Обедали в саду под низкорослыми ветвистыми яблонями, недавно сбросившими белый цвет. Вся земля вокруг них в нежных лепестках. Дунет ветер и будто тысячи бабочек поднимаются вверх. Ни мух, ни комаров не было, лишь порхали маленькие голубые бабочки, да резво прыгали в траве разнокалиберные кузнечики. Комары из болотистых низин налетят вечером, а слепни не дадут житья в июле-августе. Между яблонями виднелись грядки с морковью, чесноком, перьевым луком, петрушкой, щавелем. Дальше к изгороди цвела клубника. Кроличьи клетки как бы продолжали забор, за ними луг, на котором паслась черно-белая корова.

Иногда матерый кролик начинал метаться в клетке, часто-часто барабанил в перегородку.

Жена Антона — Татьяна Васильевна, худенькая светловолосая женщина разлила по тарелкам дымящийся щавельный суп с картошкой и свининой. В деревянной плошке лежал крупно нарезанный серый хлеб с отваливающейся черной корочкой. В алюминиевой миске — мелконакрошенный укроп, зеленый лук. Все со своего огорода. Игорек поддел ложкой сметаны из пол-литровой банки, размешал в тарелке и поморщился:

— Опять щавель... А на второе рыба?

— Привередливый у нас сынок, — пожаловалась Ивану Татьяна Васильевна. — Ему не угодишь.

— Одно и тоже, — пробурчал Игорь. — Я люблю куриный суп с вермишелью.

— Куры яйца несут, а цыплята еще не подросли.

— Я хочу быть сильным как папка, — заявил Игорь. — Ас этой растительной еды разве наберешь силу?

— Силу не еда дает, а физзарядка, тренировки, спорт, — назидательно заметил отец. — А ты, дружок, поспать любишь да и от физического труда шарахаешься, как черт от ладана.

— А почему черт не любит ладан? — взглянул ясными синими глазами на отца Игорь.

— Сейчас не время ответов на бесконечные «почему», — улыбнулся отец.

Ивану нравился рассудительный не по годам серьезный мальчик. Антон рассказывал, как сынишка весной свалился с лестницы, водворяя выпавшего из скворечника птенца. Упал с высоты метров трех, но птенца успел сунуть в круглый леток. Отделался ушибами и вывихом ноги. Очень любит животных, птиц, всякую летающую и ползающую тварь. Не ест кроличьего мяса, если увидит, как я обдираю шкурку с убитого кролика. Обидно, что приятелей у него тут нет. Позже заявятся дачники, а местных ребятишек нет — с родителями живут в городе.

Хорошо и покойно чувствовал Иван себя в гостях у друга, нравилась ему и Татьяна: тихая, уравновешенная женщина, никогда не повышающая голоса, она вела все домашнее хозяйство, когда Иван сунулся было помочь ей убрать со стола или помыть посуду, она остановила:

— Если хочешь что-нибудь поделать по дому, то замени в, сенях одну половицу—вот-вот провалится под нашим тяжеловесом Антоном.

Иван с удовольствием сделал эту работу. Дома-то, в Питере, ему приходилось все делать самому, а тут не дают ни к чему подступиться, дескать, приехал отдыхать, вот и отдыхай. За все время, что он у них, Антон и Таня не поругались ни разу. Это редкость в наше неспокойное время, когда нервы у людей на пределе. Многие мужчины обабились, а женщины омужичились. И взяли моду помыкать мужьями. Пьянствуя и бездельничая, мужчины сами дали, повод к такому отношению в семье. Хотя на плечах голубоглазой Татьяны был весь дом, она находила время для чтения. В основном читала старых русских писателей начала XX века, таких как Загоскин, Булгарин, Сологуб, Данилевский, Мережковский, даже осилила два тома Бориса Савинкова. Как-то обронила, что ей очень интересно читать про дореволюционную жизнь, про быт и мысли людей того поколения. И она все больше убеждается, если бы большевики не совершили государственный переворот, Россия сейчас бы процветала и была ничуть не беднее западно-европейских стран. Антон больше увлекался детективами, причем, только зарубежными. Пожаловался, что было кинулся покупать книги сбежавших в 60—80-ые годы диссидентов, но обжегся на «Ожоге» В. Аксенова! Более бездарной и похабной книжки он еще в руках не держал. Писали, что уж такие неслыханные таланты уехали от нас, а на поверку многие раздутые таланты оказались полными бездарями. Солженицына он, конечно, не ставит рядом с ними. Перебежчиков за рубежом если и печатали, так крошечными тиражами, потому что их муру там не покупали, а теперь все кинулись издаваться массовыми тиражами в России, благо у них тут друзья-приятели остались в издательствах и журналах.

Благодаря Татьяне Антону достался старенький «газик». Без машины он тут бы пропал. На «газике» возит траву для кроликов и телят, распахал плугом, прицепленным сзади, большой кусок земли и дрова из леса доставляет на машине. А «газик» появился у него так: от инфаркта скоропостижно умер Танин отец — подполковник в отставке. В армии он заведовал технической частью и ему при выходе на пенсию по льготной цене продали еще вполне приличный «газик». Он его там же привел в полный порядок и несколько лет без забот и хлопот ездил на нем. Танина мать — она очень хорошо относилась к зятю — переоформила на него машину. Антон хвастал, что на «газоне» можно еще ездить сто лет, да и для бездорожья он со своими двумя приводами незаменим. «Газик» стоял в дощатом гараже всегда чисто вымытый и на ходу. Антон любил на досуге повозиться с ним: придумал разные полезные прицепы и приспособления для обработки и вспашки земли. Мечтал соорудить прицеп, но вот с резиной было трудно. От грузовика — тяжеловато будет для машины, а «жигулевская» дорого стоит.

После обеда друзья потолковали о жизни у кроличьих клеток, пушистые мышиного цвета зверьки торкались треугольными чуткими носами в сетки, просили корма. Пришлось им нарвать большую корзину молочая, росшего прямо за изгородью. Тут же выскочила Зинка-почтарка и раскричалась:

— Усю траву, ироды, выщипали! Чем я коз своих буду кормить? Нет на вас погибели, паразиты городские!..

— Заткнуть ей пасть этой травой? — предложил Иван, двигая скулами. — Такой мерзкой бабенки еще в жизни не встречал! Такое было хорошее настроение и вот на тебе...

— Плюнь, — усмехнулся Антон. — Это бесплатное приложение ко всей нашей благодати. Не бывает, дружище, так, чтобы все было хорошо. Даже в бочке с медом, как говорится в поговорке, бывает ложка дегтя.

Видя, что мужчины и не смотрят в ее сторону, почтарка набросилась на вышедшего на шум из избы Василия Андреевича:

— Гляди, что деется? — орала Зинка, ощерив рот и тыча в их сторону костлявыми руками. — Грабють среди бела дня, а ты мусолишь, падла, в избе свою вонючую цигарку!

— Охапки травы жалко? — не выдержал муж. — Да и луг-то ничейный. Угомонись, бешеная!

— Напишу в сельсовет, чтобы их оштрафовали... — разорялась почтарка. — Мой это участок, мой! Тута я усегда косила, а когда тятенька был жив — наши ульи тамотко стояли. Это ты безрукий лентяй ни одного не сохранил — всех пчел, тварь, пропил...

— Что ты брешешь! — взорвался Василий. — Ты и косу-то в руках сроду не держала — я всегда кошу траву, а пчелы у твоего батьки стояли вон тама! — показал он рукой в сторону берега. — И не пропил я их, а клещ сгубил. И не у одних у нас — вся округа пострадала от этой заразы.

— Вонючий козел! — обрушила свой неиссякаемый гнев на мужа почтарка. — У тебя в бане крыша провалилась, чуть мне ногу не отдавила, а ты и не чешишься! Бревна на лугу сгнили, куды теперя годятся? Одна труха. И не подумал, убогий, распилить на доски...

Кролики жадно хватали сочный молочай, смешно двигали мордочками, перемалывая траву и выпуклые глаза у них становились довольными, слышно было, как гремела посудой Татьяна, а с усадьбы Бросовых все еще слышался трескучий голос Зинки, костерившей скрывшегося за хлевом мужа.