Вечером Павел Петрович отправился в сельский клуб, что находился в Клинах — центральной усадьбе птицеводческого совхоза «Путь Октября». Там шел какой-то фильм, а потом танцы под инструментальный ансамбль — об этом ему сообщила соседская девчонка. Не фильм, а тем более танцы прельстили капитана Шорохова — ему необходимо было разузнать от местных жителей про одного человека, проживающего там… Сначала он хотел поехать на «Москвиче», но потом рассудил, что три километра в один конец и столько же в другой — одно удовольствие прогуляться. Пока шел фильм, Павел Петрович побродил по поселку, нашел нужный дом, сквозь щели плотного забора разглядел в саду ульи. В дом заходить не стал, а, увидев мальчишек, гонявших футбольный мяч на спортивной площадке, подошел к ним, несколько раз пнул мяч, задал несколько вопросов, потом направился к открытой танцплощадке, где музыканты настраивали свою электронную технику.
Скоро на танцплощадку повалила молодежь — значит, фильм закончился. Длинноволосые музыканты со сцены весело смотрели на дощатую площадку, кивали знакомым. Над сценой зажглась первая яркая звезда, было светло, и прожектора еще не включили. Несколько пар пошли танцевать, большинство же подпирали плечами дощатое ограждение, курили, причем только парни, девушки тут сигаретами не баловались. Когда объявили дамский танец, к Павлу Петровичу неожиданно подошла пухленькая девушка со светлыми кудряшками. Стараясь не сбиться с ноги, он вспоминал, когда же последний раз был на танцах. Очень давно, даже не вспомнить… Скорее всего, на студенческих вечерах в Ленинградском университете, когда учился на филфаке. На последнем курсе он напечатал в сборнике начинающих литераторов рассказ «Трубочист». Помнится, на университетском ЛИТО ему попеняли: дескать, вокруг столько интересного, а он выбрал героем рассказа человека умирающей профессии… Интересно, остались в Ленинграде трубочисты?..
— Вы приезжий, да? — приятным голосом бойко произнесла девушка. — А меня зовут Аня Соловьева.
— Павел… Паша, — сказал он.
— У нас на практику часто приезжают студенты сельхозинститута…
— Я не студент. — Павел улыбнулся.
— Если к вам привяжется Вася, вы не бойтесь, это у него вид такой грозный, а сам он добрый… — щебетала Аня.
— Вася? — озадаченно произнес Шорохов.
— Он за мной ухаживает…
Глаза ее весело блестели, она без умолку болтала, и скоро он узнал, что она лаборантка, недавно в районной газете был напечатан ее портрет. На ферму она пошла после десятилетки, была птичницей, а теперь лечит куриц… Показала на симпатичную девушку, одиноко стоявшую у оркестра, оказывается, за ней «бегает» ударник оркестра — Вовик. Он жутко ревнивый, поэтому Ксению никто не приглашает, — Вовик нервничает и начинает хуже играть…
Когда танец кончился и Павел Петрович проводил даму на место, к ним подошел высоченный широкоплечий парень. Он с видом собственника положил на плечо девушки руку и хмуро уставился на Шорохова.
— Познакомьтесь, — спохватилась Аня.
Павел Петрович протянул руку, но верзила не спешил подавать свою. Продолжал изучающе разглядывать. Наступила неловкая пауза.
— Вася, — наконец сказал он, и рука капитана оказалась в железных тисках.
Вася с ухмылкой смотрел в глаза Павла и продолжал сжимать тиски. Рядом с ним Шорохов казался мальчишкой. Однако сдаваться он не собирался, скоро с широкого Васиного лица сползла насмешливая улыбка, лицо стало озадаченным, скулы порозовели. Со стороны никто бы не подумал, что стоящие напротив и пожимающие друг другу руки два молодых человека вступили в противоборство. Если выражение на Васином лице менялось, то Павел Петрович был бесстрастен, а про себя с удовольствием подумал: прав был тренер по самбо, когда предложил спортсменам носить в кармане пушистый теннисный мячик и при всяком удобном случае мять его, тискать… Наверное, год в восьмом классе Павел колотил по чему попало ребром правой ладони. Он как-то видел: один мужчина на спор переломил ребром ладони доску…
— С виду никогда не скажешь, — оценивающе оглядывая с ног до головы противника, проговорил Вася. Он ослабил хватку, отпустил его сплющенные пальцы и Шорохов. И снова вспомнил слова тренера: «В кино часто показывают разведчиков этакими суперменами, которые способны лбом железную дверь прошибить… Этого делать не надо, но справиться в критической обстановке с несколькими противниками чекист обязан».
— Когда ты бросишь свои дурацкие шуточки? — укоризненно сказала Аня и повернулась к Павлу Петровичу: — Он это проделывает со всеми моими знакомыми… С ним боятся здороваться! Павлу Петровичу до смерти хотелось помассировать свои онемевшие, слипшиеся пальцы, но он по опыту знал, что скоро и так все пройдет.
— Чем занимаешься-то? — спросил Вася. — Небось каратэ? Или самбо?
— Всем помаленьку, — улыбнулся Шорохов. Приемы каратэ он тоже знал, и, если бы они схватились драться, наверное, Васе пришлось бы туго: в каратэ главное не сила…
— Каждое утро пудовые гири поднимаешь… — хихикнула Аня. — Куда тебе сила-то при твоей куриной профессии?
— Чтобы твоих ухажеров отваживать, — не остался в долгу Вася.
Заиграл оркестр, и Вася с Аней ушли танцевать. Павел Петрович подумал, что на этом, верно, кончится мимолетное знакомство на танцплощадке, но он ошибся. Когда объявили перерыв и оркестранты ушли покурить, Шорохов решил отправиться домой. Но едва он вышел из освещенного прожекторами круга света, как услышал где-то совсем близко девичий вскрик и матерщину. Недолго думая, метнулся к березе, укрывшей своей тенью скамейку у крыльца большого дома со слепыми окнами. Парень в белой, расстегнутой до пупа рубахе бил по щекам худенькую девушку в длинном платье, она закрывала лицо руками, темные волосы мотались у глаз, узкие плечи вздрагивали.
Павел Петрович легко свалил опешившего парня, повернулся к девушке и встретился взглядом с ее блестящими от слез глазами.
— Тебе-то чего тут надо? — сказала она. — Проваливай…
В следующее мгновение кто-то сзади ударил его кулаком по уху, и не сумей он отклониться — этот удар свалил бы его с ног. Краем глаза он видел, что парень в белой рубахе еще не успел подняться с земли, значит, появились другие… Удары сыпались со всех сторон — капитану Шорохову пришлось вспомнить приемы рукопашного боя, чтобы выстоять против еще двух подоспевших парней, к которым скоро присоединился и парень в белой рубахе. Дрались молча, с шумными вздохами, пыхтеньем. Девушки куда-то исчезла. Павел Петрович почувствовал солоноватый вкус крови на губах. «Не хватает, чтобы они мне еще физиономию попортили!» — мелькнула мысль. Один из нападавших, кажется, вышел из игры — пошатываясь, отошел в сторону и прислонился к забору, с губ его срывались крепкие словечки.
— Что за шум, а драки нет? — раздался знакомый зычный голос. И тут по земле закувыркался еще один парень.
— Своих бьешь, Вася! — всхлипнув, пробормотал он.
— Мои друзья трое на одного не нападают! — рявкнул тот.
…Потом они сидели в буфете, куда прошли через задний вход. В буфете за столиком были две пары. Рослая рыжеволосая буфетчица снова закрыла дверь на крючок и нацедила из алюминиевой бочки несколько кружек пенистого пива.
— Свежее, — заметил Вася. Пиво действительно было свежее, прохладное, Павел Петрович с удовольствием выпил две кружки. Аня не допила и одной. Слышно было, как снова заиграл оркестр.
— Тут накурено, — повела вздернутым носиком девушка. — Пошли?
— Иди, — разрешил Вася, — а мы тут еще по кружечке…
В него могла влезть и вся бочка. Вася рассказал, что работает в совхозе зоотехником, увлекается вольной борьбой, на флоте — он служил на Севере — был чемпионом округа, а здесь нет подходящих партнеров, так что потерял спортивную форму.
— Не мячик теперь жму, а куриц да цыплят щупаю, — рассмеялся он. — А здорово ты наших петушков раскидал!
— Не подоспей ты, чего доброго, намяли бы мне бока, — решил польстить Васе Павел Петрович. Конечно, он и один справился бы с этой подвыпившей компанией.
— Катька сама доводит до белого каления своего Петьку, — сказал Вася. — С вечера поцапаются, а на другой день воркуют, как голубки…
— А это дружки его, что ли? Выскочили из темноты, как черти из табакерки!
— Катькины братаны, — усмехнулся Вася.
— Им надо было поучить Петьку, чтобы руки не распускал, а они на меня набросились.
— Пили-то вместе с Петькой, — сказал Вася. — Петька свой, а ты — залетная птица.
Павел Петрович рассказал, что приехал поработать над повестью, да вот материала маловато… Его тема — Отечественная война, столько лет прошло! Старики и те уже мало чего помнят… Оказалось, бабку Дарью Вася знает, а вот живого писателя увидел впервые.
— Какой я писатель, — засмущался Павел Петрович. — Всего-навсего один рассказ напечатали.
— Есть тут у нас деды, которые в войну партизанили. — Вася, видно, загорелся желанием помочь молодому писателю. — Да и у нас в Клинах заслуженный партизан работает пасечником. Его мед на всю округу славится. Хочешь, я тебя отведу к нему?
— У него ульи в саду?
— Да. И медом угостит…
Шорохов не прочь был заглянуть к пасечнику. Чтобы поддержать разговор, просто так спросил, как здесь рыбалка.
— Если и есть где рыбалка, так это у нас! — еще больше оживился Вася. — Я знаю, Паша, озера, где на перемет можно взять судака и угря, а уж про щуку, окуня, леща я и не говорю!
— А кроме пасечника есть тут у вас бывшие партизаны? — перевел Шорохов разговор на интересующую его тему.
— Найдем мы тебе партизан! — развеселился Вася. Павел Петрович, видя, что новый приятель малость захмелел, стал подумывать, как откланяться да двигать к дому, — ему еще три километра топать через бор…
И тут Вася заявил:
— Послезавтра еду на турбазу, у меня отпуск с понедельника.
Павел Петрович забыл и про дом: вроде бы тут поблизости всего одна турбаза — «Солнечный лотос».
— И мне знакомые советовали пожить на какой-то турбазе, — проговорил он. — Смешное такое название…
— «Солнечный лотос»! — обрадовался Вася. — Турбаза нашей «резинки». Я туда и еду! Паша! — вдруг осенило его. — Айда со мной на пару? Директор турбазы — Володька Зыкин, мой дружок, гарантирую тебе финский домик на две койки… А какая банька на берегу у Володьки!
— А чего? — будто раздумывая, сказал Шорохов. — В Борках скукотища! Речка воробью но колено, правда, рыбак я не ахти какой…
Тут подошла Аня, и Вася поднялся во весь свой внушительным рост. Видно было, что перед девушкой он робел. Она ничего такого и не сказала, а он принялся оправдываться; мол, кроме пива, ни-ни! И товарищ писатель может подтвердить.
Товарищ подтвердил. Новые знакомые проводили его до околицы, Вася даже хотел подвезти на своем «жигуленке», но Шорохов отказался, да и Аня строго затормошила его за рукав — дескать, про пиво забыл?
— Домик будет в твоем распоряжении… — в который раз стал заверять Вася. — Володька Зыкин…
— Твой дружок, — с улыбкой подсказал Павел. Все-таки пиво ударило Васе в голову, — он, пожалуй, кружек пять влил в себя.
Шагая под звездным небом но сумрачному проселку в Борки, Павел Петрович размышлял о сегодняшнем вечере. Вот тебе и тихая деревенская жизнь! Столько неожиданных приключений выпало на его долю, даже драка, он вспомнил известную поговорку: «Третий — лишний». Сунулся выручить девушку, а она же тебя и обложила! Он пощупал вспухшую губу — ничего, к утру все пройдет. Поспешных выводов Шорохов никогда не делал, этому учили его в школе КГБ, но добродушный верзила Вася ему понравился. И очень кстати, что тот едет отдыхать на турбазу. Одно дело — одному заявиться, а другое — с веселым приятелем, которого «уважает» директор Зыкин… А завтра нужно будет снова наведаться в Клины к пасечнику Кузьме Даниловичу Лепкову: он партизанил в этих местах и, возможно, что-нибудь слышал о Храмцове. И «граф» Гриваков-Потемкин ему должен быть известен. Свидетелем по делу разоблачения карателей Лепков не проходил, значит, он не был в отряде Храмцова. И все-таки не может такого быть, чтобы но осталось ни одного свидетеля, знающего о судьбе целого отряда…
Росистая трава хлестала по ногам, ночные птицы тоскливо вскрикивали, невдалеке прокукарекал петух — значит, деревня близко…
Из избы доносился переливчатый храп бабки Дарьи, на скамейке у крыльца Павел Петрович обнаружил горшок с молоком и завернутую в газету горбушку хлеба. Бока горшка запотели. После пива молоко как-то не шло, он поставил горшок на место, прикрыл газетой и отправился на душистый сеновал спать. Стряхнув с простыни труху и кулаками взбив подушку, Шорохов быстро разделся и улегся в продавленную его телом узкую выемку в сене. В щель соломенной крыши виднелось сразу целое созвездие, одна звезда почему-то все время меняла свой цвет — из голубой становилась розовой, потом белой и снова голубой. Может, там, в глубине вселенной, умирает старая звезда или нарождается новая?.. Пряный, ни с чем не сравнимый запах сена, тихий шорох внизу, редкие протяжные вскрики в лесу — все это было непривычно и вместе с тем вызывало в памяти какие-то далекие, позабытые картины детства: звезды над головой, запах свежескошенного сена, хрумканье лошади, пасшейся неподалеку, и запах вкусной похлебки на костре…
Что-то Гривакова привлекло сюда, но что именно? Думал ведь он о том, что его могут узнать? Так оно и случилось. Значит, и он узнал бывшую партизанку Клаву? Чего бы иначе ему так поспешно понадобилось уезжать с турбазы? Испугался… И тогда он решил убрать опасного для него свидетеля… А может быть, просто совпадение? На учительницу мог наехать и какой-нибудь пьяный хулиган. Вскрикнула же она: «Да он пьяный!» Но слишком уж много совпадений — после встречи с Клавдией Михайловной турист с блондинкой исчезают с турбазы. Куда они подались? И что или кого тут «граф» искал? А может, нашел? И теперь его зыбкий след канул в неизвестность? Для того чтобы все стало известным, и послали сюда капитана Шорохова, и он обязан сделать все возможное и невозможное, чтобы разыскать липового «графа»…
Уже сквозь сон он услышал, как с крыши мягко спрыгнула кошка, шурша сеном, съехала вниз и затаилась. Ее стремительный бросок, тонкий мышиный писк и довольное мурлыканье он уже не слышал.