Меркуль долго и безрезультатно искал группу Левшевича. Люди исчезли. В плен попасть они не могли, в тот день не было отмечено стычек с врагом. Нам бы донесли, если что-нибудь произошло. Не осталось бы в тайне, если бы кто-нибудь из группы стал предателем. Это быстро разнеслось бы по деревням — никого так не презирают люди, как изменников Родины.

Оставалось предположить только одно: спрятались люди где-то поближе к дому, в темном уголке, и сидят, ждут, пока минуют тяжелые дни. Трусость, должно быть, взяла верх над всем остальным.

Подоспели разные другие дела, и случай с Левшевичем ушел на задний план. Мы уже начали забывать о нем. Но однажды получили сведения, что житковичские полицейские арестовали несколько наших связных. И снова вспомнили о Левшевиче. Кроме него, никто из тамошних жителей не знал о наших связных в деревнях Осово, Червонное озеро — гадать уж было нечего!

Этот случай обсудили на бюро обкома и сделали вывод, что надо проявлять еще большую осторожность «в подборе кадров. Всякая ошибка может наделать очень много вреда. В последнее время на Любанщине, в Старых Дорогах, Гресске, Копыле, Слуцке, Красной Слободе, Глусске и в Октябрьском районе организованы новые партизанские группы, образовались партизанские отряды. Руководителей этих боевых единиц мы знали не всех. В Заболотье выделилась и стала самостоятельно действовать группа Пакуша и Русакова — этих людей мы хорошо знали, в Копыльском районе мы знали товарища Жижика и в Гресском — Зайца. А вот в деревне Горное Любанского района появилась группа Розова, в деревне Живунь — группа Патрина, в Славковичах — Столярова. Об этих людях мы очень мало знали, некоторых даже не видели.

Партизанское движение в тылу врага — славное и благородное дело, если оно вдохновляется чувством советского патриотизма, освящено верностью Родине, великой партии Ленина. Мы знали, что найдутся люди, которые будут не прочь погреть руки на партизанском движении, использовать отряд в своих эгоистических целях. А могли быть и просто провокаторы; таких мы тоже встречали на своем пути.

Так до нас стали доходить слухи о каком-то Балахонове, который подвизался в Глусском районе. Население говорило о нем с ненавистью и страхом. Этот человек окружил себя разгульными, бесчестными людьми. Они рыскали по деревням, вообразив, что им все дозволено. Приедут в деревню, заберут лучшие продукты, одежду, скот, а в другой деревне все это продают, меняют.

Выдавали они себя за настоящих партизан. Балахонов старался походить на Чапаева, он отпустил усы, сшил папаху; держал при себе молодого ординарца и звал его Петькой. Этот «Чапаев» с оккупантами не воевал, а разгуливал по деревням и своевольничал. Нам удалось быстро и до конца раскрыть «деятельность» Балахонова. Было похоже, что Балахонов и его сподвижники подосланы гестаповцами для дискредитации партизанского движения.

С Патриным мы вскоре познакомились. Он явился в Любанский райком партии по первому вызову, а потом вместе с Луферовым, Горбачевым, Лященей пришел в подпольный обком. Патрин все до мелочей рассказал о себе, поделился своими планами и соображениями. Он понравился нам своей искренностью, серьезным отношением к делу, правильным пониманием указаний партии, умением держаться просто и с достоинством. Учитель по специальности, Патрин перед войной работал заведующим районным отделом народного образования. В армию призван из запаса, под Барановичами был тяжело ранен и попал в окружение. Окрепнув после ранения, он пошел на восток и, добравшись до Любанского района, создал партизанскую подпольную группу. В ней были местные жители и пять бывших красноармейцев. Рассказывая о своих планах, Патрин настойчиво просил прислать ему комиссара. Наконец он и сам, соглашался остаться комиссаром отряда, если райком поможет подобрать командира. Эта просьба заставила нас еще больше уважать его.

Патрин правильно понимал огромное значение политико-воспитательной работы в отряде и среди населения. К сожалению, в первый период партизанского движения некоторые из наших командиров недооценивали роль комиссаров в партизанских отрядах.

Командир другой группы, в прошлом воентехник, Розов был полной противоположностью Патрина. На наш вызов в обком он не явился и даже не счел нужным ответить на него. Горбачев попробовал договориться с ним лично, но успеха не достиг. Розов заявил, что ни райкомам, ни обкомам на оккупированной территории он не подчиняется и вообще не хочет знать никакого начальства.

Примерно таких же взглядов придерживался и Столяров. Это бывший повар, человек политически малоподготовленный и по своей неопытности и отсталости мог просто ошибаться. Мы знаем также, что сын одного кулака, пробравшийся в отряд под видом красноармейца, стремился вовлечь Столярова в дурные дела, хотя сам Столяров не хотел использовать партизанское движение в каких-либо других целях.

Мы решили заняться этими двумя группами. К Столярову поехал Бельский, а я — к Розову.

Найти группу Розова оказалось нетрудно. Она размещалась в деревне, никакого лагеря и базы у нее не было. Каждый жил в отдельной избе — теплой и уютной: хозяйки кормили, обмывали и обшивали. Розов на правах командира занимал самый лучший домик и жил на широкую ногу. В этой деревне, как во всякой другой, колхозники сами недоедали, а партизан и раненых советских воинов кормили, делились с ними последним. Да и люди из отряда Розова сами не давали себя в обиду. Если им не хватало чего-нибудь в своей деревне, они шли в соседнюю и добывали там. Этим почти и ограничивалась их деятельность. Все их боевые дела сводились к тому, что они кое-где пугнули полицейских, сорвали с забора приказ коменданта да наклеили готовую листовку.

Розов производил впечатление весьма положительного, скромного человека. Молодое открытое лицо, высокий лоб, добрый мягкий взгляд. Встретив такого человека, хочется говорить с ним ласково, по-товарищески. Розов встал мне навстречу, приветливо поздоровался, пригласил сесть.

— Николай Николаевич, — представился он, заметив, что я смотрю на него выжидательно. Ни фамилии, ни военного звания не назвал. Может быть, поэтому и группу называли везде: «Отряд Николая Николаевича»?

Чем больше мы разговаривали, тем больше выявлялось необыкновенное упрямство и чрезмерная самоуверенность Розова. В принципе он признавал необходимость дисциплины в партизанской войне, но ни с одним моим практическим предложением не соглашался. Когда я предложил ему оставить уютные квартиры и распроститься с положением «зятьев», он покраснел и, еле сдерживаясь, попросил больше не говорить ему об этом. На его взгляд, переселение в лес не вызывалось необходимостью: можно воевать и сидя дома, было бы только желание.

Очевидно, Розов не думал об активной партизанской борьбе. Он твердо верил, что Красная Армия справится с врагом и сама, без помощи партизан, а им, военным людям, надо только сберечь себя в тылу, чтобы, когда армия вернется, встать в боевые ряды.

Я настаивал, чтобы группа соблюдала конспирацию, немедленно перешла в лес и в ближайшее время выросла в сильный партизанский отряд. Против этого Розов еще сильнее запротестовал. Расти за счет местного населения он считал чуть ли не авантюрой, пустой затеей:

— Что я с ними буду делать? — возмущался он. — Пропадешь с ними в лесу. Превратиться в интенданта, добывать для них продовольствие, кормить?! Пускай сами перебиваются кто как может. А воевать они все равно не будут! Иной боится ночью на улицу выйти, а мы его в лес потащим, в партизаны. Нет, избавьте меня, пожалуйста, от этих экспериментов, это не по моей части.

— Как раз по вашей, — возразил я. — Это обязанность каждого патриота. Прежде чем возводить поклеп на людей, надо приглядеться к ним, понять, изучить. Здешние партизаны еще в гражданскую войну показали себя героями. Вот рядом с вами Октябрьский район, в прошлом Рудобельский. Этот район и назван Октябрьским потому, что здесь в гражданскую войну широко развернулось партизанское движение. Сотни партизан погибли тогда смертью героев, и об их подвигах знает вся Белоруссия. Вспомните бессмертную славу дукорских партизан! А прославленный герой гражданской войны дед Талаш? Он действовал недалеко отсюда, в Петриковском районе. Недавно я получил донесение, что дед Талаш и сейчас не сидит без дела! Он борется с первых дней войны. Гитлеровцы не раз в своих листовках угрожали ему смертью. Дед Талаш собирает оружие, боеприпасы, дает советы партизанам и подпольщикам. А ведь ему уже за девяносто лет! Разве вам неизвестно, что белорусские партизаны в дни Великой Отечественной войны еще более геройски проявили себя и правительство отметило их героизм высокими наградами?

Через несколько дней я снова навестил деревню Горное. Группы Николая Николаевича в деревне уже не было, но первый встретившийся мальчик показал мне место ее новой «дислокации». Группа расположилась в небольшом лесу, почти рядом с деревней и, как мне показалось, служила больше для отвода глаз, чем для дела.

— Задание ваше выполнил, — доложил мне Розов, — перешли на лагерное положение, готовимся к зиме.

— Хорошо, полюбопытствуем.

Землянка была просторная, неплохо оборудованная, только жильем в ней что-то не пахло. По всему было видно, что партизаны построить землянку построили, а ночевать ходили в деревню.

— А где же ваша кухня, запас продуктов? — спросил я.

Розов покраснел.

— Еще там, в деревне, — смущенно ответил он.

— Подготовьте группу к боевой операции, — приказал я.

Приближалась XXIV годовщина Октября. Мы уже несколько дней разрабатывали план крупных операций в честь славной годовщины. Это было единодушное желание партизан и воля всего населения.

Мы наметили разгромить немецкие гарнизоны в Любани, Копаткевичах, Житковичах, Погосте, Красной Слободе и Копыле, организовать крупные диверсии в городах. За Любанью уже давно следил Евстрат Горбачев. Там у него были свои глаза и уши. Связные и подпольные группы уведомляли обо всем, что делалось в гарнизоне. Загальский колхозник Виктор Раменьчик уже около месяца ходил в полицейской форме, нес охранную службу, ездил на засады. В гарнизоне его считали преданным и активным полицейским, и только мы знали о настоящей службе этого человека. Раменьчик доставил нам планы размещения гарнизона, укреплений и огневых точек. Он регулярно сообщал о планах и намерениях любанской комендатуры и старательно готовился к партизанскому налету.

Параллельно с Горбачевым разведку в Любани вел Патрин. Две партизанки его отряда жили в городском поселке и раздобыли очень ценные сведения. Все данные разведки были потом обобщены и систематизированы в штабе.

Сведения о копаткевичском, житковичском и других гарнизонах принесли разведчики, посланные еще с Червонного озера. Перед нами стояла задача — собрать все наши силы, координировать действия отрядов и ударить одновременно по гарнизонам.

Николай Николаевич молча выслушал мой приказ, козырнул в знак согласия, а потом осторожно начал возражать.

— У меня нет необходимого оружия, — растерянно говорил он, — нет боеприпасов, продуктов.

— Все должно быть! — повторил я. — Вы сидели в деревне три месяца, за это время можно было позаботиться обо всем!

— А на какую операцию вы нас пошлете? — уже с большим интересом спросил Розов.

— Узнаете за несколько часов до начала.

— Есть. Когда и куда прибыть?

Я назначил время и место явки. Через день на условленное место пошел Роман Наумович. Вернувшись, он рассказал, что Розов выполнил приказ, только с вооружением у него плоховато: нет автоматов и мало патронов. Просил дать ему еще два дня, он достанет станковый и несколько ручных пулеметов. Я разрешил: день наших боевых операций был еще не близок.

Группу Столярова Иосиф Александрович едва нашел. Столяров не сидел на одном месте, как Розов, а рыскал по деревням и везде гулял, пьянствовал. Иногда на некоторое время он выходил в лес и, побыв там дня два, возвращался в деревню.

Операция была назначена на четыре часа утра 7 ноября. В целях конспирации и более оперативного руководства обком перебрался на остров Зыслов, на основную базу отряда Долидовича. Мы связались с Коржем и Меркулем, с Жуковским и Жижиком, Зайцем и Покровским, Петрушеней, Храпко и житковичскими коммунистами. Павловский и Маханько должны были действовать в Копаткевичском районе: надо было нанести удар там, где ею не ожидают. От такого удара врагу трудно будет оправиться. Не было ни одного района в Минской области, а в районах — ни одной группы или отряда партизан, которые к этому великому празднику не готовили бы как «подарок» удар по врагу.

На Любань должны были идти отряды Долидовича, Патрина и Розова. Гарнизон там был большой и хорошо укрепленный.

Незадолго перед операцией Мачульский и Варвашеня принесли на остров новый радиоприемник. Аппарат нам достать было нетрудно, а вот с батареями приходилось туго. Часто люди ходили за ними за полсотни километров. Большую помощь оказал один местный житель, старый коммунист Герасим Маркович Гальченя. Как раз к этому времени он пришел в Любанский район. Война захватила Гальченю в Белостокской области, где он в то время работал. В июле ему удалось добраться до Гомеля. Там он зашел в ЦК КП(б)Б, и через некоторое время его направили в Любанский район. С ним в родные места вернулись Филиппушка и Костюковец. С месяц они добирались к нам, потом прошло еще недели две, пока им удалось связаться непосредственно с обкомом. Горбачев познакомился с ними несколько раньше, а к нам Гальченя попал только перед праздником.

Сразу было видно, что это человек с большим опытом, смелый, инициативный и добросовестный. Герасим Маркович знал не только свой, но и соседние районы, имел множество знакомых среди местных жителей и обладал исключительными способностями следопыта. Он легко ориентировался в любой местности, в любое время суток мог провести через любое болото или лес. Такие люди нам были просто необходимы.

Когда надо было добыть что-нибудь нужное для штаба, Герасим Маркович почти безошибочно указывал, где и у кого это можно достать. Как-то зашел разговор о новом радиоприемнике, и он сказал, что аппарат можно взять у жены местного лесничего Веры Сущени, а батареи найдутся только у одного очень дальнего человека, его хорошего знакомого, да у некоторых его родственников.

Нашлись специалисты по установке антенны и радиоприемника. Нашлось несколько человек, умеющих быстро записывать передачи, в их числе — Филиппушка, Костюковец и работник обкома Сакевич. Иван Денисович Варвашеня отрегулировал радиоприемник, С пяти часов вечера 6 ноября он начал ловить Москву.

Двери штабной землянки открыты настежь. Желтоватый, дрожащий свет лампы, стоящей на столе возле приемника, освещает взволнованные и напряженные лица людей. И в землянке и возле нее много партизан и крестьян из соседних деревень. Наступал великий праздник, и каждому хотелось почувствовать его всем сердцем. Двадцать три года люди праздновали годовщину Октябрьской революции. Это уже стало традицией, духовной потребностью советского человека.

И вот снова пришел великий праздник, а кругом фашисты. Людей потянуло туда, где можно дать волю своим мыслям и чувствам, где можно хоть на минуту отдаться праздничному настроению и где, наверное, будут добрые вести.

Жила у людей непоколебимая уверенность в том, что день XXIV годовщины Октября должен принести что-то радостное, счастливое. Не хотелось думать о тяжелом, печальном, хотя судьба любимой столицы вызывала тревогу. Фашистские стервятники сбрасывали листовки, в которых заявляли, что гитлеровцы якобы уже взяли Москву. Ежедневно в отрядах партизаны слушали сводки Советского Информбюро, ежедневно партизанские агитаторы расходились по деревням со свежими вестями с фронта. Но не всегда эти вести были такие, какие хотелось услышать: люди ожидали решительного перелома, ждали крупных побед.

В лагерь пришли все, кому можно сюда прийти: свободные от службы партизаны, наиболее надежные и проверенные связные, деревенские коммунисты — руководители подпольных групп, комсомольцы… Здесь можно было увидеть многих из тех, кто присутствовал на первом районном партийном подпольном собрании на лесной полянке. Вот на пороге, землянки, прислонившись широкими плечами к косяку, сидит Григорий Иванович Плышевский. Его группа выросла в самостоятельный отряд и провела несколько довольно значительных операций. Рядом на пеньке примостился Степан Корнеев, командир роты в отряде Долидовича.

Подпольная типография.

Фашисты ведут минских подпольщиков на казнь. Крайний слева К. И. Трусов.

Героиня-подпольщица Феня Кононова.

Пришла и Феня Кононова — учительница, секретарь подпольной комсомольской организации в деревне Нижин. Закутанная в большой теплый платок, в неярком свете лампы она выглядела солидной, пожилой женщиной. Со времени первого партийного собрания она заметно изменилась: взгляд карих, темных глаз стал глубже и спокойней. Девушка внимательно следила за всем окружающим. В течение последних месяцев она провела большую работу в своей и соседних деревнях. С помощью Любанского подпольного райкома комсомола, секретарем которого был назначен Адам Майстренко, она организовала в деревне Нижин сильную комсомольскую группу. Комсомольцы собирали для партизан оружие и боеприпасы, проводили диверсионную работу на дорогах, распространяли листовки. Кроме того, дом Кононовых — одна из главных конспиративных явок.

Трудна и опасна жизнь этой скромной девушки. Выполняя свой патриотический долг, она жертвовала всем. Часто Феня вместе со своей сестрой, комсомолкой Марией, доставляла нам чрезвычайно важные сообщения из Слуцка, Осипович, Бобруйска. Каким бы трудным ни было задание, Кононова, не колеблясь, бралась за него и всегда точно выполняла.

Иван Денисович Варвашеня с наушниками все шарит и шарит в эфире. Присутствующие, не отрываясь, следят за движением его рук, заглядывают в лицо.

Люди ожидают уже около двух часов. Здесь много партизан, которым скоро идти в бой. Услышать бы им хоть что-нибудь о Москве, о советском тыле — тогда легче воевать, рука крепче будет держать оружие!

Роман Наумович подсел ближе ко мне и шепчет, как бы продолжая наш недавний разговор:

— После боя снова пойду в Минск и Бобруйск.

— Пойдешь, если пошлем, — шепотом отвечаю я.

— Обязательно надо послать! — убеждает меня Мачульский. — Не меня, так еще кого-нибудь. Со всеми нашими городами надо связаться, создать там крепкое партийное подполье.

— Теперь уже, Роман Наумович, надо не только создавать подполье, но и умело им руководить, чтобы оно было действенным, поднимало людей на борьбу. Вот что сейчас нужно…

Я замолчал и тронул Мачульского за локоть, заметив, как сосредоточенно-спокойное лицо Ивана Денисовича осветилось радостью. И вдруг красный глазок приемника начал темнеть — разрядилась батарея. Все беспокойно задвигались, стали звать Гальченю. На счастье, в его запасливом мешке нашелся еще один заряд. Несколько пар рук лихорадочно взялись налаживать аппарат. Не прошло и трех минут, как Варвашеня снова схватился за наушники.

— Что ты услышал? — спросил его Мачульский.

— Мне показалось… — Иван Денисович не договорил и хотел надеть наушники.

— Что, что? — посыпалось со всех сторон. — Скажи, что показалось, что послышалось?

Варвашеня улыбнулся и, как бы извиняясь за свою неуверенность, сказал:

— Мне показалось, что я услышал голос Москвы, только не Могу еще сказать твердо… Может, мне почудилось…

И он снова углубился в свое занятие. Его поиски теперь были еще более напряженными, это было заметно по движениям пальцев, по выражению лица. Должно быть, в душе Иван Денисович верил, что тот голос, который на мгновение долетел сюда, на далекий партизанский остров, был голосом Москвы.

Через некоторое время сквозь шум и треск снова в наушниках послышался знакомый голос. Варвашеня поднял руку и сказал торжественно и взволнованно:

— Сталин, товарищи!

Он повернул регулятор, и из радиоприемника раздался голос Верховного Главнокомандующего:

«Теперь этот сумасбродный план надо считать окончательно провалившимся».

Из приемника загремели аплодисменты.

— Какой это план? Что было сказано перед этим? — спросили сразу несколько человек. Они надеялись, что Иван Денисович слышал начало речи.

— Это о плане «молниеносной войны», — быстро объяснил Варвашеня. — Тише, товарищи!

«Чем объяснить, — ровно и спокойно звучал голос в землянке, — что «молниеносная война», которая удалась в Западной Европе, не удалась и провалилась на Востоке?

На что рассчитывали немецко-фашистские стратеги, утверждая, что они в два месяца покончат с Советским Союзом и дойдут в этот короткий срок до Урала?»

— Должно быть, торжественное заседание в Москве, — взволнованно прошептал Мачульский.

Если звучит голос Москвы в эфире, значит она живет! Привет тебе, родная столица! Голосом Верховного Главнокомандующего Москва приветствовала людей на глухом полесском островке в глубоком тылу врага.

«Неудачи Красной Армии, — продолжал И. В. Сталин, — не только не ослабили, а, наоборот, еще больше укрепили как союз рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР».

Снова загремели аплодисменты, некоторые из присутствующих тоже начали аплодировать, но на них сразу же зашикали, замахали руками. Слова хорошо были слышны в землянке, их можно разобрать и возле открытой двери, а дальше они становились неразборчивыми, сливались. Самый дальний спросил у соседа, сосед передал вопрос дальше, и так дошло до Григория Плышевского, который сидел на пороге землянки. Тот ответил раз, другой, а потом начал тихонько повторять. Так из уст в уста шепотом передавались слова доклада и шли по всему острову.

«Существует только одно средство, необходимое для того, чтобы свести к нулю превосходство немцев в танках и тем коренным образом улучшить положение нашей армии. Оно, это средство, состоит не только в том, чтобы увеличить в несколько раз производство танков в нашей стране, но также и в том, чтобы резко увеличить производство противотанковых самолетов, противотанковых ружей и орудий, противотанковых гранат и минометов, строить побольше противотанковых рвов и всякого рода других противотанковых препятствий.

В этом теперь задача».

— В этом теперь задача! — послышалось среди партизан.

Время было отправляться на боевые операции. Из землянки вышли командиры отрядов и групп. В памяти каждого жили недавно услышанные слова. Они внушали бодрость и горячее желание отдать все силы на борьбу с врагом. У радиоприемника остались Сакевич, Костюковец, Филиппушка и еще несколько партизан с карандашами и бумагой. Они сверяли свои записи. Варвашеня отозвал в сторону руководителей подпольных групп, Феню Кононову и связных. По поручению обкома он объявил им, что завтра к полудню будет выпущена листовка с докладом И. В. Сталина. Для этого в лагере оставляется группа людей. Их работа будет считаться боевым заданием. Что не удалось записать теперь, запишут по передатчику ТАСС. Необходимо завтра выслать своих людей на явочные пункты, чтобы вовремя забрать листовки и распространить их среди населения.