Белый с голубой полосой и тонированными окнами микроавтобус незаметно набирал на шоссе под сто километров и Лола бросала на Сережу Кошкина неодобрительные взгляды. Хотя Приморское шоссе и сухое и чистое от снега, кое-где еще поблескивал лед. Из приемника лилась спокойная музыка, встречные машины проносились с мягким шелестящим шорохом. Сережа в своей неизменной кожаной куртке с многочисленными, набитыми всякой всячиной карманами, на голове ворсистая коричневая кепка. Тоже фирменная, Кошкин носил вещи только модные и известных западных фирм. Он чисто выбрит, от него пахнет хорошим одеколоном. Иногда он бывает симпатичным, вот только цвет лица у него всегда багровый. Лола слышала от покойной Милы, что он запойный. Запивает редко, но надолго. Иногда сидит дома и глушит водку целый месяц. И потом он блондин, а у них всегда розовые лица. Заснеженные ели и сосны то совсем близко подступают к извилистому неширокому за Зеленогорском шоссе, то разбегаются в стороны и открываются дачные поселки. Пустынны они в эту пору, редко к какому дому ведет протоптанная в снегу тропинка. В Санкт-Петербурге нет снега, а здесь все белым- бело. Над Финским заливом слабым багрянцем прихватило редкие облака на пепельном небе, на берегах, где деревья низкорослые и корявые, громоздятся сверкающие ледяные торосы, а далеко за ними на белом ледяном поле чернеют неподвижные фигурки рыболовов.

Сережа похвастался, что этот автобус Мартин Корлавайн пообещал продать ему с солидной скидкой. Ему, конечно, он не нужен, но можно загнать за несколько миллиончиков! И даже за валюту. У Сережи есть такие покупатели. Микроавтобусы сейчас в моде. Кооператоры хватают их только дай. Мартин срочно вылетел из Санкт-Петербурга в Голландию и поручил Кошкину отогнать микроавтобус в Хельсинки. На автобусе финские номера, а в бумажнике у Сережи — доверенность.

В автобусе тепло, уютно и есть стереомагнитофон. В нем можно даже спать на раскладных задних сидениях.

— Не грусти, Лолик, — широко улыбается Сережа. — Было бы чего жалеть! Город весь в дерьме, петербуржцы злые, ненавидят друг друга, а особенно тех, кто добился в это прекрасное для ловких и оборотистых людей время.

— Например ты, — подала голос Лола.

— Тебе тоже не приходится жаловаться на жизнь.

— Многие считают, что хуже времени на Руси, чем сейчас, еще никогда не было.

— Так рассуждают пьянь и бездельники, привыкшие ничего не делать и получать зарплату. Им конечно, не по вкусу, что кто-то разбогател и все теперь имеет, а они, Лолочка, никогда ничего не имели и иметь не будут, потому что пропивают все: и свое и чужое. Пьют на работе, дома, на отдыхе.

— Но ведь обнищали и те, кто честно работали и не пили, — возразила она. — Особенно пострадали пенсионеры. Они вещи продают, книги, свои ордена и медали.

— Пенсионеры! — хмыкнул Кошкин. — Эти свое отжили, а молодым придется приспосабливаться к новым условиям и знаешь, кто выкарабкается? Способные, оборотистые, жесткие ребята! А лентяям, пьяницам придется туго. Как это? Естественный отбор. Да и нигде больше столько рваной пьяни и нет как у нас. Этим будет крышка, им не выжить. Это, Лолочка, закон природы: сильные выживают, слабые умирают. Небось, смотришь программу «В мире животных»? Удав заглатывает кролика, лев убивает трепещущую лань.

— А я кто? Кролик или лань?

— Ты симпапуля, Лолик! — рассмеялся Сережа. — И потом тебя не проглотишь. Тебя ждет новая красивая жизнь в богатой стране.

— Он хоть женится на мне?

— Разве в этом дело? Главное, что ты уберешься из этой паршивой страны, которая еще оё-ёй как долго не поднимется из праха! С таким-то народом! Глупый, забитый, горластый. Знаешь за кого быдло голосует и выбирает? Как раз того, кто их ненавидит. Показывают тебя по телевидению, пишут о тебе в газетах — тебя и выберут. Знаешь сколько у нас депутатов газетчиков, телекомментаторов и даже дикторов? Полно! Да что говорить, быдло оно и есть быдло. Его ничего не стоит обмануть.

— Что ты и делаешь, — уколола расстроенная Лола.

— Не скажи! — возразил он. — Я имею дело с богатыми людьми. Должен ведь кто-то их обеспечивать красивыми товарами, одеждой — здесь? Это и есть моя работа. Поднакоплю валюты, может, и я сменю отечество. Не прозябать же здесь весь свой век?

— Ты не прозябаешь, Котик!

— Еще не хватало! — рассмеялся он. — Я ни при какой власти не буду прозябать. У меня, киска, талант к бизнесу. Да и тебе грех плакаться: там будешь как сыр в масле кататься! Все в магазинах есть, красивых женщин финны ценят. Ты будешь, цыпка, в Хельсинках на виду. И Мартин будет тебя на руках носить, а все ему будут завидовать...

— Погоди, я что-то не пойму, — обеспокоенно покосилась на него Лола. — Он ведь сказал, что женится на мне. Если это ловушка, то вот что, дорогой Котик, разворачивайся и поехали обратно!

— Да женится, женится... — протянул он. — Он тебе ведь послал вызов? Вспомни, почти каждую неделю мотался из Хельсинок в Питер и все ради тебя...

— Тебя он тоже не забывал... — вставила Лола. — И товар и валюта...

— Наши дела тебя не касаются, — оборвал Сережа. — Поговорим лучше о другом... Я не слепой и вижу: Мартин в тебя влюблен. После убийства Милы Бубновой он решил тебя забрать в Финляндию.

— А сам за мной не приехал...

— Говорю же срочно вылетел в Голландию. Велел тебе передать, что привезет оттуда французские духи... — Сережа засунул руку в один из карманов куртки и достал несколько блестящих ключей с брелоком. — Ключи мне вручил от своего дома. Ты одна там поживешь всего-то пять дней. Холодильник ломится от деликатесов, есть виски, мартини.

— Я ведь ни бум-бум по-фински, — вздохнула Лола. — И совсем не знаю Хельсинки. Заблужусь там и не смогу объяснить, где мой дом...

— Верно, твой дом! — воскликнул Сережа. — Надеюсь и для меня там всегда найдется местечко, когда загляну к вам, а, старушка?

— Не называй меня старушкой, — возмутилась Лола.

— Ты секс-бомбочка, Лолик! — балагурил Кошкин. — За что и полюбил тебя Мартин. Где говорит только не побывал, но лучше Лолочки женщины не встречал.

— Ты прирожденный сваха, Сережа, — улыбнулась и Лола. — Свел меня с Мартином, передавал от него подарки, а теперь вот везешь в чужую страну... — она поежилась, будто от озноба. — Мне что-то страшно. Конечно, он не урод, но я его не люблю. Финны — они какие-то холодные, чужие.

— Главное он тебя любит, — сказал Сережа. — Мартин работает в небольшой посреднической фирме по продаже электроники, много ездит по заграницам. Он не миллионер, но марок и долларов у него хватит, чтобы ты ни в чем не нуждалась. И он не жмот, уж я-то знаю!

— А как надоем ему?

— Тебя же никто не лишил советского гражданства. Всегда можешь вернуться в родной Питер, ты даже не выписалась из квартиры. Кстати, надумаешь продавать ее — я на очереди, лады?

— Ты обещал фирменный замок поставить на дверь моей комнаты, — напомнила Лола. — У меня много там чего ценного осталось, я с собой взяла только самое необходимое.

—  Бу сде! — ответил Сережа. — Соседи по твоей коммуналке меня знают, так что без проблем. Приведу человечка и он за час поставит. С тебя за финский замочек трюльник!

— Не мелочись! — поморщилась Лола.

— Мартин толковал, что если бы ты сумела обменять с доплатой свою комнату на отдельную квартиру, он готов валюту вложить. Чем мотаться по гостиницам, будете иметь отдельную квартиру.

— Вот и займись, — сказала Лола. — А я в таких делах не кумекаю. И у Мартина не получится. Тут надо иметь связи, Сереженька.

— Буду думать, — пообещал он.

— В чужой стране, конечно, лучше быть женой, чем любовницей, — рассуждала Лола. — Это здесь я могла развернуться, Котик, а там? Буду привязана как цепочкой к Мартину. Я заметила, он ревнивый. Спрашивал не трахалась ли я с тобой?

— А ты что? — обеспокоенно спросил он.

— Я не рассказываю про своих любовников.

— Лолик, ты опытная баба, — задушевно начал Сережа. — Ищи подходы. Как познакомился с тобой Мартин, так про всех других баб в Питере позабыл. Тоже как и все опасается СПИДа, да и не мальчик... Приручи, привяжи сама его к себе — он через месяц и потащит тебя под венец!

— Значит, мое замужество — это не верняк? — нахмурилась Лола.

— Я так понял, что он женится на тебе, — смутился Сережа. — Разве иначе он забрал бы тебя из Питера? Свистни — любая сучка... Я хотел сказать любая красотка с Невского поедет с ним.

— Мне нужно гордиться, что свистнули мне? — усмехнулась Лола.

— Не мне тебя учить как нужно словить на крючок крутого мужика! Царствие небесное Милке — она это умела делать.

Некоторое время они помолчали. Кошкин внимательно смотрел на дорогу, чем дальше от Петербурга, тем меньше встречных машин, видно, финны не очень-то рвутся к нам по зиме. Совсем низко над белыми вершинами деревьев пролетел зеленый вертолет с красными звездами на фюзеляже, ослепительно блеснуло огнем стекло на округлом носу. Огромный сверкающий круг, зеленая кабина на фоне поголубевшего неба — это было красиво. На обочине стоял невысокий мужчина в черном полушубке, меховых унтах с двустволкой за спиной, рядом с ним сидела на снегу коричневая гончая. Охотник поднял руку, но Сережа не остановился. Теперь редко кто решался останавливаться за городом. В газетах писали о нападениях бандитов на автомобилистов. Сунут пистолет под нос — и вон из машины! Лола мучительно размышляла о внезапной перемене в своей жизни. Пугала неопределенность. С Мартином Карвалайном была знакома уже около полугода. Сережа Кошкин заранее предупреждал о его приезде из Хельсинки. Широкоплечий, почти одного роста с ней светлоглазый белобрысый финн не отличался приятной внешностью: лицо у него длинное, скулы торчат, бритый подбородок даже не с двумя, а с тремя ямочками, точнее вмятинами. Будто крупной дробью его зацепило. Глаза маленькие с короткими белыми ресницами, на голове не слишком густая льняная шевелюра. Хоть лысины нет. Улыбался Мартин Карвалайн редко. Одет был модно, но без излишнего щегольства: кожаное пальто на меху, роскошные теплые сапоги «Саламандра», на голове смешная шапочка с клапанами для ушей. В постели был не очень уж страстный, но зато без особых выкрутасов. Не заставлял изощряться. Как и другие ее знакомые финны, Мартин много пил, говорил, что такое только в Петербурге с ним случается. Еще давно, когда в Финляндии был сухой закон, он с друзьями частенько заезжал в Ленинград, останавливался в «Европейской» или «Астории» и беспробудно пьянствовал все выходные, почти не выходя из номера. Приходили, конечно, и девочки... Но и пьяный головы не терял и не становился скотиной. Это Лоле нравилось. По-русски изъяснялся с типичным финским акцентом, что ее забавляло. Последние два месяца Мартин часто бывал в Питере. Его всегда здесь встречал и сопровождал Сережа Кошкин. Мартин снабжал его заказанными товарами и марками, Сережа в свою очередь добывал ему то, что ему было нужно. Хотя Лола и не понимала, что можно увезти из нищей голодной России в богатую преуспевающую Финляндию?..

Но вот оказывается что-то и кого-то можно. Например, ее. Мартин решил, что Лола должна с ним жить в Хельсинки. Придется немного и поработать, но что за работа не сказал. Поначалу она не придавала его словам значения, но когда перед поездкой в Голландию Мартин заявил, что он поручает Кошкину перевезти ее в Хельсинки в его квартиру — приглашения они быстро оформили — она поняла, что это серьезно. Сережа быстро убедил ее, что она ничего не теряет. Мартин два года назад развелся со своей женой, кстати, тоже наполовину русской и теперь мечтает Лолу сделать своей... Вот только кем: женой или штатной любовницей? Точнее, своей собственностью, любовницей она и так была. Сережа и сам какое-то время походил в Лолиных любовниках — это у них началось с той поездки в Лисий Нос к его плешивому приятелю Витюку — но как неожиданно началось, так; быстро и кончилось. Сразу после того как он привез к Миле Бубновой Мартина Карвалайна. Финн сразу же положил на нее глаз и Сережа тактично отступил в тень. После этого еще два-три раза она ездила в Лисий Нос, потели в сауне, пили баночное пиво и виски, а на ночь забирались на второй этаж, спали под двумя шерстяными одеялами — наверху было прохладно, Сережа если не напивался, быстро делал свое дело и засыпал как розовый поросеночек с открытым ртом. До женщин он не был большим охотником, да жена его «пасла», как говорил он, так что особенно не разбежишься. Но дело, конечно, не в жене, просто Кошкин относился к тому типу мужчин, для которых женщина не главное в жизни. Да, и страсти в нем настоящей не было, так под влиянием алкогольных паров воспламенялся, долго сопел и потел на ней, а иногда, так и не закончив, отваливался в сторону и засыпал, причмокивая, а утром новых попыток и не делал. Но о подарке никогда не забывал: то духи, то шампунь или дезодорант. Мартин был более сильным мужчиной. Он умел любить, ему нравилось тискать, ласкать пышное белое тело Лолы, никогда не торопился и всегда думал о том, чтобы доставить и ей удовольствие. Это качество Лола всегда ценила в мужчинах. Таким в ее жизни был Иван Рогожин...

Жан... Жаль, что у них ничего не получилось. В нем была настоящая сила, ему хотелось подчиняться, доставить радость, но Жан не умел и не хотел делать дурные деньги, хотя бы и мог, а в наше смутное время — это было большим недостатком. По крайней мере в глазах Лолы. Вместо того, чтобы самому заворачивать крупными делами, например, на бирже или в совместном предприятии, он теперь обслуживал удачливых дельцов, выполнял разные деликатные поручения. Наверное, в своем деле он умелец, если контора их процветает. Вон даже сумел отыскать пропавшую без вести Милу... При воспоминании зверски убитой подруги Лола еще сильнее опечалилась. Кому понадобилось ее убивать? Неужели лишь для того, чтобы обокрасть? Говорила она подруге: не носи на себе драгоценности, крупные суммы денег, одевайся хотя бы для улицы попроще, так нет напялит дубленку! Из Таллина подруга прислала ей сыру, копченой колбасы, шоколадных конфет. И из-за всего этого убивать человека?! Все-таки спасибо Мартину, что он вытащил ее из этой страшной страны, где такое возможно... На Мартина убийство Бубновой тоже произвело сильное впечатление. После этого он и заговорил, что Лоле лучше покинуть Петербург. Да Лоле и наплевать на него — город стал серым, грязным, злым, переполненным южанами, которые себя чувствуют в нем, как дома. Она не будет скучать по этим скучным, тупым лицам. Люди теперь в России не смотрят тебе в лицо, а шарят глазами по сумкам да рукам. Их интересует не человек, а продукты. А эти длинные кошмарные очереди? Иногда по Невскому не пройти, приходится выходить на проезжую часть, чтобы обойти очередь за мясом, яйцами, хлебом...

— И все-таки чужие люди, чужая незнакомая, страна. Даже тебя, мой сладкий Котик, я буду редко видеть... — нарушила затянувшееся молчание расчувствовавшаяся Лола. — Очень я им там нужна, а если и нужна, так сам знаешь для чего.

— Какое тебе дело до них? Ты нужна Мартину, а остальных ты видела в гробу! Я тебе уже битый час толкую, что ты едешь в капиталистическую страну, где деньги, богатство значат все. И воров-бандитов почти нет. А если и есть, так они по крупному воруют. Например, чистят банки, ювелирные магазины... Эта наша мелкая сволочь за рваный рубль готова человека кончить! Замочить!

— Финляндия была царской колонией, финнов называли чухной и они были в Петербурге извозчиками, — блеснула эрудицией Лола. Это она прочла в каком-то романе Пикуля.

— Большевистская зараза не коснулась Финляндии и она развивалась не уродливо как мы, а как все цивилизованные страны мира. Россияне стали рабами, а бывшие рабы чухонцы — господами. Вот разница между социализмом и капитализмом. Кто был ничем, тот стал никем...

— Ты не только спеку... гм... бизнесмен, но еще и толковый политик, вон как все просто по полочкам разложил, — польстила ему Лола.

— Я просто, старушка, прости, Лолочка, умею делать деньги, а дуракам это не дано. У Сережи все есть, как у того коробейника из старой песни! Бывало доставлял богатым клиентам приемнички, шмотки с ярлыками, электронные зажигалки, аудиокассеты, а теперь снабжаю видеотехникой, телевизорами, автомобилями... И клиенты у меня не трусливые советские чиновники, спортсмены, а капиталисты, бизнесмены, которые не будут за каждую сотнягу биться насмерть, а без звука выкладывают столько сколько запрошу.

— Запрашиваешь ты многовато, Котик!

Лоле тоже приходилось пользоваться его услугами до знакомства с Мартином. Сережа брал за каждую вещь по максимуму. А уж продать подороже он умел! Пел, как соловей, тряся каждой тряпкой!

Впереди замаячил пост ГАИ и Кошкин сбавил скорость. Милиционер в полушубке с белой портупеей и полосатой палкой в руке подал знак остановиться. Пока Сережа, улыбаясь, беседовал с лейтенантом, угощал его американскими сигаретами, а позже вручил пару банок пива, Лола смотрела на разбитые машины, стоявшие в загородке. Это были «восьмерки», «девятки», одна «Волга». Иностранных не видно. Снег припорошил продавленные и уже тронутые ржавчиной крылья и крыши, на одной машине сидела сорока и вертела черной головой с блестящими глазами. Ручная она что ли? Совсем не боится машин и людей. Сразу за стеклянной будкой взбирались на белый пригорок красноватые сосны и ярко-зеленые ели с опущенными в снег лапами. Небо совсем расчистилось и стало нежно-голубым, округлые облака были пронизаны розовым, не облака, а абажуры, снег кругом ослепительно белый, лишь у толстых стволов немного припорошен коричневой трухой. Синицы прыгали по веткам, иногда слетали на голые костлявые кусты. Когда тронулись дальше, Сережа сказал:

— Последний пост перед Выборгом. Видела, он даже документы не потребовал... А почему? Потому что все гаишники знают на этой трассе Сережу Кошкина! Им от меня тоже кое-что перепадает. Этот лейтенант попросил, чтобы я ему из Чухляндии привез аккумуляторный фонарик, мол, такой пустячок! А такой фонарик в нашем Скабаристане стоит полтонны. Хрен с ним, привезу... Этот лейтенантик никогда не будет машину обыскивать. Правда, сейчас все к нам можно ввозить, да и вывозить тоже.

— Например, меня — вставила Лола.

— Ты, старушка, ценишься на вес золота... — расплылся в широкой улыбке Кошкин. Лола заметила на круглой красноватой физиономии порез от бритвы, а из ушей торчали пучки рыжих волос.

— Сколько говорить, не называй меня старушкой! — сердито сказала она. — Старик, старушка... Что за дурацкая мода?

— Усек, Лолочка!

— Лучше скажи, сколько ты за меня снимешь с Мартина?

— Ну ты даешь! — опешил Сережа. Он чуть вильнул рулем, пропуская приближающуюся машину. — Вот прет лихая, прямо посередине!

— Марками или долларами тебе заплатит Мартин? — не отставала Лола.

— У нас свои расчеты, госпожа Ногина, — уклонился он. — Мой тебе совет: каждый день штудируй по словарю финский язык. Ты ведь способная девочка.

— Девочка — это лучше, — усмехнулась Лола. — Вот только не знаю, к чему я способная?

— У тебя талантов много...

— А все-таки?

— Ну уж про твои способности Мартину лучше знать, чем мне.

— Не хами, котик.

— Ты нравишься мужикам, а это тоже талант!

— Поиграет со мной и бросит, — продолжала Лола. — Сам говоришь: за богатым любая побежит, хоть на край света.

— Ты — не любая, Лолик! Мартин толк в бабах знает, а вот тебя выбрал.

— Сдается мне, Котик, что тут дело не в любви, — проницательно заметила Лола. — Для чего-то я ему другого нужна... Марки-то он будет платить? Толковал, что будет у меня какая-то нетрудная работа.

— Вроде барменшей хочет тебя определить к себе, — осторожно проговорил Сережа. — У него загородная дача с баром, сауной... Я был там, красиво все в дереве. Думаю, работы там будет кот наплакал.

— У нас в Питере за место бармена нужно большие тыщи заплатить, — сказала Лола. — Стоять за стойкой я согласна. В свое время два года отбухала официанткой в сосисочной на Невском.

— Я и не знал!

— Ты много чего не знаешь обо мне, мой толстенький поросеночек.

— Лола, побойся Бога! — поморщился он. — Поросенком еще никто меня не называл.

— Я могу и по-другому тебя назвать, да боюсь еще больше не понравится, — рассмеялась она.