На Литейном мосту я остановился. Нева, тяжело колыхаясь, несла свои темные воды в Финский залив. Вдоль гранитных берегов еще громоздились ледяные торосы, но буксиры уже ходили по Неве. Первый по- весеннему солнечный день — и уже на узкой косе Петропавловской крепости стоя загорают молодые люди. И это тогда, когда на улицах еще можно увидеть прохожих в дубленках, зимних пальто, теплых шапках! Вот они, контрасты большого города! От грохота трамваев сотрясается железобетонный мост, из крошечной будки у чугунной решетки выглядывает милиционер. Что он там делает? Машины считает? Или буксиры на Неве? Купается в золотистом сиянии шпиль Петропавловки, стройные здания и дворцы на набережной плавно выгибаются, видно, как по влажному шоссе катятся машины. Крейсер «Аврора» все еще окружен ледяными наростами, из серой трубы чуть заметной голубоватой змейкой тянется в чистое голубое небо дымок. Пройдет еще несколько дней, и по Неве поплывут льдины, шуга.

Весенние запахи талого снега и пробуждающейся к бурной жизни земли будоражат нас какими-то первобытными воспоминаниями, когда человек целиком и полностью зависел от природы и был свободен от цивилизации. Как птицы начинают свои весенние перелеты, так и современный человек в эту пору томится чем-то несбыточным, его тоже куда-то влечет, манит, хочется все бросить и уйти вдаль...

Что меня держит в Ленинграде? Квартира? Но кто знает, сколько еще недель, месяцев будет меня мурыжить мадам Комлева? Я хоть завтра бы уехал, но знаю, что и там, в Петухах, буду думать о квартире, ордере, телефонном звонке из жилищного учреждения. А поторопить события я не в силах. А может, весеннее настроение сделает Аллу Дмитриевну добрее, человечнее? Весна-то может и сделала бы такое чудо, но Осип Маркович Осинский не допустит этого. Вместе с ее мужем, режиссером, он все сделает, чтобы мне навредить.

В детдоме все было проще: чаще всего наши спорные вопросы разрешались кулаками. Враг стоял прямо перед тобой, и уж от твоей силы и ловкости зависело, победишь ты или нет. И как я помню, в таких честных поединках один на один чаще всего побеждал тот, кто был прав. Само чувство правоты давало тебе преимущество даже перед превосходящим тебя силой противником. Но как победить Осинского, если он наносит тебе болезненные удары чужими кулаками, сам при этом оставаясь неуязвимым?

Мой старый друг Алексей Павлович Термитников растолковал мне, что говорить на собраниях о себе или укорять кого-либо из начальства в том, что оно притесняет тебя, — это неблагодарная задача. Плачущийся в жилетку, как выражался он, выглядит в глазах других слабаком, достойным не сочувствия, а сожаления. Гораздо лучше обоснованно критиковать виновных, приводя в пример других обиженных людей, а не себя. Тогда все посчитают, что ты сильная личность, борец за справедливость, готов вступиться за слабого. К тебе и уважение возрастет, а результат от твоей критики будет гораздо ощутимее.

Не мог я кривить душой и обвинять, например, Осинского в том, что он обижает Дедкина... Беда в том, что и написать обо всем, что творится у нас, я никуда не мог: ни один журнал не опубликует, не посмеет задеть групповщину. Наши журналы и печать — это та же самая групповщина. Какой-то заколдованный круг! Если гласность и существует, то опять же в первую очередь для таких, как Осинский, Беленький, Тарасов!