Я лежал на сене и щурился. Солнечные зайчики лезли в глаза. Под самой крышей паук свил паутину. В ней висели три сухих кокона. Паука не видно. Прячется в щели. Но стоит какой-нибудь дурёхе мухе попасться, как он тут как тут. Налетит на муху, обмотает паутиной, а потом кровь выпьет.

Гарик встал чуть свет. Поплыл щук ловить. Он в любую погоду рыбачит. И редко возвращается пустой. А вот леща ещё ни разу не поймал. Тех пять штук я не считаю. Это сетью. Леща интересно поймать на удочку. Вот Алёнке повезло: двух штук взяла, хотя я уверен, что тут дело нечисто. Сорока помог… Что-то не видно его. Голова зажила, уже и скобки сняли. Будет у него ещё один шрам. Трудно быть Президентом.

Алёнка часто выходит на берег и смотрит на остров. С тех пор как Сороку ранил Свищ, он на нашем берегу не появлялся. Алёнка была скучной и перестала рыбачить. Вместо неё я каждый вечер становился в камыши, но лещи не клевали.

- Тебе хочется в Ленинград? - как-то спросила Алёнка.

- Чего там делать? - ответил я. И, в свою очередь, спросил: - Ты чего всё время на остров смотришь?

- Куда хочу, туда и смотрю, - ответила Алёнка. - А если ты думаешь, что я жду, когда соизволит появиться твой Сорока, то ошибаешься… Меня он не интересует!

Не вижу я! За день раз сто на остров посмотрит. Вот Сороку девчонки не интересуют, это факт. Ничего, это Алёнке полезно. А то привыкла, что мальчишки бегают за ней. Наконец осечка вышла.

Тогда я сказал Алёнке, что в Ленинграде мне делать нечего, а вот сейчас вдруг захотелось туда. Хотя бы на один день. Уже скоро месяц, как мы живём у озера. В Ленинграде жарко, пахнет горячим асфальтом. Я вспомнил, как перед путешествием мы ходили в Невскую лавру. Там похоронены великие люди: композиторы, учёные, писатели. В лавре мы играли в прятки. Один раз я спрятался за могилой Неизвестного, и меня никто не мог найти. Я прижался ухом к холодному камню. И мне почудилось, что под мраморной плитой кто-то шуршит, ворочается. Мне стало страшно, я выскочил, и меня сразу увидели. Я никому не сказал, что слышал шорох. И лишь потом, через неделю, привёл сюда Андрея. Мы с ним, наверное, полчаса по очереди прикладывали уши к камню, но так ничего и не услышали.

Андрей не стал смеяться надо мной. Он сказал, что такое могло быть. Под мраморной плитой живут жуки-могильщики. Это они шуршали.

Андрей - мой лучший друг. Он летом живёт на даче, в Рощино. Это в шестидесяти километрах от Ленинграда. Я у него несколько раз был в гостях. У них там жёлтый дом. С верандой. В Рощино красиво. Но очень много дачников. Они загорают на лужайках у дома. К дачникам приезжают гости и прогуливаются по лесу. А вечерами в каждом доме гремит музыка: радиолы, телевизоры. Совсем как в городе. Неинтересно жить на даче. Андрей, когда узнал, что мы пешком собираемся идти к озеру, даже расстроился. Я предложил ему пойти с нами. Я знал, отец не будет против. Он хорошо относится к моим друзьям. Против была Андрюшина мать. Она даже слушать не захотела. «Ты маленький эгоист, - сказала она Андрею. - Живёшь на даче, как в раю… А знаешь, что в деревне нет такого магазина, как у нас в Рощино? И потом, идти пешком триста с лишним километров - это безумие! Что, у нас в стране кризис с транспортом? Ты умрёшь где-нибудь по дороге».

- А мы? - спросил я, обидевшись.

- У вас своя голова на плечах, - отрезала Андрюшина мать.

Как он там сейчас на даче? Утром загорает на лужайке у крыльца и чай пьёт на веранде. Днём гуляет с матерью и знакомыми, которые приезжают на дачу, по лесу, вечером опять пьёт чай на веранде. И если очень хорошая погода, спит на веранде под ватным одеялом.

Рядом с ними живёт известный детский писатель. У него собака. А ещё дальше живёт другой детский писатель. Тоже известный. У того нет собаки. Днём писатели стучат на машинках, пишут новые книги, а вечером собираются вместе и читают друг другу отрывки. И Андрей слушает. Он самый первый читатель, а это очень ценно для писателей. В этом смысле Андрею повезло. Ему не нужно дожидаться встречи с писателями в школе. Писатели под боком. К Андрею они относятся хорошо и часто его спрашивают, понравился ему рассказ или нет. Андрею всё нравится, что читают писатели, и поэтому они его любят. А он их. Хорошие, говорит, люди, приятно с ними поболтать.

Написать Андрею письмо? Пусть узнает, как мы тут живём, каких лещей да щук ловим! Напишу ему про лосей, про кроликов, про великое сражение на озере, про Сороку и Гарика. Или не стоит? Прочитает Андрей письмо - расстроится. Разве на даче такая жизнь, как у нас? В общем, я решил подождать с письмом. Не любил я писать письма.

Я услышал шум мотора. Сначала подумал, что моторка подошла к берегу. Но шум нарастал, словно обвал. Даже паутина закачалась в углу. Я выскочил из сарая и увидел вертолёт. Он пролетел над самой головой и замер над лесом, совсем близко от нашего дома. Лётчики двигались в стеклянной кабине. Внизу отвалилась дверца, и на верёвке закачался объёмистый пакет. Вот он стал медленно опускаться, коснулся вершин сосен и затерялся среди ветвей. И лишь когда вертолёт улетел, я сообразил в чём дело: пакет был спущен у большого муравейника. Там ребята строят избушку.

Не раздумывая, я бросился в лес. Раздвинув кусты, увидел Сороку и других ребят. Васька обрезал ножом шпагат. Развернули коричневую бумагу, и я увидел четыре плоских ящика. Тёмный топором отодрал крышку. В ящике лежал сероватый шифер. Всё понятно: лётчики подбросили ребятам шифер для крыши. Избушка почти готова. Дверь и рамы вставлены, лишь крыши нет. Теперь будет. К вечеру покроют.

Я вернулся на берег. Мне стало немного грустно. Почему я должен из-за кустов наблюдать за мальчишками с Каменного острова? Я понимаю, что я для них чужой, дачник. Но всё равно было обидно. Я бы помог им покрыть эту крышу…

Коля Гаврилов сказал, что членом республики стать не так-то просто. Нужно пройти много испытаний; кто не выдержит, того не принимают. Васька, которому я хотел помочь, проходил испытания. А то бревно он должен был один дотащить до большого муравейника. Без остановки. Таковы условия. И это ещё не всё. Есть испытания потруднее… На острове могут жить лишь сильные, выносливые и храбрые. Васька Островитинский не выдержал только одно испытание: не достал камень со дна озера… Там глубина семь метров. Но его приняли, так как всё остальное выполнил. Но камень остался за ним. Потренируется, потом всё равно достанет.

- А ты достанешь? - спросил я.

- Спрашиваешь! - засмеялся Коля.

Я бы с такой глубины камень не достал. Воздуху бы не хватило.

- Для чего всё это? - спросил я.

- Я могу озеро переплыть и всю ночь один на дереве просидеть.

Я бы не смог. Для чего это нужно, Коля так и не сказал. Каждое утро они тренируются на спортивной площадке. У них есть боксёрские перчатки, стёганый мат, на котором они занимаются борьбой. Я бы никогда не поверил, что Коля сможет положить меня на обе лопатки. Я плотнее его и выше. Но он положил меня на лопатки три раза подряд. Он оказался увёртливым и сильным. Вот почему Сорока взял его в свою команду, когда была драка. На острове остались ещё восемь человек. Они тоже могли бы сесть в лодку, но Сорока взял шесть человек, столько же, сколько было на двух лодках Свища.

Конечно, Коля мне не всё рассказал. Мне хотелось узнать, например, про лётчиков. Про картонных человечков. И про многое другое, что происходило на острове. Но я для них чужой. И они не вправе доверять мне свои тайны… А что, если попробовать пройти все эти испытания? Ну, пусть сразу не пройду, потом… Я окинул взглядом озеро и вздохнул: вовек не переплыву. А этот камень на дне? Семь метров глубина! Я ещё никогда на такую не опускался.

Я услышал скрип уключин: возвращался Гарик. «А он прошёл бы испытания?» - подумал я. Гарик бы выдержал.

Он выкинул из лодки щуку. Килограмма на полтора. И окуня на полкило. Гарик загорел до черноты.

- Ты ныряешь на глубину семь метров? - спросил я.

Гарик удивлённо посмотрел на меня. К его щеке прилипла круглая чешуйка. Щука хвостом по носу съездила, что ли?

- В Ялте я нырял на четырнадцать, - сказал он. - Это когда кефаль подстрелил…

- Озеро переплывёшь?

Гарик снова посмотрел на меня.

- Зачем? - спросил он.

- Это верно, - сказал я.