Вы знаете, что я не мог ходить. Два дюжих молодца подтолкнули меня в спину:

— Не притворяйся! Сволочь!

Все так быстро — я уже в шинели, но без сапог. Мороз. Ветер. Темно. Я сейчас не могу объяснить, как я мог вынести, — но шел без посторонней помощи, — иначе тут же прикончили бы. Пихнули в темный чулан.

— Жди тут!

Я на когото наткнулся. Оказалось — еще несколько человек. Один мне тихонько:

— Вы не знаете, в чем дело, товарищ?..

Я ничего не знал. Да.

Сколько сидели в чулане — не помню. Вводят в комнату. Посредине большой стол, за столом высокий офицер с багровым скуластым лицом. На столе бутылки. Офицер наливает стакан за стаканом и пьет. Гляжу на лицо — и нельзя сказать, чтобы зверское. Веселое лицо, пьяное, да… Я даже обрадовался — ну, думаю, вывернусь! К нему подводят одного, другого — он всем одинаково:

— Проходи! — а за спиной чтото показывает. Одних выводят в одну дверь, других в другую… И я подошел. Меня лихорадить начало — больной всетаки.

— Это что за развалина? — пошутил офицер. — Раненый?

Я тоже стараюсь под него, в шутку:

— Так точно, ваше высокоблагородие!

Хотел ихним прикинуться — жизньто дороже. Да. Он улыбнулся.

— Проходи!

— Ну, думаю, — спасся. Не тутто было — вернули опять.

Он внимательно так на меня смотрит, уставился. Я молчу — и он молчит, только смотрит. Так смотрит — даже у меня в глазах помутилось. Потом резко так:

— Проходи!

Опять меня в чулан — там только трое. Куда же теперь, думаю. Приходят.

— Идем!

— Куда?

— Молчать, сволочь! — и прикладом. А другой:

— Куда идешь, оттуда не вернешься!

Я чувствую, что дрожу весь и ноги не двигаются. Холодно. Ветер. А я без сапог, — это, может, спасло меня… Вывели на площадь.

— Становись!

Ну, если ты хочешь знать, что я чувствовал, — то не могу сказать. Просто, ну, как на ученье: становись — и встал. Промчались два кавалериста — мимо нас. Выстрел. Ктото мне шепчет: "прощай".

— Не разговаривать!

Мелькнул свет — и потом не помню. Очнулся — лежу на снегу. Голоса:

— Снимай сапогито!

— У него и сапог нет…

— Даром работали! Сволочь! — и толкнул меня ногой. Может быть, я пошевелился, может быть, застонал — не помню.

Опять крик:

— Прикончи.

Я почувствовал — чтото входит в тело. Стало легко.

— Идем…

Минут десять я лежал в снегу. Я боялся пошевелиться. Они были далеко — а я боялся встать: вдруг не смогу — а сознаю все так ясно… Пошевелил ногой — двигается… Рукой… Медленно приподнялся. Рядом три трупа. Послушал: мертвые. Опять голоса. Я опять лежу. Потом встал и пошел. Все было холодно, а теперь тепло стало. Иду — не знаю куда. Метель. Ноги тяжелые — это снег налип на ноги и замерз с кровью. Боли я не чувствовал никакой и не знал, что это моя кровь. Вдруг:

— Кто идет?

Надо было не дрогнуть. Надо было не выдать себя. Я уже вижу вскинутую винтовку.

— Свой!

Очнулся в лазарете. У меня отнята нога, на руке нет трех пальцев — отморозил. Глаз поврежден — не знаю, как и чем… Мне потом объяснили, что я наткнулся на свой патруль и что город был занят атаманом Скибой…

Молчание. Василий заказывает еще стакан кофе и прислушивается.

— Ну, а если бы вы… Ну, встретили этого атамана…

Голос задрожал:

— Его… Я… Не знаю…

Опять продолжительное молчание. Василий погрузился в полудремоту, вскинул глазами: "может быть, сон?"

— Пойдемте, — обратился он к Бройде. — Он не придет!

— Что вы говорите не придет!.. Гендельман не придет! А вы, я вижу, хорошенько заснули…

"Сон?" Василий посмотрел в сторону, откуда он слышал разговор, — да, там сидят двое. Говорят шепотом. Ничего не слышно.

— Знакомьтесь — Гендельман…

За таинственным столиком посетители расплачивались. Василий заметил два лица: одно — широкое, с добродушной полуиронической улыбкой, другое — бородатое, с белым, как бы вывернутым наизнанку глазом. Этот глаз неподвижно уставился в сторону Василия.

Василий хотел отвернуться, но не мог. Их глаза на минуту или, может быть, на секунду встретились.

— Поскорее кончим дела, — весело сказал Василий, — а то я засыпаю и вижу сны наяву…

 

7. Шокоровские разговоры

К вечеру другого, вслед за приездом мистера Бриджа, дня у крайней избы, в том конце, что за церковью, сидел на завалинке парень в белой рубахе с вышитым воротом и в русских сапогах. Широкий приплюснутый нос. Мы видели уже этого парня в другом месте и в другом наряде.

— Это ты, Кузьма? — крикнул он, заметив издали мужичка, в котором каждый узнает словоохотливого возницу мистера Бриджа.

— Кого Бог послал? Да это никак Иван? Вот кого и не ждал… Что в избу не заходишь?

— Я по делу…

— По делу? Ну, все равно пойдем — гостем будешь… Дело не зверь… Не невесту ли выбирать приехал?

— На кой она мне, невеста! Я тебе дело скажу — только смотри — молчок! Ты хорошо знаешь усадьбу?

— Как не знать! Да я с комиссарами там семь ден шарил!

— Ты бы меня ночью проводил туда?..

— Проводить? Ночью?

— Ну да, проводить…

Кузьма задумался.

— Оно, отчего же… Только вот что говорят: нечисто там…

— А ты что — сапоги замарать боишься? Так лапти обуй…

— Не про то… Ты послушай, что по деревне говорят!

Приятели прошли в избу и уселись ужинать.

На деревне разговоры действительно не прекращались. Сам Кузьма отчасти был виноват, по крайней мере на его словах укрепился и твердо держался слух о приезде "барина", но сам он вряд ли в этом сознался бы. Если б спросили его, точно ли видел он то, о чем утром всем и каждому рассказывал, он бы ответил: "говорят, что так" — для него его собственные, но прошедшие через пять уст слова становятся тем сложным и малоисследованным явлением, которое определяется словом "говорят" или еще таинственнее — "поговаривают". Это так же безлично, как "светает" или "смеркается", и относится к тем же, совершающимся помимо воли человека, явлениям, возникающим за спиною дневного и всем понятного смысла.

— Говорят…

Шепотом передавалось в Шокорове от избы к избе:

— Барин приехал…

— Ну?

— Вот те крест… В старом доме живет… Днем спит, а ночью по земле ходит… Ефрем говорил: стоит будто и руку у лба держит…

— Вспоминает!

— Вспомнишь тут, коль ни кола не оставили… Что мужики, что арендатель…

— А его не заберут?

— Заберут! Силы не имеют — вот что! Они его хватать — он меж пальцами проходит… Они с ружьем — он пулю отведет…

— Невидимый?..

— Хлебомсолью встретить требовается… Вот как…

— В совет обсказать… Они его…

— Руки у них коротки, у совета!

Поговаривали о человеке в широкой шляпе, который будто бы дал зарок слова единого не вымолвить, пока не "объявится". Что, собственно, "объявится" неизвестно, но ясно, что как только "объявится", так и "вину воля будет"… На это возражали, что вино, дескать, вином, а вот землю придется вернуть или отбывать за нее барщину семь годов и семь ден, и все это потому будто, что Бога забыли, а без Бога разве можно?

— Нешто возможно без Бога!

Многим, а в особенности бабам, стало чудиться: видели словно этого человека у кладбища, будто присел он на могилку Степана Тимофеева и будто плакал, а как подошли — он так и рассыпался снопом огненным… Появлялось и в других местах — то же самое привидение: но оно никогда не допускало ни видеть свое лицо, ни прикоснуться. Лица оно не кажет, так как на лице "знак", а прикоснуться нельзя, потому что "дух", — тела не имеет. Бродит же эта неприкаянная душа потому, что она "дому ищет", — и только требуется ее присыпать землей и перекрестить — как она навеки успокоится.

— Как же иначе? Вот они затем и явились.

Известие о том, что шокоровский барин явился за землей и крестом, тотчас же дошло до совета, ибо и в совете втихомолку поговаривали о том же…

— Нечего болтать, — сказал секретарь волсовета, которого на деревне звали не иначе как Митька. — Это, — говорит, — антирелигиозные предрассудки…

И вызвали в совет главных виновников — сторожей Ефрема и Нефеда.

— Вы чего, такиесякие, болтаете!

— Мы, — говорят, — ничего такого… Спали и спали всю ночь…

— Вы бы не спали, коли сторожить поставлены. А правда ли, что по дому ктото ходит?

— Ходят! — в один голос ответили они. — Ходит Степан Тимофеев со сродственниками и стережет…

— Чего же им стеречь, коли ничего не осталось?

— Известно что — клад!

И добавили, что клад тот заклят тройным заклятьем, и может его найти только такой человек, который от всего своего рода отречется, но никто не знает, как отречься, — ибо троекратное даже "отрекаюсь" не имело никакого действия…

Ефрему и Нефеду на это ответили:

— Никаких привидений и покойников быть не может, а если кто и ходит по ночам, то значит недобрые люди, — и приказали сторожам не спать всю ночь, а чтобы страшно не было, дали им по винтовке: как заметят — хватать, а заартачится — пали и больше никаких!

А чтобы дело еще крепче было, секретарь припугнул:

— Я сам приду, посмотрю, как вы сторожите!

Такието дела творились в Шокорове.

Но наши герои за ужином и деловым разговором знать не могли об установлении охраны, и мирно улеглись спать, так как ночью им предстояло опасное дело.

 

8. Кладоискатели

В половине одиннадцатого ночи две тени быстро скользнули по парку, стараясь не шуметь и придерживаясь наиболее темных мест. Впереди шел Иван уверенно, бодро, как будто не ему показывали дорогу, а он вел своего дрожавшего от страха спутника, который время от времени крестился и тихо шептал:

— Свят, свят, свят!

В дальнем углу парка тени остановились.

— Тут, — сказал Кузьма.

— Где?

Они стояли у неглубокой ямы, когда-то служившей колодцем, но ныне осыпавшейся и обросшей травой. Яма была огорожена на всякий случай, чтобы человек ли, скотина ли не сломали себе ноги.

— Лезем, — распорядился Иван.

Кузьма перекрестился и прыгнул в яму.

— Ишь ты, какая мышеловка! Щупай давай… Дерево? Вынимай топор… Доска?

Зажгли спичку: за тонким слоем земли виднелся полугнилой колодезный сруб.

— Наврали!

— Ну, брат… Наврали!..

Полчаса провозились в колодце, пока наконец под одним из бревен не отыскали узкий, только пролезть человеку, проход.

— Видал? Теперь он у нас в руках!

— Не дастся!

— Полезай, полезай… Нечего тут…

Кузьма полез первым. Проход, сначала узкий, все более и более расширялся. Коегде осыпавшаяся земля перегораживала путь: разгребали руками. Потом проход стал так широк, что можно было встать во весь рост.

— Тутося? — прошептал Кузьма и вдруг дернул Ивана за руку. — Стой… Не шевелись…

Впереди слышался шорох, как будто чьито шаги по осыпавшейся мягкой земле.

— Мыши?

— Нишкни…

Опять прислушались: явно шаги. Совсем близко. Ктото дышит — в тишине подземелья казалось, что дышат рядом — над самым ухом…

— Они… — прошептал Кузьма. И как ни храбрился Иван, это дыхание в таком месте, куда не мог забраться ни один человек, сильно тревожило и его.

— Я тебе говорю: они, — беззвучно шептал Кузьма.

Мелькнул легкий свет — мелькнул и погас. Так же быстро вырисовалась и исчезла смутная человеческая фигура. Кузьма уверял потом, что он слышал глухой подземный голос:

— Кто здесь?

Потом рассказывал он, что при блеске "будто от молоньи" видел он человека в нахлобученной на лицо шляпе, — далее следовало точное описание шокоровского привидения — будто бы это привидение стояло у большого железного ящика, чтото вынимало из ящика и запрятывало в свои широченные карманы.

Но все это рассказывал он на другой день, на самом же деле он видел только темную человеческую фигуру и закричал при виде этой фигуры:

— Свят, свят, свят!

И оба они бросились вон, и побежали, не соблюдая необходимой в таких случаях осторожности.

— Держи их, держи! — слышали сзади глухой подземный голос.

Шокоровские сторожа действительно не заснули в эту ночь и бродили по парку под охраной висевших за плечами винтовок. Слышали они будто бы шум в старом доме и видели будто бы свет в одном из нижних окон — но в дом не вошли.

— Ежели человек, то он как вошел, так и выйдет, а мы его и на воле поймаем, а ежели…

И верно: не прошло получаса, как заслышался треск сухих сучьев и чьито быстро мелькающие тени пробежали между деревьями.

— Держи их, держи!

Ефрем наугад выпалил из винтовки.

Ктото упал. Сторожа приволочили упавшего человека в сарай. В сарае зажгли коптилку.

— Ну и привидение, — сказал Нефед, разглядывая тщедушного мужичонку с рыжей, клином бородкой, — ну и привидение… Да никак это ты, Кузьма?

— Так и есть — Кузьма! С нами крестная сила!

Утром Кузьма был доставлен в совет и допрос выяснил, что Кузьму "нелегкая занесла", что будто бы пошел он с верным человеком клад искать, а верный человек оборотился чертом, и клад ему, Кузьме, в руки не дался. Несмотря на страх перед нечистым, Кузьма не хотел выдавать свой секрет, полагая причиной неудачи неправильное время, — надо было идти после петухов, когда, как известно, нечистый над человеком власти не имеет. И потому он сказал, что искал будто бы клад в старом доме и видел будто бы тень молодого барина, — далее следовало обычное описание привидения. Кузьму оставили в покое, заперев предварительно в холодную, — а сами стали обсуждать создавшееся положение.

Привидение надо было немедленно поймать — тем более что приметы его были всем известны, — но насчет клада единодушия не было. Одни полагали, что клад — пустая выдумка, другие, опираясь на народную молву, считали его существование вполне возможным и полагали, что если Кузьму припугнуть, он расскажет, — недаром он связался с нечистым.

Припугнуть выпало на долю Митьке, который так ловко сумел вооружить сторожей, — и на него же возложена была обязанность раскрыть и всю эту чудеснейшую историю.

Кузьма за это время успел успокоиться — и обдумывал новую историю о том, как очутился он в ночное время на усадьбе, — но обдумать этой новой истории не успел. Явился Митька.

— Или, — говорит, — ты все расскажешь, или тебе крышка! А потому говори правду: куда спрятал клад!

Пришлось сказать, что клад спрятал не он, а покойник — и рассказать ту историю, которая нами изложена выше. Отыскана была и яма и проход, в меру пролезть человеку; дошли до места, где можно встать во весь рост, видели наполовину засыпанные землей следы, но не нашли ни привидения, ни железного ящика, о котором рассказывал Кузьма. Кузьма тут же сознался, что железного ящика могло и не быть.

Стало ясно, что клад был кемто украден. Но так как клад этот, как и все оставшееся от бежавшей буржуазии имущество, являлся по закону собственностью государства, то покража его признана была преступлением, нанесшим ущерб интересам республики. Оставить такое дело без расследования было даже преступно, а за отсутствием поблизости следователей пришлось взяться за это дело самому исполкому. И первым долгом заявились, конечно, к Ариадне.

Как прожила Ариадна эти тревожные дни? Мы оставили ее с глазу на глаз с привидением — конечно, не могла не слышать она, что говорили по деревне, и даже, может быть, слышала и шум в парке и выстрел, — но почемуто все эти события не произвели на нее особенного впечатления.

Даже наоборот — она была в эти дни в возбужденном, даже радостном настроении, она пела, смеялась, весело работала в огороде. Она стала больше прежнего бродить по роще и парку, она заходила даже в старый дом, не обращая внимания на слухи о привидениях, — и уходила оттуда не испуганная, а даже радостная. Когда пришли к ней за справками, она отвечала, что все это ее не касается, а если кому надо что узнать о семье Вахрушиных, могут обратиться к Петру Степанычу, а где он живет, на селе каждому известно.

Не добившись здесь ничего, опросили всех, кто видел когдалибо привидение или человека, напоминающего это привидение, — и таким образом добрались до станции.

В конторе дежурного агента тот же человек во френче сразу узнал в описываемом привидении англичанина, которого обокрали на станции.

— Где вы раньшето были? Он только сегодня уехал!

— Что ж вы его…

— А я почем знал, что он привидение! Головы!

Делать нечего — все пути вели в город. Секретарь исполкома сказал Кузьме:

— Можешь ты узнать его, если встретишь?

— Как живой стоит!

— Ну, так поедем вместе…

 

9. Товарищ Плотников

Высокий, серый, наполовину из стекла построенный дом. Между вторым и третьим этажом — следы бывших когда-то здесь золотых букв — можно легко прочесть название фирмы:

т/д "Бр. Вахрушины"

Небольшая, красная с серпом и молотом вывеска указывает на новое наименование того же самого предприятия, и можно еще добавить — на самой двери черная дощечка содержит третье наименование, но опятьтаки того же самого предприятия.

В кабинете, сохранившем от прежних владельцев небывалых размеров бюро, кожаные кресла, ковер, — за этим небывалой величины бюро сидит директор предприятия, или, вернее, объединения предприятий, родственных бывшему торговому дому "Бр. Вахрушины", — товарищ Плотников.

На нем серый потертый пиджак с лоснящимися локтями, вид у него серьезный и строгий: только внимательный наблюдатель усмотрит в товарище Плотникове некоторую неуверенность — в движениях, в манере сидеть: как будто бы он не дома; ему непривычен и этот кабинет, и это бюро, и эти ковры.

Когда товарищ Плотников говорит — неуверенность исчезает, но в голосе, в углах губ заметна полудобродушная, полуироническая улыбка.

— К вам иностранцы, — докладывает секретарь.

Товарищ Плотников встает. Походка у него с развальцем, ноги чутьчуть искривлены: так ходят бывшие кавалеристы. На губах у него та же улыбка — кажется, он подойдет к посетителю, хлопнет посетителя по плечу и отпустит увесистую кавалерийскую шутку.

— Просите…

Услужливо раскрытая дверь впускает двух представителей великой Британской — это заметно с первого взгляда, что именно Британской, — империи и их переводчика.

— Мистер Бридж, — говорит высокий иностранец, подавая

руку товарищу Плотникову:

— Мистер Темпл, — говорит низенький иностранец, тоже подавая руку товарищу Плотникову.

— Очень приятно, — отвечает товарищ Плотников и вглядывается в физиономии иностранцев: губы его чутьчуть улыбаются.

Мистер Бридж одет в широкий клетчатый сюртук и такие же панталоны; на голове у него широкополая шляпа.

Мистер Темпл имеет точно такой же сюртук и точно такую же шляпу.

И когда мистер Бридж садится в кресло по правую руку товарища Плотникова — мистер Темпл садится вокресло, но уже по левую руку товарища Плотникова. И когда мистер Бридж кладет правую ногу на левую — мистер Темпл кладет левую ногу на правую, и оба дымят огромными трубками.

— Вы говорите порусски?

— Нет, — отвечал мистер Бридж, — но у нас есть переводчик — он понимает нас с полуслова.

Переводчик повторяет фразу мистера Бриджа и добавляет:

— Даже когда мистеры ничего не говорят, я их вполне понимаю…

— Yes! — подтверждает мистер Бридж.

— Yes! — подтверждает мистер Темпл.

Товарищ Плотников чуть заметно улыбается.

Читатель мог догадаться, кто были эти столь высоко поставившие себя иностранцы: в мистере Бридже легко узнать Василия Вахрушина, в мистере Темпле — Якова Семеновича Бройде, в переводчике — Гендельмана.

Для Василия не представляло особенного удовольствия заводить деловые связи с фирмой, в коей он долгое время был наполовину хозяином. Нахлобучив как можно ниже свою шляпу, он пробрался, не поднимая лица, мимо многочисленных барышень и счетоводов, заполнявших контору объединения. Разве не могли сохраниться служащие, хорошо знавшие его, Василия, в лицо? И сам директор?.. Почему он улыбается — от Василия не была скрыта эта легкая и чуть заметная полуулыбка. Отчего он так внимательно вглядывается? Василию хотелось прекратить как можно скорее этот опасный визит.

Товарищ Плотников заговорил:

— Вышли из борьбы… Растрепанное хозяйство…

Где Василий мог слышать этот голос? И так недавно. Вчера?..

— Но иностранный капитал… Конечно, соблюдая законы республики…

Да, конечно, только вчера… Кафе "Ша нуар"… Узнал или не узнал?

— Четырнадцатый госзавод… Недалеко от Москвы…

Переводчик повторил речь товарища Плотникова.

— Yes! — говорит мистер Бридж.

— Yes! — говорит мистер Темпл.

Мистер Бридж с этими словами перекладывает левую ногу на правую — мистер Темпл перекладывает правую ногу на левую — и оба дымят огромными трубками.

— У нас выработаны общие условия… Если вы согласны…

Мистер Бридж возражал. Мистер Бридж настаивал на изменении в пользу "Джемс Уайт". "Джемс Уайт" известны всему миру. Даже приятно вести дела с такой фирмой, как "Джемс Уайт". Они ведут дела триста лет. Сто двадцать лет они торговали с Россией. Россия хорошо знает "Джемс Уайт", и "Джемс Уайт" хорошо знает Россию.

Товарищ Плотников тоже знает о фирме "Джемс Уайт" и надеется восстановить старые связи. Мистер Бридж выражает надежду, что будет именно так, как хочет товарищ Плотников, но для этого необходимы некоторые уступки. Товарищ Плотников заявляет, что все льготы, предоставляемые законом иностранному капиталу, будут немедленно распространены на фирму "Джемс Уайт".

— All right! — говорит мистер Бридж.

— All right! — говорит мистер Темпл.

Оба приподнимаются. Мистер Бридж выражает надежду, что завтра же будет готов проект соглашения, и завтра же он сможет осмотреть завод.

— Time is money! — говорит мистер Бридж и улыбается товарищу Плотникову.

Товарищ Плотников вполне согласен с этой, делающей честь английскому народу, пословицей, и тоже улыбается мистеру Бриджу.

— Good bye! — говорит мистер Бридж.

— Good bye! — говорит мистер Темпл.

И подают руку товарищу Плотникову. Мистер Бридж нахлобучивает широкополую шляпу. Мистер Темпл сияет, переводчик тоже сияет. Они спускаются с лестницы.

И в этот момент вверх по лестнице взбирается человек. Он еле идет, перебрасывая через ступеньку свою, повидимому, искусственную ногу. У него черные волосы, черная растрепанная борода, один глаз неестественно блестит, впиваясь в мистера Бриджа, другой глаз не менее неестественно неподвижен.

Мистер Бридж глубже уходит в шляпу и быстро спускается с лестницы. Он не видит: белый, словно вывернутый наизнанку глаз смотрит внимательно вслед ему, мистеру Бриджу.

Автомобиль. Вот уж они далеко от стеклянного дома. Мистер Темпл доволен. Переводчик тоже доволен. Мистера Бриджа тревожит вывернутый наизнанку глаз.

— Мне можно уехать? Я вышлю вам подлинные полномочия… Я сам пайщик "Джемс Уайт"…

— Погодите, погодите, — удерживают его. — Такое хорошее начало.

— Но я заметил. Я могу ошибиться, но…

— Пустяки, вас никто не узнает… Завтра — и конец. Мы вас отпустим…

Человек с вывернутым глазом поднимается по лестнице, входит в кабинет товарища Плотникова. Товарищ Плотников любезен с этим человеком.

— Вы получите работу… Мы расширяем дело… Я вас отлично знаю…

Человек с вывернутым глазом интересуется гражданами, которые только что вышли от товарища Плотникова.

— Это англичане, — отвечает товарищ Плотников и улыбается.

— Англичане? Но один меня очень интересует…

— Мистер Бридж? — догадался Плотников.

По описанию действительно: мистер Бридж.

— Но мне в равной степени подозрительна и вся компания!

 

10. Атаман Скиба

Из многочисленных забытых нами героев мы оставили одного в весьма неприличном для него положении: мы говорим об Иване. Мы оставили его убегающим во все лопатки от столь нестрашных врагов, как Ефрем и Нефед — сторожа шокоровского сада — и притом он бежал, напуганный какимто несуществующим привидением, и вдобавок бросил на произвол судьбы совращенного им на это дело товарища.

— Чертовщина! Старому дураку простительно — а мне? Привидение! Да я голову даю — у этого привидения можно было нащупать кости…

Иван сжимал кулаки, представляя столь приятное занятие, как нащупывание костей у привидения.

— Только как он попал туда?

Иван шел по дороге на станцию. Уже медленный поднимался рассвет, над болотом и лесом стоял белый полупрозрачный туман, зеленело небо и веяло тонким холодком. Вот уже недалеко семафор, протянувший вверх единственную руку. Громыхает поезд.

— Опоздал…

Следующий через пять часов. Идти на вокзал? Но Иван не любил чаще, чем надо, встречаться с некоторыми лицами, которые по долгу службы обязаны присутствовать на вокзалах. Он предпочел отдохнуть в стогу, спокойно проспал все эти пять часов, и только перед приходом поезда явился на станцию.

Он уже взял билет, он уже вышел на платформу — как заметил одинокую фигуру, спокойно прогуливающуюся по этой платформе.

— Он. Несомненно, он…

Чтото не уловимое словами подтверждало странное сходство этой прогуливающейся по платформе фигуры с той фигурой, что только на миг мелькнула в подземелье.

— Вот так штука!

Если бы Иван мог знать, какая кутерьма поднялась в Шокорове изза этого привидения, он, может быть, не побоялся бы и подойти к нему. Но где он еще мог встречать этого человека?

Где? Да, чемодан… Иван вспомнил — но это профессиональная тайна. И чтобы странный незнакомец не узнал по какимлибо признакам его, Ивана, обычной профессии — Иван не решился подойти ближе и удовлетворился только подробным осмотром костюма: клетчатый широкий сюртук, такие же брюки. Впрочем, описание это нам так знакомо…

На вокзале Иван не видал, куда исчез незнакомец, — он спешил в Кривой переулок в дом Петра Степановича Вахрушина.

— Плохие дела, хозяин…

Старик был взволнован.

— Плохие? Ты был там? Ты сделал все, как я говорил? Ну?

— Ну и ничего, — угрюмо отвечал Иван, — раньше нашего догадались…

— Раньше нашего! Ты обманываешь, подлец! Я тебе как сыну доверил… А ты!

— Бог видит, не виноват, Петр Степаныч…

Старик внимательно посмотрел в глаза Ивану.

"Да. Меня не так-то легко провести, — пожалуй, он и не виноват".

Потом вслух:

— Не отпирайся! Куда ты пойдешь с такими вещами! Ты и десятой доли не выручишь! А я… Ты знаешь, что я тебе обещал…

Иван все это великолепно понимал. Он и не думал обманывать. Торопливо рассказывал все — о Кузьме, о привидении, о бегстве. Старик слушал и покачивал головой.

— Кто ж это мог быть? Василий? Василий не может знать… Никого тогда не было в Шокорове… Дмитрий? Но он далеко… Николай? Вернее всего, — но что известно о Николае? Он, наверно, убит…

Старик и забыл, что надо отпустить Ивана. В дверь постучали.

— Кто там?

Минута нерешительности — стук еще громче. Старик посмотрел на Ивана. Иван на старика. Старик открыл дверь и, не давая ни слова сказать пришедшему:

— Are you, mr Bridge!

Василий понял, что ему надо выдавать себя за англичанина. Но Иван — Иван, увидев Василия, застыл на месте и долго пялил на него удивленные узкие глаза. Наконец, выйдя из столбняка, он оттянул старика за рукав и прошептал:

— Он… Этот самый…

— Потом… Придешь после, — тихо прошептал старик. — Иди…

— Ушел? Я тебе деньги принес, дядя…

Старика удивило: чтото новое в тоне Василий. Нет прежней заносчивости. Может быть, он виноват? Чувствует это и скрывает?

Василий небрежно отсчитывал деньги. Старик подхватывал их на лету и прятал.

— Ты думал, я обману!.. Нет, Василий Вахрушин не обманет…

Откуда у него деньги? Конечно, он был там… Выпытать? Может быть, он сам сознается? Садитесь, Василий, поговорим…

Молчание.

— Ты может быть, хочешь спросить о чем, дядя?

Опять в тоне Василия чуждая нотка. Он как бы одряхлел за этот день. Усталый тон.'

Старик вытер вспотевший лоб.

— Да… Скажи мне по правде — ты был в Шокорове?

— Я? В Шокорове? Зачем? Как тебе могла прийти в голову такая мысль? Не был, не буду, и завтра же я уеду… Совсем…

Конечно, он говорит правду. Да и как он мог успеть? Так кто же тогда? Кто? ы

— Завтра уедешь? Я не спрашиваю тебя ни о чем. Ты только скажи мне — Николай жив?

— Где твой брат, Каин? Да, это, может быть, пятно на моей совести. Тебе интересно знать? Мы были в одном полку — ты помнишь, я уехал на юг — там нашел Николая. Армия отступала. Мы не знали, что делать. Я прихожу к Николаю накануне. Он решил остаться в городе и явиться с повинной — всем обещали прощение.

"Я не знаю, где настоящая Россия, — говорил он. — Но только не здесь. Мне все больше и больше начинает казаться, что настоящая Россия там — и мы убежали от нее. Да, не только убежали — мы предали… Большевики? Но я ведь хорошенько не знаю, что такое большевики… Мы видели их только в сражении…"

Так было, дядя… Я, может быть, тоже остался бы в городе, хотя мне это было не по нутру. Но вдруг приказ от полковника:

"Защищать порт до последнего момента и — за границу!"

Нам обещают пароход…

Николай ожил при мысли о загранице. Лондон! Быть может, там отец. Если нет — мы устроимся там хотя бы в качестве клерков. Ведь мы оба хорошо говорим поанглийски!

— Пойдем!

Мы пошли. Конечно, нас обманули. Мы стояли до последней минуты. Последний свисток последнего парохода — и мы брошены на произвол судьбы. Мы лицом к лицу с врагом, который нас не пощадит!

— Прорвемся, — сказал я. Мы поодиночке пробирались через неприятельские посты. И вот нескольких наших, в том числе Николая, остановили.

Я спрятался. Видел: Николай на коленях — я не мог слышать, что он говорил, может быть, просил о пощаде — чернобородый солдат упер винтовку прямо в грудь Николая.

Я отвернулся. Выстрел. И не обернулся даже в ту сторону — я заботился только о себе. Благополучно избег неприятеля. Встретил своих…

Василий на минуту умолк. Задумался.

— И вот еще что, — добавил он, — я вернулся опять в этот город… Как? Я не могу сказать — может быть, после… Я искал его по всем лазаретам — не ранен ли? И не нашел…

Старик молчал.

— Ну, я пойду. Прощай!

Василий подошел к двери, но в нерешительности остановился. Потом вернулся, подошел к старику:

— Прощай!

В голосе чувствовался некоторый надрыв. Старик проводил Василия на лестницу и незаметно перекрестил на прощанье.

Василий шел быстро, наклонив голову, и мог не заметить: на Кривом переулке у самого дома Вахрушина двое: один высокий в гимнастерке и с револьвером, другой — худенький мужичок с рыжей клинообразной бородкой.

— Он, — прошептал мужичок. И оба пошли за Василием. Он не мог знать, что эти люди проводили его до дверей гостиницы и спросили швейцара:

— Кто это?

— Англичанин… Сейчас посмотрю…

Потом молодой ушел, а старик остался у подъезда.

Всего этого не мог видеть Василий. И если он видел что, — то один только вывернутый наизнанку глаз: вот он выплывает из переулка, вот он смотрит с автомобиля… Весь мир смотрит на него, Василия, этим белым вывернутым наизнанку глазом…

— Бежать… Скорее бежать… Черт с ним, с этим гражданином Бройде! Деньги? Сколько лет Василий Вахрушин прожил без денег! И вот шутовской наряд — не хочу! Где мои опорки? Где моя рваная шинель?

Двое вооруженных не постучавшись вошли в его номер. Василий не мог или не успел — но не сказал ни слова. Он не спросил, в чем его обвиняют, он не сказал, что он как английский подданный пользуется нормальными человеческими правами… Он шел покорно и безвольно, как осужденный.

Его провели длинным коридором в темную комнату, внимательно осматривали там, сличали с фотографией, задавали вопросы. Он молчал.

Секретарь шокоровского волисполкома и Кузьма — это они арестовали Василия — дожидались внизу. Через час вышел к ним один из ответственных работников и, пожав тому и другому руку, сказал:

— Поздравляю вас, товарищи! Это — атаман Скиба.

 

11. Испытания мистера Бриджа

Давно бы пора нам вернуться к оставленному безо всякого с нашей стороны внимания, но тем не менее этого внимания достойному представителю почтеннейшей фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед", мистеру Роберту Бриджу.

Знал ли он, что права его так бессовестно нарушены, что даже имя его, составляющее во всех цивилизованных странах бесспорнейшую собственность индивида, было так необдуманно присвоено какимто проходимцем?

Что мог знать об этом мистер Бридж? Он не знал ничего, когда поезд проносил его снова мимо немногочисленных теперь станций и полустанков, мимо полей и лесов, которые мистер Бридж уже не считал достойными внимания; он ничего не подозревал, когда пыльными, тряскими улицами вез его случайный извозчик по восточной столице к дому с британским львом на дверях, ничего не знал, когда услужливый клерк предложил ему высказаться о цели визита.

Мистер Бридж объяснил услужливому клерку свое несчастье. Услужливый клерк сказал:

— Эта варварская Россия! В нашем отечестве принято осторожно подрезать карман, чтобы не побеспокоить джентльмена…

— О, это варвары, — согласился мистер Бридж. — Они даже не знают, что настоящий джентльмен не перевозит ценности в чемодане… Но мой портфель. Там были бумаги…

Мистер Бридж не знает, что надо делать в этих случаях? Мистер Бридж может положиться на клерка — и клерк сделает все, что только возможно для своего соотечественника, попавшего в эту варварскую страну. Он даст мистеру Бриджу перо и чернила, чтобы мистер Бридж написал заявление. Мистер Бридж может дать срочную телеграмму "Компани лимитед", не выходя изпод Британского льва. Мистер Бридж затем может быть спокоен.

— Вы не имеете знакомых, мистер Бридж? Я могу вам порекомендовать… Гостиница? Я могу вам порекомендовать гостиницу… Вам понадобится переводчик?

Мистер Бридж шел пешком: это приятнее, чем позволить растрясти все кости на этих варварских дорогах. Тем более что мистер Бридж мог видеть: освобожденные от заборов сады, недостроенные дома, освобожденные от лесов, и даже подвалы этих домов, затопленные мутнозеленой водой, и гнилые бревна, плавающие в этих подвалах. Черные торчащие из окон трубы, закопченные стены, тротуары с ободранным асфальтом…

Мистер Бридж мог также увидеть: коегде закопченные стены покрываются свежей, пахнущей известью краской, заклеенные было афишами стекла протерты коегде и получили свою первоначальную прозрачность. Неуверенные торговцы раскладывают за этими стеклами скудные. запасы товара. Все это, несомненно, должно интересовать мистера Бриджа.

Вот посредине улицы идет какаято группа: почему по мостовой? Разве им запрещено ходить по тротуару? И это также должно заинтересовать мистера Бриджа. Он всматривается в эту группу: меж двумя вооруженными идет человек. На нем — широкий клетчатый сюртук и такие же панталоны. Широкополая шляпа…

— Это привидение, мистер Бридж! Привидение!

Опущенная голова. Упрямо выдавшийся подбородок…

— Привидение!

Но разве мистер Бридж знает чтолибо о привидениях? Мистер Бридж быстро идет вперед. Вот гостиница. Мистер Бридж заходит в контору.

Недоуменные, вскинутые на мистера Бриджа глаза. Недоуменные вопросы.

— Вы не видели никогда англичанина? Вы не знаете английского языка?

Мистер Бридж вынимает самоучитель. Он показывает одну русскую фразу. Другую. Он не понимает этих вопросов. Разве смешно, что он, мистер Бридж, не говорит порусски? Он возмущается, наконец! Он пожимает плечами, смотрит на эти недоуменные подозрительно улыбающиеся физиономии и произносит на своём родном языке непонятное этим людям ругательство.

Мальчик бежит проводить мистера Бриджа в отведенный ему номер. Слабо освещенный коридор…

— Мистер Бридж! — раздается в темноте.

Мистер Бридж пожимает плечами. На него, с распростертыми объятиями идет небольшой человечек с явно выраженным семитическим типом лица.

— Мистер Бридж!

И вдруг раскрывает глаза и, вглядевшись в мистера Бриджа, изумленно разводит руками. Мистер Бридж строго глядит на маленького человечка и проходит мимо, не удостоив его ответом.

Человечек этот не кто иной, как известный нам Яков Семенович Бройде.

— И что же это такое? — думал он, прогуливаясь по коридору гостиницы. — Сказал прийти и до сих пор нет!

Дверь номера, где остановился Василий, полуоткрыта. Никого нет. И потом этот странный двойник…

— Как похож! И подумать только, что так похож…

Яков Семенович спустился в контору.

— Мистер Бридж? Мистер Черт, вы хотите сказать! Одного забрали, даже денег не уплатил — а тут другой! Вы уж не третий ли будете?

Яков Семенович нашел, что расспросы излишни. Яков Семенович быстро — даже нельзя предположить, что возможна такая быстрота, — собрался в дорогу.

На перроне прогуливается одетый подорожному Гендельман.

— И вы уезжаете?

— Извиняюсь, — сказал Гендельман, — но мне приходится ехать, если заболела сестра.

— Такой удивительный случай, когда у меня заболели две сестры! — ответил гражданин Бройде.

Но мистер Бридж? Что чувствовал в это время почтенный представитель не менее почтенной фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед"? Не чувствовал ли он себя как человек, опоздавший на какоето людное и бурное собрание? Повышенные голоса, нетерпеливые выкрики, поднимаются и опускаются руки, одних принимают почемуто восторгом, других, даже не сказавших ни слова, встречают насмешками. О чем идет спор? Только механические голоса, только механические движения: может быть, так показалось мистеру Бриджу?

Но мы ничего не можем знать о мыслях мистера Бриджа, ибо мистер Бридж не умел и думать порусски. Достоверно известно одно:

Мистер Бридж долго не оставался в гостинице, а; приведя в порядок свой костюм, приступил к делам, не теряя ни одной минуты.

Он опять заходил в здание с британским львом, где ждал его переводчик, потом оба остановились у здания, построенного наполовину из стекла.

Переводчик прочел:

— Т/д "Братья Вахрушины"…

— No! — ответил мистер Бридж и пожал плечами.

Тогда переводчик сообщил ему оба новых названия того же самого предприятия.

— All right! — и оба поднялись по лестнице.

Может быть, мистер Бридж заметил, может быть, нет, что они обогнали человека, который взбирался, перекидывая со ступеньки на ступеньку искусственную ногу, и что человек этот остановил на мистере Бридже невидящий, словно вывернутый наизнанку глаз. Может быть, он заметил, что служащие учреждения недоуменно посматривали на него и что секретарь, не спросив даже имени, доложил директору:

— Мистер Бридж! — и что директор протянул ему руку, как знакомому, и тотчас предложил проект сдачи компании "Джемс Уайт" четырнадцатого госзавода.

Но этого уже нельзя было не заметить! Мистер Бридж приходит к господину директору в первый раз.

— Разве вы не были у нас вчера? — спрашивает директор, и губы его полуиронически улыбаются.

Мистер Бридж через переводчика выражает свое удивление. Господина директора ввели в заблуждение относительно личности Роберта Бриджа — настоящий Роберт Бридж имеет честь разговаривать с господином директором в качестве представителя "Джемс Уайт Компани лимитед".

Переводчик имел честь указать, что мистер Бридж мог сделаться жертвой аферистов, ибо как иностранец он не может знать русских обычаев, а в старой Англии не принято делать чужое имя своим достоянием.

Товарищ Плотников выразил сожаление мистеру Бриджу. Мистер Бридж предложил приступить к обсуждению дел.

— Вас просят, — доложил секретарь товарищу Плотникову.

— Не видите — занят! — ответил товарищ Плотников, но вышел за дверь.

— Виноват, — сказал он мистеру Бриджу, — подождите минуточку!

Мистер Бридж спокойно ждал. Мистер Бридж перечитывал проект и отмечал те места, с которыми не мог согласиться.

Товарищ Плотников вернулся в кабинет и с той же добродушной улыбкой.

— Придется побеспокоить вас, мистер Бридж… Только на пять минут…

Мистер Бридж встал. Двое вооруженных — повидимому, русские полисмены — встали: один по правую, другой по левую руку мистера Бриджа.

— Вы арестованы!

Мистер Бридж ничего не сказал, так как он не говорил порусски.

 

12. Очная ставка

Мистер Бридж поместился в автомобиле. Не обращая внимания на своих вооруженных спутников, мистер Бридж закурил огромную трубку и равнодушно посматривал по сторонам. Отчего волноваться представителю "Джемс Уайт Компани", если личность и честь его находятся под защитой британского флага.

Мистера Бриджа провели темным коридором и, втолкнув в полутемную комнату, указали скамейку и вышли. Часовой стоял у дверей.

Мистер Бридж равнодушно обвел взглядом полутемную комнату и мог заметить, что рядом — на один фут от него — лежит его, мистера Бриджа, чемодан. Мистер Бридж с недоумением увидал, что рядом с его, мистера Бриджа, чемоданом сидит незнакомец, в точно таком же, как у мистера Бриджа, костюме, с бритым скуластым лицом и выдавшимся вперед подбородком. Незнакомец интересуется, повидимому, личностью мистера Бриджа. Незнакомец, может быть, чересчур внимательно смотрит на мистера Бриджа.

Глаза их встретились. На лице незнакомца — удивление, страх, нечто вроде радости от неожиданной встречи.

— Николай! — шепчет он. Одними губами.

— Тссс!

Кто сказал это "тсс"? Мистер Бридж? Или, может. быть, мыши прошелестели бумагой? Часовой обернулся. Внимательно посмотрел на одного арестанта. Потом на другого. Один опустил голову. На каменном лице мистера Бриджа попрежнему: равнодушие и, может быть, скука.

Мистеру Бриджу нет дела до того, что совершается в этой сумасшедшей стране!

Белый, вывернутый наизнанку глаз бросил взгляд изза двери на мистера Бриджа. Такой же взгляд бросил он на двойника мистера Бриджа.

— Да, я мог ошибиться… Они чертовски похожи!

Вежливый агент сказал мистеру Бриджу:

— Вы свободны.

Мистер Бридж не торопился. Он равнодушно одел свою шляпу и пошел за провожатым. У подъезда ожидал автомобиль.

— Приношу извинения, — сказал товарищ Плотников, — только десять минут… Можете рассказать в Англии. Никакого беспокойства честному человеку…

— All right! — сказал мистер Бридж, широко улыбаясь шутке товарища Плотникова.

Переговоры продолжались, как будто не было этого короткого отсутствия. Переводчик ожидал в кабинете.

— Я рассчитываю встретить вас завтра. Мы поедем осматривать четырнадцатый госзавод.

Мистер Бридж торопится. Мистер Бридж не хочет посетить театр — он очень устал, мистер Бридж. Он хочет только отдохнуть. Мистеру Бриджу не нужен переводчик. Может быть, мистер Бридж болен?

— Здесь так легко заразиться, мистер Бридж! И притом странной болезнью. Может быть, и вас постигла эта болезнь? Скосившиеся окна: домов, подмигивающие фонари, вывернутые наизнанку глаза, подглядывающие изза двери люди, узнающие вас и не узнающие через минуту, странные двойники, похитители вашего; имени!

Сумасшествие, мистер Бридж! Сумасшествие! Это болезнь, которую не вылечат доктора туманного Альбиона…

— Ты можешь ехать домой, — сказал секретарь волисполкома Кузьме. — Нет денег? Я тебе дам!

Он был полон понятной в его положении гордостью: выследить такого преступника! Ведь это поважнее, чем какието искатели клада и привидения! Смешно рассказывать такую чепуху здесь, в столице! Что скажут товарищи? Нет, он искал атамана Скибу и нашел его.

— Ты помалкивай там, в деревне! — строго сказал он Кузьме. — Скажешь в совете: приедет и сам объяснит.

Кузьма отправился на вокзал. Среди очередей он нашел Ивана.

— Кузьма! Как ты сюда?

— Заарестовали! А вот того мы словили, — поспешил он похвастаться, несмотря на предупреждение начальства.

— Словили?

— Делато! Только ты помалкивай, Ванька!

— Ну ладно, рассказывай, рассказывай…

В Шокорове, куда Кузьма добрался только к вечеру, разговоры о привидении и о кладах прекратились: в парке было спокойно, в старом доме никто не ходил, и бабы уверяли, что "господа" уж уехали, и как на подтверждение этого факта указывали на непостижимое и внезапное исчезновение Ариадны.

Но отъезд Ариадны не мог дать повода к особенно продолжительным разговорам: кто же мешал ей кудалибо поехать, и никто не помешает ей опять вернуться к своему брошенному на произвол — судьбы хозяйству.

Но замечательно не это — замечательно то, что всякий интерес к подобного рода разговорам както вдруг пропал, и пропал настолько, что Кузьму никто и не расспрашивал ни о чем, а его хвастовских уверений, что ониде с Митькой в городу самого черта поймали, никто не слушал, так что Кузьма даже напился пьяным с горя и чутьчуть опять не попал в холодную.

Таинственное "говорят" исчезло, в силу своих непонятных нам законов, так же быстро, как быстро оно и появилось,

Больших трудов стоило Ивану добраться до смысла того рассказа, которым угостил его Кузьма, но, сопоставив с этим рассказом ряд фактов, ранее ему известных, Иван сообразил, что арестовано именно то лицо, которое он видел у старика Вахрушина. Что это за человек? Не сговорился ли с ним старик прежде, чем с Иваном, и не поделили ли они меж собой клад, часть которого должна была достаться Ивану за оказанное содействие?

Но старику ничего еще не было известно. Он как дважды два доказал, что Василий никакого отношения к поискам клада иметь не мог, арест же произвел на старика тяжелое впечатление.

— Нельзя ли как выручить?

— А мне что? — грубо ответил Иван. Ему нечего было больше делить с Петром Вахрушиным. — А что, он не родственник вам?..

Старику любознательность не понравилась.

— А тебе что?

На этом их разговоры были закончены. Старик нашел возможность обойтись без помощи Ивана.

— У меня есть… Коммунист. Служил в нашей фирме незадолго до национализации. Как его? Плотников… Да, Плотников…

Утром на следующий день стены дома на Кривом переулке были свидетелями давно не виданного зрелища: хозяин этого дома собирался в непривычное для него место, но притом такое, куда нельзя было явиться в обыкновенном костюме, говорящем о той нищете, в какую впал бывший владелец одной из крупнейших торговых фирм. Начисто выбритый, в новом, уцелевшем до сих пор костюме, гордый старик привычно взбирался по лестнице того дома, куда ходил ежедневно когда-то, и так же, как раньше, не ответил на низкие поклоны оставшегося от старого времени швейцара, так же привычно, подняв голову, не глядя ни на кого, но видя всех, проходил он мимо барышень, стучащих машинками, мимо углубленных в книги счетоводов.

— Вахрушин… Вахрушин… — прошелестело по зале. Все подняли головы, рассматривая старика. Было на памяти: его отказ от подчинения распоряжениям комиссара, его грубые ответы — что, собственно, и послужило причиной его полнейшего обнищания. Другие умели приспособиться, другие живут не хуже прежнего.

— Зачем он пришел?

Товарищ Плотников неуверенно привстал, подал старику руку.

— Ваш племянник? Вот как! — удивился товарищ Плотников. — А вы знали, что он присвоил себе…

— Нет, нет, лучше не хлопочите… Я вам могу посодействовать в устройстве свидания, но не советую хлопотать. Вам может быть хуже… Позвольте — нельзя ли получить от вас маленькую справочку… Компания "Джемс Уайт"…

Старик уходит. Опять любопытные взгляды… опять шепот… Но кто это идет навстречу? Василий? Он… Но как же тогда?.. Нет, это не Василий…

Николай!

Старика с ног до головы оглядели равнодушные невидящие глаза.

— Вы ошибаетесь, — ответили ему поанглийски.

Это мистер Бридж, представитель фирмы "Джемс Уайт Компани лимитед".

 

13. Вместо эпилога

— Сейчас едем, — сказал товарищ Плотников, неуклюже поворачивая голову в сторону мистера Бриджа.

Товарищ Плотников натягивал кожаные перчатки и кожаную тужурку.

— Я за шофера, — объяснил он. — Мне самому любопытно

посмотреть…

Взвесил на руке револьвер и спрятал в карман,

— Привычка, не могу иначе… Идемте, мистер…

— …Бридж, — напомнил переводчик.

— … мистер Бридж… Не могу запомнить, — и добродушно улыбнулся.

На улице ждал новый блестящий "бенц". Товарищ Плотников сел у руля. "Бенц" бесшумно пошел по мягкому асфальту. Мистер Бридж плотно прижался к подушкам, и быстро сменялись перед ним сплошные ряды наполовину пустых магазинов сплошными рядами невысоких деревянных домов, редкими затем трехоконными домиками, деревянными постройками неизвестного назначения, закопченными трубами фабричных корпусов, стоящих в стороне от дороги.

Скрестившиеся железные пути, мосты над водой и над путями. Буграстые пустыри, овраги, зеленеющие огороды. Бабы в пестрых платках, мужики, плетущиеся за плугом. Ребятишки подбрасывают камни под колеса авто.

— Цыц, паршивые!

Проселок, мягкая пыль. Колокольня. Река с крутыми изъезженными берегами. Болота. Легкий кустарник. Лес.

Внезапный спуск — и за ним: мох, осока, черные сосновые стволы. Серые сухие облака. Безотрадное карканье галок.

"Бенц" остановился. Товарищ Плотников встал, хлопнул рукавицей о рукавицу, осмотрелся.

— А мы не заблудились?

Но никто лучше его не мог знать дороги.

Опять зашуршали шины по песку. Направо, налево, впереди — пустырь без конца, черные сосны, березы и сухая трава. Почерневшие остатки строений, а дальше — опять пустырь. Безотрадное карканье галок и низко нависшие сухие облака.

Губы товарища Плотникова кривились чуть заметной усмешкой. "Бенц" свернул с дороги и пролетел в пустырь. Затормозил на неубранном хворосте и остановился.

Товарищ Плотников повернул к мистеру Бриджу широкое улыбающееся лицо и сказал:

— Украли!

Потом успокоительно и бодро:

— Нничего!

Мистер Бридж молчал, и ни один мускул не дрогнул на его хорошо тренированном лице.

И снова пошли: поля, перелески, луговины, ребятишки и бабы, и плетущиеся за плугом мужики. Чемто знакомым пахнуло на мистера Бриджа: колокольня. Церковь с белой оградой, кладбище. Крыша барского дома.

Мистер Бридж мог увидеть: распоясанный босой мужик стоит посреди дороги, любуясь автомобилем. Кто может ехать в автомобиле? Губы привычно шепчут:

— Комиссары… Небось по налогу…

Но вот глаза его раскрываются страхом, он шепчет:

— Свят, свят, свят…

И пятится, растопырив руки.

Видел ли его мистер Бридж? Вряд ли. "Бенц" так быстро промчался мимо деревни.

— Может быть, неправильный адрес? — сказал управдел. — Все может случиться…

— Кто ликвидировал завод? — спрашивает товарищ Плотников, не обращая внимания на слова управдела, и на его губах нет добродушной улыбки.

— Я посмотрю… Бройде… Яков Семенович Бройде…

Вечером в квартиру Якова Семеновича звонили. Звонили настойчиво, властно. На звонок вышла полная декоративная дама и через цепочку спросила:

— Бройде? И я не знаю никакого Бройде…

В купе вагона международного общества из России в Англию едет представитель торгового дома "Джемс Уайт Компани лимитед" мистер Роберт Бридж.

На нем тот же широкий клетчатый сюртук, та же шляпа, так же курит он набитую необыкновенной крепости кепстеном трубку. Вот он снимает шляпу…

Но разве это мистер Бридж? Что сталось с почтеннейшим представителем почтеннейшей фирмы? Нет, это не мистер Бридж. Вот он провел рукой по вспотевшему лбу. Вяло опущенные губы. Подозрительный, бегающий взгляд.

Сумасшествие, мистер Бридж, сумасшествие…

Стук в купе. Плечи мистера Бриджа вздрагивают. Голова уходит в плечи. Мистер Бридж крадется к двери и полуоткрывает ее:

— Ариадна, это ты? — говорит он на чистом русском языке. — Я думал, ты не придешь…

Станция проходит за станцией. Вот серый полусгнивший помост. Доска с указательным перстом и надписью:

Кипяток…

Сонный носильщик. Молодой человек идет по путям с чемоданом…

Мистер Бридж закрывает окно и задергивает занавеску.