В обед неподалеку от нашего дома остановилась «Волга». Колеса в грязи, бока исхлестаны ветками. От шоссе до нас двенадцать километров по проселочной дороге. Когда дождя нет, дорога хоть куда, а стоит дождю пролиться — расползается как кисель. Наверное, ночью дождь прошел, раз машина так измазалась. Из «Волги» вылез высокий человек. Обошел машину вокруг, заглянул под низ. Не знаю, что он там увидел, но лицо его стало кислым. Потом пошел в сосновый бор. Вернувшись, сел за руль и прямо по лесу, меж стволов, тихонько повел машину. В кабине сидели еще двое. Еловые лапы цеплялись за кузов, под колесами потрескивали сучки. «Волга» скоро остановилась. Дальше не проедешь: лес стоит стеной. Не только машина — мотоцикл не продерется. Из кабины вылезли мальчишка и молодая женщина. Они стали выгружать из багажника свертки. Автотуристы. Палатку разворачивают. Жить тут будут. Аленка (она сидела с книжкой на крыльце) тихонько присвистнула.

— Это они, — сказала она.

Как же я сразу-то не узнал! Это была та самая «Волга», которая нас хотела подвезти, а мы отказались. Пепельная, только очень грязная. И мальчишка тот самый. Только тогда он был в черной рубахе, а сейчас в свитере. Но сегодня не он сидит за рулем, а мужчина. Наверное, знакомый его. Или дядя. Мы еще приглашали их сюда. Отец приглашал.

— Ну, теперь, рыба, держись, — негромко сказал я.

Аленка то и дело бросала в их сторону любопытные взгляды. А когда Дед с лаем побежал знакомиться, Аленка вскочила с места и помчалась за ним, крича: «Не бойтесь, он не тронет!» Они перестали устанавливать палатку, повернулись в нашу сторону и молча ждали, когда Аленка подойдет. О чем они говорили, я не слышал, только видел, как мальчишка заулыбался, а мужчина протянул Аленке руку, потом женщина. Лишь мальчишка стоял истуканом, улыбался и смотрел на Аленку. А та рукой показала на наш дом и позвала меня. Дед всех по очереди обнюхивал. Я тоже решил подойти, а то невежливо.

Мужчину звали Вячеслав Семенович, женщину — Лариса Ивановна, они муж и жена. А мальчишку — Гарик. Он, оказывается, брат Вячеслава Семеновича. Я бы никогда не подумал, что они братья. Ни капельки не похожи. Гарику шестнадцать лет. Он перешел в девятый класс. У Вячеслава Семеновича и у его жены отпуск. Они оба инженеры. Вот решили провести свой отпуск на колесах. И Гарик вместе с ними решил провести каникулы на колесах. Гарик водит машину, но прав у него пока нет.

— До Островитина далеко? — спросил Вячеслав Семенович.

Я ответил, что по воде в два раза ближе, чем по суше.

— Нам бы амфибию, — засмеялся Вячеслав Семенович.

— «Газик» хотя бы, — сказал Гарик. — Вот машина.

— У вас в деревне родственники? — спросил я.

— Дальние… — взглянув на жену, сказал Вячеслав Семенович.

— Дорога хорошая, — сказал я. — Десять минут — и в Островитине.

— Нам не к спеху, — ответил он.

Пока они натягивали палатку, мы с Аленкой повели Гарика к озеру. Пусть полюбуется. Гарик был выше меня и Аленки. Сейчас он не задавался, как тогда, за рулем, смирно шел за нами и помалкивал. И лицо у него было какое-то изумленное. Мы показали ему озеро, необитаемый остров, белый двухэтажный дом на другом берегу.

— А как насчет рыбы? — спросил Гарик.

— Ходит, — неопределенно ответил я. Мы все еще не обзавелись лодкой, и я ни разу не был на рыбалке.

— Крупная?

— Плещется, — ответил я.

Гарик вспрыгнул на опрокинутую лодку и оглядел озеро.

— Глубокое, — сказал он, — это хорошо.

— Дна не достанешь, — ответил я.

— На Черном море в прошлом году я из подводного ружья загарпунил каменного окуня и пару приличных кефалей. Весь пляж сбежался… Подумаешь, диковина! — Гарик незаметно взбил пальцами свой вьющийся светлый хохол, посмотрел на Аленку. — Есть тут какой-нибудь клуб?

— В лесу?

— Ты танцуешь? — спросил он Аленку.

— Еще как, — ответил я за нее.

— А ты, видно, бывалый танцор, — насмешливо взглянул он на меня.

— В школе второй приз отхватил, — ответил я. — За «барыню». А она… я кивнул на Аленку, — первый.

— С вами не пропадешь, — сказал Гарик.

Аленка молчала. Изредка бросала на Гарика любопытные взгляды. Я знал, что у Аленки язычок ой-е-ей! И удивлялся, почему она молчит. А Гарик продолжал снисходительно разглагольствовать:

— Люблю современные танцы… Здесь, конечно, не умеют. Деревня. Мода сюда докатывается через десять лет. Видали, какие тут брючата носят? Образца сорок девятого года.

— Кстати, твои джинсы тоже давно вышли из моды, — сказала Аленка.

Гарик опешил. Секунду он молчал, потом спросил:

— А что у вас… парни в Ленинграде носят?

— Штаны, — сказал я.

— Не люблю, когда мальчишки о тряпках говорят… — сказала Аленка.

— Действительно, — поддакнул я. Сегодня мы были с Аленкой заодно.

Гарик прикусил язык. Я видел, он покраснел. Я так и знал, что Аленка, если захочет, в два счета собьет с него спесь. Наступило неловкое молчание. Гарик, засунув руки в карманы своих прошитых белой строчкой штанов в обтяжку, покусывал губы.

— Я пишу стихи, — сказал Гарик. — Когда-нибудь почитаю…

Мы с Аленой не стали его уговаривать.

— Так много сейчас поэтов, — сказала Аленка.

— Если я сочиню стихотворение, — я тоже буду поэт? — спросил я.

— Будешь, — сказала Аленка.

Гарик с сердцем сплюнул, но ничего не ответил.

Аленка стояла на днище перевернутой лодки, покачиваясь на носках. На ней узкие брюки на «молнии», голубая рубашка с засученными рукавами. В пышных волосах с золотым отливом застряли зеленые сосновые иголки. Глаза у Аленки большие, темно-коричневые. Когда она опускает ресницы, на щеках тень. Все говорят, что Аленка красивая, а я не замечаю. Обыкновенная. Глаза, ресницы, стройная фигура и острый язык. Гибкая и стройная Аленка потому, что уже пятый год занимается в балетной студии. Балериной хочет стать. Умирающим лебедем. Маленьких лебедей она уже исполняет. Несколько раз во Диорце культуры выступала. Мы с папой ходили смотреть. Хотя я сидел в партере — и то лишь к концу узнал Аленку. Все они, маленькие лебеди, были одинаковые. И все делали одинаково: перебирали ногами, кружились, подпрыгивали. Мы долго хлопали. А они все разом приседали. Тоже одинаково. А потом гуськом, на цыпочках, убежали за кулисы. Папа купил Аленке букет роз и плитку шоколада «Золотой якорь». Он сказал, что Аленка просто молодчина. Хотелось бы мне посмотреть, как бы Гарик с Аленкой стал танцевать. Она бы ему живо нос утерла.

— Я хочу поймать большую рыбу, — сказала Аленка.

— Какая жизнь на озере без лодки? — вздохнул я.

— У нас есть резиновая, — Гарик взглянул на Аленку. — Надуть?

— Надуй, — сказал я.

— Она двухместная…

— Вдвоем неинтересно, — сказала Аленка.

— Можно и втроем, — сказал Гарик. — Сергей легкий. Выдержит.

На лодке мы кататься не поехали. Вячеслав Семенович позвал Гарика. Нужно было сучьев натаскать, почистить картофель, принести воды.

— Не мужское это дело, — пробурчал Гарик, взглянув на Аленку, но отказываться не стал. Мы видели, как он собирал сучья, а потом разжигал костер. Мы хотели помочь ему, но тут на горизонте появился наш отец. Он с утра пропадал в деревне. Отец не приехал на велосипеде, как мы ожидали, а приплыл на долгожданной лодке. Новенький велосипед лежал на корме. Лодку отец в Островитине достал. Ее нам отдали на все лето. Отец привез в жестяном бидоне керосин, кулек гвоздей, молоток, продукты и еще кое-что по мелочи: рыболовные крючки, грузила, лески.

— А удочки? — спросил я.

— Выбирай любую… — показал отец на лес.

Мы рассказали, кто приехал.

— Веселее будет, — сказал отец. И, попросив нас разгрузить лодку, пошел к костру. Отец предложил Вячеславу Семеновичу перебраться в наш дом, но тот отказался — дескать, у них тоже уговор: весь отпуск провести на колесах, а если где и придется временно обосноваться, то жить только в палатке. Она у них просторная. И три надувных матраса. Вячеслав Семенович расспросил отца про дорогу на Островитино. Мне не хотелось, чтобы они уезжали в деревню. Пускай живут здесь. Но они, кажется, пока не собирались покидать это место. По-видимому, родственники действительно очень дальние. Иначе они бы сразу туда уехали.

Лариса Ивановна пригласила нас пообедать вместе. Но у них был маленький котелок, и мы отказались. Аленка отправилась на кухню, тоже готовить обед. Нам костер не надо разжигать. У нас есть примус. Гарик предложил мне прогуляться. Пока суп в котелке закипит. Как только мы скрылись за деревьями, он небрежно вытащил из кармана смятую пачку сигарет и закурил. Выпустив густое облако дыма, взглянул на меня:

— Куришь?

Мне захотелось вот так же пускать изо рта синий дым и мять в пальцах сигарету с золотым ободком. Но я не умел курить и боялся опозориться.

— Неохота, — дипломатично ответил я.

— Скоро опять в школу, — начал Гарик разговор издалека.

— Два месяца впереди, — сказал я.

— Дни летят, — вздохнул Гарик. — Не успеешь оглянуться — и в школу. Тебе в какой?

— В шестой.

— А-а…

— Аленка? В девятый перешла, — сказал я.

— В Ленинграде у вас, наверное, знакомых полно?

— Хватает, — сказал я.

— Наверное, за ней бегают…

— Двое этой весной за гаражами подрались, — сказал я.

— А как она?

Я сделал вид, что не понял, о чем речь.

— Ну, это… реагирует? — пояснил Гарик.

— Нормально, — сказал я.

— Есть такой, кто ей больше всех нравится?

— Есть, — сказал я. — Айвенго.

— Вот как… — удивился Гарик.

— Рыцарь один, — сказал я. — Ты его не знаешь.

— Знаю, — засмеялся он. — Отличный парень…

Надо будет и мне прочитать этот роман. А то неудобно, все читали, а я знаю только одно название. Гарик выбрал травянистую лужайку и легко сделал стойку. Потом кульбит.

— Могу и сальто крутнуть, — сказал он. — Ты не удержишь…

— Удержу, — сказал я, сцепляя руки. Но Гарик не стал сальто делать. Он сжал кулак и согнул руку в локте. Я пощупал: ничего мускулы. Крепкие.

— Если врежу — с копыт долой! — сказал Гарик.

— Кому? — спросил я.

— У тебя враги есть?

Я стал припоминать своих врагов. Димка Лунин, он мне на перемене бутербродом в щеку залепил. Я его брюхатым индюком обозвал. Потом я ему по уху дал. С неделю он был моим лютым врагом. А на первомайской демонстрации мы помирились. Вдвоем несли транспарант. «Да здравствует мир и дружба!» Смешно лютым врагам нести такой плакат! Мы и не заметили, как помирились… Больше я не мог припомнить врагов. Какие и были, так я с ними сам справлялся.

— Нет у меня врагов, — сказал я.

— Будут — только скажи мне…

— Ладно, — пообещал я. От такого приятеля глупо отказываться. Врежет с копыт долой… А кто знает, сегодня нет врагов, а завтра появятся.

Мы повернули обратно. Гарик докурил сигарету и бросил под ноги. Я на всякий случай затоптал. Неподалеку от нашего дома — столб с дощечкой: «Берегите лес от пожара!» А пониже еще одна надпись в стихах: «Не поднимай на лес руку, он послужит тебе, сыну и внуку». Хорошая надпись, проникновенная. И без восклицательного знака. Надписи с восклицательными знаками я не люблю. Не надписи, а сердитые окрики.

С пригорка я показал Гарику остров.

— Ночью на этом острове…

— Русалки пляшут твист при луне? — засмеялся Гарик.

У меня пропало желание рассказывать. Гарик, заметив, что я нахмурился, сказал:

— Налажу рыболовные снасти — всех здешних чертей переловлю.

— Ты стихи сочиняешь? — спросил я.

— Хотел Алене почитать…

— Шпарь мне, — сказал я.