В своей малоизвестной книге «Воинские ритуалы» А. Н. Толстой писал: «Будили барабаном, гнали натощак на истоптанное поле. Ставили в ряд по четыре. Первое учили – разбирать руки: какая левая, какая правая…Память вгоняли тростью. Появлялся офицер, по большей части не русский, и часто с полупьяну. Став перед рядом, пучил мутные глаза, начинал орать по-иноземному. Требовал, чтобы понимали, замахивался тростью… После завтрака опять в поле. Пообедали – в третий раз шагать с палками или мушкетами. Учили неразрывному строю… ровному шагу, дружной стрельбе, натиску с примкнутыми багинетами. Виновных тут же перед строем, заголив штаны на снегу, секли без пощады…» Прямо-таки садизм какой-то. А вот на современном флоте строевые занятия сродни, как видно, мазохизму или, иначе говоря, самоистязанию. Представьте себе июльский полдень – жарища невыносимая! Построение на юте экипажа. Развод на строевые занятия. На лицах всех: офицеров, мичманов, личного состава – скорбная печать. Словно очередного генсека хоронят. Скукотища невыносимая. Строевые занятия это ведь что: «Ать-два». Примитив на уровне каменного века. Да еще и форма совсем не по погоде: застегнутые на верхние пуговицы и крючки кителя с портупеями – у офицеров и мичманов, теплые фланелевки с не менее теплыми тельняшками – у моряков. Старпом, нарочно растягивая слова, объявляет: «Сейчас… ваши люби-мые… строевые занятия. Сегодня мы отработаем… строевой шаг… 130 шагов в минуту. Место – причал. Время на занятие 50 минут!» Затем, еще сонный после адмиральского часа, молча проходя вдоль строя, словно встрепенувшись, добавляет:

– Как говорил великий классик марксизма-ленинизма Фридрих Энгельс в работе «Ротное строевое учение»: «Все недочеты могут быть устранены только систематическими строевыми занятиями». А недочетов у нас еще хватает…

– Вот! – поднимает вверх палец старший помощник, и ехидно улыбаясь, добавляет, – история!

Завершает старпом свою речь обыденно просто:

– К месту занятий… Ша-гом марш!..

Медленно проворачиваются жернова полусонного строя. Все разошлись на позиции. Определились начальники взводов, отделений… И закружилось колесо строевого экстаза! Пять лет училища не проходят даром для офицера. Строй для него – второй дом, а звук барабанов – легкий наркотик.

– Рр-рота, рр-равняйсь! Смир-рр-на! – уже раздаются здесь и там громкие команды.

Дрему сняло как рукой. Привитые с «военного детства» навыки увлекают сразу и с головой. И вот уже где-то командуют: «Р-раз-два, р-раз-два… Тверже шаг. Равнение в шеренгах». Пот градом течет с раскрасневшихся лиц подчиненных и начальников. Но экстаз лишь нарастает.

– Петров, что ты тянешься как беременный таракан. Иванов, у тебя не строевой шаг, а поступь пьяной проститутки! – делает заботливые замечания по ходу занятия своим подчиненным грубоватый минер.

Скрипят зубы, блестят глаза, хрустит асфальт… Строевые занятия достигают апогея! И при этом… ни одной лишней команды старпома. Колесо вращается само по себе. Великая это вещь: историческая память.