Большой противолодочный корабль вышел в море на минные постановки, по плану – ровно на сутки. Успешно выполнив учебно-боевую задачу, моряки запросили «добро» идти в базу. А им в ответ приказ: «Заступить в охранение района, так как дежурный тральщик сломался, а заменить его некем!» Приказ есть приказ – его положено выполнять. Через три дня на корабле закончился запас хлеба, еще через день – запас пресной воды. Воду доблестные механики, запустив опреснительную установку, «наварили». Настал черед и снабженцев осуществить адекватные действия. Вызывает командир к себе главного снабженца – помощника командира по снабжению – и говорит ему:

– А ну-ка, испеки мне, пом, пробный каравай. Да побольше! Да порумяней!

– Есть! – отвечает помощник, а сам затылок чешет.

– Чего ты «репу» чешешь? – спрашивает у него командир.

– А как его печь, я это никогда не делал?

– Все, помощник, когда – то приходится делать впервые. Иди, пока я не приказал команде съесть тебя самого. Надо было брать запас хлеба не на трое суток.

– Ну я же не думал…

– Вот именно! А надо думать, помощник. Причем головой! Действуй! – подвел итог командир.

Хлеб не пекли на корабле со дня ходовых испытаний, как говорят в таких случаях: «со времен Нерона». Тестомесильный агрегат и хлебопекарная печь покрылись «метровым» слоем пыли. Но, как ни странно, после небольших подготовительных работ и агрегат, и печь запустились, и выдали чуть ли не заводские, рабочие параметры! Дело оставалось за тестом. Снабженцы колдовали над ним всю ночь. Но оно почему-то так и не взошло. Каравай лепили сразу три матроса одновременно. Тесто удивительным образом напоминало сырую резину: так же липло к рукам и упорно не хотело принимать форму каравая. С горем пополам каравай слепили, огромный: два метра в диаметре. Раскаленная до 300 градусов хлебопекарная печь приняла эту массу неохотно и с явным отвращением. Хлеб, разумеется, внутри не пропекся, покрывшись снаружи черной коркой, похожей на броню танка.

Утром в 8 часов 30 минут, сразу после подъема флага, командир назначил смотр новоиспеченного хлеба. На ГКП по этому поводу собралась целая свита, своеобразная комиссия: командир, зам, старпом, командиры боевых частей. Шел негромкий разговор. Присутствующие обреченно обсуждали создавшееся положение с продовольственным обеспечением корабля. И вот какое-то оживление прошло по рядам присутствующих. Через некоторое время старпом, дежуривший у входа и первым встретивший хлебопеков, скомандовал:

– Каравай внести!

По этой команде трое вестовых из офицерской кают-компании, одетые что называются «с иголочки», внесли огромный рыжий каравай подобия хлеба… На ГКП наступила мертвенная тишина. Сквозь сомкнувшиеся ряды «зрителей» робко протиснулся к вестовым растерянный помощник командира по снабжению.

– Что это? – спросил хриплым голосом командир у помощника.

– Морской каравай, – испуганно ответил помощник.

– Эти глыбы испорченной муки, эти, блин, каменные изваяния флотского дебилизма, вы называете благородным словом каравай, – срываясь на грубость, выразился командир и заорал:

– Унести!..

Каравай попытались разрезать специально на этот случай острозаточенными ножами, потом начали рубить топорами и крушить кувалдами. Тщетно. В итоге на завтрак матросам выдали сухари. Весь оставшийся день матросы весело пели в кубриках под гитару одну и ту же песню:

– Как на «помовские» именины испекли мы каравай!..

– Вот такой ширины! Вот такой вышины!..

Веселое получилось мероприятие! К счастью, тральщик вскоре прибыл в родную базу и необходимость в выпечке хлеба отпала.