Он лежал на спине, крепко сомкнув ресницы, и чувствовал, как весь без остатка растворяется в ослепительном южном солнце. Это было удивительное и приятное ощущение. Не всегда ему удавалось его вызвать. Для этого нужна полная отрешенность от всего мирского, нужно забыть про свое тело и не слышать ничего, даже ровного плеска легких морских волн, - кругом должно быть сплошное желтое безмолвие. Именно желтое, потому что солнце входит в тебя и наполняет густым золотистым сиянием. И самое удивительное - перед глазами начинали мельтешить крошечные солнечные существа, летающие на крошечных золотых ладьях. Солнечные человечки и их ладьи, напоминающие папирусные лодки индейцев, с высоко поднятым носом и кормой, сближались и снова расходились. Это была озорная праздничная пляска. Иногда ладьи начинали еще стремительнее летать и одновременно кружиться вокруг собственной оси, тем не менее не сталкиваясь друг с другом, иногда замедляли свой солнечный хоровод и не спеша, будто отдыхая, парили в золотом огненном море...

И вдруг все сразу кончилось. Померк желтый свет, исчезли человечки со своими золотыми ладьями, пришли, будто пробиваясь из плотного тумана, негромкие голоса, отдаленное добродушное ворчание лодочного мотора, сердитое шипение волны, неожиданно накатившейся на песчаный пляж, и совсем рядом мелодичный звон гальки, ожившей под чьими-то ногами.

Он уже знал, что больше ничего подобного не повторится. Сколько бы ни лежал на пляже и ни ждал, золотые человечки на золотых ладьях сегодня больше не появятся... Он отвернул голову от яркого солнца и немного приоткрыл глаза: высокая девушка не спеша удалялась по кромке берега в сторону причала. Сразу бросились в глаза длинные ноги, на узкую спину широкой волной ниспадали каштановые с бронзовым отливом волосы. Ей оглядывались вслед, но она, казалось, никого не замечала, лениво переставляя плотно пригнанные одна к другой ноги, шла у самой воды и смотрела на море. Лицо девушки он не успел разглядеть, видел лишь высоко поднятую голову и нежно очерченный овал лица. И еще тоненькие лучики черных ресниц.

Девушка прошла мимо и унесла с собой солнечных человечков с их ладьями и причудливым миром. Он ее здесь еще не видел. По-видимому, только что приехала в Коктебель, раз даже загореть не успела. Сам-то он за две недели, что прохлаждается здесь, успел обуглиться как головешка. Загар к нему быстро пристает. Из всей компании он самый черный. Конечно, все это ерунда, приедешь в Ленинград и не заметишь, как южный загар за месяц-два сползет. Да, собственно, что тут еще делать, если не загорать и не купаться? Коктебель - поселок маленький, никаких тебе развлечений, только пляж и море, да еще прогулки в горы. И все равно Коктебель ему нравится. Так уже повелось, что каждый отпуск он с друзьями выбирается сюда хотя бы на две недели. Здесь что-то еще сохранилось от дикого первобытного Крыма да и народу не так много.

Почувствовав, что пот щиплет глаза, он, упершись руками в гальку и оттолкнувшись, одним сильным махом встал на ноги. Несмотря на то что солнце порядком его расслабило, натренированные мышцы сработали безукоризненно. Он бросил взгляд в ту сторону, куда ушла девушка, и снова увидел ее. Она сидела на корточках у воды и перебирала гальку. Этим тут все занимаются: ищут куриного бога - это камень с дыркой - или разные полудрагоценные камешки. Правда, галька красива, лишь когда омывается морской водой.

Стоит сверкающий камень вытащить из воды - и он блекнет, бледнеет, теряя свои живописные краски и оттенки, точь-в-точь как окунь, пойманный на удочку.

Осторожно входя в холодную зеленовато-прозрачную воду - под ногами сплошные камни, - он подумал, что в этой незнакомке с бронзовыми волосами что-то есть, и, оттолкнувшись ногами от дна, поплыл. Сначала было такое ощущение, будто все тело наждачной бумагой натерли, даже заныло под ложечкой, но скоро он перестал чувствовать жгучий, пронизывающий холод. Из головы все не шла эта девчонка. Причем и не разглядел-то ее толком... Такая красотка долго не будет пребывать в гордом одиночестве... На пляже ее заметят быстро. Он оглянулся в ту сторону и увидел, что к ней уже подсел черноволосый мужчина. Он, кажется, из Молдавии, поэт, или драматург. Живет в одном из маленьких коттеджей Дома творчества. Юркий такой! Ни одной новенькой на пляже не пропустит. Вот и к этой уже прилепился... Наверное, про коктебельские камешки заливает!..

Злясь на себя, что никак не может из головы выкинуть незнакомку, он перевернулся на спину и, глядя в голубое ослепительное небо, поплыл к красному бую, дальше которого заплывать запрещалось. Если у берега вода была еще терпимой, то здесь - и вовсе холодной. Было начало мая, и купались в море далеко не все. С непривычки вода обжигала, могла вызвать судорогу. Многие, полежав на солнце, осторожно забирались по колено, быстро приседали и пулей выскакивали на берег. Некоторые доплывали до буя и мигом назад.

Так что в море было мало купающихся. Белые камни на дне казались совсем рядом - протяни руку и дотронешься. На самом деле здесь было глубоко. Что-то мягкое, студенистое прикоснулось к его плечу, скользнуло по щеке, мимо самого носа медленно проплыла прозрачно-голубоватая медуза. Он скосил на нее глаза и увидел рядом еще одну, другую, третью... Их тут были десятки, сотни! Настоящее медузовое царство. Говорили, что медуза может ошпарить, как крапива, но он не верил в эти басни. Брал даже больших медуз в ладони, прикладывал к телу, и ничего не было.

Он проплыл мимо буя. Вывел его из задумчивости многократно усиленный динамиком скрипучий голос: "Гражданин, вернитесь в зону купания!"

Он еще проплыл немного вперед и лишь после третьего окрика повернул обратно. Ребята-спасатели могут сесть на моторку и на глазах всего пляжа насильно "спасти" его...

Впереди колыхался на волнах красный пупырчатый буй. Рядом с ним в едином ритме покачивалась темноволосая голова Вадима Вронского. И буй и голова то исчезали за величественным гребнем волны, то снова появлялись. Со стороны моря катили и катили волны. И уже не такие маленькие, как были вначале. Появился глухой глубинный шум, будто где-то на дне моря заработала могучая турбина. А он и не заметил, что волна поднялась. Она уже не зеленая, а темная со свинцовым отливом чуть ниже белого гребешка.

- Привет, нарушитель границ! - улыбнулся Вадим.

Кирилл подплыл к бую, уцепился за скользкую ржавую цепь, обросшую зеленой тиной, и закачался рядом с приятелем.

- А ты как всегда на страже социалистической законности, - ответил Кирилл.

- Ты только подумай, - сказал Вадим, - мы купаемся, загораем, а в Ленинграде всего плюс пять. Люди в зимней одежде ходят.

- А на Северном полюсе минус пятьдесят, - улыбнулся Кирилл.

- Тебя, конечно, домой не тянет... А я уже соскучился по Люсе, ребятишкам!

- Это заметно, - усмехнулся Кирилл. - Где же ты, интересно, преданный муж, нынешнюю ночь провел? Только не говори, что преследовал опасного рецидивиста... Я ведь не жена, все равно не поверю!

- Мы бродили с ней по пустынному пляжу, а луна была так прекрасна, звезды отражались в море, романтично вспыхивал и гас маяк, а потом...

- А потом ты бросил ее на пляже и побежал играть в преферанс, - с улыбкой закончил Кирилл.

- Это уже ближе к истине, - согласился Вадим. - А ты, профессор, чем занимался вечером? Куда ты сразу после ужина слинял?

- Никогда не догадаешься!

- За Снеговой волочился? Небось на танцы пригласил?

- Только меня не хватает в ее свите! Плохой ты следователь, Вадим, - рассмеялся Кирилл. - Идешь по проторенной дорожке... Ладно, не напрягайся: я ушел в Лягушачью бухту.

- В следственной практике такой случай назвали бы труднообъяснимый поступок, - он посмотрел на Кирилла. - Ты один ходил туда? Давай-давай, рассказывай до конца!

- Я звал Николая, да он не пошел.

- Вот если бы его позвала Снегова...

- Увы, брат, звезда обольстительницы Снеговой закатилась, - улыбнулся Кирилл. - На пляже появилась новая красотка! Все бросятся ухаживать за ней и позабудут про Снегову, вот увидишь. А наш Колька, бьюсь об заклад, первым голову потеряет... Видел в Эрмитаже мраморную Афродиту? Так вот это она к нам пожаловала...

- Что же ты теряешься?

- Я не влюбляюсь в богинь, - с грустной ноткой в голосе ответил Кирилл. - Я им поклоняюсь.

Неожиданно над ними, изогнув пенистый гребень, нависла иссиня-зеленая волна и накрыла их с головой. Поплавок стремительно рванулся вверх к солнцу, а они, отпустив цепь, отпрянули от него в разные стороны. Тут же вынырнули и, моргая и отфыркиваясь, одновременно взглянули друг на друга.

- К вечеру будет шторм, - сказал Вадим, следя за следующей волной, стремительно надвигающейся на них. На этот раз она не застала врасплох: оба слегка нырнули, а когда волна с гулом прокатилась над ними, снова закачались на поверхности. В той стороне, где небо сливалось с морем, будто крылья чаек в солнечном сиянии, вспыхивали на волнах белые гребешки. Много гребешков, целая стая. Шумно и продолжительно вздохнула галька, когда большая волна далеко накатила на берег и заставила гальку задвигаться, заскрипеть. На пляже зашевелились люди, стали оттаскивать лежаки подальше от кромки берега. Когда на волнах засверкают белые гребешки, лучше поспешить к берегу, с расходившимся морем шутки плохи.

Они выбрались на берег. С деревянного возвышения им помахал рукой Николай Балясный.

- Что я говорил? - взглянул на приятеля Вадим. - Где Снегова, там и наш Колька! Погляди, какая у него рожа глупая!

Виктория Снегова - стройная загорелая блондинка, с крупными синими глазами, удивленно взирающими на мир, с раскрытой книгой на круглых коленях сидела на лежаке, а вокруг нее живописной группкой расположились поклонники. И среди них юркий и подвижный Николай Балясный. Он ближе всех сидел к Снеговой и даже держал в руках ее пляжную сумку, как бы давая всем остальным понять, что он доверенное лицо этой меланхоличной красотки.

Впрочем, Виктория Снегова ко всем относилась одинаково доброжелательно. Она любила, чтобы ее окружали мужчины, всегда была весела и обаятельна. Казалось, легкая задумчивая улыбка никогда не сходила с ее миловидного лица. Да и вся она была гладкая, нежная, так и хотелось дотронуться до ее шелковистой загорелой кожи. На пляже она всегда появлялась в шортах.

Впервые увидев ее на пляже, Вадим, которого уж никак нельзя было назвать ловеласом, остановился как вкопанный и, проводив Снегову изумленным взглядом, - она, осторожно переставляя маленькие ступни ног с перламутровым педикюром, не шла, а, казалось, парила над кромкой берега, - восхищенно обронил:

- Королева Коктебеля! Коля, не потеряй голову!

Балясный, остолбенев, смотрел на удаляющуюся красотку. Пробормотав: "Я погиб, братцы!" - опрометью бросился за ней и тут же познакомился, вызвав жгучую зависть у Кирилла, который даже на пляже никак не мог себя заставить заговорить с незнакомой девушкой. Коля Балясный смело направлялся к понравившейся девушке, а ему в отпускное время очень многие нравились, даже не зная, что ей сейчас скажет. И редко случалось, чтобы он получил от незнакомки отпор. У Коли была обаятельная улыбка, которая сразу обезоруживала самую неприступную девушку. Балясный работал на одном из крупных ленинградских заводов. Два года назад группе инженеров завода было присвоено звание лауреатов Государственной премии РСФСР. За какое-то очень ценное изобретение. Среди награжденных был и конструктор Николай Балясный. Хотя он и похвалился медалью, но почему-то ни разу с ней не появлялся. Сказал, что надевает костюм с орденами и медалью только по большим праздникам, ну и еще когда его приглашают в президиум на торжественные заседания. Николай был не тщеславный и даже Снеговой не похвастал, что он лауреат, хотя, судя по ее характеру, ей это, безусловно, бы польстило, его шансы на победу сразу бы значительно выросли.

Снегова очень мило улыбнулась подошедшим Вадиму и Кириллу, кивнула, чтобы они присаживались, и снова повернула свою белокурую точеную головку к мордастому толстяку с лоснящейся коричневой плешью.

- На Эйфелеву башню забирались? - спросила Снегова, на этот раз улыбнулась Вадиму. Она была очень внимательна и по очереди одаривала улыбками всех своих поклонников, вернее, свиту, хотя ни Вадим, ни Кирилл не были ее поклонниками.

- Ее ремонтируют, - ответил толстяк.

- Николя, - с ударением на последнем слоге произнесла Виктория, - будьте добры, достаньте из сумки мои сигареты.

Балясный по-хозяйски раскрыл сумку, извлек оттуда пачку "Явы", а когда Виктория длинными холеными пальцами вытащила сигарету, услужливо поднес ей зажженную спичку.

- Мерси, мон шер, - улыбнулась она.

Толстяк взглянул на Снегову, его губы раздвинулись в улыбке:

- Да вы истая француженка.

- А как француженки одеваются? - спросила Виктория. Она привезла с собой кучу туалетов и ухитрялась на дню несколько раз переодеваться.

- Обыкновенно, - разочаровал ее толстяк. - Просто, но изящно и со вкусом.

- Красивые они? - кокетливо нагнув головку, полюбопытствовала Снегова.

- Мне больше наши ба... пардон, мадам... женщины нравятся, - со свойственной, видно, ему простотой и непосредственностью, но вместе с тем и не без намека, ответил толстяк.

- Русские женщины исстари славились на весь мир своей красотой, - ввернул Балясный, заглядывая Виктории в глаза.

- Говорят, француженки очень тощие, - заметила Виктория, на этот раз улыбнулась долговязому парню с взъерошенной шапкой коричневых волос. Парень в ответ тоже расплылся в широкой улыбке, показывая редкие лошадиные зубы. Балясный обеспокоенно взглянул на Снегову, потом на него и будто бы невзначай коснулся ладонью золотистого колена Виктории.

- Я не люблю тощих, - ответил толстяк. - То ли дело маша ба... пардон, женщина!.. - Он трубно расхохотался, широко раскрыв рот, битком набитый золотыми и серебряными зубами.

Снеговой никак это не могло понравиться, тут он явно переборщил. Она захлопнула книжку - это был томик избранных рассказов Бунина - и без улыбки, а это первый признак, что она оскорбилась, взглянула на толстяка. Однако голос ее был такой же ровный и приветливый:

- Русские женщины тоже разные бывают...

Сама Снегова была ни худа, ни толста. В самый раз. Глядя на нее, сразу можно было понять, что она тщательно следит за своей фигурой. В ней была некая утонченность, хотя особым умом она не отличалась. Правда, Балясный с пеной у рта утверждал, что Виктория - это кладезь такта, обаяния и ума... Но такие аттестации он запросто выдавал всем женщинам, которые ему нравились.

- Вика, вы здесь самая очаровательная женщина! - попытался сгладить свой промах толстяк. Он не мог не почувствовать, что слова неприятно задели Снегову. - Вы красивее любой француженки!

Кирилл не любил пустые разговоры, ухаживания наперебой за одной женщиной, пусть даже красивой, как Снегова. Не любил состязания в остроумии, его раздражала вся эта чепуха.

Они поднялись с Вадимом, понимающе переглянулись и, обходя лежаки с загорающими, пошли к выходу. Снегова встревоженно взглянула на них, она, как курица-наседка, не любила, когда ее цыплята разбегаются в разные стороны, хотела было что-то сказать, но тут снова басисто забубнил толстяк:

- На юге Франции есть такой городишко Арле. Слыхали? Там какое-то время жил Ван-Гог, мы были в его музее...

Толстяк никак не мог сменить пластинку: он просто перевернул ее на другую сторону. Когда они вышли на набережную, Вадим, передразнивая толстяка, пробурчал:

- Когда я был последний раз в Париже...

- А ты был там? - улыбаясь, спросил Кирилл.

- Нет. А ты?

- Тоже не был.

- Зато я был в Египте. И еще в Югославии.

- А я в Англии, потом в Италии...

- А я в... - Вадим запнулся. - Где же я еще был? На Памире! А ты там был?

- На Памире не был, - вздохнул Кирилл. - Ладно, черт с ним, с Памиром. Скажи, куда запропастился Вася Иванов?

- С новыми приятелями гуляет.

- Наверное, с Нонкой поговорил, - озабоченно заметил Кирилл.

- Правильно говорят: кому везет в карты - не везет в любви, - сказал Вадим, тоже нахмурившись. - Вчера получил от Люси письмо... К ней приходила Нонна... В общем, она всерьез думает разводиться с ним. Говорит, что уже документы подала.

- Снегова замужем? - спросил Кирилл.

- У нее муж кинорежиссер на "Мосфильме".

- Чего же он ее не снимает в кино?

- Наверное, таланту у нее нет.

- Сейчас и бесталанных снимают. Зря не снимает, она кинематографична.

- Говорят, ее муж увлечен другой, - сказал Вадим.

- Ты все знаешь, - усмехнулся Кирилл. - Даже сплетни.

- Я не знаю, какая тебя сегодня муха укусила?

- Пошли, вытащим его из бара, а то... - сказал Кирилл, подумав про себя, что Вадим прав: что-то он сегодня не в своей тарелке, все его раздражает, чувствует какое-то беспокойство, хотя для этого нет никаких причин.

Волна с пушечным гулом ударила в каменный парапет, с шумом и грохотом откатилась назад, увлекая за собой запевшую на разные голоса гальку. Они разом взглянули на разбушевавшееся море и увидели большой белый корабль. Когда волны заслоняли его, и тогда казалось, что корабль исчез в морской пучине, но волна пролетала дальше и корабль снова показывался в зеленом пенящемся ущелье между двумя вздымающимися валами.

- Из-за чего это она? - задумчиво глядя на море - корабль снова провалился в ущелье, - сказал Кирилл.

- Считает его неудачником, - ответил Вадим. - За последние два года Вася не снял ни одной приличной картины.

- Почему?

- Это ты у него спроси, - неохотно ответил Вадим.