В двадцатых числах августа с колонной отправились на «большую землю» старослужащие роты. Молодежь, прослужившая по полгода и прибывшая неделю назад в бригаду из Нижнего Новгорода, только обвыкалась с новыми порядками. У Максима во взводе из тех, кто застал начало кампании, остался лишь сержант-контрактник Логинов, с которым он на удивление быстро нашел общий язык. Молодые солдаты по своему физическому состоянию, по знанию оружия оставляли желать лучшего. Один из них, Алексей Аверьянов, не знал даже грамоты. Писать и читать не умел совершенно. Кроме того, боец имел диагноз «дефицит массы тела». И, по его признанию, первый раз нормально поел на КМБ.

— Построили развитой капитализм, — буркнул комбат на совещании офицеров разведбата, просматривая личное дело Аверьянова. — Скоро крепостные и батраки появятся и те, кто гончих своих молоком крестьянок будет кормить. Сучьи времена, сучьи. Бери этого бойца, Михайленко, себе и попробуй из него человека сделать. Через два месяца он должен читать и писать. Не сможешь — выговор влеплю.

Аверьянов стал камнем на шее Максима. Нет, парень был смышленый, ну уж очень забитый и зачуханный.

— В разведку же должны брать самых выносливых, грамотных, — недоумевал Максим. — Как этот к нам попал?

— А так и попал, поскольку самые выносливые дома с желтухами и грыжами липовыми сидят, — отмахнулся Сапега. — Воспитывать народ тебя в училище учили? Вот и лепи с него образцового вояку.

— Было бы время.

— Угу. Было бы… Но я смотрю, он у тебя уже по слогам читать начал.

— Так не хочется же выговор из-за него получать.

— Ладно, забудь об этом… Завтра у нас выезд на спецуху.

— Взвод?

— Нет, весь батальон задействован в спецоперации.

— Задачи?

— Основную работу «альфонсы» выполнять будут. От них ожидается, что две боевые группы в деле будут и вроде как несколько фэйсов-оперативников. Наше дело — блокировать район, не допустить прорыва или попытки деблокирования бандами, находящимися в районе спецоперации. Место твоего взвода я укажу завтра. Если честно, сам не знаю, где рота будет. Секретности напустили…

Ночью Максим, как ни пытался, заснуть не мог. В голову лезли суетливые мысли. Предстоящее первое в его жизни серьезное дело дало почву для фантазий. То он представлял себя героем, то погибшим смертью храбрых…

— Ты можешь тише скрипеть мозгами? — донесся голос старлея Архипова. — Задолбал. Ты военный или рядом проходил?

— Я что, вслух говорил?

— Нет, но твои вздохи и ворочание через каждую минуту достали.

— Бессонница.

— Ты всего месяц без баб. Я уже девять месяцев. Что с тобой через полгода-то будет?

— Я не о бабах…

— О мужиках, что ли? — загоготал молчавший до этого командир второго взвода старший лейтенант Гурьев.

— Да о завтрашнем думаю.

— У, брат, — протянул Гурьев, — если на службе думать о службе — можно кони двинуть. Это что ж получается, днем ты обязан думать, вечером обязан и во сне под присягой? Послушай меня, Максимка. Завтра же пиши на имя начальника группировки докладную.

— Что за докладную?

— Ну, мол, я, лейтенант Михайленко, прошу рассмотреть вопрос об увеличении мне материального пособия в связи с тем, что ночью мне снится служба…

— Так, Гурьев, — донеслось с кровати ротного, — я тебе придумаю сейчас геморрой. До конца дней служба сниться будет. А о бабах лучше, Михайленко, не думай. Успеешь. Тебя эти онанисты научат, блин. Спроси, сколько раз в день они ладони бреют.

— Все согласно требованием боевого устава и директивам главного командующего, товарищ капитан, — сострил обиженным голосом Гурьев. — Я же без устава и в туалет не хожу.

Гурьев в бригаде славился прекрасной, даже феноменальной памятью, и в частности тем, что знал практически все уставы наизусть. Поэтому ротный не выдержал и спросил:

— И где ж в уставе про онанизм?

— Товарищ капитан, ну стыдно же не знать. Вспомните «Боевой устав по подготовке и ведению боя, часть третья (взвод, отделение, танк)»! Раздел «Боевое обеспечение», статью четыреста один.

— Ну… чего там?

— «При обнаружении химического или признаков биологического заражения старший поста (наблюдатель) немедленно подает сигнал «Химическая тревога» и докладывает командиру, выставившему пост».

— И?

— Ну, поставьте себя на его месте. Вы обнаружили признаки химического или биологического заражения. То есть, по сути, — все. Зря вас рожали. Последние минуты жизни, людей рядом нет. Водки и сигарет нет — на посту запрещено. Из всех радостей остается только одна, отличающая нас от женщин. Вот и стыдно, а куда деваться? И я уверен, что автор этого шедевра понимал сие. Так как ряд глав написан, по моему мнению, именно в процессе.

— А как же «устав написан кровью»?

— Ну, иногда, когда по почкам бьют, такое бывает.

Офицерская комната зашлась смехом.

— Так, Гурьев. Если верить уставу, то ты вообще служить не должен.

— А чо так?

— «ЧО»! Не «чо», а почему! Вспомни права, обязанности и ответственность военнослужащих.

— Общевоинский устав, первая глава?

— Она, родная.

— «К военнослужащим Вооруженных Сил Российской Федерации относятся офицеры, прапорщики и мичманы, курсанты военных образовательных учреждений профессионального образования, сержанты, старшины, солдаты и матросы…» Ну, длинный список.

— В этом списке есть извращенцы, которые через раз задерживаются при возвращении из отпуска из-за венерической болезни? Нет. А к остальным категориям ты вообще никак не подходишь.

— Да было-то только два раза, товарищ капитан.

— Ладно, всем спать. Дежурный нас в четыре утра поднимет.

В четыре часа три десятка «альфонсов» уже были на заводе. Их старший говорил с командиром батальона, рассматривая карту.

Еще через тридцать минут техника и личный состав батальона покинули пункт дислокации. «Альфонсы» ехали на своей технике. Была она им выдана в Ханкале, или привезли они ее из Москвы своим ходом — никто не знал. Весь батальон занял позиции вокруг школы, к которой шли через два квартала пешком, дабы техникой не спугнуть боевиков. Техника хорошо просматривалась с «башни», и на охранении оставили три взвода первой роты.

Узкие улочки и широкие пролеты на трассе — везде были расставлены посты. Взводу Михайленко достался участок с одноэтажным зданием, служившим в мирное время, по всей видимости, помещением для хранения материальной базы — швабр, учебных пособий, школьных досок и прочего. Отдельные элементы всего этого добра до сих пор валялись по полу.

— Первое отделение! Снайпер, гранатометчик, пулеметчик и два бойца вместе с командиром отделения — на крышу, — стал распределять личный состав Максим, — оставшийся личный состав вместе со вторым отделением — занять позиции, используя в качестве прикрытия складки местности, деревья, остатки бетонного забора справа от здания. Третье отделение — со мной, слева от здания.

Это направление лейтенант выбрал не случайно. Именно сюда выходили двери школы, а также двери из подвала. «И если боевики попробуют прорваться, то именно здесь», — решил Михайленко.

— Аверьянов и связист третьего отделения — внутри здания. Сектор наблюдения — окно. — Максим посчитал, что внутри, при любом развитии ситуации, будет проще выжить, поэтому и отправил непутевого бойца туда. Все одно — от него толку не будет.

Когда командиры взводов и рот доложили о готовности, «альфонсы» пошли к школе. Передвигались словно кошки, бесшумно и уверенно, будто с детства знали и эту школу, и путь к ней в случае боя.

Со второго этажа раздалась очередь, и почти в эту же секунду один из «альфонсов» (по всей видимости, ответственный именно за это направление) снял боевика.

— Сейчас начнется, дозорный-таки спалил нас, — вслух высказал предположение Максим.

Не прошло и минуты, как почти изо всех окон и с крыши начали стрелять. Но огневые точки были быстро подавлены огнем батальона по периметру. «Альфонсы» воспользовались этим и вбежали в здание. Внутри, по шуму и очередям, стало понятно — закипел бой. Первый, второй, третий этажи… Все происходило очень быстро. По разрывам гранат можно было отслеживать прохождение «альфонсами» коридоров и лестничных пролетов.

— Мы на крыше, огонь не открывать, — прошло сообщение по рациям. Командиры взводов передали приказ своим подчиненным уже лично, голосом.

Максим был немного расстроен. Уж очень быстро все закончилось. И его взвод лишь единожды открыл огонь. То есть проявить себя так и не удалось. Из школы вышел старший офицер «альфонсов» в окружении пятерых своих бойцов. Осмотревшись, он направился в сторону взвода Максима. Сюда же подошли комбат и все ротные.

— Ключевые, — услышал краем уха продолжавший следить за территорией Максим объяснение «альфонса», — засели в подвале. Мы ехали за одним зверьком, а оказалось, у них там что-то вроде сходки полевых командиров. Опера хреново сработали. Конечно, можно всю школу к чертовой матери подорвать, но в Москве потребуют тела. Разгребать завалы муторно, да и куда опаснее днем это делать. Надо лезть внутрь. В самой школе надо организовать охранение всех мест, ведущих в подвальное помещение. Это первый этаж, и таких мест одиннадцать. Сможете?

— Не вопрос, — ответил комбат. — Сапега, пусть Михайленко со своим взводом пойдет. Оставит пару человек на всякий случай на крыше здесь. Хорошая позиция, все просматривается.

Максим, оставив часть первого отделения на крыше и Аверьянова со связистом внутри, отправился в школу. Позиции заняли на местах, указанных фээсбэшниками. Возле каждого люка он оставил по два человека. Сам стал возле одиннадцатого, который находился в рекреации рядом со входом в школьный туалет.

Под ногами послышались короткие очереди.

«Блин, там, наверное, рикошетит от стен», — подумал Максим, и в ту же секунду крышка одного из люков открылась, и на первый этаж и в рекреацию полетели сразу четыре гранаты снизу.

Михайленко бросился в туалет и спрятался за стенку. Раздались взрывы, плитка разлеталась сколами от осколков. Максим втянул голову в плечи. Но испугался он не взрывов, а другого: «Сейчас они вылезут и сбегут, а тебя будут до конца дней считать неудачником».

Он выбежал из туалета в тот момент, когда один боевик помогал товарищу вылезти из люка. Короткая очередь — и одно тело сначала опустилось на колени, а потом очень медленно растянулось на полу. Другое навозным шариком плюхнулось вниз. Даже звук падения был глухой, какой-то мягкий. Так падают мешки с тухлой картошкой.

«Хлябь!» — и все. Максим подошел к люку. Руки и ноги ходили ходуном от нервов. Так они еще никогда в жизни не тряслись. Внизу шла перестрелка. Минут через пять Максим услышал, что кто-то снова карабкается. Он приготовился открыть огонь, но тут донесся возглас: «Свои». Из люка вылез старший из «альфонсов» и, сняв маску, посмотрел Максиму в глаза.

— Что, первый раз? — спросил он.

Максиму стало ужасно стыдно: он понимал, что ноги и руки трясутся и скрыть это он не в состоянии. И, как он понял, не в состоянии разомкнуть челюсть. Получилось лишь махнуть головой в знак согласия.

Спецназовец ФСБ осторожно подошел к нему и рукой плавно увел ствол автомата вниз. Максим только сейчас понял, что все это время держал офицера на прицеле.

— Убери пальцы от спусковой скобы, — тихо произнес спецназовец. — Так, молодец. Теперь включи предохранитель. Глубоко вдохни.

Максим, как завороженный, выполнял команды. Тело ему не принадлежало, он глубоко вдохнул — и вдруг… «альфонс» ударил его в скулу и ногой в грудь. Максим полетел через рекреацию, чувствуя жуткую боль в диафрагме. Мир вдруг перевернулся, появилась злость. Он быстро встал, чтобы наказать обидчика, и неожиданно почувствовал резкую боль в ноге. Посмотрев на нее, он увидел, что штаны разорваны и залиты кровью.

— Твою мать, — только и смог сказать он.

— Пришел в себя? Молодец, — произнес спецназовец. — Это шок у тебя, с новичками почти всегда так. Стыдиться этого не надо.

Из ноги торчали несколько осколков гранаты и кафельной плитки. Альфовец повел его к выходу.

На улице на подошедшую технику садился батальон. К «Уралу» медслужбы бригады несли носилки.

— Не один я, — криво улыбнулся Михайленко.

— Ну, твой боец — молодчина, — подскочил к Максиму Гурьев и принял его руку на своем плече.

— Кто?

— Да Аверьянов.

— Кто? — не поверил Максим.

— Ну да, он самый. Один из туннелей подвала вел в здание, где твои бойцы были. Прикинь. Люк под хламом был и вдобавок тонким слоем цемента залит. Ну, вахи выбили, значит, люк. Один, как фэйсы говорят, — араб, наемник профессиональный, вылез. А бойчина даже «АК» с предохранителя не снял. Испугался. Боевик пошел на него, а Аверьянов от испугу ему в лицо автомат свой кинул. Тот рефлекторно, значит, его поймал. А солдат вытащил из разгрузки араба нож и как свинью зарезал. Раскромсал от пупа до глотки. Потом уж связист к делу подключился. Стрелять вниз стал. Мы, как выстрелы услышали, — туда. В общем, отбили атаку.

— А чего ж Аверьянова на носилках тащут?

— Снизу тоже стрелять начали. Пуля срикошетила и плечо ему раздробила. Он же у тебя, сам знаешь — соплей перешибить можно.

Пока ехали в бригаду, Максиму промывали и перевязывали раны и удаляли осколки. Боец лежал под капельницей, потеряв сознание.