В одном из живописных уголков Любанщины, недалеко от деревни Старосек, затерялся среди лесных зарослей островок Зыслов. Река Оресса с широкими болотистыми берегами, огибает его с востока. Вокруг острова болото, и добраться до него даже в самое сухое лето не легко. Остров густо зарос орешником, высокими соснами, березами и дубами. Деревенские мальчишки и девчата, проваливаясь по пояс в трясину, ходят туда за земляникой и малиной, а ближе к осени — за орехами. На острове очень много всякой птицы: что ни дерево, то гнездо.

Едва ли обозначался на карте этот островок, а если обозначался, так маленькой, чуть заметной точкой. На этом острове Долидович разместил свои запасные базы. Мы заинтересовались этим островком, когда встал вопрос о постройке большого партизанского аэродрома. Потребность в этом назрела летом сорок второго года. Оставаться без аэродрома было уже невозможно. У нас хорошо наладилась живая связь с Большой землей, часто в партизанский край прилетали самолеты, но приземлиться им было негде. Летчики сбрасывали грузы, оружие, боеприпасы, но не всё мы находили. Грузы часто попадали в болото или лесную чащобу и не достигали своей цели.

Аэродром поможет нам встать еще ближе к Большой земле, к родной Москве. Минским партизанам да и всему белорусскому народу было известно, что Центральный Комитет партии следит за их борьбой с врагом, интересуется их жизнью и деятельностью. Это придавало людям силу и отвагу, укрепляло в тяжелой, героической борьбе.

Советский человек воспитан так, что ему трудно жить и работать, не чувствуя локтя братских народов, не имея ежедневной живой связи со своим правительством, со своей партией. Послать своего представителя в Москву — было великим счастьем и честью для каждого партизана и партизанки. Тем более что нам есть о чем рассказать. К 1 августа 1942 года только одно наше соединение объединяло около десяти тысяч партизан. Мы имели большое количество винтовок и автоматов, ручных и станковых пулеметов и около двух десятков пушек. Это были силы, с которыми можно оперировать во всех районах Минщины и Полесья и оказывать помощь партизанам других областей.

Мы установили контакт с брянскими, украинскими и польскими партизанами и оказывали им братскую помощь в борьбе с ненавистными оккупантами. Мы крепко помогали украинским партизанам, в частности бригаде Ковпака, которая почти три месяца находилась на территории Белоруссии. Большую и активную помощь оказали белорусским партизанам москвичи и население других областей РСФСР. Так, в наше соединение прибыл отряд имени Гастелло под командой Казимира Пущина, Николая Пантелеенко и Александра Жуковского. Отряд автоматчиков сформирован почти исключительно из москвичей-комсомольцев. Затем прибыл конный отряд под командой Флегентова. Перебравшись через линию фронта, кавалеристы провели героические рейды по тылам врага.

Гастелловцам пришлось преодолевать огромные трудности еще в пути. Им надо было пройти по тылам врага полторы тысячи километров. Сколько вражеских гарнизонов встречалось на пути, сколько железнодорожных линий с охранными войсками, сколько разных водных преград! Мужественные и решительные воины чуть не на каждом шагу проявляли исключительную находчивость, инициативу, а где нужно было, пускали в ход оружие. Не имея средств переправы, гастелловцы форсировали несколько рек. Где вброд, где вплавь, а где на плотах, сделанных на скорую руку, они переправлялись сами и переправляли воинское имущество. Не раз приходилось переправляться под фашистскими пулями, не раз принимали бой на берегу. Около десятка периферийных гарнизонов и немало вражеских застав было уничтожено гастелловцами за время их необычайного перехода.

Прибыв в минское соединение, отряд включился в боевые дела. Штаб соединения поручил гастелловцам совершить налет на фашистский эшелон на участке Житковичи — Копцевичи. Подрывную группу в составе Василия Шутова, Галины Кировой, Григория Токуева и Льва Гинзбурга возглавил Казимир Пущин. Операция проводилась днем. С обеих сторон железнодорожного полотна гастелловцы выставили наблюдателей, по своей неопытности они не сразу заметили подошедший немецкий патруль. В самый разгар работы подрывников немецкие охранники подняли тревогу. Из вражеского эшелона, который в это время подошел, высыпали гитлеровцы. Завязался тяжелый, неравный бой. Гастелловцы прикрыли подрывников огнем, им удалось сползти в кювет, а дальше нельзя было двинуться ни на один шаг, так как шквальный вражеский огонь преграждал дорогу. Только стойкость и подлинный героизм партизан спасли положение. Мощным и дружным огнем гастелловцы принудили гитлеровцев отхлынуть и залечь. Подрывники, использовав этот момент, выскочили из кювета, отползли в ближайший кустарник и стали сражаться вместе со своими товарищами.

Вскоре отряд отступил, но гитлеровцы понесли большие потери. В результате налета на значительное время был задержан эшелон и нарушен график движения, много фашистских вояк легло на поле боя.

Следующая операция на участке железнодорожной линии Копцевичи — Старушки прошла с большим успехом. Здесь был подорван эшелон с крупным отрядом войск СС во главе с генералом и офицерами. Прекрасно маскируясь, гастелловцы-подрывники подползли к линии и подложили под рельсы двенадцать килограммов толу. Взрывом был поврежден паровоз, а большинство вагонов разбито. От трех классных вагонов, в которых ехал немецкий командный состав, остались только обломки. Более ста пятидесяти оккупантов было, уничтожено могучим взрывом и огнем гастелловцев.

В этой операции особенно отличились подрывники: Галина Кирова, Нина Макарова, Василий Шутов, Борис Миндлин, Александр Цвирко и партизанка Рима Шершнева. Геройской смертью погиб в бою автоматчик Александр Ильичев.

Гастелловцы под командой Казимира Пущина сыграли огромную роль в рельсовой войне. За время боевых действий в тылу врага этим отрядом, а потом бригадой имени Брагина, в состав которой входили гастелловцы, было разгромлено шесть крупных немецких гарнизонов, подорвано тридцать девять военных эшелонов, уничтожено около четырех тысяч гитлеровцев.

Московские комсомольцы следили за своими посланцами, держали с ними связь и после разгрома немцев под Сталинградом прислали своим друзьям следующее письмо:

«Партизанам-москвичам отряда имени Гастелло от комсомольцев и молодежи Москвы и Московской области.

Дорогие друзья!

Мы шлем вам это письмо и свои скромные подарки в те дни, когда вся наша страна, весь наш народ готовится достойно встретить славную годовщину героической Красной Армии.

Блестящей победой наших войск закончилась битва за Сталинград, битва, которая не имеет равных в истории войн.

Сталинград и подступы к нему стали огромным кладбищем живой силы и техники германской армии.

И пусть знают немецкие бандиты, что им недолго осталось жить на советской земле. Судьба гитлеровских армий под Сталинградом — грозное предостережение врагу. Пусть помнит проклятая немчура, что всех их ждет смерть или плен.

В суровой и напряженной обстановке проходит наша борьба против фашистских разбойников за честь, свободу и независимость нашей Родины.

Мы внимательно следим за вашими боевыми делами в тылу врага, гордимся вашей стойкостью, мужеством, упорством, умением беспощадно уничтожать немецко-фашистских негодяев.

Имя Саши Ильичева, который геройски погиб в борьбе с врагами, будет вечно жить в наших сердцах. На подвигах Саши и многих других героев-партизан мы будем воспитывать комсомольцев и молодежь в духе самоотверженной любви к своей Родине и лютой ненависти к врагу.

Уверены, что воспитанники московской организации и впредь будут по-геройски сражаться с озверелым врагом, целиком оправдают доверие комсомола.

Мы заверяем вас, что юноши и девушки, работающие в тылу, будут еще более упорно и самоотверженно трудиться для скорейшей победы над врагом, с честью выполнят обязательства, взятые в честь 25-й годовщины Красной Армии.

Комсомольцы и молодежь будут работать так, чтоб наша доблестная Красная Армия, Красный Флот, партизаны имели вооружения, боеприпасов, питания столько, сколько потребуется для полного разгрома и уничтожения немецко-фашистских выродков.

Выполняя задание, убивая немцев, уничтожая технику врага, помните, что москвичи самоотверженно работают у станков, в колхозах и совхозах, куют вместе с вами победу над заклятым врагом — немецким фашизмом.

Вдохновленные патриотическим почином тамбовских колхозников, комсомольцы и молодежь Московской области собрали на строительство танковой колонны «Московский колхозник» 25 миллионов рублей. Теперь танки «Московский колхозник» беспощадно бьют врага.

Товарищ Сталин от имени ЦК ВКП(б) поблагодарил московский комсомол за заботу о Красной Армии, и мы боевыми делами ответим на эту благодарность.

Дорогие товарищи партизаны и партизанки! Не давайте врагу ни минуты покоя, срывайте все его планы, пускайте под откос немецкие эшелоны с войсками и грузами, бейте, уничтожайте, душите гитлеровских собак, боритесь за скорейшее освобождение нашей священной земли от поганой немчуры.

Стремительней натиск, народные мстители!

Вперед, к победе над ненавистным врагом!

Смерть немецким оккупантам!»

До половины лета 1942 года отрядами нашего соединения были уничтожены тысячи фашистских солдат и офицеров, много гитлеровских вояк было ранено. Мы пустили под откос три вражеских бронепоезда, пятьдесят восемь эшелонов с живой силой и техникой, разрушили пятнадцать железнодорожных мостов, восемьдесят шоссейных, разбили сто сорок семь автомашин, разгромили сто двадцать немецко-полицейских гарнизонов и участков, сожгли тридцать нефтебаз, нарушили работу двадцати смолокуренных заводов.

Были у нас достижения в партийно-организационной и пропагандистской работе. В соединении и в районах насчитывалось семьдесят четыре парторганизации, которые объединяли около двух тысяч коммунистов; работало девяносто шесть комсомольских организаций. В них насчитывалось больше трех тысяч человек. Во многих районах выходили печатные подпольные газеты. Позднее в типографиях Минского подпольного обкома партии наладили регулярный выпуск центральных газет «Звязда» и «Чырвоная змена».

Помню, в начале августа мы пошли осматривать островок Зыслов. С нами пошел летчик Павел Симов, который появился в лагере после ранения. Перед этим несколько дней лил дождь. Вода на болоте поднялась, пройти трудно, но у Гальчени везде были свои тропинки. Выйдя из деревни Старосек, Герасим Маркович покружил по зарослям и быстро выбрал тропинку, по которой можно было идти смело.

Он шел впереди, а мы за ним. Зеленый островок находился в центре наших основных баз и был незаметен для оккупантов. Найдется ли здесь подходящее место для будущего аэродрома — это беспокоило нас всю дорогу. Если найдется, то сразу же приступим к работе.

Гальченя на острове также шел впереди, шел уверенно, видно, хорошо знал, куда ведет. Не было такого уголка на Любанщине, которого бы Герасим Маркович не знал. Под ногами шелестела густая трава. В некоторых местах она была выше колена и обдавала нас росой, хотя солнце было уже высоко. В чаще пахло болотной сыростью, местами трудно было пролезть: орешник, переплетаясь с березняком, стоял живой стеной, ветки лезли в глаза.

Пройдя около двух с половиной километров, Гальченя остановился, глянул на солнце и повернул вправо. Через несколько минут он вывел нас на просторную полянку и удовлетворенно сказал:

— Вот вам и аэродром. Подчистить немного, траву скосить, и считай, что готов.

Симов не удержался от смеха.

— Двухмоторный сядет — всю площадку накроет, а хвост вон на том дубе повиснет, — добродушно пошутил он.

Гальченя недоверчиво покачал головой, однако, посмотрев на столетний дуб, который возвышался на краю поляны, смутился:

— Дуб действительно будет мешать, — согласился он, — придется его выкорчевать, а площадка здесь хорошая. Ты разве не садился на таких?

— Садиться-то садился, только на других марках. Вот когда меня недавно подбили, я сел в кусты, да только подняться уж не смог.

— Сядешь и здесь, — сказал Герасим Маркович. — Сядешь и взлетишь!

— Для того чтобы взлететь на транспортном самолете, — терпеливо объяснил Симов, — нужно самое малое пять-шесть таких площадок сложить в одну. Да землю утрамбовать, вымостить камнем.

Площадка была мала для тяжелых самолетов, это ясно было и нам, но мы были очень довольны, что удалось найти на острове хотя бы такую полянку. Будто сама природа позаботилась о нас. Оставалось посмотреть, можно ли ее расширить.

— Сколько, вы думаете, тут метров? — спросил Симов Герасима Марковича.

Вместо ответа Гальченя пошел к восточной стороне полянки и оттуда начал мерять ее широкими, быстрыми шагами: «Раз, два, три, четыре…» Нам было слышно, как он, досчитав до сотни, начинал снова: «Раз, два, три, четыре…» Ноги его неслышно ступали по мягкой, пересыпанной курослепом траве, и следы от лаптей исчезали — трава снова поднималась.

Мы шли за Гальченей.

— Метров четыреста! — громко сказал он, дойдя до конца площадки. — Но ее можно еще расширить.

Потом начал мерять Симов. Он делал шаги примерно такие же, как и Гальченя, старался перешагивать через кочки и пни, чтобы идти по прямой. Скоро летчик исчез в зарослях, и только по его голосу и треску сухих сучьев мы определяли, где он.

— Тысяча пятьсот, — услыхали мы, наконец, последний счет Симова. — Идите сюда!

Гальченя удивился:

— Разве мы эскадрильи тут будем принимать?

— Возможно, что и так!

Мы прошлись по отмеренной Симовым территории: длина около полутора километров, ширина — около километра. Почва хорошая: кое-где болотника — ее нетрудно засыпать, местами холмики — можно срезать. Хуже всего раскорчевка. Часть площади густо заросла орешником, встречались толстые сосны, березы. Выкорчевывать все это не так-то просто, но другого выхода не было.

— Будет здесь работки!.. — со вздохом заметил Долидович.

Тревога его была понятна. Для того чтобы быстро оборудовать площадку, нужно бросить сюда значительные силы, а где их возьмешь? Оккупанты наводнили районы эсэсовцами и делали попытки в опорных пунктах создать свои гарнизоны. Наши отряды беспрерывно вели боевые действия, и снять их было нельзя.

Я окинул взглядом большую, пока что еще не очень отчетливо очерченную площадь и сказал:

— Если взять людей из деревень, поговорить с ними и объяснить, что это дело очень важное, они все нам сделают.

Подошел Симов.

— Приходилось вам иметь дело с таким строительством? — спросил я его.

— Приходилось, — ответил летчик.

— Дадим вам рабочих, тягловую силу, лопаты, топоры и дадим полтора-два месяца. Справитесь?

— Нет, не справлюсь!

— Что вам еще надо? — спросил я.

— Кроме людей, мне надо еще около тысячи подвод — без камня и гравия аэродрома не построишь!

— А если мы все это сделаем: дадим транспорт и все необходимое?

— Тогда справлюсь! — уверенно ответил Симов.

Тут же мы нашли место для фиктивного аэродрома.

Когда возвращались, Долидович осторожно спросил:

— Где же мы возьмем столько людей и подвод? В отрядах свободных людей не так много, а подвод и совсем мало. Лошади у нас больше верховые.

— А наши зоны?

Долидович задумался.

— Это правда, — в раздумье произнес он, — там люди есть. Но ведь строительство у нас необычное, необходима конспирация.

— Будет и конспирация.

Я верил, что колхозники окружающих деревень активно помогут нам. Они пойдут навстречу, как шли уже не один раз. И сами придут и доставят все, что нужно.

Мачульский начал вслух подсчитывать, сколько человек можно взять из деревень Старосеки, Загалье, Альбинск, Калиновка, Нижин, Скавшин, Сухая Миля, Убибачки и других. Он начал перечислять надежных людей из Старосек, которых можно было бы поставить во главе бригад. Перечислил по именам и насчитал больше десяти человек только из одной деревни.

Гальченя внимательно слушал, кивал одобрительно головой, а потом вдруг запротестовал:

— Одних стариков берешь, это неправильно.

— А кто там из молодых? — усмехнувшись, спросил Мачульский.

— Женщин бери, вот кого, — настаивал Герасим Маркович. — Чем плохие будут бригадиры или начальники?

На следующее утро Симов, Филиппушка и представители штаба соединения отправились в ближайшие деревни, и работа началась.

К болоту подошли люди с лопатами и топорами, подъехали подводы. Пришли все, кто мог быть полезным: пожилые мужчины и старики, женщины и подростки. Предполагалось брать на работу только здоровых и физически сильных людей, но это правило пришлось нарушить. Узнав, что партизанам нужна помощь, на работу начали собираться все колхозники. В хатах оставались только малые да совсем старые. Попробуй скажи кому-нибудь, что он не подходит для этой работы! Обидится человек, примет за оскорбление.

В Старосеках был такой случай. Набирая бригаду, Симов отвел в сторону пожилого, слабого здоровьем колхозника Антона Синицкого и посоветовал ему:

— Побудь пока дома, пусть идут те, кто поздоровее. Если не управимся, тогда позовем тебя.

Синицкий даже в лице изменился.

— А я что? — растерянно спросил он. — Мне не доверяете?

— Доверяем, — оправдывался Симов. — Только тяжеловато будет вам на земляных работах. Там ведь и день и ночь придется работать.

— Значит, не годен? — обиженно спросил Синицкий. — На разведку посылали за пятьдесят километров — был годен, фураж отрядам доставлял — годен, а тут — в сторону. Да я не хуже другого молодого потяну! Не берете, сам приду!

Женщины, услыхав этот разговор, тоже запротестовали:

— Без него и мы не справимся, он тут у нас всему селу голова.

Подошел Корнеев и, как председатель местного Совета, порекомендовал взять Антона Синицкого на строительство.

— Таких смело бери, — сказал он Симову, — я его давно знаю. Хочешь, скажу тебе один секрет: я тут смотрю, чтобы в каждой бригаде были люди стойкие, проверенные. Сейчас они будут копать, корчевать, а пройдет время — дадим в руки оружие и пойдут воевать, бить оккупантов. В моем сельсовете можно десяток отрядов организовать.

Чтобы с самого начала обеспечить необходимые темпы работы, надо было доставить на площадку транспорт, тягловую силу, щебень, катки. Перевозить все это надо через болото, без дороги не обойтись. Начали гатить болото. На трясину насыпалась земля — ее возили, носили. Понадобилось много леса — его рубили тут же. Гать была сделана за несколько суток, и тогда островок впервые за время своего существования заселился людьми. Колхозники были из ближайших деревень, и многим можно ходить на отдых домой, но каждый считал себя мобилизованным, и на время работы люди переселились на остров. Вокруг строительства выросли шалаши и палатки.

Определенных часов отдыха не было. После небольшой передышки бригады выходили на площадку в любое время суток. Ночи стояли ясные, прохладные, и работалось еще лучше, чем днем.

В работе все шло обычным колхозным порядком: бригады имели свои участки, свои производственные задания, соревновались между собой. Посмотришь — колхоз вышел на работу! Но когда приглядишься внимательно, увидишь, что это не обычный колхоз мирного времени. Все здесь колхозники, но они не те, что были раньше. В бригадах военная дисциплина и образцовый порядок. Работают с большим напряжением, с уважением поглядывают на партизан и завидуют, что у тех есть оружие. В любой момент они отложат в сторону топор и возьмутся за винтовку.

Когда однажды мы с Мачульским пришли на остров, к нам стали подходить бригадиры. Некоторые старались походить на командиров и докладывали по-военному. Они сообщали, сколько у них людей, что уже сделано и что надо сделать. Иногда такой рапорт был похож на доклад колхозного бригадира, но колхозник стоял навытяжку, руки по швам и держался браво.

Доложив, он бегом возвращался в свою бригаду и на ходу торопливо закуривал. В бригаде не командовал, не важничал, что он начальник, а брался за топор или лопату и работал наравне с другими.

Работа была трудоемкая, требовала много времени и силы, но люди работали с большой охотой, и площадь будущего аэродрома на глазах расширялась и преображалась.

Бригада старосековцев полудновала, когда мы подошли к ее участку. Кое-где горели небольшие костры, люди пекли картошку, поджаривали на вертелах сало. Некоторые варили что-то в чугунках. Тут же сидело несколько человек из Загалья. Антон Синицкий что-то с воодушевлением рассказывал, энергично размахивая рукой.

— Должно быть, про свою овечку… — улыбнулся Корнеев, подойдя к нам с соседнего участка.

Эта история была известна чуть ли не всей нашей зоне. Однажды Антон Синицкий привез партизанам овцу и бидон молока. Какая-то подлая душа донесла об этом гестаповцам. Синицкого схватили, начали бить и допрашивать.

— Паночки, — притворно дрожащим, жалобным голосом взмолился Антон. — Это все неправда, это вам кто-то наврал. Не одну мою овечку, а все стадо партизаны забрали. Шли недавно и забрали штук сорок. И не один бидон молока выпили, а целых восемнадцать. Каждый всего-то раза два глотнул, а восемнадцати бидонов не хватило…

Синицкий не на шутку напугал фашистов.

Увидев нас, Синицкий поспешно встал и сделал несколько шагов навстречу. Он был здесь старшим и считал своей обязанностью первым поздороваться и пригласить нас полудновать. Мы присели на пеньки.

— Ну, как идет работа? — спросил я.

Антон сообщил, что через день они закончат раскорчевку, и тогда вся бригада переключится на выравнивание площадки. Один из загальцев сказал, что раскорчевку они закончат сегодня. Синицкий недовольно посмотрел в его сторону и как бы вскользь заметил:

— Ну какой там у вас лес, кусты одни!

На это загалец спокойно ответил:

— Такой же самый, как и у вас, — наши участки рядом.

Синицкий возразил:

— Сравнил! У нас сосны, хоть на доски пили, ольха, береза.

— И у нас они есть, — ответил загалец. — Да что ты волнуешься? Кончим раньше, придем и вам поможем.

— Лучше мы вам поможем, — упрямился Синицкий.

Потом он обратился ко мне:

— Скажите, а скоро сюда прилетит самолет из нашей родной Москвы?

— Как закончим аэродром, так и прилетит.

— А можно будет тогда в Москву письмо послать?

— Думаю, что можно.

— А если бы нам всем собраться написать письмо правительству? Описать, как мы тут живем, как беспощадно бьем врага. Можно было б такое послать?

— Можно, и обязательно напишем.

Постепенно вокруг нас собрался народ. Каждому хотелось услышать что-нибудь новое про наш советский тыл, про Москву. Синицкий встал, окинул всех быстрым взглядом и сказал:

— Идемте! Сегодня и нам надо закончить раскорчевку.

Все пошли за ним следом.

На остров, другой раз всего на несколько минут, заходили командиры отрядов, комиссары, вестовые из боевых отрядов и групп. Они рассказывали колхозникам об обстановке, делились своими впечатлениями о боях, передавали наиболее важные боевые эпизоды. И колхозники жили этими новостями, работали, а мысли их были там, где шли бои, где их товарищи, односельчане и родные били фашистов.

В это время наиболее крупные боевые операции проходили в районе деревни Катка на Глущине и в близлежащих населенных пунктах: Холопеничи, Слободка и совхоз «Холопеничи». Во вражеском гарнизоне Катка насчитывалось свыше трехсот фашистов. На вооружении у них были три сорокамиллиметровые пушки, семь минометов, больше десятка станковых и ручных пулеметов, автоматы, винтовки. Деревня была обнесена окопными укреплениями.

Штаб соединения решил уничтожить этот гарнизон потому, что он находился на стыке трех районов и сковывал действия партизанских отрядов. На операцию пошли подразделения из отрядов Павловского, Храпко, Гуляева, Пакуша и Макара Бумажкова. Вышли также отряды Цикунова, Патрина. Отряд Цикунова был создан несколько месяцев назад и только теперь начал действовать как самостоятельная боевая единица. К Деревне подошло около пятисот партизан с четырьмя пушками, минометом, шестью станковыми и восемнадцатью ручными пулеметами и автоматическим оружием. Операцией руководил заместитель начальника штаба соединения Константинов.

План операции был такой: подразделения Гуляева, Пакуша, Бумажкова и отряды Цикунова и Патрина наносят главный удар по гарнизону с западной и северной стороны. Для прикрытия флангов Павловский и Храпко выставляют боевые засады у деревни Косаричи и на дорогах, ведущих к гарнизону. Сигналом к началу боя должны служить две красные ракеты.

Перед самым наступлением разведка донесла, что противник с обозом и основным вооружением вышел из деревни Катка и двигается к деревне Хоромцы Октябрьского района. К вечеру гитлеровцы заняли Хоромцы и выставили усиленные посты и патрули. Пришлось спешно изменять план операции. Командирам отрядов и подразделении были поставлены дополнительные задачи: резервной группе, находящейся при штабе, нанести удар по противнику в деревне Хоромцы с юга; Пакушу и Патрину неожиданно ворваться в деревню с севера; Бумажкову ударить по вражескому гарнизону в совхозе имени Потапенко. У противника оставалась свободной дорога на деревню Бобровичи. Гуляеву и Цикунову было приказано разместить засады в лесу и перегородить эту дорогу.

Наступление началось утром 10 августа 1942 года. В результате стремительной атаки гитлеровцы были выбиты из деревни. Они отошли в небольшой лесок на север от Хоромцев и там укрепились.

Тем временем подразделения Павловского и Храпко форсировали реку Птичь. Внезапным ударом они разбили противника в совхозе «Холопеничи» и повели наступление на деревню Катка. Здесь оставались охранные группы вражеского гарнизона и военное имущество. Партизаны уничтожили остатки катковского гарнизона и захватили богатые трофеи. Партизаны разбили также гитлеровский гарнизон в деревне Слободка.

Бой с основными силами гитлеровцев, укрепившихся в лесу, продолжался свыше суток. Более трех десятков фашистов было убито, много ранено. Уцелевшие бежали в Глусск, оставив на поле боя почти все вооружение и боеприпасы. Несколько полицаев сдалось в плен.

Наши отряды потерь не имели, только двое партизан были ранены и то не тяжело.

Эти успехи на поле боя ободряли колхозников — строителей аэродрома, вдохновляли их на самоотверженный труд. За две недели площадь будущего аэродрома была раскорчевана. За несколько дней ее выровняли, засыпали щебнем и утрамбовали. К концу августа аэродром был готов. Оставалось только на случай налета вражеской авиации оборудовать ложный аэродром. Это могли сделать и сами партизаны. Однако строители не расходились. Однажды Филиппушка пришел в штаб и сказал:

— Мои бригады просят еще работы.

Мы посоветовались между собой и решили позволить строителям остаться на острове. Одной группе поручили маскировку аэродрома, и она прекрасно справилась с этой задачей. Если самолеты не ожидались, на аэродроме появлялись сосны и елки, и с воздуха невозможно было установить, аэродром это или лес. Колхозники построили землянки для обслуживающего персонала и раненых бойцов, которые отправлялись в советский тыл и оборудовали ложный аэродром. Получилось, что только небольшая часть строителей вернулась в деревни, большинство осталось в партизанах. Одни вошли в команду обслуживания и хозяйственные взводы, другие получили оружие и стали в боевые ряды партизан.

С первых дней сентября 1942 года на наш аэродром начали прилетать крылатые гости из Москвы и других городов Советского Союза. Наш аэродром скоро стал известен советским людям за тысячи километров. О нем знали на Украине, в Литве, Латвии. О нем знали партизаны Польши и Чехословакии.

Сотни раненых народных мстителей Белоруссии и Украины были отправлены с этого аэродрома в советский тыл. Аэродромом пользовались на протяжении нескольких месяцев партизаны братской Украины. Однажды к нам прилетели секретарь ЦК КП(б) Украины товарищ Коротченко и начальник партизанского штаба Украины Строкач. С лесного аэродрома были вывезены в советский тыл и размещены в специальных домах тысячи детей погибших партизан и воинов Красной Армии. Отсюда мы переправили в Москву видных ученых и крупных специалистов Белоруссии, которые не успели эвакуироваться в начале войны.

Все годы войны пользовались мы зысловским аэродромом. Он служил важнейшим средством прямой связи с Большой землей для многих партизанских соединений Белоруссии.