«Я б в монахи пошел…»

На излете Тинджана – бирманского Нового года – на улицах Янгона появляется много людей с бритыми головами. Это не азиатские скинхеды и не участники какого-то таинственного флэшмоба. Это мьянманцы-буддисты возвращаются из монахов.

Двухнедельные каникулы во время Тинджана – самое время, чтобы сходить в монастырь. Формально каждый взрослый буддист мужского пола должен ненадолго побыть монахом. А поскольку буддизм исповедует почти 90 процентов населения Мьянмы, большинству жителей страны есть что рассказать о личном опыте монашества.

Среди мьянманцев распространено убеждение, что «в монахи» нужно сходить не менее двух раз в течение взрослой жизни, и пребывание в монастыре должно составить не меньше семи дней. Мои знакомые монахи говорят, что это не совсем так. Обозначение каких-то сроков и количества походов в монастырь сродни покупке индульгенций в христианстве или сделке с правосудием. Любой монах скажет вам, что если вы пришли в монастырь, побыли там и почитали буддистские тексты, это отнюдь не значит, что все прегрешения предыдущей жизни вам автоматически прощены, а вы обеспечили себе достойное будущее воплощение. Искренность ваших слов должна быть подтверждена вашим духовным настроем, вашей дальнейшей жизнью после монастыря, а не тем, сколько раз после этого вы сходите в монахи. Для кого-то и одного раза вполне достаточно, а кому-то и за много раз не удастся отмолить грехи.

Могу привести еще одну иллюстрацию того, насколько поход в монахи должен быть безусловным, а не базироваться на каких-то расчетах. В числе причин, по которым человек не может стать монахом, называется наличие у него заразных заболеваний. Это – один из вопросов, который обязан задать сайядо (настоятель монастыря) при обращении человека в монахи. Дело, однако, не в том, что, став монахом, он заразит всю монашескую общину. Как объясняют сами монахи, во времена Будды многие доктора лечили монахов бесплатно. Поэтому находились такие люди, которые шли в монахи, чтобы вылечиться, но не платить за лечение. А человек не должен идти в монахи с корыстными соображениями.

Сколько раз идти в монахи, человек решает сам, исходя из того, насколько, по его мнению, достойно и правильно он ведет свою жизнь. Все сходятся на том, что человек в своей взрослой жизни должен побыть монахом минимум один раз, и срок должен составлять не меньше пяти дней. Буддисты любят нечетные числа, поэтому лучше быть в монастыре не шесть дней, а семь, и не восемь, а девять. А «два раза», очевидно, появилось потому, что первый раз – это, если можно так сказать, знакомство с процедурой. Зато во второй раз это будет уже более осознанный поход в монахи с четким пониманием того, что человек должен делать в этот период времени.

Вообще-то, практически любой бирманец-буддист к совершеннолетию уже имеет представление о монашестве. Монастырей в Мьянме много, и в детстве, во время летних школьных каникул, то есть в марте-апреле, большинство родителей отдают своих детей именно туда – прежде всего, чтобы не озоровали, были под присмотром и научились чему-нибудь хорошему. Так начинается их существование в качестве ко-инов, маленьких монахов. По моему впечатлению, «коинство» можно во многом уподобить советскому пионерлагерю с либеральным режимом. Дети в монашеских одеждах носятся по территории монастыря, гоняют куриц, помогают на кухне, убирают территорию, играют в войну. Правда, монашество сказывается даже на военных играх: в основном они проходят в стиле монастыря Шаолинь, а вместо «ура!» ко-ины, идя в атаку, орут фразы из уже выученных наизусть буддистских текстов.

Режим в буддистском монастыре довольно свободный, и, в отличие от взрослых монахов, ко-ины имеют не только завтрак и обед, но и ужин. Обязательны для ко-инов только, пожалуй, утренняя и вечерняя молитвы; ко-ины периодически притворяются спящими, чтобы уклониться от этой процедуры, а я вспоминаю, как мы старались загаситься, чтобы не ходить в пионерлагере на утреннюю и вечернюю линейки. Все остальное время они предоставлены сами себе на территории монастыря, хотя и под ненавязчивым присмотром кого-нибудь из старших монахов. Иногда, правда, их чему-нибудь учат: чаще всего – основам буддизма.

Характеристика хорошего монастыря – это цветущая природа. Как правило, монастырская территория – олицетворение райского сада, где ветки деревьев ломятся под тяжестью созревших плодов. Под деревьями разгуливают куры с многочисленными цыплятами, по деревьям носятся ящерицы различных цветов и размеров, на деревьях поют птицы, а по территории бегают очень дружелюбные собаки, жизни которых в монастыре можно только позавидовать. Именно таким буддистский монастырь и должен быть, если учесть декларируемую в буддизме гармонию с окружающим растительным и животным миром. Даже те монастыри, которые находятся в городах, стремятся создать на своей территории как можно больше уголков живой природы.

Именно сюда и попадают те, кто решил побыть монахом. В отличие от ко-инов, решение за которых принимают родители, на сей раз это уже сознательный выбор взрослых людей. Именно поэтому «ко-инский» период в монашеском стаже взрослого человека не учитывается.

Вообще, на мой взгляд, буддистское монашество с его беспрепятственным входом и выходом примечательно прежде всего тем, что человек делает свой выбор максимально сознательно и свободно. Скажем, если ты монах, ты не имеешь права употреблять вещества, изменяющие сознание, например, пить спиртные напитки. Так вот, если буддистский монах хочет напиться, то теоретически он может выйти из монахов, впасть в запой, а после выхода из запоя, когда здоровье уже не позволяет пить, снова стать монахом. Но при этом он должен понимать, что его вроде бы легальный запой отнюдь не будет способствовать улучшению его кармы. В буддизме внешние организующие факторы играют минимальную роль. Каждый строит свою жизнь сам, и сам принимает все решения. А там – пусть не удивляется, если в следующей жизни родится баобабом.

Чтобы стать монахом, достаточно лишь твоего желания, формального одобрения этого шага родителями, если они живы, поскольку потребуется подтвердить их согласие во время церемонии, наличия монашеской робы, твоей собственной или монастырской, и специального горшка для сбора пожертвований. После прихода в монастырь надо попросить монаха тщательно побрить тебе лезвием голову, а белый платок перед твоей склоненной и стремительно лысеющей головой должны держать твои близкие родственники или на худой конец друзья.

Дальше – дело сайядо. Именно он читает буддистские тексты перед пришедшими к нему в монахи «мирскими» людьми, они эти тексты повторяют фраза за фразой, а затем трижды подтверждают свое согласие идти в монахи и снова читают буддистские тексты, держа в руках перетянутый поясом в рулон комплект монашеской одежды. После этого монах помогает надеть нижнюю часть – юбку, а верхнюю часть новоиспеченный монах надевает на себя сам. Затем следует коллективное чтение буддистских текстов уже монахами. На этом церемония посвящения в монахи заканчивается. В некоторых монастырях она более сложная, например, включающая обход вокруг пагоды, в некоторых – более простая. Но основные элементы все равно одинаковы: чтение буддистских текстов – переодевание – чтение буддистских текстов..

Я сознательно избегаю слова «молитва», потому что молитвы (обращения к высшей силе с какой-то просьбой в буддизме Тхеравады нет. Монахи славят Будду, его учение и монашескую общину, но обо всем этом говорится в третьем лице. Другие тексты – очень практического характера, на уровне неких пошаговых инструкций, которые человек должен выполнять. Считается, что чтение буддистских текстов не способно изменить природу вокруг, зато должно помочь человеку, как самонастраивающейся системе, запрограммировать себя на нужные помыслы и поступки, а в конечном итоге – достичь состояния, свободного от всех загрязнений и заблуждений. Именно поэтому мьянманцы так любят фотографироваться, когда они, сидя на коленях перед образом Будды и сложив руки лодочкой у подбородка, вслух или про себя читают эти тексты. Каждый раз, глядя на эту фотографию, они снова будут автоматически настраиваться на это состояние самопрограммирования, и чем чаще это будет происходить, тем лучше для человека.

Одежда монаха (тинган) – это два больших квадрата бордовой ткани, один из которых специальным образом оборачивается вокруг пояса в виде юбки и для ее фиксации на поясе скручивается там в небольшой рулон. Другой – это большая простынь, края которой особым образом закидываются на левое плечо. В принципе, ничего сложного в этой одежде нет, но теоретически описывать ее довольно сложно.

При всей несопоставимости двух явлений, могу сказать, что я сталкивался с подобным феноменом только один раз – когда меня на словах просили рассказать, как правильно наматывать портянки. Так вот, рассказать об этом я не смог, но когда попросили показать, оказалось, что армейский опыт сидит настолько крепко, что руки сами быстро сделали свое дело. С монашеской одеждой – то же самое. Достаточно несколько раз самому попробовать, и вскоре все необходимые движения будут доведены до автоматизма; труднее бывает освоить другой, более сложный «глухой» стиль одежды монаха, когда он идет с горшком для сбора пожертвований в ближайшую деревню.

Я уже сказал, что буддистские тексты, которые читают монахи, – очень практические. В числе обязательных – текст о монашеской одежде. Он на самом деле звучит очень мелодично и красиво, как некое музыкальное произведение. Буддистские монахи читают тексты нараспев с особыми интонациями, и ритм именно этого текста лично мне, в силу моего российского воспитания, немного напоминает медленную мелодию известной старой песни «Вечерний звон». Зато сам текст – очень простой. В нем перечисляется то, от чего монашеская одежда может защитить (от жары и холода, от ветра и солнца, от насекомых, скорпионов и змей), а также то, что она призвана прятать («нижние сексуальные части тела»). Отсюда выводится мораль – для этого нам и нужно использовать эту одежду. Так же просто, кстати, в другом тексте объясняется, почему монахи должны жить в монастыре, а не, скажем, в лесу на деревьях.

Монахи читают определенный набор буддистских текстов вслух коллективно, два раза в день. Каждая молитва сопровождается медитацией. Естественно, медитировать получается далеко не у всех, поэтому основное правило – сидеть тихо, пытаться все делать правильно и не мешать другим. Перед медитацией – коллективное чтение вслух напоминания о том, как выбрать место для медитации, как сидеть, как дышать и на чем концентрироваться. После медитации – специальный текст, в котором человек делится с окружающим миром своим позитивным настроем, возникшим в результате медитирования.

Встают монахи рано: в одних монастырях – в 4 часа утра, в других – в 5. Утреннее чтение буддистских текстов – сразу после завтрака. Питание двухразовое: завтрак после подъема, обед – до 12 часов дня. После 12 часов дня есть нельзя, можно только пить воду; в некоторых монастырях разрешают несладкий чай, в других – газированные напитки типа колы. Обед, как и чтение текстов, – мероприятие коллективное, на него обычно созывают звоном гонга или ударом в калатет. При входе в комнату для обеда следует по три раза поклониться изображению Будды, и затем – сидящему около своего стола сайядо. После того, как монахи наелись, накрываются столы для тех жителей окрестных деревень, которые в этот день помогали в готовке и уборке. Кстати, в обычные дни, то есть не в дни поста, мьянманские монахи отнюдь не исповедуют вегетарианство.

Фактически, кроме двух ритуалов чтения буддистских текстов перед изображением Будды и ежеутреннего выхода в окрестные деревни за продуктами, обязательных мероприятий в монастыре нет. Но, во-первых, в любое время можно спросить постоянного монаха про учение Будды и обсудить с ним то, что тебя волнует, а во-вторых, как правило, в монастыре есть немало уединенных мест среди деревьев или, на худой конец, пустых помещений, куда можно принести коврик и в тишине и спокойствии медитировать самому.

Что касается утреннего обхода соседнего населенного пункта, то это – ритуал, который интересен прежде всего тем, что монахи обычно ходят в ту же самую деревню, где они живут в своей «мирской» жизни. Они идут цепочкой, в надетых по-особому тинганах, держа в руках перед собой черные горшки для еды, и по правилам им запрещено глазеть по сторонам. Не могут они и выйти из цепочки, чтобы зайти в свой дом. Впереди идущей по улице цепочки монахов обычно бегут ко-ины с многоярусными тхамин-чжайнами, куда обычно складывают карри, и криками зовут жителей на улицу. Иногда впереди процессии чинно следуют еще и добровольные помощники из числа жителей деревни с перекинутой через плечо палкой, на которой висит плоский мьянманский набат, напоминающий лодку с закругленными краями. Звуки этого набата разносятся по деревне, и жители выходят давать монахам еду. Старушки несут с собой коврики или циновки, и пока колонна монахов проходит мимо, сидят на них, сложив руки лодочкой у лица и кланяясь. Прохожие складывают руки, приветствуя колонну. У обочин стоят деревенские жители с кастрюльками с вареным рисом и накладывают по ложечке в горшок каждому монаху. Карри кладут отдельно – в тхамин-чжайны к ко-инам. Монах, идущий во главе колонны, касается тарелки с карри рукой, и это означает, что дар монахом принят. Иногда вдоль строя проносят целую кастрюлю с рисом: в этом случае коснуться ее рукой должен каждый монах.

Помимо религиозного смысла, в этом ритуале переплелось очень много другого. Кормление монахов – это то доброе дело, которое всегда зачтется, как, кстати, и любой другой знак почтения, оказанный монаху, например, стирка его одежды. Но при этом богатые дома дают больше, вынося не только кастрюли с рисом, но и несколько видов карри. А старушка из дома победнее, выйдя с тарелочкой с рисом, каждому положит в лучшем случае маленькую ложечку. При этом кормят они все хотя и монахов, но фактически своих сыновей, одетых в монашеские одежды. Такая вот получается социальная справедливость, когда богатые семьи через жертвование еды монахам подкармливают тех, кто победнее.

А те, кто принимает эту пищу, получают должную дозу почтительного отношения к монахам, в том числе и со стороны друзей, попадающихся навстречу. В этот момент забываются все разногласия и старые обиды. Жители деревни приветствуют не своих друзей, а монахов с их статусом. И тем, кто идет в этом строю, такое почтение, безусловно, импонирует, хотя оно обращено и не совсем к ним, как к физическим Аунгам, Чжо и Сейнам. Поэтому несколько коробят в русских книгах фразы о том, что мьянманские монахи «собирают подаяние» или «живут на подаяние». Подаяние – для нищих и убогих, а в случае с монахами – это именно жертвование, совсем с другой мотивацией и с другими чувствами.

На мой взгляд, одна из причин такого уважительного отношения к монахам – не только в том, что монахи служат учению Будды, которое свято для абсолютного большинства мьяманцев. Каждый встречный понимает: через год пойдет в монахи и он, а значит, получит свою дозу почтения монашескому статусу, каким бы мелким и ничтожным человеком он ни был в жизни. И поэтому он с открытым сердцем сегодня оказывает такое же почтение другому монаху.

Можно сказать, что временное монашество в буддизме – это еще и воплощение принципа социальной справедливости, когда у каждого есть шанс быть почитаемым. Если не в этот раз, то на следующий год, когда тот, кто сегодня оказывает знаки почтения, сам станет монахом. Лично мне кажется, что если бы не это психологическое понимание равенства возможностей, почтения к монашескому статусу в мьянманском буддизме было бы куда меньше.

То, что большинство монахов в монастыре являются членами семей жителей близлежащей деревни – это хорошо. Монастырь и жители деревни чувствуют себя как одна большая семья. С сайядо приходят советоваться, его приглашают на торжественные церемонии, ему помогают в ведении монастырских дел. Монахи в Мьянме, кстати, не могут голосовать на выборах, потому что они служат Будде и его учению, а не светской власти. Тем не менее, от одного слова сайядо зависит то, как проголосует вся деревня.

Кстати, как показывает практика, самые авторитетные сайядо – это не показные праведники, святые до неприличия. Сайядо – это часто по-житейски мудрые люди, которые сами имеют немалый жизненный опыт, а значит, и моральное право давать советы другим: я видел нескольких сайядо с весьма живописными татуировками в память об очень непростой и насыщенной событиями жизни, Такие люди обычно стопроцентно святыми не бывают. В лучшем случае они курят, а число монахов, жующих бетель, особенно на селе, весьма высоко. Но если сайядо жует бетель и при разговоре с вами сплевывает красную слюну в стоящий рядом алюминиевый горшок, неприличным это никто не сочтет. Главное – ему верят и считают, что его совет или его присутствие на церемонии очень помогут в жизни.

Я знал одного сайядо, про которого ходили слухи, что он лечит укус змей тем, что водит палочкой вокруг раны укушенного, и человек поправляется. К такому сайядо ходили за советом очень многие, уважая и почитая его как обладателя мистической силы, и, видимо, без этого сайядо жизнь в окрестных деревнях была бы куда хуже, чем при нем. Какое при этом имело значение, жует ли этот сайядо бетель?..

С таких же позиций сайядо зачастую подходит и к монахам, допустившим мелкие нарушения монашеского обета. Если даже он и решит вмешаться, то, скорее всего, он просто коротко напомнит нарушителю, что такое поведение для монаха неправильно. Буддистский монах не должен сердиться и предаваться отрицательным эмоциям, поэтому это будет сказано максимально доброжелательным тоном. При этом предполагается, что если человек побрил голову и надел тинган, он должен сам понимать, куда и зачем он пришел, а значит, осознавать смысл своих поступков и степень ответственности за них. Он уже наказал сам себя, совершив проступок и ухудшив себе карму: какой смысл его ругать после этого? Тем не менее, практика порицания монахов все-таки иногда применяется. С провинившимся монахом могут, например, вообще не разговаривать несколько дней, и есть он будет отдельно от всех. А самое суровое наказание – это изгнание монаха из монастыря.

Вообще, сайядо в мьянманском буддизме – это основное звено самоорганизации сангхи (буддистского монашества). Мьянманский буддизм – очень древний: Тхеравада – это самая старая из школ буддизма, существующих в наши дни. Кроме того, он устроен по принципу отдельных самоуправляемых монашеских общин, поэтому никакого религиозного начальства над сайядо нет, в отличие, например, от другой школы буддизма, Махаяны, где есть «вертикаль» с фигурой Далай Ламы на самом верху. Конечно, время от времени особенно авторитетные сайядо встречаются и обсуждают вопросы религии, но там тоже все равны, и принятые решения, как правило, носят рекомендательный характер. Хотя к уважаемым и авторитетным сайядо принято прислушиваться.

Есть еще комитет Сангха Маха Наяка – государственный орган, сформированный в 1980 году для взаимодействия государства с монахами. Хотя формально он должен следить за соблюдением в монастырях монашеских канонов, но на деле государство через него лишь пытается препятствовать участию монахов в политической жизни страны, оставляя другие, менее принципиальные вопросы монашеской жизни на регулирование самим монахам. Поэтому в основном комитет совместно с министерством по делам религии помогает решать только узкий круг «мирских» вопросов, например, выделение земли для монастыря, регистрацию монахов и монашеских общин, споры о собственности. Под эгидой этого же органа с сайядо проводятся специальные курсы, например, по вопросам ведения монастырского хозяйства и взаимодействия с местными властями. Что же касается организации повседневной жизни в монастыре, то в этой сфере принимает решения сайядо, и только он. Правда, с одним «но»: все решения сайядо должны находиться в рамках Винаи – древнего кодекса поведения буддистских монахов, насчитывающего 227 правил. Правда, сами сайядо признают, что Виная допускает возможность для очень творческого истолкования некоторых своих положений.

Один из моих друзей рассказывал о сайядо одного из монастырей в округе Сагайн, который передал стоящий на отшибе пустой монастырский дом у дороги под караоке-клуб. Если учесть, что иногда вывеска караоке-клуба в Мьянме – на самом деле только прикрытие для куда более свободных поступков, становится понятна вся неоднозначность этого решения сайядо. Тем не менее, критикам сайядо сказал, что каждый сам в ответе, чем ему заниматься в доме, стоящем на монастырской территории. А монастырю нужно строить бетонную дорогу, и денег взять больше неоткуда, кроме как от владельцев караоке-клуба.

Впрочем, видимо, этот сайядо все-таки лукавил или обладал недостаточным полетом фантазии. Пару лет назад в том же округе Сагайн другой сайядо, чтобы починить окрестные дороги и мосты, в том числе ведущие к монастырю, призвал женщин близлежащих деревень остричь и сдать свои волосы. В итоге женщины волосы сдали, эти волосы за хорошую цену продали китайцам, и дороги с мостами были отремонтированы. Но главное, этот сайядо нашел иной путь, чем открытие караоке-клуба в монастырском здании.

Сайядо бывают разные. Есть монастыри с почти армейскими порядками, а есть и откровенно раздолбайские, где все пущено на самотек, а монахи иногда могут, например, вечером выпить бражки в компании пришедших к ним приятелей из соседней деревни. Тем не менее, абсолютное большинство монастырей в Мьянме – это некая «золотая середина», когда, уступая в мелочах, сайядо отстаивает главное – создание для каждого условий «правильной» монашеской жизни.

К числу таких условий относятся и выступления заезжих буддистских монахов-проповедников. Обычно они проходят при пагодах или на территории монастыря. Где-то неподалеку от Будды, но не спиной к нему, ставится большое золоченое кресло для сидения на корточках: уважающий себя монастырь такое кресло всегда имеет, Вся окрестная территория застилается коврами и циновками, а сайядо звонит и договаривается об аренде радиомикрофона с усилителем и колонками и автотранспорта для подвоза жителей деревни. Деревня, где по определению очень мало событий, сбегается или съезжается, если находится на некотором расстоянии от монастыря, на такие мероприятия почти в полном составе. В самом деле, интересно своими глазами увидеть то же самое, что каждый день в дневное время показывают по государственному телеканалу MRTV-4 – общение верующих с заезжим проповедником. Вокруг золоченого трона садятся монахи, чуть поодаль занимают свои места на циновках жители деревни. Выступление начинается.

Я затрудняюсь сказать, к какому жанру относятся эти выступления. Начало и конец – это стандартные буддистские тексты, повторяемые нараспев по фразе за проповедником, а между ними – разъяснение относительно простым языком некоторых вопросов учения Будды. Монах-проповедник всегда старается держать контакт с аудиторией, а натренированная аудитория повторяет ключевые фразы или отвечает на вопросы, заданные ей, так, что они предполагают единственно верный короткий ответ. Если лектор чувствует, что он потерял внимание аудитории, он быстро делает «подводку» и нараспев начинает читать какой-нибудь буддистский текст, знакомый каждому с детства наизусть. Толпа подхватывает, и это – лучшее средство ее дисциплинировать.

…Выход из монахов, как и обряд приема, проходит обычно во второй половине дня и отличается такой же простотой. Читаются специальные тексты, и сайядо трижды спрашивает о желании выйти из монахов. Потом уже бывшие монахи идут переодеваться в обычную одежду. После этого – снова чтение буддистских текстов, и в качестве финального мероприятия – опять бритье лезвием головы.

Некоторые оставляют свою монашескую одежду в монастыре. Однако большинство все-таки обычно берет ее с собой. Потому что кто знает, сколько раз тебе нужно будет сходить в монахи, чтобы в следующей жизни у тебя все было хорошо…

 

786 и 969

В 1997 году чиновник мьянманского министерства по делам религии по имени У Чжо Лвин опубликовал в Моламьяйне, столице юго-восточного шатат Мон, 40-страничную брошюру с кратким и лаконичным заголовком – 969. Она была напечатана издательством «Хла Пхет Хла», что можно перевести как «Красота с обеих сторон». В этой книге У Чжо Лвин попытался ввести в современный буддизм нумерологическую составляющую, которая, с одной стороны, была бы понятна рядовым буддистам, а с другой стороны, исходила бы из основ учения Будды.

Такой «цифровой код» рано или поздно должен был появиться в мьянманском буддизме. Цифры, особенно созвучные и повторяемые – «ко-чау-ко», 969 – легче запоминаются, и за одним числом может стоять целая философская концепция. А Мьянма с ее традиционным почитанием нумерологии просто была обречена выражать понятия цифрами. Была и другая причина: многие мечети, магазины и дома мусульман в Мьянме украшены цифрами 786 за ними скрывается фраза «Во имя Аллаха милостивого и милосердного». По мнению буддистских проповедников, если вам попадается на глаза цифра 786, и вы ее мысленно про себя читаете – вы уже возносите хвалу Аллаху. То есть, вас, буддиста, постоянно заставляют молиться чужому богу; и это в стране, где мусульман меньше 10 процентов населения.

При этом в цифрах 786 привыкшие к нумерологическому анализу мьянманцы увидели еще один зловещий смысл. Сумма 7+8+6 равна 21, а это значит, что мусульмане собираются сделать XXI век временем утверждения тотального господства ислама на Земле. Машинально читая цифры на воротах мечети или на стене мусульманской чайной, буддист тем самым программируется на принятие этой идеи и смирение перед ней.

Буддистские богословы и многие образованные буддисты видели свою задачу в том, чтобы противопоставить нумерологическому программированию мусульман нечто подобное, но с противоположным знаком. Нужно было что-то дать взамен, чтобы буддист, которому попалось на глаза «мусульманское» число, компенсировал его десять раз попавшимся до этого ему по пути буддистским нумерологическим символом. Так появилось число 969.

Смысл этого числа очень прост, как это и должно быть. В буддизме существует понятие «трех драгоценностей» («триратна»): это сам Будда, его учение (дхарма) и монашеская община (сангха). Будде присущи девять основных качеств, дхарме – шесть основных качеств, и сангхе – девять основных качеств. Хотя монахи и говорят, что Будде, дхарме и сангхе присуще бесчисленное множество качеств, но именно 9-6-9 – это самые основные из них.

По сути, 969 – это мнемонический знак, аббревиатура, несущая в себе информацию, которую буддист должен постоянно помнить. Ничего агрессивного это число изначально не несло и было призвано ликвидировать создавшийся в Мьянме дисбаланс между мусульманской и буддистской нумерологией.

В своей брошюре У Чжо Лвин призывал своих единоверцев всячески пропагандировать число 969 и помещать его в максимально возможном количестве мест для публичного обозрения – на дверях домов, на стенах кафе и магазинов, на принадлежащих буддистам транспортных средствах, от велосипедов-саек до больших автобусов. По мысли У Чжо Лвина и поддержавших его монахов, буддист, каждый раз повторяя про себя попавшееся на глаза число 969, тем самым многократно высказывает свое почтение персонально Будде, его учению и буддистской монашеской общине.

Книга У Чжо Лвина не была направлена против какой-то другой религии и скорее была внутренним делом буддизма. Но, как это всегда бывает, нашлись люди, которые занялись творческим переосмыслением высказанных в книге идей.

Через несколько лет после выхода книги У Чжо Лвина, примерно в 2000 году, в сангхе и среди рядовых буддистов начал циркулировать текст, в котором были перечислены и откомментированы 17 моментов достойного поведения каждого буддиста по защите своей религии. И лишь пара абзацев выбивалась из общего абстрактно-назидательного тона: в них декларировалось, что, защищая буддизм, надо противодействовать конкретно исламу.

Именно из-за этих пассажей такой текст никогда не мог бы быть в Мьянме законно опубликован, поскольку призыв противодействовать мусульманам прямо подпадал под статью 5 (j) закона 1950 года, карающего религиозный экстремизм и разжигание межрелигиозной ненависти. По этому закону в случае выхода подобной книги в свет автор и издатель тут же получили бы по семь лет лишения свободы. Тем не менее, текст циркулировал в «самиздатовском» варианте и, судя по числу копий, пользовался достаточно большой популярностью.

Текст этот лег на благодатную почву, потому что многие буддисты искренне считают, что ислам сегодня осуществляет ползучую экспансию на их исконно буддистскую территорию. В самом деле, на деньги спонсоров из богатых нефтедобывающих стран в Мьянме действует масса некоммерческих организаций и фондов, оказывающих всестороннюю поддержку мусульманской умме. Результат этого – переход буддистов в мусульманство. Буддизм школы Тхеравада – достаточно своеобразная религия, Будда в ней не бог, а просветленный Учитель, поэтому место верховного бога в ней по сути вакантно. Многие буддисты, переходя в мусульманство, искренне считают, что они ничего не меняют в своих религиозных верованиях, просто к Будде в качестве объектов поклонения достаточно гармонично добавляются Аллах и пророк Мухаммед.

Причины же перехода в ислам достаточно прагматичны: мусульманское сообщество достаточно активно помогает своим членам. Если мусульманин хочет начать свое дело, при определенных обстоятельствах он может рассчитывать на стартовый капитал и поддержку единоверцев. Дети мусульман имеют шанс получить образование за границей, опять же, на деньги разных исламских фондов. Бирманцы уверены, что если мусульманин найдет себе жену-буддистку и обратит ее в ислам, то мусульманская община тут же заплатит ему какие-то деньги. Выбирая ислам, буддисты выбирают более широкие возможности и будущее для своих детей. Кстати, если выбравшие ислам родители очень часто продолжают жить как буддисты, то их дети, вернувшиеся из стран Ближнего Востока после получения диплома, уже смотрят на мир совсем другими глазами.

Естественно, далеко не все буддисты относятся с пониманием к таким поступкам своих бывших единоверцев. Отсюда – и некоторая напряженность между прозелитами и буддистами, и широко распространенное среди большой части буддистов мнение об исламе как о религии, агрессивно наступающей на священную буддистскую территорию. Хотя масштабы прозелитизма все-таки относительно невелики, эта проблема активно обсуждается в буддистском сообществе и отнюдь не способствует возникновению симпатий к мусульманам.

Вот почему основной принцип противодействия экспансии ислама, по мнению анонимного автора распространяемого среди буддистов текста, заключался в «трех отказах». Во-первых, нужно разорвать все деловые связи с бизнесменами-мусульманами, в том числе ничего не покупать у мусульманских торговцев и не пользоваться услугами мусульман-мастеров. Во-вторых, буддистам не следовало заключать брак с мусульманами. И в третьих, рекомендовалось вообще не общаться с мусульманами и избегать даже случайных разговоров.

После циркуляции этого текста «три отказа» настолько оказались связаны с движением 969, стихийно возникшим как реакция на книгу У Чжо Лвина, что стали восприниматься как его составная часть, с чем согласны далеко не все монахи. Те, кто считают, что «три отказа» должны воплощаться на практике, указывают, что они не носят агрессивного характера. Никто не призывает хамить мусульманам, вступать с ними в драку или устраивать погромы. Нужно просто не замечать их присутствия рядом с собой и игнорировать их бизнес. А если у них не будет покупателей, они рано или поздно закроют свои магазины и уедут куда-нибудь подальше от тебя. Поддерживающие эти идеи ссылаются на то, что такая практика – классическое воплощение принципов Махатмы Ганди, которого никто не мог упрекнуть в агрессивности или экстремизме.

Они указывают на то, что кампания 969 с самого начала предполагала мирную культурно-просветительскую направленность. В ее рамках при монастырях создавались школы, где монахи объясняли детям основы буддизма и рассказывали о правилах достойного поведения в обществе. По всей стране в рамках этой кампании были организованы лекции и проповеди монахов.

Проповедь буддистского монаха для мирян в Мьянме обычно построена на повторении. Форма «обратной связи» заключается в том, что толпа вслед за монахом произносит его последние слова, сказанные перед паузой, в которых, как правило, заключается квинтэссенция нескольких предыдущих предложений. Так строить диалог со слушателями – довольно эффективный прием, и монахов этому специально учат. Повторение последней фразы – это еще и повод держать аудиторию в постоянной мобилизации, а значит, эта аудитория не спит, не отвлекается и хорошо воспринимает сказанное.

В одной из мьянманских газет я прочел статью о проповеди в Моламьяйне монаха по имени У Вимала – одного из самых известных ораторов кампании 969.

«”Итак, – сказал он, – сегодня мы поговорим о числе 969”.

Он сделал краткую паузу и затем спросил: “О чем мы сегодня будем говорить?”

“969”, – хором ответили присутствующие.

“О чем?”, – повторил он в микрофон, возвысив голос.

“969!”

“Громче! Вы должны гордо и громко скандировать эти цифры! Даже если от ваших голосов рухнет потолок этого зала – мы его восстановим!”

“969!!!”»

Думаю, что те, кто имеет опыт преподавания в школе, оценят стиль и методы работы монаха с аудиторией.

Но самым известным лицом кампании 969 стал другой монах, Ашин Вирату. Он родился 10 июля 1968 года в городке Чьяуксе провинции Мандалай и при этом не получил даже полного среднего образования: он перестал учиться в школе когда ему было 14 лет. С 2001 года Вирату – один из главных пропагандистов кампании 969 и один из пламенных ее ораторов. Статус монаха позволил ему путешествовать с лекциями-проповедями по стране, и поэтому он стал известен во многих частях Мьянмы.

Проповеди его отличались смелостью взглядов и были, что называется, «на грани», хотя и целиком находились в рамках мирной идеологии кампании 969. Тем не менее, в 2003 году за призывы к межрелигиозной вражде он был приговорен к 25 годам заключения, что позволило ему стать в глазах международных правозащитников еще и «узником совести», пострадавшим от кровавой диктатуры за свои убеждения. Неудивительно, что после проведения выборов и начала демократических преобразований в стране Вирату оказался включен в список политических заключенных, которые должны быть освобождены. В 2010 году он вышел из тюрьмы по амнистии.

2012 год ознаменовался кровавыми событиями в штате Ракхайн – обострением давнего конфликта между основной этнической группой штата, ракхайнцами (буддистами), и проживающими там этническими бенгальцами-рохинджа (мусульманами), которые в своем большинстве воспринимаются мьянманцами как агрессивные криминальные иммигранты из соседней Бангладеш. Как это обычно бывает в случае тлеющих конфликтов, достаточно было одного события, а именно – изнасилования и убийства группой рохинджа женщины-ракхайнки, чтобы между сторонами начались боевые действия. За три месяца, с конца мая по конец августа 2012 года, в ходе столкновений были убиты 88 человек (57 мусульман и 31 буддист), и свыше 90 тысяч человек были вынуждены покинуть свои жилища. Было сожжено и разрушено 1336 жилищ бенгальцев-рохинджа и 1192 жилища ракхайнцев.

Этот конфликт коренным образом повлиял на массовое сознание мьянманцев. Если пострадавшие в результате столкновений бенгальцы-рохинджа в основном были сосредоточены в специальных лагерях для беженцев, то тысячи ракхайнцев и бирманцев, лишившихся в ходе конфликта крова и средств к существованию, расселились по всей территории страны у родственников. А в это время за рубежом началась шумная кампания в защиту рохинджа, причем они изображались как мирные люди, на которых ни с того ни с сего напали злобные кровавые буддистские головорезы и стали их убивать. Сайты исламских стран были полны оскорблений и проклятий в адрес бирманцев, буддистской религии и духовенства. Легко представить такую ситуацию, когда тебя, твою нацию и твою религию со всех сторон оскорбляют и обвиняют в убийствах и преследовании невинных людей, а рядом с тобой сидит человек, у которого эти «невинные люди» сожгли дом, убили мать и изнасиловали сестру.

Нужно сказать, что до конфликта в штате Ракхайн мьянманцы любили рассказывать о своей стране как об образце веротерпимости. В качестве примера гостям Мьянмы показывают центральную площадь Янгона, возле пагоды Суле. Считается, что этой пагоде – две с половиной тысячи лет, и это одна из наиболее почитаемых буддистских святынь Мьянмы. Совсем рядом с ней, через узкую дорогу, стоит мечеть, а через площадь – баптистская церковь. Никто не мешает муэдзину через громкоговорители несколько раз в день призывать народ к молитве. Точно так же никто не запрещает мусульманам Мьянмы одеваться в соответствии с их религиозными представлениями, и по внешнему виду они отличаются от представителей другой веры в Мьянме. Традиционная одежда мьянманского мусульманина – это длинная белая рубашка навыпуск, белая шапочка на голову, а снизу – традиционная мьянманская мужская юбка, чаще всего разных оттенков голубого или зеленоватого цвета. В Янгоне действует много мечетей; коренные мусульмане Мьянмы довольно масштабно отмечают свои религиозные праздники. На стенах мусульманских кафе и магазинов, а также над дверями домов, где живут мусульмане, висят исполненные золотыми буквами цитаты из Корана.

Сегодня без мусульман нельзя представить жизнь современного мьянманского города. На них держится весь ремонт техники и коммунального хозяйства Янгона. Именно мусульмане в прошлые годы умудрялись держать «на ходу» дряхлые янгонские легковушки и грузовики, изготавливая для них кустарным способом запчасти, которые за границей давно уже никто не производит. Мусульманский бизнес достаточно активен в строительстве и торговле.

Так что на бытовом уровне никаких ограничений нет, а активность и деловые качества мусульман позволяют им добиться успеха в жизни. Некоторые ограничения возникнут, только если мусульманин пойдет служить в армию или решит поработать на госслужбе: есть некий неформальный «потолок», выше которого не-буддист обычно не поднимается. Но абсолютное большинство мусульман с этими проблемами в своей жизни никогда не сталкивается.

Естественно, бытовые конфликты с религиозной составляющей были и до этого. Но именно события в штате Ракхайн и последовавшая за ними истерическая кампания за рубежом, представляющая буддистов злобными отморозками и обвиняющая их во всех смертных грехах по отношению к «мирным» рохинджа, поколебали сложившийся в мьянманском обшестве консенсус. От неприятия «понаехавших» бенгальцев общественное сознание мьянманских буддистов начало опасную эволюцию к полному неприятию ислама как религии вообще, начал нарастать негатив буддистов по отношению к коренным мусульманам Мьянмы, которые, кстати, сами к живущим в штате Ракхайн бенгальцам-рохинджа в основном относятся очень настороженно. Радикализация общественного сознания – это всегда опасно. Постепенно сформировалась психология осажденной крепости, вылезли на поверхность глубоко сидящие в общественном сознании предрассудки в отношении мусульман, широко распространились теории заговора: тогда как раз и вспомнили о том, что 7+8+6=21. В этих условиях наступил звездный час Ашина Вирату.

Вирату проявил себя не только как хороший оратор, умеющий доступно и понятно разговаривать с простыми людьми: я говорил уже, что избытком образованности он похвастаться не может. Он еще и очень харизматичный человек, моложавый, худощавый, с открытой располагающей к себе обаятельной улыбкой. Сложно выделяться, будучи, как все, побритым наголо и одетым в бордовый монашеский тинган. Тем не менее, Вирату это удалось в полной мере.

Проповеди Вирату сегодня можно найти в Интернете, и они широко продаются по всей Мьянме на DVD-дисках. У Вирату – своя интересная манера проповедовать. На многих кадрах он сидит, полузакрыв глаза, и говорит медленным монотонным голосом, создавая у зрителей впечатление, что он излагает некое мистическое откровение. Он находит простые слова для объяснения своей позиции. Если вы пришли в мусульманский магазин и что-то купили, говорит он, вы оставили там свои деньги, которые тут же будут использованы против вас, вашей нации и вашей религии. Если мусульманин клянется буддистке, что любит ее и хочет на ней жениться, не верьте ему, он это делает ради денег: если он женится на немусульманке и обратит ее в ислам, он получит вознаграждение из специального мусульманского фонда. Мусульмане – источники всех проблем в мьянманском обществе, они ведут себя нагло и оскорбительно для буддистов, а главная их цель – уничтожение буддизма как религии, обращение мьянманцев в ислам и установление мусульманского владычества над Мьянмой. Они не выбирают средств для достижения этого и действуют самыми грязными и жестокими способами. Поэтому буддисты не могут спать спокойно, заключает Вирату: разве может человек спать спокойно, если рядом бегает бешеная собака? Такого рода пассажи Вирату привели к тому, что на зарубежных сайтах его немедленно окрестили «буддистским Бин Ладеном» и сравнили с Гитлером. Тем не менее, несмотря на всю свою недружественную по отношению к мусульманам риторику, Вирату четко подчеркивает, что он категорически против любого насилия, экстремизма и терроризма по отношению к мусульманам, и что главная его цель – добиться укрепления буддистской религии и мьянманской нации исключительно мирными средствами.

Проповеди Вирату не были бы столь успешными, если бы они не соответствовали многим стереотипам общественного сознания. Многие буддисты искренне считают, что в колониальное время мусульмане были «разбалованы» англичанами, которые давали им больше прав, чем коренным бирманцам, чтобы бирманцы не чувствовали себя хозяевами своей страны. В массовом порядке в Бирму завозились мусульмане-полицейские и мусульмане-чиновники, терпеть хамство и наглость которых и подчиняться которым для бирманцев было оскорбительно. За ними последовали мусульманские бизнесмены, скупавшие земли у бирманских крестьян, а также мусульмане-рабочие из перенаселенной Индии, лишившие работы многих бирманцев. При всей нелюбви к генералу Не Вину большинство бирманцев считает, что он сделал правильно, дав бирманцам полвека назад возможность почувствовать, что именно они, а не пришлые мусульмане, – хозяева своей страны. Но именно эти меры генерала Не Вина положили начало теме «притеснения мусульман» в Мьянме.

Тем не менее, как показала практика, даже после событий в штате Ракхайн значительной радикализации общественного сознания мьянманских буддистов все-таки не произошло, хотя предубеждения и стереотипы по отношению к мусульманам никуда не делись. Просто обе стороны поняли, что если существование будет мирным, от этого выиграют все. Рано или поздно буддисты, наклеившие стикеры с цифрами 969 на свои такси и сайки, постепенно начали понимать, что так они могут потерять мусульманских клиентов, которые часто бывают богаче бирманцев-буддистов и поэтому охотно пользуются такси. А их клиенты-мусульмане перестали обращать внимание на украшающие такси и автобусы буддистские стикеры с тремя цифрами и без проблем стали снова пользоваться ими, как и буддисты, заходящие за продуктами в мусульманский магазин, над вывеске которого изображены другие три цифры.

В конце концов, даже если у буддистского монаха в янгонском даунтауне порвется сумка, он обычно обращается за помощью к портному-мусульманину, сидящему на улице за своей швейной машинкой. Потому что если монах решит найти портного-буддиста в окрестных кварталах, где очень много ателье и просто уличных «подшивал» со машинками, то он рискует очень долго ходить по улицам с дырявой сумкой.

 

Духи-наты

Как-то один из моих мьянманских друзей, увидев лежащие у меня в квартире на балконе помидоры, которые там по российской традиции дозревали, спросил меня: «Ты тоже это делаешь?». Оказалось он подумал, что я таким образом задабриваю духов. Обычно натам – охранникам дома – на сутки кладется еда, а потом положено мысленно спросить у духа разрешения съесть это самому. Поскольку этот мой мьянманский друг работает в одном из министерств в Нэйпьидо, и он в этом министерстве далеко не последний человек, я спросил его, делают ли так генералы-министры. И получил утвердительный ответ – да, делают, причем, может быть, даже еще более рьяно, чем обычные люди, поскольку работа у них нервная и ответственная, а на ответственной работе, полной всяких неожиданностей и неприятных сюрпризов, мьянманцы становятся суеверными вдвойне.

Внешне получается, что в буддистской стране существует что-то вроде двоецарствия. С одной стороны все поклоняются Будде, а с другой – считают своим долгом на всякий случай ублажать окрестных духов.

Тем не менее, оказывается, что буддизм и духи – в Мьянме понятия неразделимые, так же, как, например, мьянманский буддизм и астрология.

А события, судя по всему, развивались следующим образом. Издавна бирманцы считали, что силы природы реализуются не сами по себе, а с помощью духов. В каждой деревне был свой дух-страж, которого всячески задабривали дарами и устраивали для них культовые сооружения-святилища. Из этого неисчислимого полчища натов выделяли 36 «главных» духов, которые жили на горе с романтическим названием Попа, расположенной в 50 километрах от города древних пагод Багана.

Когда король Аноратха, живший в XI веке, внедрял в Мьянме буддизм, он попытался запретить поклонение духам, и по его приказу были даже разрушены многие построенные для них святилища. В итоге поклонение духам было загнано в подполье, но не изжито. Зато запреты отнюдь не прибавляли в народе любви к буддизму. Больше того, тайно поклоняться духам продолжили даже самые ближайшие сподвижники Аноратхы, но святилища или места поклонения они обустраивали уже внутри своих домов, чтобы не видели посторонние глаза. Они-то, видимо, и посоветовали королю не делать резких движений, а действовать по принципу «Не можешь уничтожить – возглавь».

И вскоре в пагоде Швезигон в Багане появились фигуры всех духов с Попы. Но теперь их было уже 37: по мысли Аноратхы, королем натов должен стать дух Таджьямин, который являлся не кем иным, как индуистским божеством Индрой, воспринимаемым в данном случае в виде главного духа-ната. Дело в том, что сам Будда с уважением относился к индуизму и использовал отдельные положения этой религии в своих проповедях. Кроме того, именно Индра, по верованиям буддистов, засвидетельствовал почтение Будде от имени всего пантеона индуистских божеств. Так 36 натов обрели своего царя, который к тому же весьма почтительно относился к Будде, а значит, заняли свое место в мьянманском буддизме.

Потом изображения духов-хранителей появились и в других пагодах. В Шведагоне духи стоят у каждых из четырех ворот, причем выполнены они весьма реалистично и, я даже сказал бы, с юмором. Чего стоит один из этих духов – танцующий усатый толстячок, кстати, вовсе не страшный. А у северных ворот находится очень реалистичная, словно из какого-то фантастического ужастика, фигура старой женщины-духа, этакой мьянманской бабы-яги, к которой постоянно несут корзины с уложенными в них кокосами и гроздьями зеленых бананов. Интересно, что духи обычно не отличаются образцовым поведением и подвержены самым вредным привычкам. Именно поэтому многие мьянманцы часто ублажают их тем, что раскуривают сигарету и кладут ее возле изображения духа – пусть тоже побалуется.

По поводу духов у мьянманцев распространено убеждение, что большинство из них – это люди, в основном знатного происхождения, умершие «зеленой смертью», то есть, те, которым кто-то помог отправиться в мир иной. Насильственная смерть нарушает цикл рождения и смерти, вот и получаются наты, выброшенные из этого цикла на обочину.

Надо сказать, что, согласно преданиям, король Аноратха сам преуспел в прибавлении полка натов. Например, у короля был любимый бегун У Бьят Та, в обязанности которого входило каждое утро встать пораньше, сбегать к горе Попа, нарвать там свежих цветов и принести королю. Как-то во время этой утренней пробежки У Бьят Та встретил Май Вунна – великаншу с горы, поедающую цветы. С первого взгляда между ними вспыхнула любовь, они тут же совершили обряд бракосочетания, и из-за свадебной церемонии бегун опоздал с цветами. Нужно сказать, что, к чести короля, на первый раз он все-таки простил У Бьят Та.

Через год у великанши родился сын – и опять, принимая роды, бегун опоздал. Король простил его и на этот раз. Но еще через год, когда родился второй ребенок, и У Бьят Та опять опоздал, король не потерпел такого безобразия и приказал казнить бегуна. В итоге бегун был убит на дороге из Багана к горе Попа, его тело было кремировано, а Май Вунна также немедленно скончалась, не в силах пережить это событие.

Впрочем, король быстро остыл и, когда узнал подробности случившегося, взял двух сирот, Мин Чжи и Мин Лэй, к себе во дворец. Подростками они вступили в армию, показали себя умелыми и храбрыми командирами и вскоре стали генералами.

В это время король Аноратха решил построить Пагоду Желаний в селении Таунгбьон, недалеко от нынешнего Мандалая. Каждого он попросил принести для этой пагоды по кирпичу. В это время братья сражались на поле боя и попросили принести их кирпичи Чьянситте – другого военачальника и ловкого царедворца, которому, кстати, впоследствии достался трон в Багане. Мастер интриг, недовольный расположением короля к молодым генералам, Чьянситта сделал вид, что забыл принести кирпичи двух братьев. Так в новой стене Пагоды Желаний появились две дырки. Когда король узнал, что братья так и не принесли кирпичи, он тут же отдал приказ их убить. Надо сказать, что после такой смерти братья тут же превратились в натов и начали делать королю разные гадости. То ли по этой причине, то ли из-за раскаяния король Аноратха пожалел о случившемся и определил, что эти два ната отныне являются хранителями Таунгбьона.

Нужно сказать, что их мать, великанша Май Вунна, косвенно умершая не своей смертью (кажется, это можно квалифицировать как «доведение до самоубийства»), также стала натом, причем весьма популярным в Мьянме. Хотя число в 37 духов уже было официально утверждено, и в этот пантеон она не вошла, она занимает центральное положение в святилище натов на горе Попа, сидя вместе с сыновьями среди остальных натов. В Мьянме ее знают как Попа-Мидо или, прошу прощения, Мать-Попа. А братья, которых еще называют Швепьин Чжи и Швепьин Нге, стали главными героями ежегодного августовского фестиваля в честь натов в Таунгбьоне.

К сказанному нужно добавить, что со времен короля Аноратхы святилища для духов так и остались внутри домов. Обычно они представляют собой место, где висит неочищеный кокос, одетый в красный гаунг-баунг и окруженный благовониями. Большинство мьянманцев свое общение с духами ограничивает украшением этого кокоса цветами и выставлением около него фруктов. Считается, что если дух-хранитель дома будет недоволен, то дом ожидает разорение, а его обитателей – болезни и гибель.

Некоторые мьянманцы предпринимают другие меры, чтобы наты не мешали им жить. Например, иногда водители привязывают к зеркалам и к капоту машины кусочки красной и белой материи или веточки специального растения. Некоторые (очень немногие) не едят свинину: почему-то для натов считается оскорбительным, когда человек ест свинину.

Когда мьянманские строители сооружали новую бетонку в столицу Нейпьидо, они старались не вырубать самые большие деревья на вершинах, срываемых для спрямления дороги холмов: на них могли обитать духи, которые, лишившись жилья, стали бы устраивать гадости на дороге. Видимо, все-таки каких-то духов строители побеспокоили, потому что эта дорога из-за обилия ДТП пользуется сегодня не очень хорошей славой.

Нужно сказать, что многие мьянманцы задабривают натов не только потому, что боятся, что они разорят их дом, подсунут плохой билет на экзамене, подставят подножку на ровном месте или вообще погубят их самих. Еще больший страх заключается в том, что наты могут вселиться в них, подчинить себе их тело и разум и заставить совершать дикие, постыдные и некрасивые поступки. А потеря лица мьянманцами всегда будет переживаться гораздо сильнее, чем потеря кошелька или золотой сережки с рубином.

Именно так и бывает на традиционных мьянманских праздниках, специально устраиваемых в честь духов-натов; самый известный из них как раз проходит в Таунгбьоне. Входящие под музыку в транс люди говорят не своими голосами, кривляются, предсказывают будущее и ведут себя так, словно это не они, а вселившийся в них дух. Впрочем, наблюдающие за этим зрелищем мьянманцы в этом нисколько не сомневаются.

 

Нумерология

Наверное, любое общество в том или ином виде переболело нумерологией. В качестве рецидивов этой болезни в Европе, например, остались суеверия о том, что 13 – это несчастливое число. Какие-то суеверия вполне можно объяснить: скажем, «четыре» по-китайски будет «сы», и оно созвучно с чтением иероглифа «смерть»; отсюда непопулярность в Китае этой цифры. Однако происхождение других известно только специалистам.

Бирманцы в этом отношении – уникальный народ. У них детская нумерологическая болезнь затянулась и перешла на взрослые годы. И сегодня очень многое в современной Мьянме определяется магией чисел.

Корни этого выводят из буддизма Тхеравады, который никогда не был чужд нумерологии. В жизнеописаниях Будды особо подчеркивается, что он познал все тайны цифр. Применительно к самому Будде особо почитаемо число 108.

Во многих алфавитах мира буквы имели (или имеют) цифровые значения. В кириллице о них сегодня мало кто помнит, разве что филологи, отделяющие «и» от «i» тем, что одну букву называют «и-восьмеричное», а другую «и-десятеричное» по тем цифрам, которые эти буквы когда-то обозначали. Но если в других алфавитах нумерация определялась просто порядковым положением буквы, то в Мьянме цифровые значения букв имели свой особый смысл, связанный с древними правилами астрологии и нумерологии.

Недалеко от Мандалая, в Мингуне, например, находится второй по величине в мире колокол. В отличие от превосходящего его по размеру московского Царь-колокола, он вполне работоспособен, в него можно звонить, и, как отмечают в путеводителях, это – крупнейший в мире звонящий колокол.

Вес этого колокола составляет 90 тонн или 55555 виссов (1 висс = 1,63 кг), и именно этот факт дал колоколу название «Мин Пхью Мхан Мхан Пьё». Бирманские буквы «пазау» (П) и «ма» (М), с которых начинаются все эти пять слов, с астрологической и нумерологической точек зрения соответствуют цифре «пять». Поэтому фраза «Минпхьюмханмханпьё» – это не более чем мнемоническое выражение пяти пятерок или веса колокола в виссах. Эта фраза и заветные пять пятерок воплощены в виде белой надписи на самом колоколе.

Чтобы показать, что это буквенное выражение цифр – случай не единичный, приведу другой пример. Считается, что победу британцам во время Третьей англо-бирманской войны (1885 г.) очень облегчил приказ У Каунга, министра обороны при дворе короля Тибо, прекратить сопротивление. Британцы обманули его, сказав, что целью их наступления является не оккупация страны и ликвидация ее независимости, а всего лишь замена короля Тибо на принца Ньяунг Яна. У Каунг, сторонник вестернизации Бирмы, сам был рад поверить в это. И хотя речь, видимо, шла всего лишь о банальном и циничном обмане англичанами «полезного идиота» при бирманском дворе, сами бирманцы оценивают поступок У Каунга как предательство. Отсюда – знакомая многим образованным бирманцам мнемоническая фраза «У Каунг лейн тхоук мин зет пьёук» – «Измена У Каунга, конец династии». Первые буквы первых четырех слов этой фразы по порядку соответствуют цифрам 1247 – году окончания англо-бирманской войны, то есть 1885 году по европейскому летоисчислению.

Примеры того, как цифры присутствуют в повседневной жизни мьянманцев и влияют на их дела и поступки, даже на выбор имен, можно приводить бесконечно. Политическая элита Мьянмы в этом отношении как никогда близка к народу. Большинство генералов – либо потомственные кастовые военные, выросшие в далеких гарнизонах с патриархальным бытом и традиционными суевериями, либо уроженцы небольших городков и деревень, куда европейским представлениям об окружающем мире еще шагать и шагать. Но и абсолютное большинство образованных бирманцев отнюдь не смеется над нумерологическими воззрениями, а послушно им следует.

Даже независимость страны была провозглашена в тот день и час, когда, по мнению астрологов, случилось счастливое сочетание цифр. Произошло это в воскресенье, 4 января 1948 года, в 4.20 утра. Считается, что, помимо благоприятного положения светил, именно преобладание четверок в дате и времени этого события должно было обеспечить новой стране счастливое будущее. Точно так же, на основе астрологических предсказаний и нумерологических подсчетов, было определено точное время начала переноса столицы в Нейпьидо – 6 ноября 2005 года, в 6.37 утра. Второй караван, кстати, двинулся из Янгона в Нейпьидо 11 числа 11 месяца в 11 часов утра.

Больше того, астрологически и нумерологически обосновываются и гораздо менее значимые мероприятия властей Мьянмы. После того, как будущее страны, в дате провозглашения независимости которой преобладали четверки, оказалось не таким уж счастливым, бирманская элита несколько охладела к этой цифре. Со времен генерала Не Вина предпочтение начали отдавать девятке. Например, дата всеобщих выборов 27 мая 1990 года была определена на основе того, что 2+7=9, и кроме того, эта дата приходилась на четвертое воскресенье пятого месяца (4+5=9).

Зная это, легко понять логику мьянманских военных властей, назначивших выборы на 7 ноября 2010 года. Это – седьмое число одиннадцатого месяца. 7+11=18, а 1+8=9. Расчет оказался несколько более сложным, чем предполагали различные эксперты в начале 2010 года. Тогда многие сходились на дате выборов 10.10.10, поскольку десятка в буддизме – это завершение цикла, за которым следует что-то новое. Тем не менее, военные власти, видимо, отнюдь не горели желанием, чтобы в октябре началось что-то совсем уж новое. А кроме того, нумерология в представлении бирманцев должна включать в себя расчеты, а не быть толкованием лежащих на поверхности цифр.

К сказанному стоит добавить, что не только военные власти Мьянмы, но и оппозиция планирует все свои шаги в строгом соответствии с астрологическими прогнозами и нумерологическими расчетами. И если вдруг теоретически оппозиция окажется у власти, ведущие мьянманские астрологи и нумерологи просто поменяют одних клиентов на других. Единственным отличием будет тот факт, что новые клиенты, возможно, будут больше склоняться не к девятке, а снова к четверке, потому что в нее верили генерал Аун Сан и те патриоты, которые провозглашали независимость страны, стремясь развивать ее по демократическому пути. Кстати, во время волнений 1988 года именно оппозиция назначила всеобщую забастовку (фактически – время начала восстания) на 8.8.88: с точки зрения буддистов-нумерологов, обилие восьмерок – гарантия успеха задуманного дела, тем более, что восьмерок в этой дате было именно четыре, да и сама восьмерка кратна четырем. В свою очередь, военный переворот в 1988 году произошел 18 сентября: надо ли объяснять, в чем для военных был притягательный смысл именно этого дня именно этого месяца?

И, наконец, маленькое объяснение, почему сегодняшние военные власти изменили четверке и начали свято верить в цифру 9. Помимо того, что эта цифра напрямую связана с Буддой, а произношение этой цифры («ко») одновременно означает «подношение духам-натам», есть в недавней истории Мьянмы и пример достижения персонального успеха при условии почитания девятки. Речь идет о жизненном опыте генерала Не Вина, руководившего Бирмой с небольшим перерывом тридцать лет.

Сказать, что генерал относился к этой цифре со священным трепетом – значит, не сказать ничего. Именно с девяткой связывают введение при нем в обращение банкнот по 45 (4+5=9) и 90 кьят: похоже, в этой своей оригинальности бирманцы переплюнули все другие страны. По слухам, кто-то из прорицателей уверил генерала Не Вина, что если он в своей жизни будет подобным образом выказывать знаки почтения этой цифре, то непременно проживет до 90 лет.

Это, пожалуй, был единственный значимый прогноз в истории бирманской астрологии-нумерологии, о котором можно сказать, что он сбылся на сто процентов. В начале XXI века генералу Не Вину удалось-таки прижизненно отпраздновать свое 90-летие, а военные власти получили еще одно доказательство, почему нужно верить именно в эту цифру.

Впрочем, вера в таинственный смысл цифр и благоприятное расположение звезд – это не чисто бирманский феномен. После ухода в отставку президентов и премьеров самых разных стран мира очень часто оказывается, что во время их нахождения у власти при них числились штатные астрологи, которые влияли не только на составление графиков передвижения своих клиентов, но даже на принимаемые ими решения. Список можно продолжать бесконечно, включая сюда все новые и новые имена и страны.

Если такого рода консультации сопряжены со здравым смыслом, лично я не вижу в них никакой опасности. Людям свойственно во что-то верить, и их постоянно тянет искать «руку божью» и скрытый смысл происходящих событий. Все зависит от того, какой человек играет в эти игры. В той же Бирме король Миндон в своих астрологических и нумерологических увлечениях был редкостным мракобесом, но это не помешало ему войти в историю весьма прагматичным и мудрым правителем.

 

Традиционная медицина Мьянмы

В традиционной мьянманской медицине физическое состояние человека оценивается по совокупности состояния каждого из четырех отделов его тела: головы, грудной клетки, брюшной полости и конечностей. Отсюда и специализация докторов – по голове, по груди, по брюху и по рукам-ногам. Интересно, что за сердце и легкие отвечает один и тот же доктор, а за ребра и ноги – разные доктора.

Философской основной традиционной мьянманской медицины служат три «найи» («найя» на языке пали – система, метод). Первая и самая интересная из них – Desana naya. Считается, что она воплотила в себе принципы буддистского подхода к лечению болезней. Она оценивает не только физическое состояние тела, но и ментальное здоровье. А состояние здоровья сводится к балансу Mahabhuta – четырех элементов: земли, воды, огня и ветра. Существуют критерии, по которым дисбаланс этих элементов может быть выражен не только качественно, но и количественно. Так, ментальное здоровье оценивается по четырем показателям: сенсорное восприятие, память, ощущения, обмен веществ, а пятый показатель – это общее функционирование тела. Отнесение обмена веществ к ментальному здоровью, кстати, очень интересно тем, что в буддизме не оспаривается известная истина о том, что все болезни от нервов.

Формировать или разрушать баланс четырех элементов могут Rupa Smuthana – четыре внешних фактора. Первый – это судьба, под которой понимается мотивационная часть духовной составляющей человека. Второй – интеллект или психическая деятельность, понимаемые прежде всего в эмоциональном ключе (опять-таки, все болезни от нервов). Третий – это время года; тут все ясно: простывают чаще тогда, когда вокруг холодно. И четвертый – это питание: тут, кажется, тоже ничего объяснять не надо.

Из всех перечисленных мной факторов формируется и подход к диагностике, а затем – к лечению. По сути, диагностика напоминает китайскую медицину. Оценка Smuthana идет по четырем критериям. Первый – анализ мочи. Если моча насыщенная по цвету и по составу, это «горячий» тип. Если тусклая, прозрачная и ненасыщенная – «холодный тип». Второй критерий – это оценка того, в левой или правой части тела проявляются симптомы. Для мужчин «горячая» часть – левая, для женщин – правая. Третий критерий – оценка того, в горячий или холодный сезон обострилась болезнь: «горячий» тип болезни обычно обостряется в холодный сезон и наоборот. И, наконец, четвертый критерий – оценка пищи, которая вызвала обострение болезни. Если, например, это горячая пища, то мы имеем дело с «горячим» типом болезни. Кроме того, оценивается наличие или отсутствие аппетита и сна, правильность процесса пищеварения, а также прочие физические параметры: головная боль, изменение вкусовых ощущений, наличие дурного запаха изо рта.

На этом базируется восемь типов диагнозов, которые на языке пали называются Dhatu. Например, первый из них, описывающий чисто «горячую» болезнь, предписывает для ее лечения употреблять прохладные, горькие, соленые и кислые лекарства. А последний, описывающий чисто «холодную» болезнь, предполагает употребление горячих, насыщенных маслом и вяжущих средств.

Вторая найя – Beithizza naya. Сами мьянманцы говорят, что по своей философии она очень похожа на индийскую аюрведу, разница только в деталях. Впрочем, при этом мьянманцы непременно скажут, что сырье для изготовления лекарств в Индии и в Мьянме разное, поэтому Beithizza naya – явление гораздо более уникальное, чем кажется на первый взгляд.

Третья найя – Netkhatta naya. Это – оценка больного с позиций мьянманской астрологии. Думаю, любой, кто читал астрологический прогноз для себя, даже европейской астрологической школы, обращал внимание на то, что Львам, например, нужно беречь сердце, а Тельцам – горло. В мьянманской астрологии существуют похожие указания, но там к этому относятся еще более серьезно: склонность к болезням зависит не только от времени, но и от места рождения, а также от комбинации планет в гороскопе на каждый конкретный момент времени. Поэтому предсказания астрологов здесь как никогда конкретны: «В октябре у вас будут проблемы с желудком, а в декабре – с легкими».

И, наконец, четвертая найя – Weizzadhara naya. Эта система медицины имеет три основных компонента. Первый – лечение металлами и их комбинацией. Второй – психо-духовные упражнения: кстати, очень эффективный способ лечения психосоматических расстройств, заключающийся в основном в создании психологического настроя на выздоровление – больные читают мантры или сутры, которые, как им разъясняют, отгоняют злых духов, приносящих болезни. И третий – медитация, направленная на концентрацию сил в больном органе для борьбы с болезнью.

Вот краткая теоретическая основа традиционной мьянманской медицины. Интересно, что в разделе «а» второго параграфа статьи 3.1 закона о Совете по традиционной мьянманской медицине, принятого Государственным советом мира и развития 14 января 2000 года и подписанного старшим генералом Тан Шве, дается следующее определение традиционной медицины: «Под традиционной медициной понимается медицина, направленная на достижение хорошего физического самочувствия и долголетия людей и осуществляемая посредством любой из четырех «най» традиционной медицины, а именно Desana naya, Beithizza naya, Netkhatta naya и Weizzadhara naya».

Традиционная медицина в Бирме переживала свои периоды расцвета и заката. В XIX веке, с приходом британских колонизаторов, стала пропагандироваться западная медицина, и традиционные методы лечения постепенно уходили на второй план. Тем не менее, в годы Второй мировой войны, когда Бирма была театром военных действий, и властям было не до здравоохранения, традиционная медицина опять пережила период расцвета. В годы правления генерала Не Вина к ней относились несколько настороженно. Тем не менее, когда у генерала Не Вина наступила старость, он, видимо, понял, что традиционная медицина поможет ему прожить дольше. В 1976 году был создан Институт традиционной медицины; по сути, это были курсы повышения квалификации для врачей-практиков, где слушатели учились два года, а затем год проводили в интернатуре. Одновременно государство стало создавать и поддерживать клиники традиционной медицины.

Еще одним событием в развитии традиционной медицины в Мьянме стало открытие в 2001 году специализированного университета. Он расположен в Аунгмьетазане неподалеку от Мандалая, и каждый год принимает 100 студентов для обучения по пятилетней программе с присвоением степени бакалавра традиционной медицины. Площадь кампуса университета составляет чуть более 4,5 гектаров, а сегодняшний комплекс зданий был возведен в 2004 году.

Согласно программе, первокурсники учат четыре языка – бирманский, английский, пали и санскрит, а также физику, химию, зоологию, ботанику, бихевиоризм и получают навыки работы на компьютере. Со второго года они изучают основы западной медицины – анатомию, психологию, биохимию, патологию и микробиологию, и одновременно приступают к изучению традиционной медицины, включая медицинские растения, фармакогнозию, принципы и клинические методы традиционной медицины, медицинскую астрологию. Третий год обучения – начало специализации, рассмотрение отдельных болезней и путей их лечения путем комбинации западных, мьянманских и китайских методов, например, акупунктуры. Изучаются также вопросы профилактики заболеваний и социальная медицина. На четвертом курсе к программе прибавляются методы исследований и судебная медицина. Пятый год – интернатура.

Сейчас в Мьянме насчитывается 12 больниц и 214 клиник традиционной медицины, в которых работают более 10 тысяч докторов. В столице Нэйпьидо открыт национальный парк лекарственных растений. Второй такой национальный парк площадью 81 гектар создается в горах около Путао на крайнем севере страны. В этом парке будут выращиваться более 20 тысяч растений, применяемых в медицине. Есть еще 9 относительно небольших плантаций лекарственных растений, в том числе при университете традиционной медицины. Существует несколько фабрик по производству лекарств, причем это именно современные фармацевтические предприятия, а не то, что обычно рисует воображение, когда речь идет о традиционной медицине: бабку в темной избушке, смешивающую при чадящей свечке в антисанитарных условиях таинственные порошки. К числу положительных сторон мьянманской традиционной медицины можно отнести и дешевизну лекарств.

Одновременно с подготовкой специалистов власти и врачи пытаются найти правильное место для традиционной медицины в системе здравоохранения. Этому помогает восприятие западной медицины в менее развитых странах прежде всего как «медицины катастроф» в узком смысле этого слова. Западная медицина необходима тогда, когда пациент нуждается в быстрых и решительных действиях, например, в срочной хирургической операции. Лечение же хронических заболеваний в такой медицине задвинуто далеко на второй план, и, сделав операцию или сняв острую боль, доктор-«западник» из такой страны, как правило, тут же теряет интерес к пациенту.

По общему мнению, именно на этом поле как раз и должна играть традиционная мьянманская медицина. В качестве основных заболеваний, которые она призвана лечить, рассматриваются прежде всего инсульты в плане последующей реабилитации пациентов(), высокое давление и диабет. Сегодня, согласно одному из мьянманских исследований, половина пациентов в клиниках традиционной медицины – это люди, перенесшие инсульт, четверть лечат хронические артриты и болезни костей, а оставшаяся четверть страдает от геморроя, болезней дыхательных путей, различных неврологий и других хронических заболеваний. Проводившие в Мьянме исследование японцы также ставили на первое место по числу пациентов инсульт, далее шли менструальные проблемы, гипертония, артралгия, диабет, болезни женской груди, сердечные болезни, кашель, заживление травм, язвы желудка и двенадцатиперстной кишки.

В конце 2009 года мьянманский Минздрав выступил с инициативой включить систему традиционной медицины в общий план развития здравоохранения. Считается, что с этого момента система клиник и докторов является не обособленной отраслью, живущей по своим правилам, а частью единой системы здравоохранения; насколько хороша эта система в Мьянме – вопрос другой. Мьянманским врачам традиционной медицины была поставлена задача вывести их знания и их практику на международный уровень.

Впрочем, с международным уровнем как раз вышла загвоздка. Одна из состоявшихся в Мьянме конференций и прошедшая незадолго до нее выставка лекарственных препаратов традиционной медицины имели результатом публикацию за рубежом парочки издевательских статей о том, что в Мьянме царит мракобесие, и больных вместо таблеток пичкают экскрементами животных. Нужно сказать, что мьянманцы на такие вещи обычно реагируют очень болезненно. В результате они поступили чисто по-мьянмански: максимально ограничили доступ иностранцев к традиционной мьянманской медицине. Сейчас, например, чтобы просто посетить Янгонский госпиталь традиционной медицины, нужно загодя получить разрешение в Нэйпьидо.

Тем не менее, госпиталь традиционной медицины, расположенный в янгонском микрорайоне Бахан, мне понравился. От центрального входа по бокам идут два крыла здания. На первом этаже – общие палаты размером с школьный спортзал с рядами коек; справа – женское крыло, слева – мужское. На втором этаже – отдельные палаты и медицинские кабинеты. В центре, у входа, находится регистратура, в которой помимо стандартного канцелярского набора, характерного для подобных мест, имеется шкаф, доверху уставленный стеклянными банками с этикетками. Регистратура – это еще и пункт выдачи медицинских препаратов для больных, которые лечатся амбулаторно. В принципе, по мьянманским меркам это очень приличный и чистый госпиталь.

Доктор Тун Мьинт Эй, с которым я разговаривал, сказал мне, что каждого пациента ведут сразу два доктора – представители западной и традиционной медицины, что позволяет добиться комплексности лечения. Большая часть пациентов больницы – после инсульта. Есть также пациенты с заболеваниями опорно-двигательного аппарата. Кстати, госпиталь славится мьянманским лечебным массажем (именно уникальным мьянманским – это было особо подчеркнуто!), который позволяет восстановить кровообращение и чувствительность в тех частях тела, которые пострадали от болезни или были парализованы в результате инсульта.

Стоит сказать, что мьянманские врачи-«западники» имеют диаметрально противоположные мнения по поводу традиционной медицины. Некоторые, например, те, которые работают в Янгонском госпитале традиционной медицины, считают, что традиционная медицина – хорошее дополнение к западной, особенно при лечении хронических заболеваний и выхаживании больных после операций, инфарктов и инсультов. При этом, по их мнению, часто традиционная медицина гораздо эффективнее западной.

Другие врачи-«западники» относятся к ней более чем скептически, и, похоже, их большинство, хотя бы потому, что традиционная медицина прямо угрожает их рабочим местам.

Во-первых, говорят они, вещества, применяемые для изготовления лекарств, а это не только сушеные травки, но и, скажем, высушенные и измельченные части тела животных, до сих пор не прошли всесторонней проверки. В средние века, например, сифилис в Европе лечили ртутью; и ртуть действительно помогала в борьбе с симптомами этой болезни, но какой ценой для организма? Опасение насчет того, что некоторые вещества по своему эффекту сравнимы с этой самой ртутью – довольно серьезный аргумент, хотя западные лекарства тоже, мягко скажем, не без побочных эффектов. Кроме того, вещества животного происхождения требуют специальных технологий заготовки, обработки и хранения, а животные должны проходить санитарный и эпидемиологический контроль, а в Мьянме этого в должной мере еще нет.

Во-вторых, до сих пор плохо разработана методика дозировки тех или иных лекарств и недостаточно изучена их совместимость. Даже доктора традиционной медицины часто оперируют не граммами, а мерами типа «объем ореха арахиса», «объем сливы», «объем лимона». И это при том, что в растительных веществах не всегда одинаковая концентрация тех или иных элементов. Принимать лекарства вот так, на глазок, может быть просто опасно для здоровья.

Нужно сказать, что, несмотря на все это, многие мьянманцы, в том числе образованные, очень часто употребляют те или иные препараты традиционной медицины. Например, когда я простыл, мой молодой помощник-мьянманец принес мне маленькую пробирку с каким-то порошком, немного по виду и по вкусу напоминающим какао. По его словам, регулярный прием этого вещества должен был укрепить мои силы и позволить быстро выздороветь; у него в семье этот порошок едят тоннами много лет, и все здоровы и бодры. Лично я знаю несколько пожилых мьянманцев, которые гордятся тем, что за свою долгую жизнь ни разу не ходили в клинику западной медицины, а чувствуют себя хорошо именно потому, что употребляют традиционные мьянманские средства. Но кто знает, может, у них просто от природы очень хорошее здоровье.

Кстати, средняя продолжительность жизни в Мьянме – 62,15 года (мужчины – 59 лет, женщины – 65,3 лет). Если сравнивать с соседними странами, то это намного хуже, чем в Таиланде (72,6 года), но намного лучше, чем в Лаосе (55,9 лет). Продолжительность жизни в Камбодже и в Бангладеш – примерно на мьянманском уровне.