Проливной дождь загнал Рогожина в первый попавшийся подъезд на Набережной Фонтанки, куда он пришел встречать после спектакля Натали Вольскую. Это не был обычный петербургский моросящий дождик, а настоящий шквальный ливень. Порывы за порывом. Когда Иван выехал из дома — на этот раз на голубой «Ниве», предоставленной в его распоряжение Глобовым — по зеленоватому вечернему небу торопливо бежали подсвеченные солнцем облака, ветер рябил воду в Фонтанке, хлопал форточками в домах, гонял по тротуарам окурки и бумажки от конфет и мороженого. Было свежо, прохладно, но ничто не предвещало шторм. И вот за какие-то несколько минут вдруг все изменилось: вместо рваных облаков появились сумрачные айсберги, тяжело спешащие на восток, вода тревожно заколыхалась меж гранитных берегов, белые хлопья пены долетали до чугунных решеток, стая испуганных голубей суматошно пролетела под арку, взъерошенная серая кошка, припав к асфальту, прошмыгнула в подвальное отверстие. Налетевший со свистом ветер задирал женщинам юбки, лохматил волосы. До того живший спокойной размеренной жизнью город замер в тревожном ожидании, а его обитатели будто при ускоренной киносъемке засуетились, по-муравьиному забегали в разных направлениях. И что удивительное, никто не смотрел на зловеще темнеющее небо, а лишь под ноги и по сторонам. Все оглушительнее грохотал гром, частые вспышки зеленоватых молний отражались в окнах и витринах, ветер набирал силу, он уже не свистел, а выл и стонал, как раненный зверь, кто был в это время на Дворцовой набережной, увидел, как на Неве боролись встречный ветер и течение. Потемневшая вода прямо посередине вздувалась и поднималась огромным желтоватым гребнем, чем-то напоминая тот самый фантастический океан на леммовском Солярии. Но там разумная водная стихия рождала чудовищ, а Нева могла «родить» лишь наводнение.

Стоять в душном подъезде надоело — сюда уже набились прохожие — и Рогожин вышел на волю. Хлесткие дождевые капли ударили в лицо, ветер не давал глубоко вздохнуть, пришлось нырнуть под ближайшую арку, где никого не оказалось. Был уже вечер и в окнах зажигались огни. По шелестящему мокрому асфальту проносились машины, из-под колес летели белые брызги, будто налившиеся кровью глаза пещерных чудовищ светили в мокрой мгле светофоры. Молния все окрест осветила колдовским светом, почти мгновенно громыхнуло над самой головой и вдруг стало тихо, но это продолжалось недолго, вскоре с неба пришел могучий ровный гул — это хлынули из заполонившей все небо гигантской тучи ливневые потоки. Серебристые прямые струи со звоном разбивались об асфальт, порождая весело пляшущие фонтанчики, из водосточных труб с музыкальным шумом выплескивались потоки будто кипящей воды. Весь город заполонил гул низвергающегося с грозно притихшего неба дождя.

Глядя на расходившуюся в гранитном ущелье Фонтанку и потоки воды, устремившейся с тротуара под арку, Иван вспомнил странный вечер в Купчино на квартире Рыкуновой. Никогда нельзя делать скоропалительные выводы о человеке — это тоже было важным правилом в работе Рогожина, но разуму не прикажешь делать свои подчас неверные умозаключения: Элеонора казалась ему порождением сатанинских сил, наверное, так и есть, но все это не мешало ей быть умной, проницательной и умеющей подчинять других женщин, точнее, она была личностью. Рыкунова прекрасно разбиралась в запутанной политической обстановке, делала тонкие и умные выводы, высказывала неординарные мысли. Например, она утверждала, что нынешние изменения в условиях человеческого существования поставили в тупик большинство пожилых людей и совершенно изменили мировоззрение и облик молодежи: совершился стремительный скачок от многолетнего фарисейского воспитания в духе социализма и коллективизма к полной вседозволенности, отрицанию внушенных с яслей авторитетов, к свободе личности. Не все, конечно, правильно все поняли, например, преступный мир, пользуясь политической неразберихой, безвластием, быстро набрал силу и подчинил себе многие новые структуры, даже власть на местах и в центре. Но в любом случае людям вчерашнего дня не стоит надеяться на возврат к старому — этого уже никогда не произойдет. И потом старики, пенсионеры уже не могут оказывать влияние на жизнь, политику. Сколько бы ни махали на митингах красными флагами и плакатами, СССР не возродится. Получив нежданно-негаданно свободу и независимость, люди разных национальностей не поменяют ее на чугунные оковы, надетые пришедшими к власти в семнадцатом большевиками. Может, эта самая свободная и независимость еще больше ухудшит их жизнь, но они будут цепляться за эти веками заманчивые символы, да что цепляться — драться за них, кровь проливать. Конечно, сейчас наверху полно рвачей, взяточников, воров, политиков безбожно обманывающих доверчивых людей, но это ненадолго, уже сейчас их называют временщиками. При нынешней разнузданности средств массовой информации еще можно какое-то время морочить головы людям. Ящик с экраном — могучая сила! Он с утра до вечера вбивает в головы то, что нужно нынешним хозяевам страны. И будет вбивать, журналистам за это хорошо платят. Пока у нас все уродливо и чудовищно, но ведь перед глазами опыт цивилизованных стран? И его можно перенять. Да и молодые люди начинают зорко следить за хитроумными манипуляциями политиков, обирающих россиян. Чиновники и бюрократы соцсистемы, привыкшие ни за что не отвечать и разбазаривать народное достояние, и теперь пытаются это делать, лично обогащаясь, но миллионы пар глаз наблюдают за ними, копят злость и негодование — они ведь сами проголосовали и за тех народных депутатов и президентов, которые их так нагло и подло обманули и предали. В голод и холод вон какие рыла наели! Не стыдно таким розовым поросям на экране красоваться и, сыто рыгая, толковать о том, что нужно еще больше подтянуть пояса, потерпеть, мол, потом будет лучше... Когда и кому? Опять же только им, сотрудничающим с мафиями, миллионерами, ворами и спекулянтами. Те их кормят до отвала самым вкусным и забивают их мошны не только миллионами обесцененных советских рублей, но и валютой...

Со всем этим Иван готов был согласиться. Элеонора и дома была энергичной, стремительной, долго не могла усидеть на одном месте. К Рогожину она относилась как к неизбежному злу в ее квартире, зато на Натали посматривала с такой нежностью и любовью, что Иван поражался, он никогда не видел, чтобы женщина так могла смотреть на женщину. Этот чуждый для него мир был ему непонятен. Не то, чтобы его раздражало внимание, проявляемое Рыкуновой его подопечной, он ведь не был любовником Вольской и не собирался им стать. Он дал слово Глобову и намерен его сдержать, разве иначе бы он оказался здесь в столь поздний час? Раздражало другое — откровенное бесстыдство обеих, они часто целовались, гладили друг друга. Его угостили коньяком, черным кофе, вкусным печеньем «крекер», был на блюдечке даже нарезан лимон. Книг в комнате было не очень много, совершенно не видно детективов, зато литературы на темы черной магии, эротики, секса, загробной жизни, разной бесовщины было предостаточно, что и определяло вкусы хозяйки. «Молот ведьм», «Изгоняющий дьявола», «Знамение», «Адвокат дьявола», «Жюстина» маркиза де Сада, красиво изданный и дорогой двухтомник Блаватской. Иван видел на книжных развалах эти тома стоимостью около тысячи рублей. Впрочем, скоро стало ясно, откуда достаток у Рыкуновой. Работая костюмершей в театре, она еще и шила на дому. У нее была изящная японская швейная машинка цвета слоновой кости. Она как произведение искусства стояла на квадратном столе у окна, тут же белый импортный утюг на подставке, корзинка с выкройками, нитками-иголками. Элеонора, по-видимому, слыла модной портнихой. За то время, что Рогожин был у них, несколько раз звонили клиентки. Повесив трубку, она небрежно роняла: «Жена академика, дочь зампреда Петросовета...» Позже Натали сказала, что если бы Элеонора ушла из театра, то она в несколько раз больше бы зарабатывала шитьем, но она любит искусство — жить без театра не может.

Листая том «Молот ведьм», написанный двумя монахами-инквизиторами еще в XV веке, Иван обмолвился, что вот, мол, раньше были ведьмы, черти, демоны, привидения, а куда они в наш век подевались?

На это Элеонора довольно остроумно ответила:

— Раньше люди верили в Бога и страшились нечистой силы, которая из кожи лезла, чтобы заполучить душу... Вспомните хотя бы «Фауста» Гете, но после того, как большевики убили веру в Бога у русских, разрушили святые храмы и разогнали священнослужителей, Дьяволу не нужно стало соблазнять смертных, чтобы заполучить их душу. Они и так даром стали принадлежать ему. Нет веры в Бога, значит все достается Сатане. Некого стало соблазнять, запугивать, склонять к греху — с семнадцатого года на всей Руси стал править бал Сатана, как провидчески написал в талантливом романе «Мастер и Маргарита» Михаил Булгаков. Делать нечего стало бесам, привидениям, вурдалакам. Мир шагнул вперед в смысле развития цивилизации: если люди добились в техническом прогрессе таких сногсшибательных успехов, что полетели на Луну, то и ведьмы теперь не порхают на примитивном помеле, как на заре цивилизации в средние века, к их услугам летающие тарелки, космические корабли, да и называть нечистую силу стали полтергейстами, инопланетянами и другими научными именами. Нечисть, она быстро ко всему приспосабливается.

— Вы в Бога верите? — задал ей вопрос Иван.

— В Бога? — скрипуче рассмеялась Рыкунова. — Если бы Бог любил людей, он не допустил бы, что их в России довели до такого скотского состояния...

— Бог ли? — возразил Иван.

— Я верю в Дьявола, в приход Антихриста... Бог отвернулся от людей, что же толку ему молиться, верить в Него? Он все равно не услышит. Люди оказались ближе к Дьяволу, чем к Богу. И Он в этом за последнее столетие убедился. Богу нужно все человечество уничтожить и заново создать Адама и Еву, но уже совсем других. И Боги ошибаются. Новые люди действительно будут созданы по образу и подобию Господа Бога, а нынешние все больше по своему образу жизни, деятельности и даже облику походят на Сатану и его бесов...

«Это и к вам, Элеонора, относится!» — усмехнулся про себя Рогожин. Во время этого диалога худощавое лицо Рыкуновой еще больше обострилось, глаза светились колдовским блеском, мелкие зубы прихватывали нижнюю губу, отчего лицо принимало хищное выражение. И еще Иван подумал, что она не права: рядом с ней Натали выглядела истинным ангелом! Ей бы только крылышки — и может с успехом позировать гениальным художникам эпохи Возрождения, изображавшим на полотнах библейские сюжеты.

— Вы уж меня, пожалуйста, не причисляйте к нечистой силе, — будто прочитав его мысли, заметила Элеонора. — Ведьмы и бесы вредили людям, а у меня такой склонности нет. Я жалею людей.

Так, безусловно, могла сказать только сильная женщина. Кстати, ангелоподобная синеглазая и золотоволосая артистка и свой маленький ротик не раскрывала, слушая подругу., Широко распахнутыми глазами она смотрела на нее и молчала, а что было в ее красивой головке, один Бог знал. При всей своей кажущейся наивности Натали была далеко не простушкой. Иван иногда ловил на себе ее испытующий взгляд, она с удовольствием следила за их спором, а вот на чьей она стороне, понять было невозможно.

Странный был этот вечер. Внутренне подготовленный увидеть в Рыкуновой беспощадного врага, Иван должен был признаться, что ненависти, отвращения к ней совсем не испытывает. По-видимому, Бог некрасивым, ущербным женщинам дарит взамен светлый разум. Чем бы Элеонора смогла еще привлечь к себе Натали? Какой силой убеждения и логикой нужно обладать, чтобы изначально физиологически нормального человека склонить к предосудительной порочной связи?..

Выпив несколько рюмок коньяку и чашек крепкого черного кофе, Иван распрощался с подружками, другого слова для них он так и не подобрал. И уже на лестничной площадке, закрывавшая за ним дверь Натали, шепнула:

— В пятницу заезжайте за мной в театр...

И в голосе ее и взгляде почудилось ему нечто обнадеживающее. Уж не решила ли артистка порвать со своей сожительницей?

И вот сегодня пятница. Банный день, но к черту баню! Натали будет свободна после второго акта, это в половине десятого. Не то, чтобы он волновался, но чего-то нового от сегодняшней встречи ожидал. Так ему подсказывала интуиция, а он ей в последнее время все больше доверял. Кажется, ливень затихает. Он выглянул из арки: отощавшая туча драконом тяжело протащилась через весь город, темно-серый длинный хвост ее был светлее, чем свирепая огнедышащая пасть. Он усмехнулся такому сравнению. Но что-то в расползающейся туче и впрямь напомнило легендарного дракона из сказок и мультфильмов. Время бы Натали появиться из парадной. Если с сумкой, то Иван не ошибся — она покидает Рыкунову. В последние встречи он все больше убеждался, что привязанность к костюмерше у Вольской ослабевает. Она уже без прежней восторженности отзывалась о ней, что-то у них разладилось, возможно, сказалось влияние Рогожина. Он не упускал возможности поговорить с Натали о том, что она обкрадывает себя: с такой красотой принадлежать женщине!.. Разве это не дико? Неужели им вдвоем не скучно? Не угнетают ее, Натали, противоестественные ласки? Пусть искусные, изощренные. Вот ему, Рогожину, неприятно прикосновение мужчины к себе, он верит, что однополую извращенную любовь изобрел Сатана и кто ею занимается, тот служит ему. А у нее, Натали, на шее золотой православный крестик...

Ему пришлось сходить в Публичку и прочесть в читальном зале несколько трактатов о лесбиянках. Оказывается, в древности на острове Лесбос жили воинственные амазонки, от них и пошла эта лесбиянская любовь. Правда, автор не претендовал на полную достоверность, но приведенные факты звучали убедительно. В беседах с Натали Иван нет-нет и вворачивал несколько фраз, почерпнутых из трактатов... Но она почему-то не реагировала на его возросшие познания в области лесбиянства.

Может, все-таки его слова упали на благодатную почву? Он все больше убеждался, что Наталия Вольская не испорченная, порочная женщина — она бескорыстна, добра, у нее легкий характер, есть чувство юмора. Будь меркантильной, разве ушла бы от Глобова?

Натали появилась около десяти в светлом перетянутом широким поясом плаще с зонтом и большой синей сумкой. Шумели водосточные трубы, шелестел под колесами машин асфальт, однако с расчищающегося неба уже не лило... Повертев головкой в шелковой косынке, Натали увидела его, поспешно выходящего из-под арки. Размечтался, мог бы и пораньше выйти! Он приветственно помахал, подойдя, подхватил не очень тяжелую сумку и направился к машине, наехавшей колесами на край тротуара. Она, конечно, узнала глобовскую «Ниву», но ничего не сказала и покорно уселась на переднее сидение, обтянутое белой овчиной.

— Машина Андрея? — все-таки спросила она.

У миллионера несколько машин, Иван не знал, лично ли они ему принадлежат или фирме, что в общем-то одно и тоже, но ездил он на новенькой серебристой «Вольво», иногда на «Волге». На других легковушках разъезжают его ближайшие сотрудники и ребята из охранного отряда. «Нива» появилась у него недавно.

— Куда поедем? — поинтересовался Иван, заводя мотор и включая дворники. Все вокруг мокро блестело, стало гораздо светлее, уже кое-где над Фонтанкой на небе выплескивались в промежутках между плотными с темными подпалинами облаками короткие солнечные лучи. Вслед за проходящими мимо машинами волочился сизо-туманный хвост. Совсем низко пролетел желтый вертолет. Застекленная кабина просвечивала насквозь. Уж его-то чего в такую погоду сюда занесло?

— К тебе, — коротко ответила Натали. В ту встречу у Рыкуновой Иван сообщил ей, что в четверг Аня ложится в роддом, но не ожидал, что она это запомнила.

— После грозы за городом пахнет хвоей и цветами, — растерянно произнес он. Предложение артистки поставило его в тупик. Жена не успела родить, а он приводит домой красивую женщину...

— Да, я забыла, ты ведь преданный, верный муж, — улыбнулась она. — И уже, по-видимому, счастливый отец?

На дню по несколько раз звонил Иван в справочную, но роды еще не начались, хотя воды уже отошли. Врач утверждал, что все будет нормально, роженица чувствует себя хорошо. Хорошо ли Ане с таким огромным животом? Он отвез ее в роддом, когда ей показалось, что начались схватки, но Аня неопытная мамаша, могла и ошибиться. Последнее время младенец вел себя беспокойно, она ночью по нескольку раз просыпалась от болезненных толчков. Вдвоем им стало трудно помещаться на постели, и Иван перебрался в другую сторону на узкий диван, но всякий раз просыпался, когда жена вскрикивала во сне или вставала. Родов она не боялась, днем строчила на машинке пеленки-распашонки. Иван и не знал, что она умеет шить. Машинку ей принесла мать.

— Пока еще нет, — после продолжительной паузы ответил он.

— Мне хочется посмотреть, как ты живешь... — она запнулась и прикусила нижнюю губу.

— Договаривайте, — сказал он.

— У меня в голове такой сумбур! — она передернула плечами, будто от озноба. — Ну зачем вы, Иван, вклинились в мою жизнь? До встречи с вами я была если не счастлива, то по крайней мере спокойна. Вчера утром до репетиции я была в церкви, хотела покаяться священнику, но потом испугалась: он такой молодой, голубоглазый с мягкой каштановой бородкой, я должна была такую грязь выливать на себя.

— Хорошо, что вы это считаете грязью, — вставил он.

— Элеонора совсем другого мнения на этот счет.

— Элеонора — не женщина. Я ничего женственного в ней не заметил.

— Она вас ревновала ко мне.

— А говорите умная! — хмыкнул он.

— Вы живете рядом со Спасо-Преображенским собором?

— Даже иногда бываю в нем, — ответил Иван.

Делать было нечего, он свернул на улицу Пестеля к своему дому. Собор выглядел насупленным, с зеленых куполов его брызгали струи — косой дождь снова на несколько минут напомнил о пронесшейся грозе — листья на старых деревьях блестели, пушки и цепи лоснились. Прихожане торопливо проходили к высоким дверям. Служба там или отпевание?

Натали скинула в прихожей туфли, достала из сумки косметичку и стала перед зеркалом приводить себя в порядок. Иван повесил ее немного промокший плащ на плечики, зонтик она даже не раскрыла, глянцевитая изогнутая рукоять торчала из сумки. Артистка была в коротком платье в обтяжку, телесных колготках, в ушах золотые серьги в виде полумесяцев. Синие глаза ее блестели, когда она снимала туфли, точь-в-точь как Анна, оперлась рукой о его плечо. Натали выше жены, если в зрелые годы она растолстеет, то фигурой будет похожа на сексапильную Лолу Ногину... Иван внутренне поежился: чего это он вспомнил ее?

— Я люблю старинные дома, — оглядывая прихожую, коридор, комнату, произнесла она. — Потолки, окна, прихожая — все такое прочное, солидное, не то что современные коробки в новых районах.

— Разве Андрей Семенович живет не в центре? — Иван ни разу не был у миллионера в городской квартире.

— Его хоромы на Миллионной улице все еще ремонтируют, — она засмеялась. — Смешно, советский миллионер будет жить на Миллионной улице, бывшей Халтурина, кажется?

— А вы знаете кто такой Халтурин?

— Я слышала, что всю эту сволочь-террористов, убивавших великих людей России, наконец-то раскусили... Вот теперь срочно и меняют название улиц, которым большевики дали их имена.

Иван был полностью согласен с ней. Неужели Элеонора внушила Натали столь здравые мысли?

— Чай, кофе? — предложил он. — Найдется и выпить.

— Вы не будете, раз за рулем, а я одна не люблю пить, — посмотрела ему в глаза Натали. Она не сомневалась, что Иван сегодня повезет ее в Комарово...

— Вы на что-то наконец решились? — спросил он, когда они уселись за стол на кухне. Иван хотел все на подносе отнести в комнату, но она сказала, что здесь уютнее и все под рукой. В этом смысле все женщины одинаковы: Лола любила сидеть на кухне и Аня... Позвонить в роддом? Ладно, попозже, после того как отвезет Натали в Комарово. Значит, верный путь избрал он к сердцу молодой женщины... Оценит ли Дегтярев новый опыт его деятельности частного детектива? До сих пор он занимался расследованием краж, преступлений, ну пришлось последить за Болтуновым- Тухлым, женой Станислава Нильского. Как они там в Дюссельдорфе? Миша Бронх вынужден был взять его вместе с Соней Лепехиной, как бесплатное приложение. Не захотела красотка расставаться с красавчиком мужем. Выбрала любовь втроем, как распутная Лиля Брик, уложившая в постель с собой и мужем еще и Маяковского...

На его вопрос Натали не ответила: она пила чай из небольшой чашки, хрустела пересохшей соломкой, печенья Иван не нашел, а от закусок она отказалась, сказала, что в театре перекусила. Иногда она бросала задумчивые взгляды на Рогожина, сидящего напротив. Места ему между столом с мраморной столешницей и стеной было маловато, длинные ноги в серых кроссовках вытянулись до середины небольшой кухни. Он пил кофе со сгущенкой. Мелькнула мысль выпить рюмку, но он ее отогнал. Выпивший, он никогда за руль не сядет. Это закон. Во взгляде Натали были любопытство и ожидание.

Чтобы не молчать, он рассказал ей про вчерашний случай у магазина на Литейном. В Петербурге появились собаки-нищие. Они бродили у продовольственных магазинов, заглядывали покупателям в глаза, явно вымаливая подачку, но в большинстве своем люди озадаченно проходили мимо. Один белый шпиц стоял у ступенек на задних лапах, умильно глядя прохожим в глаза. Это что-то новое: нищих собак Иван раньше не видел. У помоек и мусорных баков встречал не раз, а вот у магазинов впервые. Какой-то подвыпивший громогласный усач в спортивном костюме «адидас» только что купил килограмм сосисок и когда увидел стоящего на задних лапах шпица, достал одну и протянул. Шпиц ловко схватил ее и в мгновение ока проглотил. Тут подошел второй лохматый пес с несчастными голодными глазами и тоже уставился на парня. Он стоять на задних лапах не был обучен и всю свою энергию вложил во взгляд желтых глаз. Парень и ему бросил красноватую сосиску, но тут сорвался с места нищий, стоявший неподалеку, и первым схватил сосиску. Расстроенный пес сгоряча цапнул его за ногу. Парень хохотал на всю улицу, хлопал себя по толстым ляжкам, а нищий не хуже собаки прямо на месте расправился с сосиской даже без хлеба.

— Вот она — нищая, голодная Россия! — сквозь смех, проговорил парень. — Перемешалось все: собаки как люди, а люди, как собаки!..

Иван, наблюдавший всю эту безобразную сцену, не выдержал, подошел к парню и сквозь зубы, бросил:

— Вали отсюда, благодетель! Вместе со своими сосисками!

Усач было встрепенулся, но очевидно, прочтя в глазах Рогожина нечто тревожное, хлопнул себя капроновой сумкой по ляжке и размашисто зашагал к Невскому!

— Какой ужас! — покачала головой Натали. — Надо отдать должное Андрею — он меня оберегал от такой прозы жизни.

— Сдается мне, что он вас по-настоящему любит, — сказал Иван.

— А я вам нравлюсь? — Она и раньше спрашивала, но на этот раз ее слова прозвучали как-то по особенному.

— Нравитесь, — честно признался он.

— Вы мне, Иван, с первого раза понравились, когда я вас увидела в Комарово. Может, потому что вы — единственный, кто не смотрел на меня воловьими глазами... Ну вы понимаете, как смотрят мужчины на лакомый кусочек...

— Я отметил про себя, что вы красивы, а что еще я должен был делать? Вы принадлежали Глобову, мне и в голову не могло прийти отбить вас у него.

— Потому что это Глобов?

— Прийти в дом к хозяину и, как вы говорите, смотреть воловьими глазами на его женщину... Это непорядочно.

— В каком мире вы живете, Иван?

— Хотите честно, Натали? Лучше Андрея Семеновича вы вряд ли кого найдете.

— Я никого не ищу — меня сами находят, Ванечка!

— Он неплохой человек, видный мужчина. О других его достоинствах я уж не говорю...

— И вам так не терпится передать меня Андрею?

— Решать вам, Наташа, — сказал он. Натали называть ее ему не хотелось — в этом было что-то нарочитое. Лиза Ногина упорно настаивала, чтобы ее величали Лолой, Наташа почему-то предпочитает, чтобы ее называли Натали. Радио и телевидение так настырно пропагандируют все иностранное, что скоро совсем истинно русского духа не останется в России. Как еще Ане не пришло в голову называться Антуанеттой...

— Вы мало знаете Андрея Глобова, — с грустью произнесла она. — Он считает меня своей собственностью, как же, он вложил в меня деньги, ради меня содержит целый театр... Надо сказать, что он, конечно, не мелочный. И денег у него не сосчитать. Он не

простит мне, что я ушла от него. Будет всегда это помнить. Ему просто нужно было доказать мне и особенно себе, что он могуществен и все может. Вот разве только землю повернуть вспять не в его силах.

— Я не замечал у него наполеоновских замашек.

— То, что не смогли бы сделать его мускулистые мальчики из охранного отряда, сделали вы... — снова она подарила его нежным взглядом. — Андрей умен и он знал, кого нанять для этого тонкого дела.

Последнее неприятно резануло ухо Рогожина: «нанять!» А впрочем, она права: его наняли и он работал... Нужно признаться, что эта работа ему нравилась. Натали артистка и могла быть разной, с ней не соскучишься. Да и смотреть на нее приятно. От почти детской непосредственности она могла почти мгновенно стать циничной. И словечки, случалось, употребляла вульгарные, неужели их теперь всегда произносят со сцены? Когда Иван, увлекшись, как-то прочитал целую лекцию о пагубности извращений, она слушала-слушала, а потом вдруг выпалила: «Не лечи меня, милый!» Могла спокойно произнести матерное слово, правда, это у нее получалось совсем невинно. Так ребенок может за столом ляпнуть незнакомое, услышанное на улице ругательство.

И яркие синие глаза все так же лучезарно взирали на мир. Наверное, красота сама по себе талант. Родившейся красивой уже с самого детства предназначена счастливая судьба по сравнению с дурнушкой. Последней приходится напрягать весь свой ум, чтобы чего- либо добиться в нашей жестокой жизни, а красавицы не напрягаются: они прямо на блюдечке с золотой каемкой получают все готовенькое. Красивые могут выбирать и не выходят замуж по любви за бедных. За редким исключением. Натали мало одного богатства, ей захотелось испытать и более сильные чувства, чем обычная любовь. Ну вот испытала, как и предсказывал ей Рогожин, пресытилась, хотя мужеподобная Элеонора вся выкладывалась, лишь бы не упустить красавицу Вольскую. Но не смогла. Может, она, Натали, и есть сказочный колобок, что и от дедушки ушел, и от бабушки...

— Вы не бойтесь, Ваня, — ласково поощрила его она. — Я ничего не расскажу Андрею.

— Не сочтите меня хвастуном, Наташа, но я в этой жизни уже давно ничего не боюсь, — мягко сказал он. — Такая у меня была служба в армии, да и сейчас мало, что изменилось в этом отношении. Видно, на роду мне написано разгребать... человеческий мусор.

— Андрей рассказывал, что в вас стреляли, набрасывались с ножом, — вспомнила она.

— Я сам выбрал такую работу и она мне нравится в общем-то. Я ненавижу ворье, насильников, убийц, не понимаю судей, которые за жестокое преднамеренное убийство невинного человека дают по пять-семь лет тюрьмы этим выродкам! Не понимаю демагогов-законодателей из парламента, ратующих за отмену смертной казни! Да тогда просто на улицах среди белого дня будут убивать по найму за деньги любого... Мне довелось столкнуться с одним таким «народным избранником», что по телевидению, на митингах до хрипа требовал послабления в тюрьмах для преступников, но когда кавказцы изнасиловали в лифте его десятилетнюю дочь, он дико вопил на суде, чтобы их расстреляли!

— Что мы будем делать? — перевела разговор снова на опасную тему Натали. — Вдвоем в пустой квартире... Скажи кому, что мы вот так мирно сидим за чаем и беседуем — не поверят!

— Меня мало трогает, кто что подумает или, скажет.

— А что же вас смущает, Ваня?

— У меня вот тут... — он постучал себя кулаком по левой стороне груди, — нет убеждения, что мы поступаем правильно.

— А кто знает, что правильно и что неправильно?

— Наверное, он, — взглянул на потолок Иван.

— А вот мой Бог подсказывает...

— Не Бог, Наташа, — мягко перебил он. — Это Сатана.

— Значит, вы с Богом, а я — с Дьяволом?

— Я убежден, что Элеонора, — это порождение Сатаны.

— И поэтому вы меня вырвали от нее? Мой ангел- спаситель? — насмешливо произнесла она. — Я должна на вас молиться?

— Лучше в церковь сходите... Исповедуйтесь. Бог добр и он через священника отпустит вам все грехи.

— Вы такой мужественный, уверенный в себе и верите в Бога?

— А вы?

— Я, наверное, тоже верю, — она вздохнула. — Но почему Бог не остановил меня, а позволил согрешить?

— Пути Господни неисповедимы, — улыбнулся Иван.

— Вам надо было стать священником...

— Верите, в детстве я иногда думал об этом, — признался он. — Но вспомните, какие тогда были времена? Отец проклял бы меня.

— А кто был ваш отец?

— Следователь по особо важным делам.

— Его гены сработали и в вас, — заметила она. — Многие дети идут по стопам своих отцов.

— Ваши родители артисты?

— Почти... Они выступали в цирке. Воздушные гимнасты.

— Надо же, — сказал он.

Натали секунду пристально смотрела ему в глаза, потом отвела их и негромко произнесла:

— А если скажу Андрею, что между нами что-то было?

— Наташа, не старайтесь казаться хуже, чем вы на самом деле.

— Он мне поверит.

— Говорите ему что хотите, а если он клюнет на эту удочку — я в нем разочаруюсь.

— И Элеонора мне говорила, что мужчины скорее друг друга поймут, чем нас, женщин, — вздохнула она.

— Если вы не хотите возвращаться к Глобову, я готов вас отвезти, куда вы захотите. Но признаюсь, что доставить вас снова в Купчино к Рыкуновой мне было бы очень неприятно.

— Туда я не вернусь, милый Иван, вы своего добились... Впрочем, не улыбайтесь, дело совсем не в вас, а во мне. Вы правы лишь в одном: противоестественно одной женщине отдаваться другой... Что-то внутри меня запротестовало, мне стали неприятны ее ласки, поцелуи. Я вернусь к Андрею, но я его, по-моему, не люблю. Я вообще еще никого по-настоящему не любила. У меня, дорогой Иван, дурной характер: мне скоро все надоедает, а притворяться я не умею. И потом мне жаль артистов, режиссера, если Андрей разозлится всерьез, он перестанет содержать театр.

— Глобов — не мелочный человек, — возразил Иван. — Он мог все это сделать, когда вы ушли, но он не прекратил финансирование театра?

— Это меня тоже удивило, — призналась она. — И для Андрея это большой плюс. И все равно, Ваня, приносить себя в жертву ради других мне не очень-то хочется. Я отнюдь не героическая натура. И у меня нет вашей уверенности в своей правоте, убежденности. Я больше подчиняюсь своим инстинктам, чем разуму.

— Не наговаривайте на себя, — улыбнулся он. — Еще чаю?

Она рассеянно кивнула.

— Вы женщина. И незачем вам становиться второй Элеонорой. Да вы никогда бы ею и не стали.

— Ваня, давайте на «ты»? — предложила она, когда он поставил полную чашку перед ней.

Он промолчал.

— Андрей сейчас в Комарово?

Утром Глобов позвонил Рогожину, поинтересовался его делами, сообщил, что весь день будет на даче — небольшой прием для бизнесменов-прибалтов — просил звонить, если что произойдет. И вот произошло. Но звонить в присутствии Натали было неудобным — поедут прямо в Комарово без предупреждения.

— Не будем терять время, — поднялся из-за стола Иван.

— Я хотела бы с вами остаться, — обдав его синим мерцанием своих васильковых глаз, сказала она. — На час, на ночь...

Что лукавить! И он хотел остаться с ней, очень хотел бы — он давно не имел женщину, а артистка такая соблазнительная, доступная... Но... «Что но»? — подумал он. — Мораль? Нравственность? Еще в священном писании сказано, что ежели ты взглядом пожелал чужую жену, ты уже с ней прелюбодействовал... Что же его останавливает? Ведь вряд ли еще когда в жизни ему встретится такая красивая женщина... И кому от этого будет хуже? Глобову? Анне? Или ему, Ивану Рогожину?..» Так раздумывал он, натягивая на себя черную нейлоновую куртку, а она стояла чуть расставив длинные ноги с круглыми коленями и с грустью смотрела на него.

«Значит, дело во мне самом, — вынужден был он ответить на все заданные себе вопросы. — Будет плохо потом мне самому. — Что-то изменится во мне, будет саднить, терзать... Я не давал жене обета верности, но в такой момент, когда она рожает, быть с другой женщиной — это ничем не лучше того, чем занималась Натали с Элеонорой...»

— Должна признаться, Иван, что вы первый мужчина, который от меня отказался, — она повернулась к нему спиной с аккуратной круглой попкой — он в это время снимал с плечиков ее светлый плащ и тот показался ему вдруг таким тяжелым, будто был отлит из чугуна.

— И я вам признаюсь, Наташа, это было сделать чертовски трудно! — сказал он.

— В американских детективах частные сыщики не упускают возможности развлечься с героинями романов, — поддразнивала она, глядя на него. — Даже с теми, кого они преследуют.

— Я русский детектив, — сказал он. — И потом авторы крутых бестселлеров почти все придумывают, чтобы закрутить сюжет.

— Да вы совсем не похожи на супермена, — вздохнула она.

— Мне это слово не нравится, — поморщился Иван.

— Разве в словах дело? — улыбнулась она.

На «ты» они так и не перешли.