Ночь захватила наших путешественников в сосновой роще. Боровик и сыроежка решили было идти до позднего вечера, но случилось иначе. В лесу моментально стемнело, как в могиле. Правда, вверху, в кронах высоких сосен, еще алел закат, но по земле уже стлались густые сумерки. По мере того как они сгущались и темнели, во мраке начали мелькать какие-то тени. Казалось, вокруг крадутся призраки, раздается зубовный скрежет и тяжелые вздохи, шелестит трава, приминаемая телами чудовищных червяков. Страшно… Страшно не только идти, но и стоять во тьме. Хочешь-не-хочешь, пришлось путешественникам срочно искать ночлега…

Чтоб не попасть, случаем, где-то на чужой стороне червякам на зубы, боровик и сыроежка решили не соблазняться теплыми местечками, манящими отовсюду, а выбрали себе место для ночлега на камне под обрывом. Тут и расположились поужинать тем, что в сумках дорожных нашлось. Подкрепившись, улеглись, положив сумки под головы. Спать на камне было жестко и неудобно, и бедная сыроежка всю ночь только то и делала, что тулилась к боровику, дрожа от холода. А тому и холод нипочем. Накрылся своей чудесной шляпой и захрапел на всю рощу. Как-никак, лег он с уверенностью, что уж на камне-то червяки не станут искать поживы!

На рассвете оба вскочили.

Умывшись свежей росою и позавтракав чем было, тронулись в дорогу. Взошло солнце, позолотив пушистые верхушки сосен, порозовело небо, снизу подымалась голубоватая дымка утреннего тумана, на траве и кустах сверкали и искрились под лучами солнца капельки росы. Осмотревшись, путники заметили тут и там под кустами сладко спящих своих собратьев — боровиков и сыроежек. Среди крепких головок молодых грибков лежали свежесгнившие покойники, млели в предсмертном забытьи старики с продырявленными телами. Невыносимо тяжело было смотреть на это, да некуда глаз девать…

Пройдя несколько переходов, боровик и сыроежка встретили белочку, танцующую на полянке.

— Бог на помощь, балерина! — крикнул боровик неожиданно.

— Ай! — испугалась белка. — Куда это вы топаете так рано?

— Да идем вот… — уклонился вежливо боровик от прямого ответа. — Не знаешь ли ты случайно, балеринка, где тут будет Золотой ручеек?

— Нет, не знаю, — ответила белочка, — но слышала, что далеко отсюда… Я там не бываю, у ручейка, говорят, пастухи с кнутами.

— Ну, тогда извините за беспокойство… — быстро простился боровик.

Пошли дальше.

Идут они, идут, миновали уже и березовую рощу, вот-вот должна бы быть и Солнечная поляна… А ее нет как нет. Ничего похожего даже на поляну не видно, наоборот, уперлись боровик с сыроежкой в какую-то чащу. Продираются они сквозь нее дальше и дальше, а конца-краю ей и не видно. Бедные головушки! Все ясно! Заблудились они! Присели отдохнуть, измученные, и горюют молча. Смотрят — спешит куда-то запыхавшись ежик, тащит вязанку сухих листьев на плечах. Но, видно, защекотало что-то колючему нос, замер он на месте, да как чихнет, — аж гул пошел по лесу.

— Будьте здоровы, дяденька! — пожелал ему громко Шапочник.

От неожиданности ежик мигом бросил вязанку на землю и приготовился было свернуться в клубок. Но тут же спохватился, что пугаться-то некого, и ответил смеясь:

— Спасибо! А я-то было перепугался вас, вот смешно…

— Извините, — сказал грустно боровик. — Хорошо, что встретились, а то мы, знаете, заблудились в лесу… Не знаете ли, где здесь Солнечная поляна?

— Поляна? Фью-ю! — свиснул ежик. — Да разве вы так на нее выйдете!.. Нужно идти в Березовую рощу, а из нее налево и прямо.

— Налево, говорите, из. рощи?

— Да, да, налево пойдете. Там в траве протоптана зайцами дорожка, по ней и идите. Она вас прямо на поляну и выведет.

— Спасибо вам, Колючкин, за доброе слово.

— Да за что ж благодарить-то? — взял ежик вязанку на плечи. — Счастливой…

Пришлось боровику с сыроежкой пробираться сквозь кустарник назад. Досадовали оба крепко, что так заблудились, да что поделаешь?

Ежик не ошибся: действительно через Березовую рощу пролегала заячья тропка. Боровик, правда, чуть не прозевал ее, очень уж был сердит, но, к счастью, выручила сыроежка.

— Дяденька, — окликнула она Шапочника, — куда это вы так разогнались? Тропинка-то заячья, вот она!

— Эге! — сконфузился боровик, спохватившись. — Тропинка, действительно… Я что-то плохо вижу… от жары, наверно!

Приободрившись, зашагали по тропинке. Приближался полдень, солнце палило нещадно, в лесу было нестерпимо душно, с путников лил пот. Но отдыхать они решили только на Солнечной поляне.

Колючкин и тут не подвел — заячья тропинка привела их прямехонько на Солнечную поляну. Ах, какая же это была чудесная поляна! Раскинулась она среди леса, словно дивный узорчатый ковер. По краям поляну оттеняла кайма из кустов серебристого ивняка, кое-где расцвеченная пунцовыми гроздьями рябины, тоненькие деревца которой, казалось, были специально подобраны художником, чтобы создать совершенную по оттенкам симфонию красок. В центре поляны гордо красовался высокий прекрасный дуб, будто стройный юноша с пышными кудрями, а около него распустила густые и длинные косы белоснежная березка, как заплаканная девушка в печали по любимом. Всюду, куда ни падал взгляд, в зеленой траве радовались солнцу всевозможные цветы: белые, синие, желтые, оранжевые, розовые и красные. Среди них наперебой жужжали пчелы, щебетали птички, стрекотали кузнечики. Ласковый ветерок разносил запахи меда, цветов, а в особенности ягод, кораллами рассыпанных по траве.

Боровик и сыроежка, изнемогающие от усталости, забрели в траву и очутились в просторном ягоднике — пестром от обилия ягод. Расположившись в тени куста можжевельника, они с аппетитом позавтракали душистой земляникой. Утолив голод оба с наслаждением растянулись на листе и незаметно задремали. Вдруг боровик заворочался и окликнул сыроежку:

— Слушай, Рябенькая… меня как-будто тошнит и скребет что-то в середине — тебя нет?

— Нет… — пробормотала сквозь сон сыроежка. — Это, наверно, дяденька, вас от сладких ягод тошнит…

— Гм! Боюсь я, Рябенькая, не червяк ли это. Как ты думаешь? Так как-то противно скребет и сверлит тихонечко…

Но сыроежка уже спала крепким сном. Шапочник хмыкнул озабоченно раз-другой, вздохнул и улегся на спину. Через минуту оба спали сладким послеобеденным сном.