Миновали полные красоты и жизни чарующие летние дни. Не стало в лесу ни зелени, ни цветов, не слышно стало и звонких птичьих песен. Все замерло, погрузившись в крепкий зимний сон до весны. Печально поникла к земле бесцветная трава, спутанная и искалеченная. Когда-то роскошные кусты и деревья стояли оборванные, словно нищие старцы с костлявыми шеями.

Холодное солнце вставало поздно и, не согрев землю, торопилось спрятаться за горизонт… Это не было уже жизнерадостное и ласковое солнце лета. Безразличное, невеселое, оно молча, как необласканная сирота, проходило свой круг. Вслед ему ползли черные, тревожные ночи, от горя седеющие по утрам инеем.

А вскоре перестало показываться и это убогое солнце. Плотно окутали небо тяжелые тучи и начались однообразные, унылые дожди. Все, что еще жило, спасаясь от холода тулилось под кору и листочки, поневоле погружаясь в небытие. Опустела Тихая поляна, один только суровый ветер носился по ней с завыванием да зловеще крякали галки, навевая еще большую грусть.

Наступила пора долгого зимнего сна и для грибов. Горько было боровику с сыроежкой погружаться в этот неведомый еще им сон, на заре новой, счастливой грибной жизни на

Тихой, но ведь после зимы придет весна и лето, вновь зацветут цветы и распустятся деревья, вновь запоют птицы, оживут букашки… И вот когда все грибы позарывались в теплый мох, готовясь ко сну, заговорил боровик Шапочник:

— Эй! вы еще не спите, детки?

— Нет еще, батюшка! — отозвались сквозь дремоту.

— Ну, тогда выслушайте меня на сон грядущий, — попросил Шапочник. — Впереди у нас, дети, лютая зима с морозами. Кое-кто может и не проснуться от этого сна неизвестного… Быть может, и мы с сыроежкой не проснемся уже весною…

— Нет, батюшка боровик, вы будете еще долго жить нам на славу и счастье! — послышалось отовсюду. — Что это вы о смерти заговорили, мы же вас так закутали в мох и листья, что никакая стужа до вас не доберется!

— Кто его знает, дорогие детки, — ответил Шапочник грустно. — Не молоденькие мы уже, да и пережили кое-что в жизни. Вот и о смерти пришла пора подумать. Да и, нечего скрывать, сделали мы свое дело на свете, так что и умирать не обидно… Хотелось бы только уснуть среди вас со спокойным сердцем.

— Спите, дорогие, спокойно, мы всю зиму будем хранить ваши заветы в сердцах своих, — послышались отовсюду взволнованные восклицания.

— Благодарим вас, родные, но хотелось бы нам перед сном получить от вас всех еще одно обещание…

— Говорите, отец, мы все для вас исполним с радостью.

— Да мы и не сомневаемся, — повеселел Шапочник. — Как я уже говорил вначале, не молоды мы оба, может, и не суждено нам проснуться. Но и без нас, дорогие друзья, придет красавица весна, и без нас зазвонит жизнь в колокола радости. И вдвойне радостным будет пробуждение для вас, проснувшихся для новой счастливой жизни. Но, к сожалению, не везде в лесу так хороша жизнь, как на Тихой поляне… В лесу, дети, наше грибное племя точат злые черви сызмальства. И не можем мы уснуть спокойно, пока вы нам не пообещаете сделать все для спасения всего нашего грибного рода от червяковой напасти. Пока не порадуете нас перед сном обещанием, что понесете наши чудесные лекарства под каждый кустик в лесу, на каждую полянку, в каждый закоулок, где живут наши несчастные братья…

— Обещаем, отец, обещаем! — клялись все боровики и сыроежки. — Спите спокойно после трудов праведных, пусть не увидим тогда мы солнца весеннего, если не выполним вашего святого завета, не разнесем своего счастья по всему лесу.

— Верим вам, дети, — прослезились радостно Шапочник с Рябенькой. — Верим и благодарим за обещание. Теперь можно и уснуть спокойно. Ах, как сладко уже слипаются веки… Спокойной ночи, дорогие дети!

— Спокойной ночи! Спокойной ночи! — понеслись отовсюду ласковые пожелания.

После этого успокоилось все на Тихой поляне. Даже ветер не шелестел опавшими листьями. В воздухе закружился, бесшумно разлапистый снег. Пушистые снежинки крохотными блестящими звездочками опускались на землю и постепенно укрыли Тихую поляну белым-белым покровом.