Для проведения «операции против Одессы» были назначены два эскадренных миноносца из числа построенных немецкой фирмой «Шихау» — наиболее крупных и современных в османском флоте — «Гайрет-И Ватанийе» под командой кидемли юсбаши (капитана III ранга) Семаила Али и «Муавенет-И Миллийе» бинбаши (капитана II ранга) Ахмета Саффета. Однако фактически на миноносцах распоряжались германскими офицеры: на «Муавенете» находился командир 1-й полуфлотилии капитан-лейтенант Рудольф Фирле, а на «Гайрете» понял свой брейд-вымпел командир флотилии корветтен-капитан Рудольф Мадлунг. Кроме того, артиллерийские и торпедные расчеты идущих к Одессе кораблей были укомплектованы немецкими моряками с двух однотипных эсминцев, технически неисправных и поэтому отставленных от участия в операции. Германскими матросами были усилены и машинные команды «Гайрета» и «Муавенета», что, как показали последующие события, сослужило им хорошую службу

Как и предусматривалось первоначальным планом, миноносцы шли на буксире «Ирмингарда», однако, как выяснилось, скорость этого «каравана» не превышала 6 узлов. Поэтому с рассветом 15 (29) октября Р. Мадлунг, опасавшийся срыва графика развертывания, принял решение дальше идти своим ходом и отослал транспорт обратно в пролив. Турецким эсминцам, котлы и механизмы которых было далеко не в безукоризненном состоянии, впервые за их службу предстояло совершить 700-мильный поход. «Мы были загружены углем до предела, такого турки ни разу не видели», — свидетельствует германский командир «Муавенета».

Суточный переход вдоль побережья Болгарии и Румынии сопровождался лишь незначительными поломками механизмов, которые были тотчас исправлены германскими машинными командами под руководством флагмеха флотилии Пауля Берндта. Несмотря на спокойную погоду, скоро вышли из строя почти все кочегары-турки, пораженные морской болезнью и обессилевшие от постоянного недоедания.

Германские командиры турецких миноносцев. Второй справа в верхнем ряду — командир 1-й полуфлотилии капитан-лейтенант Р. Фирле 

«Особенно сказывалась при свежих погодах на Черном море непривычка турецких кочегаров к большим ходам, — напишет впоследствии Р. Фирле. — Трудно было и требовать много от турецкой команды, питавшейся почти исключительно хлебом и бобами… Часто немногочисленные немецкие кочегары и матросы в продолжение целого дня исполняли все обязанности, в то время как непривычные к морю, полуголодные турки кучками грелись у дымовых труб». Как с удивлением узнали немецкие командиры, при рекрутировании в оттоманский флот не учитывались ни крепость телосложения, ни привычка новобранцев к морю — матросы в большинстве своем набирались из «анатолийских сухопутных оборванцев».

Любопытный факт: на борт «Муавенета» был взят десяток немецких нижних чинов с однотипного миноносца «Нумуне-Хамийет» во главе с его командиром капитан-лейтенантом бароном Вильгельмом фон Фирксом, временно назначенным вахтенным начальником идущего в операцию эсминца. Как свидетельствует Р. Фирле, из своих матросов В. фон Фиркс сформировал импровизированную десантную партию и вынашивал не лишенный экстравагантности план — «сразу же высадиться в Одессе и захватить русского губернатора…, забрать его прямо из постели во дворце и в качестве пленного привести с собой», а также «вывесить на соборе Одессы турецкие флаги». Искать упомянутый «дворец губернатора» и вообще ориентироваться в незнакомом городе отважный диверсант предполагал путем опроса местных жителей, для чего усиленно штудировал туристический разговорник Бедекера. Кстати, это популярное среди путешественников издание служило немцам единственным источником информации об Одессе, ибо содержало «подробный план гавани с точным описанием города». Более никаких сведений об объекте своей экспедиции на «Гайрете» и «Муавенете» не имели: «Никто из нас никогда не видел Одессы. Закрыта гавань или открыта, занята или свободна, готовятся ли там к обороне? Луны в те дни не было, поэтому мы пришли в совершенно неизвестный район, в полном смысле слова в логово льва, поскольку Одесса, крупнейший русский порт в Черном море, был хорошо защищен».

Турецкий эскадренный миноносец «Муавенет-И Миллийе»

Экипаж эсминца «Муавенет-И Миллийе». В первом ряду — немецкие моряки 

Кстати, приведенное свидетельство немецкого офицера является дополнительным подтверждением правоты автора официального германского описания войны на Черном море Г. Лорея, утверждавшего, что «относительно входа в порт ничего не было известно; не имелось сведений ни о наличии и расположении минных и боновых заграждений, ни о вероятности противодействия со стороны неприятеля». Все это опровергает расхожую в отечественной историографии точку зрения, согласно которой противник располагал исчерпывающими сведениями об обстановке в районе Одессы и, в частности, об организации обороны порта.

Около полудня эсминцы корветтен-капитана Р. Мадлунга миновали траверз Сулины, вскоре оставили по правому борту остров Змеиный и к 10 часам вечера приблизились к русскому берегу. Командир флотилии вызвал капитан-лейтенанта Р. Фирле для окончательного согласования планов, хотя согласовывать, в сущности, было нечего — все предприятие имело характер чистой импровизации. Предоставим слово участнику совещания: «Мы должны были заботиться только о том, чтобы не мешать друг другу — не встать поперек курса на входе в гавань и не принять своего за противника, поскольку своим появлением мы устроим изрядный беспорядок. С этого момента наши корабли шли очень близко друг к другу (нос к корме), команды находились на боевых постах, и турки смотрели полными веры глазами на своих немецких союзников».

Около 1 часа ночи 29 октября на левом крамболе миноносцев показались огни большого города, до которого было миль пять-шесть. «Гайрет» отвернул немного мористее, чтобы войти в гавань как бы со стороны Севастополя. До самого последнего момента немцы создавали видимость (как показали дальнейшие события — создавали небезуспешно) того, что приближающиеся к Одессе миноносцы являются русскими. Через час оттоманские корабли повернули на W и направились прямо к входу в гавань…

* * *

Согласно директиве Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, преподанной адмиралу А.А. Эбергарду вскоре после начала войны, главной задачей флота Черного моря следовало полагать недопущение высадки неприятельского десанта на черноморское побережье. При этом наиболее угрожаемым участком штаб главковерха считал берега северо-западной части моря, то есть район Одессы.

Отметим, что «десантобоязнь» российского командования имела под собой некоторые основания. Действительно, 10 (23) октября Энвер-паша и генерал-лейтенант немецкой военной миссии Ф. Бронзарт фон Шеллендорф (последний вскоре займет пост начальника штаба турецкого главного командования) проинформировали германскую главную квартиру о своем видении первых шагов Турции после вступления в войну. Военные действия предполагалось открыть внезапным, без объявления войны, нападением на русский флот (выбор момента предоставлялся В. Сушону), за которым должно было последовать объявление джихада державам Антанты. На Кавказе османы планировали ограничиться обороной, а активные действия развернуть в направлении Суэцкого канала и, в случае присоединения Болгарии к австро-германскому блоку, против Сербии. Если же на стороне центральных держав выступит и Румыния, то турки выразили готовность совместно с ней вторгнуться в пределы России. Наконец, в документе фигурирует «высадка трех-четырех армейских корпусов под Одессой», причем десантную экспедицию предполагалось увязать с наступлением австро-германских войск на восточном фронте.

Конечно, с военной точки зрения этот смелый прожект был совершенно невыполнимым, так как турки не располагали ни свободными войсками, ни тоннажем для перевозки 75-100 тыс. человек. Да и завоевание господства в Черном море, необходимого для проведения десантной операции глубиной более 300 миль, являлось для германо-турецкого флота задачей чрезвычайно сложной даже после вступления под оттоманский флаг двух германских крейсеров. На это обстоятельство, кстати, обратил внимание турецкого генштаба и сам В. Сушон в своем известном меморандуме от 27 октября (7 ноября) 1914г.: «Если в ходе войны зайдет речь о десантировании турецкой армии на вражеское побережье, то возникнет вопрос, соответствует ли эта задача возможностям флота. Если противник будет действовать хотя бы элементарно правильно, то оттоманский флот при его численности и боеспособности будет не в состоянии перевезти войска и обеспечить их высадку».

Очевидно, что пассаж Энвера о возможности десанта — не более чем образчик бравады юного турецкого генерала, которому, как отмечали многие современники и историки, не давали покоя лавры Бонапарта. Однако командование русского Черноморского флота вынуждено было считаться с возможностью вторжения османов на побережье северо-западной части моря. Там, кроме всего прочего, располагался и Николаев, где строились линейные корабли, миноносцы и подводные лодки, готовности которых с нетерпением ожидало командование русского Черноморского флота. «Одесский военный округ остался почти без войск, почему мог явиться искушением противнику для нанесения нам удара, последствием которого могло быть привлечение колеблющейся Румынии на сторону наших врагов и уничтожение наших достраивающихся в Николаеве кораблей», — констатировал А.А. Эбергард в одном из рапортов на имя Верховного главнокомандующего. Действительно, осенью 1914 г. побережье от Днестровского лимана до Очаковской крепости прикрывалось лишь расквартированной в Одессе 10-й ополченческой бригадой, еще одна бригада — 11 — я — составляла гарнизон Очакова.

Оборонять Одессу от турецкого десанта и николаевские верфи — от посягательств неприятельских морских сил командование флота предполагало прежде всего путем постановки минных заграждений в Одесском заливе с дальнейшей защитой их специально сформированной корабельной группировкой. Однако ставить мины адмирал А.А. Эбергард справедливо полагал целесообразным только после начала военных действий против Турции, так как заблаговременно поставленные заграждения были бы основательно разрежены зимними штормами (Министерство иностранных дел уверяло, что Порта может «колебаться» до весны 1915 г.) и в конечном счете представляли бы опасность не столько для противника, сколько для своего флота и каботажного судоходства.

Канонерская лодка «Донец» (фото 1903 года) 

Корабельные же силы были сосредоточены в Одессе сразу после занятия Турцией угрожающего положения. Сюда были переведены минные заградители «Беш-Тау» и «Дунай», а также старый линейный корабль «Синоп», в начале сентября замененный канонерскими лодками «Донец» и «Кубанец».

25 сентября (8 октября), во время одного из выходов для отработки задач боевой подготовки, флот посетил Одессу, где состоялось совещание адмирала А.А. Эбегарда с главнокомандующим 7-й армией (бывшим командующим войсками Одесского военного округа) генералом от артиллерии В.Н. Никитиным. Достигнутое соглашение предусматривало, что флот берет на себя постановку и охрану оборонительных минных заграждений, что же касается непосредственного отражения нападения неприятеля на Одессу, то А.А. Эбергард мог выделить для решения этой задачи только перечисленные выше немногочисленные корабли, и войскам округа приходилось рассчитывать на свои силы.

Капитан I ранга М.И. Федорович — старший морской начальник в Одессе в момент нападения турецких миноносцев 

К середине октября базирующиеся на Одессу корабли были сведены в «отряд судов обороны северо-западной части моря», обязанности начальника которого исполнял по совместительству капитан I ранга М.И. Федорович — командир строящегося в Николаеве дредноута «Император Александр III». Ему же был подчинен Одесский район службы связи с соответствующими постами. Начальнику отряда предписывалось контролировать не только подступы к Одессе, но и вход в Днепровско-Бугский лиман, для чего заградитель «Дунай» и одна из канонерских лодок стояли, как правило, в Очакове. Однако в ночь на 16 (29) октября и «Донец», и «Кубанец» находились в одесской гавани. Налицо, таком образом, были все корабли отряда каперанга М.И. Федоровича, за исключением «Дуная».

Старшим на рейде состоял командир канонерской лодки «Донец» капитан II ранга 3. А. Шипулинский. Сведения об обстановке на подходах к порту он получал с береговых постов у Большого Фонтана, Днестровского лимана и портовой лоцманской вахты, с которыми корабль имел прямую телефонную связь. Наблюдение за ближайшими походами к Воронцовскому маяку велось непосредственно с «Донца», ошвартованного кормой у западной оконечности брекватера. Правда, обзор с корабля ограничивала высокая эстакада на Карантинном молу, закрывавшая большую часть горизонта, поэтому на оконечности волнолома командир лодки выставил дополнительный наблюдательный пост, снабженный сигнальными ракетами на случай ночной тревоги. Однако и этот пост мог обнаружить неприятеля только после того, как последний обогнет Воронцовский маяк и, таким образом, будет не далее как в одном кабельтове от «Донца». Кроме того, на выносной пост выставлялись в порядке очереди свободные от корабельной вахты люди, не имеющие специальных навыков сигнальщиков. Остальные корабли отряда связи с наблюдательными постами не имели и могли получить информацию об изменениях обстановки только с «Донца».

Командование отряда полагало, что находящиеся в порту корабли и суда в достаточной мере защищены стенками молов и брекватера, поэтому не озаботилось установкой бонов или сетевых заграждений при входах в гавань. Маяки и входные огни на ночь гасились, но на волноломе, молах и набережных горели фонари. Ночной вход и выход судов не запрещались, однако ни на один из военных кораблей не были возложены задачи встречи и опознавания входящих плавсредств. Не предусматривались для этого ни посылка портовых катеров, ни установка прожекторов на оконечностях молов. По данным впоследствии показаниям офицеров «Донца», ночью процесс опознавания ограничивался окриком «Что за судно?». Учитывая, что это происходило в момент, когда возможный неприятель находился уже на траверзе канлодки у самого ее борта, приходится согласиться с советским историком, полагавшим, что «эта пародия на предосторожность не могла иметь никакого реального значения для предупреждения нападения».

Таким образом, служба охраны рейдов в одесском порту была далека от совершенства, а в ночное время, по существу, отсутствовала. Тем не менее капитан I ранга М.И. Федорович, прибывший в Одессу 14 (27) октября, нашел принятые командиром «Донца» меры вполне достаточными.

Не выдерживала никакой критики и боевая готовность кораблей. Вахта неслась без какого-либо усиления, дежурных орудий не назначалось, после ежевечерней тревоги с проверкой плутонгов на «Донце» к орудиям было подано по два снаряда, а на «Кубанце» не сделали и этого.

* * *

Около половины третьего ночи 16 (29) октября старшина берегового наблюдательного поста у Большого Фонтана доложил в каботажный отдел порта о том, что его сигнальщики заметили сквозь мглу неясный огонь, который в течение продолжительного времени как будто держался на одном месте. Из портовой конторы ответили, что огонь, очевидно, принадлежит одному из двух пароходов Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ), только что вышедших из одесского порта. Наблюдатели удовлетворились этим объяснением, хотя были склонны приписать замеченный огонь шлюпке или низкобортному судну. Доклада на «Донец» не последовало.

Не исключено, что обнаруженный бдительным сигнальщиком огонь действительно принадлежал российскому судну — в это время из гавани выходили два парохода, ведомые лоцманским катером. Именно этот «караван» и помог сориентироваться корветтен-капитану Р. Мадлунгу, который тщетно пытался уточнить свое место и нащупать входной фарватер. Двинувшись навстречу русским судам, турецкие миноносцы разошлись с ними на контркурсах буквально в 40 метрах — по свидетельству командира «Муавенета», «с судов что-то прокричали в мегафон, а в остальном не обратили на нас внимания».

Нападение турецких миноносцев на Одессу в ночь на 16 (29) октября 1914 г.

Через 50 минут после первого доклада с Большого Фонтана — около 03.20 — из-за Карантинного мола показались силуэты двух судов с включенными ходовыми огнями. Обогнув Воронцовский маяк, турецкие миноносцы остановились «осмотреться» и обнаружили, что «гавань полна судами», а за волноломом ошвартована канонерка с «характерным кормовым орудием» и вахтой, которая рассматривала турецкие миноносцы, не проявляя признаков беспокойства. «Гайрет» и «Муавенет» дали малый ход и вошли в гавань.

Мглистая ночь позволила наблюдателям «Донца» распознать в приближающихся кораблях миноносцы только по приближении их к брекватеру, однако сначала корабли вероломных турок были приняты за русские эсминцы типа «Лейтенант Шестаков», которые своей архитектурой, действительно, имели некоторое сходство с «милетами». В отечественных документах и литературе встречаются указания на то, что с миноносцев «раздавались громкие команды по-русски» и даже полагающиеся в таких случаях «крепкие словечки», однако в данных противной стороны подтверждений столь изощренной имитации обнаружить не удалось; напротив, германский очевидец утверждает, что при приближении к гавани «никто не говорил ни слова и не свистел». Не подтверждает противник и содержащейся в некоторых наших документах информации о том, что турецкие корабли входили в одесскую гавань под российскими флагами.

Первым опознал входящие корабли как неприятельские эсминцы вахтенный начальник «Донца», который тотчас послал доложить командиру и сам бросился к левому 152-миллиметровому орудию. На турецких миноносцах были слышны доносившиеся с канлодки свистки и «дикие крики», палуба заполнилась наспех одетыми людьми. Однако было поздно: в момент тревоги на «Донце» из торпедного аппарата «Гайрета» вышла мина Уайтхеда. Промахнуться по неподвижному кораблю, стреляя из траверзных курсовых углов цели с дистанции менее полукабельтова, весьма сложно. В 03.25 торпеда взорвалась в носовой части лодки, подняв «высокий столб черного дыма, в котором виднелись ломающиеся мачты».

Вот как характеризуются повреждения «Донца» в специальном исследовании К.П. Пузыревского: «Торпеда» (масса заряда 112 кг) попала в левый водяной трюм, разрушив его вместе с кингстоном затопления носовых артиллерийских погребов, холодильником опреснителя и его отливным кингстоном, а также с донкой его откачивания, трубопроводом и клапанами, причем пробоина в обшивке простиралась по левому борту от киля до верхней палубы впереди носового котельного отделения между шпангоутами №№ 65-70. Как выяснилось при последующем подъеме лодки, размеры пробоины с помятыми листами обшивки и шпангоутами составляли по длине 14,63 м и по высоте 11,58 м…».

Ходовой мостик канонерской лодки «Донец»

Канонерская лодка «Кубанец» 

«Донец» получил дифферент на нос и начал стремительно погружаться с креном на левый борт. Все произошло настолько быстро, что команда, не имея возможности бороться за живучесть корабля, должна была позаботиться о своем спасении и вплавь добиралась до волнолома. Услышав звук взрыва и крики по помощи, «Кубанец» и «Беш-Тау» направили к месту катастрофы шлюпки; спасенную ими команду в количестве 103 человек собрали на одном из пароходов РОПиТ. Экипаж «Донца» недосчитался 33 человек, из числа офицеров и чиновников корабля погиб судовой доктор титулярный советник Н.И. Щегольков.

Тем временем турецкие эсминцы, закрыв ходовые огни, увеличили ход до среднего и двинулись вглубь гавани. «На берегу в это время поднялся дьявольский шум, завыли все сирены, на пароходах кричали люди, появившиеся на палубах в ночной одежде», — свидетельствует очевидец.

В глубине гавани, ошвартованная кормой между Новым и Военным молами, стояла канонерская лодка «Кубанец» под командой капитана II ранга Л.И. Фролова. Взрыв торпеды «Гайрета» на лодке приписали «несчастному случаю» с «Донцом» или одним из пароходов и немедленно отправили шлюпки для спасения людей. Обстановка вполне прояснилась только тогда, когда из-за Платоновского мола показался двухтрубный миноносец. Это был «Муавенет», который, не дойдя до «Кубанца» около полукабельтова, взял его под обстрел, удерживая в луче прожектора. Первый же снаряд, попавший в барбет правого носового 6-дюймового орудия лодки, вывел из строя механизм наведения. В результате единственное крупное орудие «Кубанца», в секторе обстрела которого находился неприятельский корабль, не могло действовать.

Одновременно с открытием огня капитан-лейтенант Р. Фирле намеревался выпустить в канлодку торпеду, но помешал случай. Портовый катер № 2, бывший в дежурстве у пристани Каботажной гавани, тотчас после подрыва «Донца» полным ходом поспешил к Воронцовскому маяку и на траверзе Нового мола налетел на «Муавенет» как раз в тот момент, когда его командир собирался дать команду на торпедный выстрел. Резкой перекладкой руля Р. Фирле смог избежать лобового столкновения, и удар пришелся по касательной: катер, что называется, «прочертил» по правому борту неприятельского корабля, задевая за шлюпбалки и другие выступающие части. Турки закидали отважный барказ ручными гранатами, а затем, когда он вышел из «мертвой зоны», поразили удачным выстрелом из кормового орудия. Неприятелям показалось, что барказ затонул в результате взрыва котла, однако в действительности снаряд угодил в рубку, убив одного и ранив двоих членов команды и перебив штуртрос. Повреждения, впрочем, были скоро исправлены, и катер успел принять участие в спасении моряков «Донца».

Турецкая мина Уайтхеда в экспозиции Морского музея имени Петра Великого (фото 1915 г) 

Торпеду в «Кубанец» с «Муавенета» все-таки выпустили, однако промахнулись — видимо, вследствие резкого маневрирования эсминца. Мина взорвалась «с ужасным грохотом» (немцы объяснили это малой глубиной под килем цели), однако попала не в «Кубанец», а в причальную стенку. По-видимому, миноносец Р. Фирле выпустил в русскую канонерку еще одну торпеду. На следующее утро турецкую мину Уайтхеда с поврежденным боевым зарядным отделением обнаружили в акватории гавани, а в начале 1915 г. препроводили в Морской музей имени Петра Великого (ныне Центральный военно-морской музей).

Вероятно, командир миноносца посчитал столкновение с портовым катером не случайностью, а намеренной акцией русских — если угодно, элементом активной обороны. Опасаясь других подобных неприятностей, а также все усиливающегося ружейного (а возможно, и пулеметного) огня с берега, Р. Фирле счел за благо ретироваться из внутренней гавани, тем более что свою миссию он считал выполненной — германский офицер пребывал в полной уверенности, что «Кубанец» разделил судьбу «Донца». Обогнув группу парусных судов, «Муавенет» вышел через восточные ворота в Нефтяную гавань, где обстрелял портовые сооружения и транспортные суда.

Мысль о пленении одесского губернатора барону В. фон Фирксу и его бравым подчиненным пришлось оставить. Причины этого объясняет командир «Муавенета»: «Во-первых, я не хотел и при всем желании не мог причалить к берегу, у которого скучились пароходы и парусники, а во-вторых, маневрирование с турецкой командой и без носового руля в очень узком пространстве было и так было очень проблематичным. Ни вражеская артиллерия, ни возможность запутаться в одной из многочисленных якорных цепей, швартовов и буйрепов и, к радости русских, остаться обездвиженным и беззащитным, мне как командиру было очень неприятна. К тому же и сам Фиркс теперь понял, что боеготовность русских на берегу достаточно высока, чтобы сделать попытки пробиться ко дворцу генерал-губернатора и потом невредимым возвратиться на борт».

Между тем флагманский «Гайрет» несколько замешкался в середине гавани и некоторое время пытался разобраться в расположении судов, не начиная стрельбы. Только подойдя к Военному молу, корветтен-капитан Р. Мадлунг распорядился открыть прожектор и осветить брекватер, намереваясь, видимо, отыскать «Беш-Тау». Убедившись в том, что он «проскочил» место стоянки русского заградителя, эсминец медленно развернулся на 16 румбов (это происходило почти перед носом «Кубанца») и, подойдя плотную к «Беш-Тау», открыл огонь, временами освещая цель прожектором. «Гайрет» выпустил около дюжины снарядов, которыми было убито двое и ранено трое членов экипажа.

Командир «Беш-Тау» старший лейтенант В.Е. Погорельский на стрельбу турок не отвечал, надеясь, что неприятель примет его корабль за коммерческий пароход и прекратит обстрел, чреватый детонацией находящихся на заградителе мин. Вероятно, выдержка команды «Беш-Тау» сыграла свою роль — «Гайрет», явно не доведя дело до конца, задним ходом отошел на середину гавани и повернул к Карантинному молу. По пути двумя снарядами отправив на дно угольную баржу, стоявшую у левого борта «Беш-Тау», «Гайрет» вышел на внешний рейд. В течение следующих пяти минут эсминец Р. Мадлунга, прикрываясь брекватером, бомбардировал порт, после чего, соединившись с «Муавенетом», удалился в открытое море.

Что же касается миноносца капитан-лейтенанта Р. Фирле, то он, завершив двадцатиминутный обстрел Нефтяной гавани, подошел к внешней стороне волнолома, где попал под огонь «Кубанца». Артиллеристы капитана II ранга Л.И. Фролова могли стрелять только в те редкие моменты, когда цель появлялась в промежутках между ошвартованными у брекватера судами. В отечественной литературе и документах можно обнаружить упоминания о том, что «Муавенет» поразили несколько русских снарядов. В частности, Н.В. Новиков указывает на два попадания, после которых «на миноносце потухло электричество и слышались крики»27, а в одном из донесений командующего Черноморским флотом морскому министру упоминается «сбитая труба» турецкого миноносца. Противник, однако, информации о потерях и повреждениях своих кораблей не подтверждает. Так или иначе, но около 04.45, то есть через час с четвертью после подрыва «Донца», турецкие миноносцы, продолжая на курсе отхода бомбардировать порт, скрылись в утренней мгле. «Гайрет» и «Муавенет» возвращались вдоль румынского и болгарского побережья. К счастью для Р. Мадлунга и его подчиненных, погоды стояли тихие, и кораблям хватило угля дойти до Босфора. Попади миноносцы в шторм, их бункеры были бы опустошены значительно раньше — в этом случае германские офицеры предполагали интернироваться в Румынии. Утром 17 (30) октября эсминцы, встреченные перед устьем Босфора «Явузом» и миноносцами «Самсун» и «Ташос», ошвартовались в Стении.

Около этого времени вернулся в базу и минный заградитель «Самсун» — старый буксир, имевший не вполне исправный котел, текущий холодильник и компас, картушка которого ходила на три-четыре румба в обе стороны, а затем и вовсе отказалась служить. Заградитель вышел в поход совместно с эсминцами Р. Мадлунга, но тот вскоре отослал «Самсун» вперед, с тем чтобы тот полным ходом проследовал в Одесский залив и еще до рассвета 29 октября успел выставить минную банку. Однако тихоходный буксир явно не поспевал к сроку: когда около половины четвертого со стороны Одессы раздались звуки канонады, стало ясно, что поставить мины на подходах к порту «Самсун», едва дававший 10 узлов ходу, не сможет, тем более что как раз в это время в поле зрения турок оказались два неопознанных судна без огней (вероятно, те самые, которые четверть часа назад помогли турецким миноносцам найти вход в Одесскую гавань). Поэтому капитан-лейтенант П. Герман принял резонное решение поставить мины мористее — на каботажной трассе Одесса — Севастополь. В 03.45 в 10 милях от Одессы за борт полетела первая мина, и в течение следующего получаса заградитель поставил линию из 28 мин с интервалом 300-400 метров в направлении Тендровской косы.

Турецкий минный заградитель «Самсун» 

Вскоре с «Самсуна» было усмотрено еще одно судно, которое, как показалось утомленным туркам, «следовало за всеми движениями заградителя», и лишь к рассвету исчезло в полосе тумана. Дальнейший путь вдоль румынских и болгарских берегов прошел без происшествий, если не считать таковыми выход из строя правой машины, а заодно и всей турецкой машинной команды, работу которой пришлось взять на себя немецким матросам. Как записал в военном дневнике командир корабля, «немногочисленные немцы почти с нечеловеческими усилиями и поразительной бодростью сделали все возможное для выполнения задания».

* * *

Результатом набега на Одессу, который Р. Фирле назвал «успешной и счастливой первой операцией под турецким флагом», стало потопление канонерской лодки «Донец» и угольной баржи; повреждения получили наряду с «Кубанцем» и «Беш-Тау» пароходы «Витязь», «Вампоа» (английский), «Портюгаль» и «Оксюз» (французские). Перечисленные грузовые суда пострадали от нескольких случайных попаданий, не причинивших серьезного вреда. К счастью, остались невредимыми несколько барж с боеприпасами, предназначавшиеся для отправки по Дунаю в Сербию. В порту и городе от огня противника пострадали трамвайная станция, сахарный завод на Пересыпи и один из топливных резервуаров в Нефтяной гавани. По версии немцев, там начался большой пожар, зарево которого еще долго освещало отходившие турецкие миноносцы, однако, по отечественным данным, нефть из поврежденной цистерны разлилась, но не воспламенилась. Кроме потерь экипажа «Донца» было двое раненых на «Кубанце», двое убитых и трое раненых на «Беш-Тау», трое убитых и трое раненых на портовых плавсредствах. Имелись потери на грузовых судах и на территории порта.

Английский пароход «Вампоа», пострадавший от огня оттоманских миноносцев в Одессе. В марте 1915 г. судно было зафрахтовано российским правительством и включено в состав Транспортной флотилии Черноморскогофлота под №11. 

Причины гибели канонерской лодки «Донец», а также разнообразные слухи об обстоятельствах ночного нападения турок вынудили командование флота учинить расследование, которое, впрочем, ограничилось выяснением деталей организации обороны порты и установило, что «все меры предосторожности, зависящие от командиров, были приняты, офицеры и команда были на судах, орудия были приготовлены к отражению атаки, вахта неслась с полной бдительностью».

Очевидно, что меры, необходимые для обеспечения безопасности крупнейшего порта Черного моря в угрожаемый период, лежали не в компетенции «командиров и команд» стоявших в Одессе кораблей. Дерзкое и безнаказанное нападение противника и гибель «Донца» стали следствием просчетов вышестоящих инстанций — прежде всего, командования флота, которое накануне вечером — с получением информации об агрессивных намерениях Порты — не привело флот в готовность к отражению удара противника, отложив перевод сил на «положение первое» до рассвета 16 (29) октября.

Однако одесская конфузия явно меркла по сравнению с тем, что несколькими часами позже произошло под Севастополем…