1

— Вера Сергеевна, мне кажется ваш… э-э… работник… утратил некоторую адекватность… — как-то неуверенно докладывал Астахов.

Вера посмотрела на него с вопросом и потом озвучила:

— Как полагается русскому неудачнику — пьёт?

— Да не то чтобы… Зато закапывает бутылки в сугробы…

— Куда? Бутылки?

— Ну да… С посланиями.

— Кому?

— Трудно сказать. Мы только две отрыли. Потом мои ребята сказали, что один тип за ним тоже бутылки откапывает. Но самое интересное, что Словцов, похоже, об этом знает.

— Что за послания?

— Ну вот, например, вам. «Вера Сергеевна, ждите марсиан. Любящий вас землянин», — прочитал Астахов.

— Что думаешь, Андрей Михайлович, на счёт психиатров?

— Да нет… Похоже… Ну вот ещё:

— Что это? Словцовские вирши?

— Никак нет, это, Вера Сергеевна, пришлось специалистов подымать, это Шекспир в переводе Михаловского… Слова Ромео.

— И?..

— Полагаю, он, с одной стороны, что-то хочет сказать, с другой, вводит всех в заблуждение. Очень тонкая игра. В такую играют разведчики, которым плотно сели на хвост.

— Шекспир… бутылки… хвост… — задумчиво повторила Вера.

— Володя сказал, что он в детстве закапывал бутылки с письмами, надеясь, что их отроет кто-то в будущем. Бзик такой был у будущего поэта, в фантастику играл. И вот ещё что. В соусе…

Вера вскинулась на эти слова.

— Да-да, в том самом в соусе к рыбе с вашего стола, обнаружена смесь соков, ингредиентов растительного происхождения. Точно смогли установить только одно из них. Произрастает в Южной Америке…

— Но они могут туда входить, ведь соус импортный?

— Нет. Мы проверили. В аналогичных упаковках ничего подобного.

— Бред какой-то…

— Да. Каждый из них по отдельности ничего особенного собой не представляет, хотя некоторые схожи по воздействию с наркотиками. Другой вопрос, что даёт смесь. Отведать мы как-то не решились. Может, если санкционируете, попробуем на ком-нибудь?

— Андрей Михалыч, мне кажется, я уже видела это воздействие в действии, прости за тавтологию. Каковы наши-то действия?

— Ну, если вы не поставили на нем крест, то самое лучшее, это немного подождать. В таких случаях лучше всего любые проблемы решает время.

— А не упустим чего-нибудь? Помнишь, тот случай на охоте? Следователь до сих пор не успокоился.

— Всё под контролем. А следователя успокоим. Хотя… — Астахов впал в паузу задумчивости, — хотя служебное рвение поощрительно, и, возможно, стоит его подтолкнуть в нужном направлении…

 

2

Джордж Истмен сидел напротив телефона, гипнотизируя кнопочный циферблат. Уайт крутил в руках стакан с виски.

— Странный «скотч»? Где его делают? В Польше? — недоумевал Уайт.

— Скотчем здесь называют клейкую ленту, которая применяется, в том числе, для заклеивания говорливых ртов. А этот напиток они называют «вискарь» или «английский самогон». Лучше скажи мне, Колин: похоже, ситуация с твоим блестящим шпионским детективом выходит у тебя из-под контроля?

Уайт театрально вздохнул, всем своим видом выражая ленивое равнодушие. Глотнул из стакана, поморщился и кашлянул.

— Надо перейти на водку. Или что там Черчилль от Сталина в подарок получил?

— Армянский коньяк. Настоящего ты всё равно не купишь. Лучше действительно пей хорошую водку. Ты не ответил на мой вопрос…

— Да нет никаких вопросов, Джордж. Признаюсь тебе, я ожидал другого развития событий, но не произошло ничего, что нарушило бы наши планы. Во всяком случае, фигуры разделены, партия продолжается. Патовой ситуации тоже нет. Я знал, что русские… как это сказать… взбалмошные. Мне ещё дед рассказывал. В конце Второй Мировой он как-то сидел в компании с русским майором, который после двух стаканов водки рвал на себе мундир: мы костьми ляжем, но добьем фрицев, первыми придём в Берлин. На что мой дед резонно ответил: а мы постараемся вернуться домой.

— Типичный английский подход к делу. Отсидеться на своём острове.

— О! Ты передумал быть англичанином?

— Нет, но мой дед был на той стороне…

— Извини, ничего личного.

— И всё же, ты до сих пор считаешь, что я не должен звонить Вере?

— Позвони. Сразу станет ясно по чьим нотам разыграна пьеса. Тебе не хватает выдержки настоящего джентльмена.

— Боюсь, пока мы тянем, поэт напишет пару проникновенных стихотворений… И… вернёт расположение моей, — он подчеркнул последнее слово, — жены.

— Пока в этом доме будет ещё одна женщина, вряд ли.

— А эта женщина, напомню тебе, Колин, мать моего сына.

Уайт выпил залпом содержимое стакана и на этот раз не поперхнулся.

— Начинаю привыкать. К этому, — он кивнул на стакан, — привыкнуть можно, но к твоим любовным треугольникам и ромбам — вряд ли. Самое неприятное, Джордж, что нас начали пасти. Я пока не знаю — кто, но мне это очень не нравится. Понятно, что мы и без того в поле зрения ФСБ, но у меня нет никакого желания дразнить ленивого русского медведя.

— Да уж, британскому льву этого делать не стоит, — ёрничая, подмигнул Истмен. — Лучше скажи, что значит эта писулька из бутылки? — кивнул он на блокнотный лист на столе.

— Ты же у нас специалист по русской душе? — обиженный за британского льва вскинулся Уайт.

— Прости, дружище, но всё-таки, что ты об этом думаешь?

Откуда это?

— Джордж, надо знать классику! Обратный перевод был для меня труден, но я сразу распознал «Гамлета».

— И к чему эта чушь в бутылках?

— Это не чушь, Джордж, это Шекспир. В сущности, эта фраза вечна, применима к любому времени, где есть власть. Покуда: «мир, что во власти грубых и вульгарных сил».

— И что? Ничего нового!

— Клиент оказался больше жив, чем мёртв. И умнее, чем ранее казалось.

— Вот я и думаю, с дыркой в мозгах Шекспира в голове не удержишь. А ты мне всё про рокировки… Не пора ли переходить к плану «Бэ», Колин?

— Я бы повременил. Вера Сергеевна, как я понимаю, тоже не дура, и если после смерти Словцова произойдёт воскресение господина Зарайского, ей, воленс-ноленс, придётся сопоставить эти события.

— О-о-о! — потерял, наконец, самообладание Истмен. — Какого лешего я затеял эти игры! На хрена выживать, если не можешь жить так, как тебе нравится?!

— А никто не может, — спокойно возразил Уайт, — даже самые могущественные люди. — Он снова налил себе из бутылки, принюхался и смущенно заявил: — А теперь мне кажется — это «Джонни Уокер».

— Господи, Колин, — усмехнулся Истмен, — точно ты не знаешь, сколько виски поставлено в Великобританию из Восточной Европы в обратном порядке! Поди теперь — разберись!

— Да, помнится, я сам толкнул партию такого пойла ортодоксальным шотландцам. А что? Выгодная была сделка. Я наварил на ней даже больше, чем на продаже оружия в Чад и Ирак.

 

3

Только один раз за эти дни Павел прогулялся в район, где жила Вера. Захотелось сменить вид из окна на вид с улицы. Да и вида из окна, собственно, не было… На улице он был один, тут чаще ездили. Узкие тротуары жались к высоким стенам, а глухие особняки жались друг к другу разномастными заборами, подглядывая на улицу глазками видеокамер. Видимо, Павел был очень похож на зеваку, потому как обогнавший его ещё один редкий пешеход обернулся и сказал:

— Чему удивляетесь? Долина нищих.

Во всём его виде сразу угадывался советский интеллигент, который ещё двадцать лет назад на кухонке своей хрущёвки приближал долгожданное время демократии и цитировал коллегам статьи из журнала «Огонёк». А теперь, выжатый этой самой демократией на обочину жизни, пользовался единственной своей привилегией — возможностью выражать своё мнение по любому поводу.

— Долина нищих? — переспросил Словцов.

Мужчина сразу обрадовался возможному соратнику, торопливо протёр линзы поношенных роговых очков, будто хотел внимательнее рассмотреть Павла, и продолжил:

— Да-да… Именно так называют этот район в народе. Вы, наверное, не местный?

— Да таких, — Павел обвёл взглядом маленькие крепости, — в каждом городе, а в больших — не по одному, — рассудил Словцов.

— Вот-вот! Думают, что отгородились от жизни, от всех остальных, полагают, что за забором можно спрятаться от общего неблагополучия. Но в один прекрасный день они выглянут на улицу, а она будет абсолютно пуста! Всё! — мужчина сделал многозначительную паузу. — Народ вымер! От алкоголя, от наркотиков, от собственной дебильности!..

— И тишина… И мёртвые с косами стоять… — с улыбкой вспомнил Павел роль Крамарова в фильме «неуловимые мстители».

— Зря смеётесь! — обиделся борец за справедливость.

— Я уже давно не смеюсь, — глубоко вздохнул разочарованный недальновидностью собеседника Словцов. — Но даже если сравнять эту «долину нищих» с землёй, то нищих станет больше, а богатых не прибавится. Проверено в тысяча девятьсот семнадцатом.

— Вы не понимаете. У нас нет так много бизнесменов, в основном чиновники! Откуда у них такие деньги?

— Чиновники? Значит — лучшие борцы за демократию. Так что вам не стоит переживать. Вы, как я понимаю, радовались, когда Ельцин взгромоздился на броневик, а ГэКаЧеПэ невнятно бормотало о спасении Родины?

— А вы вели себя по-другому?! — вскинулся мужчина.

— Да. Я уже тогда чувствовал, что все эти митинги, это что-то не то. Столько было фальши. А все эти пляски на костях Сталина напоминали мне пляски на костях империи.

— Так вы сталинист? Сталинист! Из-за таких, как вы, надвигается эра нового тоталитаризма!

— А вы дурак, — равнодушно ответил Словцов, — и дедушка ваш в семнадцатом году Зимний брал, в двадцатом — вырезал казачество, а его дедушка в девятнадцатом веке симпатизировал блудливым декабристам.

Павлу стало неинтересно до боли, он повернулся и отправился обратно, в сторону улицы Мира. Славен город, в котором есть улица Мира! Но вслед ему ещё долго неслись разного рода ярлыки и ругательства, словно это Словцов был виноват, что у данного человека нет на этой улице своего дома. Явно он не настоялся, не накричался на митингах. Да и не было их в Ханты-Мансийске. Это тоже явно. Есть такие города, которым митинги противопоказаны, а если и бывают, то только по заданию партии и правительства, как демонстрации в советские времена.

Дома уже после полуночи он застал Егорыча. Тот сидел на стуле и с явным интересом изучал этикетки бутылок пустых, початых и полных.

— Восполнял пробелы вкуса, — пояснил Павел стеклянное разнообразие.

— И заливал горе, — дополнил Егорыч.

— Ты не Егорыч, ты Горыныч!

— Да бросьте вы, Штирлиц! Лучше скажи, на чём прокололся.

— Ты будешь смеяться, но я скажу банальную киношную фразу: меня подставили.

— И ты-ы-ы?.. — потянул в бороду Егорыч.

— И я трахнул домработницу. Возможно, несколько раз, но за несколько минут.

— Да ты у нас сексуальный террорист.

— Вот именно — у вас! В средней полосе России я был среднестатистическим мужчиной и среднестатистическим поэтом.

— А со мной выпьешь?

Словцов с сомнением поморщился.

— Как всегда, с хорошим человеком — уже и не хочется, — притворно обиделся Егорыч.

— Не знаю, как Среда, а я до воскресения чуть не дожил после таких возлияний.

— Не настаиваю, — согласился Егорыч, наливая себе «Царской водки».

Но выпить он не успел, потому как подоспела компания. Без стука, но, прилично хлопнув дверью, в комнату ввалился Хромов.

— И мне для сугрева, — с порога попросил он, глядя на стакан в руке геолога. — А ты, пиит, теперь разъясни мне чего значат твои эсэмэски? «Если друг оказался вдруг»? Или вот этот бред (далее он читал с дисплея телефона): Удалены от мира на кладбище, Мы вновь с тобой, негаданный мертвец. Ты перешел в последнее жилище, Я всё в пыли, но вижу свой конец. Там, в синеве, мы встретим наши зори, Все наши сны продлятся наяву. Я за тобой, поверь, мой милый, вскоре За тем же сном в безбрежность уплыву. — Это не бред, это — Блок, — спокойно пояснил Словцов. — Стихотворение называется «На могиле друга». — И не лень тебе было всё это набивать? — Надо было хоть чем-то развлечься. — А я прилетел сюда, чтобы восполнить пробелы в школьной программе по литературе? — ухмыльнулся Хромов, принимая от Егорыча стакан.

— Возможно и для этого, Юрий Максимович:

— Гарун бежал быстрее лани! — вспомнил школьную программу Хромов неожиданно даже для самого себя. — Лермонтов! Михал Юрьевич! Ух, меня наша русичка заставила выучить. А мне понравилось! Мораль сей басни: предательство влечет за собой смерть Иуды… Я прав, учитель? — с наигранным почтением спросил Хромов.

— Абсолютно, — подыграл Словцов. — А тот человечек, который обычно стоит у ресторана «Прага»?

— Он уже там не стоит, в данный момент он лежит в такси у подъезда. Удивительный паренёк, смерти не боится, а летать — глаза зажмурил — и рюмку за рюмкой. Мы с ним весь запас коньяка в самолёте выпили. Точнее — он. Я теперь очень сильно воздерживаюсь, — он задумчиво посмотрел на бутылку в руках Егорыча, — плесни-ка, дружище, пока доктора не видят. — Быстренько выпил сожержимое рюмки, крякнув от удовольствия, и снова воззрился на Словцова:

— Так в чём, Паша, суть дела? Тема какая?

— Тема, Юрик, — подыгрывая ему, ответил Павел, — вечная. Любовь. И прежде чем ты захочешь набить мне морду за Веру…

— За веру, царя и Отечество!? За это морду не бьют, Павлик. За это убивают на войне.

— Не ёрничай, надо притащить сюда моего тёзку и отпустить такси. Потом я всё расскажу.

— Мне можно присутствовать? — спросил Егорыч.

— Нужно, — коротко отрезал Павел.

— А в магазин? — поинтересовался Хромов.

— Всё уже есть, — кивнул Словцов на батарею ёмкостей под столом.

— Угу, — удовлетворился Юрий Максимович, — хорошо подготовились. Чувствую предстоит научно-практическая конференция за жизнь.

Все вместе они притащили почти безжизненное, что-то лепечущее тело Паши в комнату.

— Нашатырь? — спросил Словцов у Егорыча.

Тот кивнул и полез в аптечку. Порылся в коробке, достал ампулу, вскрыл её и выплеснул на ватку. По квартире поплыл трезвящий запах аммиака.

— Вы присутствуете на парапсихологическом эксперименте, — предупредил Словцов, морщась, поднося к носу Паши «благоухающую» вату.

Тот ответно поморщился и открыл глаза.

— Сели? — спросил он.

— Прокурор посадит — сядем, — хохотнул сверху Хромов.

— Паша, ты хоть немного в себе? — Словцов с надеждой рассматривал его мутные глаза. — Хочу проверить твои способности. Ты… Ну, как эти экстрасенсы по телевизору… По фотографии можешь?

— Я не пробовал…

— Посмотри, — Павел достал из кармана свадебную фотографию Зарайских, где, кстати, маячил на заднем плане свидетель Хромов, — на жениха посмотри, этот человек жив?

Пока Паша наводил резкость, пытаясь сосредоточиться, Хромов тоже рассмотрел фотографию.

— Э!? Чё здесь происходит? — с пол-оборота завёлся он, сразу напомнив, как выглядят братки «made in 90th».

— Юра, — почти нежно попросил его Словцов, — не кипишись раньше времени, я же тебя попросил — потерпеть. Потом, если посчитаешь нужным, набьёшь стрелки, на них набьёшь морды, а сейчас дай этому чудо-алкоголику вникнуть в суть изображения. Так он жив? — снова вопросил он у Пашки.

— Как Ленин, живее всех живых, — резюмировал осмотр Паша. — Если нальют, можно попробовать поточнее.

— Вы чё, цирк тут устраиваете? — накалялся Хоромов.

Егорыч задумчиво молчал, тревожно поглядывая то на Павла, то на Хромова, то на новопротрезвлённого экстрасенса. Словцов же наседал:

— Паш, у Юрия Максимовича один только подзатыльник триста килограмм весит, ты уж поясни ему — при чём тут Ленин?

— Как при чём? Ленин умер? Умер! Но он жив? Жив!

— Проще, Паша, проще… Пока Юрий Максимович нас обоих в мавзолей не отправил.

— Куда уж проще! — окончательно протрезвел Паша. — Этот человек умер, но он жив.

— Как жив? Что за хрень? Ты чё, Словцов, хочешь сказать, что этот бомжара ясновидящий? — озадачился Хромов.

— Я не бомж, у меня квартира в Москве, комната то бишь! Я бич — бывший интеллигентный человек, — спокойно пояснил Пашка, и, повернувшись к Словцову, добавил: — помнишь, я тебе говорил, что на тебя охотятся? Так вот, этот тип и есть.

— Так, парни, — окончательно зависло сознание Хромова, — мне этой вудистики-мудистики не надо…

— Юра, — прервал его Словцов, — вот теперь сядем, посидим, выпьем, и я всё тебе спокойно расскажу. При этом я рассчитываю на твою помощь, заморачивать тебе мозги — не в моих интересах. Ну, сядь ты!

Хромов, шумно переводя дыхание, сел, следом опустился на стул Егорыч, потом уже Словцов. Он ещё раз осмотрелся по сторонам, словно мог что-то забыть. Удовлетворённый осмотром он начал:

— С чего начать?.. Гм… После того, как мне продырявили плечо, я начал писать роман…

 

4

— Надо уезжать, Колин, — сказал Джордж Истмен, — я здесь слишком заметен. Слишком. Не хочу потерять из-за какой-нибудь нелепости то, к чему шёл восемь долгих лет. Даже здесь, казалось бы, на отшибе я не чувствую себя спокойно.

Они сидели в номере люкс отеля «Югорская долина». Подойдя к окну, за которым сияла вечерняя иллюминация отеля, Истмен продолжил:

— Вот, за окном безбрежные пространства, тайга непролазная, а вокруг тебя всё сжимается так, что получается весьма маленький мирок. Все твои психологические игры… Всё это… Плохо ты знаешь русский менталитет. Я понял, что делает Словцов. Он за нос нас водит! А я всё это время это же самое время терял!

— Успокойся, Джордж, — пытался остановить его Уайт.

— Я уже однажды успокоился и упокоился! Пока мы тут ждём результатов действия амазонских снадобий, Словцов может вернуть себе Веру. Я глуп, Колин! Я беспробудно глуп! Я приехал сюда из-за глупости! Тоска по родине? Дерьмо! Я её себе запретил! Я приехал и непреднамеренно убил своего отца! Не надо было мне соваться в эту Россию.

— Возьми себя в руки, Джордж…

— Пора в ноги себя брать! Руки в ноги — и дёргать! В родное Соединенное Королевство! Надо было Веру туда выманить. Что — шансов у нас не было? За хорошим контрактом она бы и в Парагвай поехала. — Истмен маятником метался по комнате.

— Джордж, ты сам решил сюда ехать, — заметил Уайт.

— Но ты бы мог это предвидеть?

— Вот я даже сейчас не понимаю — с кем я разговариваю: с английским джентльменом или русским психом?

— Самое главное, что сейчас этот поэтишка может сделать несколько таких шагов, что мне ничего не останется…

— Как ввести план «Бэ».

— И навсегда потерять Веру. Придумай, Колин, как можно выманить её куда-нибудь в Европу. Там я ещё что-нибудь попытаюсь сделать. А отсюда надо немедленно уезжать.

— Я предлагал тебе снять квартиру. Мы оба говорим по-русски… Мы бы затерялись и в этом небольшом городе. С моим-то опытом. Но ты захотел остаться в роскоши, чтоб тебе с утра подавали овсянку с мюсли и кофе в постель. Чтоб каждый день тренажерный зал и спа-салон! Чтоб машину к подъезду… И ты сделал вид, что вообще не знаешь и знать не хочешь русского языка. Вот тут ты — чуть ли не представитель палаты лордов!

— Да, ты прав, — остыл вдруг Истмен и сел на край кровати. — Что ты думаешь?

— Я думаю, он — не Махатма Ганди, и с его ходом мыслей мы справимся. В одном ты прав, Джордж, нам пора отсюда сматываться. Плохую работу на таком холоде можно делать чужими руками. И мой ход не был ошибкой. Госпожа Зарайская — это настоящая леди, а такие не забывают быстро даже случайных мужских ошибок. Время у нас пока есть. Сюда мы ещё вернемся… — Уайт погрузился в задумчивость.

— Когда?

— Когда из-за всемирного потепления затопит Британские острова, — ухмыльнулся Уайт.

— Что он может предпринять?

— Самое банальное, пробить нас по гостиницам, явиться сюда вместе с твоим другом детства…

— Хромов здесь?

— Прилетел сегодня ночью… И тогда тебе очень трудно будет остаться подданным её величества. Ибо Хромов, как твой отец, за сердце не схватится, в обморок не упадёт.

— Я знаю, за что он схватится… — Истмен начал нервно покусывать губу. — Слушай, Колин, ты профессиональный разведчик, скажи, неужели у всех этих писателей такой цепкий взгляд? Даже Вера меня не вычислила!

— Есть, Джордж, ещё такое понятие — стечение обстоятельств.

— Стечение?

— Ну да, они, как вода из ванной, стекаются в одну воронку. Мы в тысяча девятьсот девяносто первом полагали, что русская разведка сдохла. А они увели у нас из-под носа в иракской пустыне приборы со «стелс». А вспомни бравый марш-бросок десантников в Приштину? Другое дело, что обстоятельства складывались так, что это не стало победой. Видит Бог, займи они круговую оборону, части НАТО даже не сунулись бы в их зону… Но этих десантников предали ещё до того, как они родились.

— При чём здесь русские десантники в Приштине или американские в Сомали? — раздражённо спросил Истмен.

— Притом, что и мы с тобой прокололись где-то в самом начале. И в этой непредсказуемой стране обстоятельства происходят не потому, что их кто-то разрабатывает, а потому что они происходят. Мы живём по часам на Биг Бене, а русские — по обстоятельствам.

— Да уж… В начале девяностых я был в этом городе. Тогда важно было присосаться к трубе. Сюда даже приличные самолёты не летали. Это был колхоз. Самый настоящий колхоз! И не было ни малейшей надежды, что он станет похож на город, причём на европейский город. А тут — посмотри — осталось только несколько штрихов и будет Абу-Даби в снежной пустыне.

— У нас есть одно преимущество, Джордж.

— ?

— Русские всегда побеждают, но не умеют пользоваться своими победами.

— Пожалуй, — кинув взгляд в русскую историю, согласился Истмен. — Надо собираться и уматывать. Я бы не хотел сейчас встретиться с моим лучшим другом Хромовым, думаю, он сейчас меня не поймёт. Может, позже. Если его всё-таки не придётся убрать. Тем более — он никогда не был и не мог бы стать джентльменом. Да, надо уезжать. Если этот поэтишко о чём-то догадывается, то ничего хорошего это нам не сулит.

— Когда в тебе просыпается твой холодный расчет, помогающий тебе зарабатывать миллионы, я тоже чувствую вдохновение, Джордж, — сердечно поделился Уайт. — Хотя иногда даже мне становится страшно, вдруг тебе придёт в голову, что и я лишний?

— Ну, Колин, в этом случае, с твоими навыками ты меня опередишь, — улыбнулся Истмен. — Лучше думай, как нам не проиграть партию вчистую.

— Думаю, я ещё оставлю им сюрприз.

— Только не промахнись, как в аэропорту…

— Джордж, ты же знаешь, я давно сам не делал грязной работы… Так, развлёкся… В конце концов, это всё равно доставило тебе удовольствие. Ну и вторичные цели были достигнуты: ты увидел — с кем и как она приехала в Москву. То есть — моя наблюдательность оказалась точнее, чем мой выстрел.

— Я иногда думаю, Колин, что когда в «ми шесть» не ценят таких людей, как ты, они буквально бреют топором свои яйца на плахе.

— Ну и аллегории у тебя! Хотя — спасибо. Но, уверяю, такие, как я, бродят вокруг конторы стаями, готовые сожрать друг друга ещё до того, как они сожрут врагов британской короны.

— Ты никогда не говорил мне об этом? — удивился Истмен.

— Если бы я говорил всё, что я знаю, сколько бы я стоил?

Собрались быстро. Из гостиницы юркнули в салон неприметного такси, и на скрипучей «пятёрке» ринулись в аэропорт.

Перед тем как скользнуть в випзал, Уайт ринулся к телефону. Истмен приостановился, вслушиваясь, как он коверкает голос и речевую манеру. С другой стороны провода слышали простоватого русского старичка с немного хриплым голосом:

— … Да, да, он не просто странный, он подозрительный. Поселился у нашего соседа, чего-то на чердаке прячет. Да откуда мне знать, вы проверьте, я же вам сигнал делаю, а вдруг террорист?! У вас же «вихрь-антитеррор», значит, вихрь должен быть… Я — кто? А зачем? Мало ли что? У вас же телефон доверия? Или недоверия? Ну… Я и говорю… Доверять надо бдительным гражданам! Проверить-то чего стоит? Он, может, просто не в себе, а может и чего! Да, на чердак несколько раз лазил. Не, я не проверял. Боюсь, конечно. А вдруг он заминировал! Полезешь, а там — Аллах акбар! И всему дому — акбар! Кто ж его знает? Да уж, вы проверьте… Если что, я сразу ещё позвоню, но вы сильно-то не тяните… До свидания! Ага… До свидания…

 

5

После рассказа Павла Хромов погрузился в угрюмую задумчивость. Никто ему не мешал. Единственное, что он делал, машинально крутил в руках бокал, из которого несколько минут назад выпил коньяк. Пашка с тоской смотрел на початую бутылку, но боялся нарушить возникшую тишину, Егорыч смотрел в стол, Словцов на Юрия Максимовича. Прошло несколько минут, когда Хромов не своим, глухим, сдавленным голосом спросил:

— За что он в меня стрелял?

— За Веру, — тут же включился Павел.

— За Веру… Правоверный, блин, — ругнулся Хромов.

— Выходит, — продолжил Словцов, — и мне по заслугам досталось. Но, полагаю, это не последняя моя пуля.

— С тобой мы квиты, поэт, по одной пуле имеем. Я сейчас умную мысль скажу, ты не удивляйся. Я не только бабло считать умею и конкурентов устранять… — Хромов внимательно посмотрел на Павла. — Вся твоя история невероятна, но, чем более невероятна, тем больше похожа на правду. Я на его могиле поклялся отомстить его убийцам. Вера меня и в этом опередила. А, выходит, мы с ней оба… Мимо кассы. — Он снова замолчал, оценивая собственное внутреннее состояние, и определив, сделал вывод: — Так хреново, что даже выпить не хочется…

— А я бы вот… — начал, было, Паша, и Егорыч понимающе плеснул ему в рюмку.

— Только не усердствуй, а то вместо пророчеств будешь галлюны рассказывать, — предупредил геолог.

— Мы с ним жили в одном дворе, — продолжил Хромов, — и я помогал ему драться за его имя.

— За имя? — переспросил Егорыч.

— Ну да, он терпеть не мог, когда его называли Жориком, и требовал, чтобы звали Георгием. Тех, кто не соглашался или подтрунивал над ним — мы били. А я в душе всё равно его Жориком считал. Жорик — он и на Арбате и в Африке Жорик. Но он из себя сделал-таки Георгия Михайловича. Пути-дорожки разошлись, когда он поступил в МГИМО, а я еле отмазался от первой ходки, пришлось вместо зоны выбирать казарму. Снова столкнулись, когда начался передел-беспредел собственности. Кто успел — тот и съел. В одной упряжке — столько лет… Михал Иванович — идеальная крыша… Ну и братва своя не лыком шита… Я ему столько раз задницу прикрывал!.. Может, он не русский? Еврей какой? Что в нём русского, раз он так поступил?

— Отец у него нормальный русский генерал был, — вставил Словцов.

— Да уж… Михал Иваныч… На таких империи держатся… Ты мне вот что скажи, Павел, ты же мне не просто так эсэмэски слал? У тебя план какой-то есть?

— Пока только отдельные мысли. Да и, боюсь, как бы не опередили меня. Самое главное, чего, в этом случае, желает Вера. Вот этого, после всего, что произошло, я не знаю.

— Нет, у меня в башке не укладывается! — то и дело заводился Хромов. — Уж если с чего начинать — у него наследник по Москве без родителей болтается! На это ему наплевать! А ты, Павел, если подумать, два раза ему рога наставил!

— Покойникам, — напомнил Словцов, — рога не наставляют. К тому же второй раз, я полагаю, был инсценирован самим господином… как его там?

— Мыльная опера, — вставил Егорыч.

Паша тем временем снова потянулся к бутылке и, обрадовавшись, что никто не обратил на это внимания, быстренько наполнил рюмку и выпил. Выждав немного, тут же повторил операцию.

— Паша, это не эликсир жизни, — попытался урезонить его Егорыч.

— Зато великолепное обезболивающее, — парировал Паша. — Не переживайте, я не буйный, могу только уснуть.

— Да, — согласился Словцов, — надо выспаться. В любом случае, утро вечера мудренее.

— А я бы щас его поискал, — не унимался Хромов.

— А он сидит и ждёт? Да и под каким именем его искать? — высказал сомнение Словцов. — А, главное, для чего?

— Репу ему развалить! По-дружески, от всей души! В конце концов и из конца в конец, в этом городе не так много иностранцев. Гостиницы прошерстить…

— Не факт, что администраторы с улыбкой предоставят нужную информацию. Напоминаю, в этом городе милиция и сервис взяток не берут, — сообщил Егорыч.

— И он вполне может снимать квартиру, — предположил Словцов.

Пашка, зевая, добавил свою экстрасенсорную информацию:

— Кто вам сказал, что они будут вас ждать?

— Они? — хором спросили остальные.

— Ну да, во всяком случае, их никак не меньше двух. Плюс те, кого они наняли.

— Щас объявлю общую тревогу, — схватился Хромов за мобильник, — братва на стратегических бомбардировщиках сюда прилетит.

— Зачем сюда? — удивился Паша, под сурдинку наливая себе новую дозу. — Надо как раз в сторону НАТО лететь. А это чревато третьей мировой войной.

— Какая третья? — поморщился Словцов. — У нас ещё первая не закончилась. Давайте не будем суетиться.

— Всё, надо спать! — принял за всех решение Егорыч.

— Да у тебя здесь всего две кушетки, — заметил Хромов.

— Есть ещё надувной матрас… Большой…

— Оставаться здесь небезопасно, — из каких-то своих соображений заявил Пашка, — но мне здесь нравится, — он с явным вожделением посмотрел на бутылки со спиртным.

— Павел, ты это, ты всё-таки разъясни товарищам — чего ты замутить хочешь?

— Утром, — согласился Павел, который вдруг почувствовал нешуточную усталость.

— Ага, утром, — передразнил Юрий Максимович, — мне знаешь сколько выпить надо, чтобы уснуть?

— Ну, тогда не будем рассусоливать, — поторопил Егорыч, наливая в рюмки коньяк.

— Да, не следует… — поддержал Паша.

 

6

Утро, возможно, и было мудрее, но явно не тянуло на доброе. К стуку в головах добавился назойливый стук в дверь. Явно кулаком. Словцов согнулся, сев на надувном матрасе, и осмотрелся. Рядом поднялся Егорыч. Московские гости еле подавали признаки жизни на спальных местах первого класса. Хромов пробурчал что-то, не открывая глаз, посылая всех и вся намного дальше общепринятого. Во всяком случае букв там было значительно больше трёх, а место было указано с художественно описанной точностью.

Павел отхлебнул минералки из пластиковой бутылки и передал её Егорычу с вопросительным взглядом: кому открывать? Егорыч выпил остатки и, кряхтя, побрел в прихожую, продолжая начатую Хромовым тираду.

— Ну кто ж такой настырный? — задавал он вопрос замку, который не открылся с первого раза.

На пороге стояли два милиционера: старлей и сержант.

— Есть хозяин? — спросил старлей.

— Я, — признался Егорыч.

— Храните на чердаке свои вещи?

— Нет, туда соседи старый хлам складывают. А я здесь живу не так уж часто, больше на буровых.

— У вас кто-нибудь жил в последние дни из ваших знакомых?

— Я жил, — подал вдруг голос Пашка.

Словцов и проснувшийся Хромов посмотрели на него с удивлением, на что он моргнул обоими подпухшими глазами: мол, так надо.

— А ваши вещи на чердаке есть? — спросил старлей, без разрешения войдя в комнату.

— Э-э-э… — будто вспоминая, потянул Пашка, — бутылки с записками.

— С записками?

— Ну да.

— С какими записками? — прищурился милиционер.

— Ну… стихи там разные. Блок, Шекспир, Заболоцкий… Слыхали о таких? Читать-то, конечно, не читали, но, полагаю, слышали.

— Читал, на чердаке, — ухмыльнулся старлей. — И к чему вам это?

— Хобби… Нравится мне так. А что, запрещено?

— Нет… А ещё ваши вещи там есть?

— Если я скажу, что нет, вы поверите? — Пашка уже подошёл к столу, плеснув себе в рюмку остатки коньяка и стремительно выпил.

— Злоупотребляете? — спросил сержант, который всё это время молчал.

— Добро употребляю, — ответил, отдышавшись, Пашка.

— А в чём дело-то? — включился Хромов.

— Вы — кто? — вопросом на вопрос ответил старлей. — Документы давайте посмотрим.

— У вас что — ордер? — спросил Егорыч.

— Хуже, документы давайте. И без резких движений, — предупредил сержант.

— Твою мать… — выругался Егорыч, доставая паспорт из куртки, которая висела в прихожей.

Вслед за ним паспорта стали извлекать остальные.

— Они вам кто? — спросил сталей Егорыча, изучая документы.

— Друзья.

— Где трудитесь, Павел Сергеевич? — спросил Словцова старлей.

— Советник президента «Траст-Холдинга», — спокойно ответил Словцов.

— А регистрация?

— Документы оформляют…

— Вы? Из Москвы? — глянул исподлобья на сурового Хромова милиционер.

— Из неё… Тема какая, лепи давай, чё тянуть?

— Когда прибыли?

— Вчера.

— Билет есть?

— Есть.

— Да вы успокойтесь, Юрий Максимович, никто же вам руки не заламывает.

— Ага, у кого свои лишние — пусть попробует.

Старлей оставил его наглость без внимания и перешёл к Пашке.

— Павел Леонидович. Ага. И давно здесь живёте? Работаете?

— Инвалид умственного труда, живу несколько дней, работать мне вредно, — отрапортовал Пашка.

— Бутылки, значит, ваши?

— М-да, я вот очень люблю полные, — Пашка скрутил с очередной пробку, вновь себе наливая, — а пустые ненавижу, потому заполняю их духовным опытом человечества.

— А как насчёт снайперских винтовок? — осторожно спросил старлей.

— Никак. У меня на службе был другой профиль. Нейролептонное оружие. Знакомо вам?

— Так или иначе, вам придётся проехать с нами. И остальным тоже, до выяснения.

Егорыч тут же стал дозваниваться до кого-то по сотовому. Пашка же скептически посмотрел на милиционеров и снова себе налил.

— Вам часто приходилось арестовывать кавалеров ордена Ленина? — спросил он.

— Чего? — не понял сержант.

— Шутите? — усмехнулся старлей.

— Отчего же, — Пашка достал из внутреннего кармана потёртого пиджака маленькую красную книжечку.

Хромов, увидев её, присвистнул. Словцов поменялся в лице. Старлей изучив содержимое спокойно заметил:

— Это ничего пока не меняет.

— А это? — Егорыч протянул ему мобильный.

— Кто там? — спросил старлей.

— Узнаете.

— Старший лейтенант Бусыгин. Слушаю… — Он тут же стал заметно напряжённей. — Да, я понял, но есть серьёзные обстоятельства. Товарищ полковник, я всё понимаю… был сигнал. Там… Да… Там огнестрельное оружие. Это не шутки. Надо всё проверить. Да, насчёт Василия Егоровича понял. Понял, товарищ полковник. Хорошо, доложу.

Отключив трубку, старлей протянул её Егорычу, окинул оценивающим взглядом всю компанию.

— Вам, — сказал он Пашке, — всё равно придётся проехать с нами. Надеюсь, ненадолго. А вы, Василий Егорович, как думаете, кто из соседей испытывает к вам неприязнь?

— Таких нет, это точно, — твёрдо заявил Егорыч.

— Тем не менее… Подумайте.

— Тут и думать нечего.

— Н-ну… ладно. Агафонушкин, ствол где? — обратился он к сержанту.

— В прихожей.

— Бери всё. И бутылки тоже. В машину.

Хромов остановил его на выходе из комнаты.

— Слышь, ты этого парня не обижай, — кивнул он на Пашку. — Да, и ему через каждые полчаса надо пятьдесят грамм. Это как обезболивающее. Понимаешь?

— Н-ну…

— Гну. Пусть он возьмёт с собой вон ту бутылку коньяка. А вот ещё деньги, если ему что-то понадобиться. — Юрий Максимович достал из бумажника пятитысячную купюру так, как достают червонец. — Будь так добр, — притворно нежно попросил он, — купи ему все, что он попросит. Я в долгу не останусь.

— Да ладно, — смутился старлей, принимая деньги, — разберёмся во всём. Там уже следователь ждёт. Толковый.

— Ерышов поди? — предположил Словцов.

— Точно, — подтвердил сержант, — знакомый?

— Да друг почти…

Когда милиционеры вышли, Егорыч задумчиво спросил:

— Что это было? Вот тебе и утро вечера мудренее…

Хромов со знанием дела ответил:

— Подстава… Ствол — это не хухры-мухры… Откуда он здесь взялся?

— Да ствол на чердаке можно и дедушке Мазаю приписать! — возразил Егорыч.

— Можно, если только он не стрелял в кого-нибудь из нас, — предположил Словцов.

— Здесь, короче, тереться не безопасно, — Юрий Максимович явно нервничал, — чем мы ответим? Что ты, в конце концов, придумал, Павел?

— Ничего нового, всё уже давно придумано до нас. Ответим любовью…

— Че-ем? — изумился Хромов.